Текст книги "Выше головы! (CИ)"

Автор книги: Расселл Д. Джонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 74 страниц)

– Но ты же не андроид! – перебил меня Фьюр, додумавший свою долгую мысль. – Если у тебя нет зеркала, если ты не связан с логосом и у тебя мозги, как у людей, значит, ты не андроид!

– Биологически – нет. Психологически… Я не был ребёнком. Я сразу сделался таким. Я думал, что у меня было детство, и я его забыл, но на самом деле ничего не было. Нас собрали уже взрослыми, и память тоже собрали, а потом начали учить, чтобы проверить, как получилось. Большой такой был эксперимент – весь «Дхавал» на него работал! Должны были получиться новые методы реабилитации, чтобы лечить тех, кто потерял части тела или был серьёзно травмирован. На нас всё и проверяли, а когда закончили, дали нам статус андроидов А-класса, потому что если нас назвать людьми… Нельзя же по закону!

– А как вы узнали, кто вы? – вдруг спросил Фьюр. – Вам рассказали?

– Нет, мы сами догадались. И нашли доказательства… – я не успел закончить фразу – проснулся мой альтер.

Сначала текстовое сообщение, а потом – звуковая связь. Леди Кетаки.

«Рэй, что там у тебя? Три активации подряд! Ответь сейчас же!»

Я протянул связанные руки – и толстый провод лопнул под острым лезвием самодельного ножа. Фьюр откуда-то извлёк его и так же быстро и незаметно убрал.

– Всё нормально, – ответил я, блокируя видео-сигнал и надеясь, что она догадается, зачем. – Всё хорошо. Это случайность.

По-видимому, ей этого хватило, чтобы успокоиться. А я получил информацию к размышлению: оказывается, Глава Станции отслеживала активацию «кнопки». Найти бы ещё время на обдумывание!

– Ноги мне развязать не хотите? – поинтересовался я, неловко усаживаясь.

– Расскажи про то, как вы узнали, – потребовал Фьюр.

Блеснуло лезвие – и было непонятно, угрожает мне или собирается выполнить просьбу.

– Я расскажу. Но сначала развяжи.

Разумеется, он не стал развязывать – разрезал.

«Нехорошо, что у них оружие», – подумал я, растирая стянутые голени.

Следовало бы заявить на них… Но я не видел причины: отнять жизнь они не способны. А чтобы навредить себе или другим, нож не обязателен – было бы желание.

Обществоведение: Гражданские права

«Это прозвучало как шутка. Поначалу. Одна из тех глупостей, которые срываются с языка раньше, чем успеваешь подумать. Знаете, как бывает? Тут же тему подхватывают остальные, в ответ звучит нечто ещё более дикое… Так вот, это была шутка над шуткой из разряда «Если бы был тобой – я бы мечтал стать собой». Каламбур. Чарли, мой брат, любил каламбурить – это у него была такая защитная реакция. Лекарство от тревоги. Пусть все смеются, пусть даже смеются над ним, но лучше так, чем спорить или ссориться.

«А что если мы не люди, а что-то типа этих?»

Чарли заговорил об этом на следующий день после того, как узнали об «ашках». Обычный урок из пятого курса, вы сами такое проходили: медицинское клонирование, закон «Люди для людей», тема роботов в искусстве… Только у нас это заняло меньше времени, потому что часть информации уже была записана в память. Но мы об этом не знали – воспринимали как повторение. Да в общем-то это и было повторением.

«Что если нас сделали – и внушили нам, что мы люди, потерявшие память?»

Первым делом я решил, что он опять компенсирует свою тревогу. И я его понимал. Странно было считать себя выжившим, когда столько людей погибло! Там действительно было крушение транспортника, только мы не имели к этому никакого отношения. На самом деле. Но мы думали, что там были наши родные и друзья. И вот они погибли, а мы выжили. Почему? Как будто нас выбрали, но непонятно, за что и зачем. И кто вообще выбрал? И что он может потребовать взамен?

Самым сложным оказалось примириться с тем, что мы не скучали по родным. Нам было неприятно, что они погибли, но только потому, что так было надо – сожалеть, грустить, скучать. После потери близких должны быть чувства. Но ничего не было, и нас очень смущала эта эмоциональная дыра. «Травма» объясняла, почему она образовалась, давала временное облегчение, но не исправляла. «Потеря памяти» – это понятно и всё равно неправильно.

«Почему я такой?» – иногда спрашивал я себя и вспоминал, что была катастрофа (вернее, мне рассказывали про неё), что наш корабль разрушился при переходе через локальный СубПортал, что я потерял близких и самого себя. Родных не вернуть, но память можно было как-то собрать. Или научиться заново. И я учился. Мы все учились. И Чарли тоже. Но Чарли ещё и шутил.

«Представь, что ты такой андроид с прошитой памятью!»

Какое-то время я тупил – не понимал, о чём он. При чём здесь андроиды? Да, мы многое забыли, но при этом хотели чувствовать. Нам нужны были близкие люди, и мы стали братьями друг для друга. А сотрудников лаборатории сделали чем-то вроде дядь и тёть. На пустом месте, из ерунды, мы придумали себе обычаи и привычки. Вслушивались в то, что происходило внутри, ловили намёки на чувства – и превращали их в нечто сильное и реальное. Сами. Для себя.

Мы думали, что мы так восстанавливаемся, на самом деле мы строили с нуля.

Потом я узнал, что другой группе сразу прописали все эмоции. И они погибли. Не выдержали, не справились… Мы же учились чувствовать, учились обращаться с собой, со своими мыслями и телами. Успешно. Даже выздоровевшими себя ощущали! Я-то точно ощущал. Пока Чарли не заподозрил, что что-то не так.

«Какие у тебя доказательства, что ты человек?»

Он не знал, что делать с этой идеей, куда её приткнуть, чем забить. Поэтому озвучил её мне, ведь вдвоём с «умственным зудом» справляться легче. Мы вместе посмеялись, потому что это было так нелепо… Мы – андроиды! Пусть «ашки», но всё равно ж безумие! Невероятно! Но при этом допустимо. И мы начали думать об этом на пару, хотя должны были, отсмеявшись, забыть. И Чарли встревожился ещё сильнее.

Он поделился-то со мной, рассчитывая, что я его успокою. Я должен был сказать: «Такого не может быть, потому что такого не может быть!» Но в том-то и дело, что это могло быть. Ничего невозможного в этом не было! В докосмическую эру это было невозможно, потому что технологии не позволяли. Ещё раньше – тем более, хотя люди верили, что есть големы или, например, ожившие куклы. Или существа, сшитые из кусков мёртвых тел и оживлённые с помощью электричества. А у нас было всё необходимое: и матричное клонирование, и нейроимплантаты.

В общем, если возможно технически, значит «не может быть, потому что не может быть вообще и никогда» уже не скажешь. Надо проверить. И я начал проверять – расследовать.

Сначала я исследовал своё тело: как действует, по какому принципу, как обрабатывается информация и какая именно информация. Хватило бы рефлексов, но мне в какой-то момент стало любопытно. Захотелось дойти до конца – и слизистую проверил, и кровь, и зрение. С глазами было проще всего, потому что ничего лишнего не нужно и сразу можно понять, как работает мозг – человеческий он или нет.

Чтобы быть уверенным до конца, я подстраховался. Организовал себе пару красивых шрамов. Самым трудным было достать нож и стерилизовать его, но к тому моменту мне помогали все наши, не только Чарли. Себя резать было неприятно, но когда Чарли предложил проверить его, пошло легче. Когда выбираешь между собой и кем-то другим, себя уже не так жалко.

Когда я выяснил, что являюсь стопроцентным человеком, пришла очередь наших прав. И тут мне как раз пригодилась помощь остальных, потому что нужно было посмотреть, что нам можно, а что нельзя. «Палкой потыкать», как выразился Чарли. Посмотреть, что есть в реальности. И соотнести с гражданскими правами, которые у нас должны были быть.

Оказалось, что с нами обращаются неправильно. Это ещё мягко сказано… Мы не могли покинуть территорию лаборатории: логос блокировал двери, а на вопросы отвечал, что «не рекомендуется». Мы не могли связаться с людьми вне лаборатории – нас не пускали в общий форум. Мы вообще не могли подключаться к общим сетям! Наши альтеры были ограничены. Вообще они действовали как «ошейник заключённого» и по функциям были похожи на первые альтеры из «сумрачного периода». Ни влево, ни вправо, и чуть что – прибегают сторожа.

Многое в нашей жизни при внимательном изучении напоминало «сумрачный период». Сплошной контроль. Как будто Фикс-Инфо ещё не придумали! Оправдание «вы ещё не оправились после травм» не объясняло. Даже с преступниками обращалась иначе! Преступникам, по крайней мере, сначала сообщали, за что, и только потом наказывали.

Когда я собрал эти факты, изучил их так и эдак, я понял, что Чарли был прав. Скорее всего, он просто первым заподозрил – каждый из нас со временем начал бы задавать вопросы.

Мы не сошли с ума. Мы не были людьми, с самого начала не были. Нас собрали из подготовленных деталей. Это и значило быть андроидом А-класса: искусственным живым существом на основе биохимических технологий. Таких, как мы, «предсказали» ещё сто лет назад. И, пожалуй, могли сделать сто лет назад. Но не сделали, потому что нельзя создавать искусственных людей. И вдруг создали. Нас.

Помню, как мы договорились утром прийти к профессору Хофнеру и разошлись по комнатам. Я полночи не мог заснуть, смотрел в потолок, думал о том, как мне жить дальше. Было очень обидно – после лжи, которой нас кормили. Вся моя жизнь, заложенная в память, была ложью. Там не так много было – узнав правду, я уже не удивлялся, почему. Если бы нам вложили полную биографию, мы бы рехнулись при первом серьёзном расхождении или сомнении.

Самым обидным было осознавать, что нам врали люди, которые стали близкими за то время, пока мы «лечились». Они знали, что мы полностью доверяем им, и всё равно лгали. Глядя в глаза. Особенно профессор Хофнер, к которому мы относились как к отцу. Он это знал, и всё равно продолжал врать нам. Столько лжи, перепутанной с правдой… Унизительно!

Я понял тогда, что у меня есть только братья. Но что мы, семеро, могли сделать? И надо ли было что-то делать? И что можно предпринять в такой ситуации? Как правильно реагировать?

Вообще, как я должен был относиться к профессору? Ненавидеть его – за то, что создал меня? Упрекать за ложь, которая позволила мне стать личностью и научиться управлять своим сознанием? Или просто простить и делать вид, что я ничего не знаю? То есть врать в ответ… Нет, я бы так не смог!

Я не знал, как поступить. И когда наутро увидел покрасневшие глаза своих братьев, понял, что они в таком же положении. Но мы всё равно пошли и выложили собранные факты и выводы. Всё с самого начала: проверку тел, проверку мозга и, под конец, проверку соблюдения наших гражданских прав. И вывод в единственном варианте. Принцип Бритвы Оккама знаете?

А знаете, что сделал профессор? Ничего. Похвалил нас за сообразительность. А когда мы спросили, правда это или нет, захохотал. И назвал нас идиотами.

Мы сначала не поняли, что тут смешного. Потом сообразили – и тоже засмеялись. Глупый был вопрос. «Правда или нет?» – очень смешно на самом деле.

Мы засомневались – и увидели призрак лжи. Мы исследовали имеющуюся правду – и поняли, что она фальшива. И мы нашли подлинную правду. Доказали и поверили в неё. Зачем подтверждение, тем более от того, кто, как мы сами выяснили, лгал нам? У нас уже была правда. И мы должны были сами решить, как и куда двигаться дальше».

Основы безопасности: Cистема КТРД

Тревожный писк альтера проник в мой сон, но я не проснулся, потому что надеялся – очень хотел! – чтобы сигнал тревоги остался частью сна. Если бы удалось загнать его туда вместе со всеми проблемами… Если бы можно было проспать всё плохое и проснуться в мире, где все принимают друг друга, где нет необходимости что-то кому-то доказывать!

«Сейчас она чего-нибудь напишет», – подумал я, из задымленных коридоров «Тильды» перепрыгивая в тёмный лабиринт садового подпола, где из каждой ёмкости на меня смотрели опутанные корнями «бэшки».

– Ты ещё лежишь?!

Я и забыл, что Леди Кетаки не обязательно звонить – можно просто сделать пару шагов по прихожей и постучать в дверь.

– Встаю, – пробормотал я, перевернулся, чтобы встать, и свалился на пол.

Покрывало коварно запуталось в ногах, я мне пришлось постараться, чтобы принять вертикальное положение. Через полминуты я стукнулся плечом о дверцу чистилки, когда доставал комбинезон.

– Ты в порядке? – поинтересовалась Глава Станции.

В комнату она не заглядывала, но по издаваемым мною звукам можно было вообразить картину.

– Да, да, я уже, я готов…

Я распахнул дверь – и увидел её спину: не дожидаясь, пока я разберусь со своими конечностями, Леди Кетаки вышла в коридор. Приглаживая на ходу непричёсанные волосы, я поспешил за ней. Надо было бы спросить, куда и зачем мы идём, но я ещё толком не проснулся и соображал туго.

Когда мы добрались до места и увидели то, из-за чего пришлось подняться в четыре утра, я моментально пришёл в состояние бодрости – и полетел дальше по шкале эмоциональных состояний, вплоть до кома в горле и тремора.

В боковом коридоре жилой зоны сновали паукообразные ремонтные камиллы – заканчивали монтаж новых датчиков КТРД. Осколки старых «четырёхглазок» поблескивали под ярким светом. Под паучьими ногами суетливо сновали жучки-уборщики, и очень скоро на полу стало чисто. Но по состоянию стен можно было догадаться, что датчики не просто разбили – их «с мясом» выломали из панелей.

Инструменты для этой работы лежали на полу. Никто не хотел их трогать – подходили, рассматривали, но не прикасались. Как будто они были отравленные… Две уродливые клешни – гибрид кусачек и орехоколки. Ничего сложного для умелых пацанов, имеющих доступ к школьным мастерским.

Скорее всего, ещё один плод коллективной деятельности: Фьюра с Тьюром в клубы уже не пускали. Но у них было достаточно преданных сторонников, причём как явных, так и тайных. Однако в роли вандалов-исполнителей выступили сами главари. Даже Оскара с собой не взяли!

Преступников я нашёл в рекреации за ближайшим перекрёстком – они сидели на диванчике и, как ни в чём не бывало, улыбались, наблюдая за суетой взрослых.

– Тридцать четыре комплекта испорчено, – доложилась Дейзи Гольц, подлетев к Леди Кетаки. – Уже восстановили. Сейчас стены доделают… И всё.

– Запись есть? – спросила Глава Станции, отвернувшись от мальчишек, которые махали руками, приветствуя меня.

– Конечно, есть! Ещё бы не было! Как только они начали, логос-умничка включил третий режим. И мы сразу прибежали. Я ж в ночной сегодня… А Генрих сейчас будет!

– А вот ему здесь делать нечего, – вздохнула Леди Кетаки. – Школу оповестили?

– Оповестили, – школу представляла невозмутимая доктор Окман, которая в четыре часа утра выглядела так же аккуратно, как и в четыре пополудни – идеально ровный пробор в чёрных волосах и ни морщинки на комбо. – Я их заберу?

– Куда?

Вопрос Главы Станции заставил старшего школьного психолога смутиться – и сразу стало понятно, что она не выспалась и вообще переживает из-за происходящего едва ли не сильнее остальных.

– Могу к себе, – пробормотала она – и зашептала умоляюще:

– Лиди, нельзя оставлять их ОБ! И вашим тоже нельзя! Неужели ты не понимаешь?!

– Понимаю, – так же тихо ответила та, и глубокие морщины легли колеёй на высокий лоб Леди Кетаки. – Но ещё одного шанса тебе дать не могу. После такого – не могу, извини.

Доктор Окман отступила, не найдя аргументов и смирившись. Глава Станции была права: КТРД – это святое. Великая четвёрка, показывающая уровень кислорода, температуры, радиации и давления. И пускай датчики были всего лишь лампочками с режимами «нормально – нет», покушение на КТРД было покушением на жизнь всех тильдийцев. Даже в боковом коридоре «холостого» крыла жилой зоны.

– Дейзи! Удо! Серж! – в голосе Леди Кетаки не осталась и намёка на мягкость. – Отведите их в В2-М-01. Пусть поместят в одну палату. Логос! Активируй постоянное наблюдение по пятой статье. Срок – семьдесят два часа. Ты! – она обращалась ко мне. – Найди Генриха и не дай ему приблизиться к… Можешь его утопить, если понадобится. Разрешаю.

Меня не пришлось подгонять. Мельком взглянув на Фьюра с Тьюром (они не выглядели удивлёнными – наоборот, улыбались, довольные развитием событий), я поспешил в холостое крыло, где обитал Генрих Нортонсон. Очевидно, его смена не была ночной – иначе бы он прибежал с Дэйзи. Я был готов спорить, что вечерняя – и он всего пару часов назад лёг спать, поэтому опоздал.

Собственно, необходимости в его присутствии не было: при опасности третьего уровня логос имел право самостоятельно определять степень повреждения. И поскольку проблема была внешняя, «косметическая», камиллы могли обойтись и без людей… Если бы причиной «поломки» было что-то другое – не люди. Нортонсона вызвала Дэйзи. Профессиональная солидарность. Отлично! А мне расхлёбывать!

Завернув за угол, я нос к носу столкнулся с бедным лейтенантом. Но я не остановился и продолжал двигаться вперёд, заставляя его пятиться и не давая свернуть. У него было очень напряжённое лицо – я вспомнил, как выглядел Тьюр тогда, в Саду. Поджатый подбородок, складки вокруг рта, подрагивающая жилка на виске – как будто он тащил неподъёмный груз. А когда мы познакомились, он показался мне добродушным толстокожим увальнем. Я был уверен, что ничто не может его задеть!

Выдержав достаточное время, чтобы Фьюра с Тьюром успели увести в медблок, я позволил себе остановиться. Но и лейтенант уже не пытался обойти меня.

Он тяжело дышал, как будто мы бежали наперегонки. Я видел, что ему трудно признать поражение. Но он знал, что такое КТРД, даже лучше меня.

– Они… Это серьёзно? – он как будто выпрашивал хороший ответ.

– Тридцать четыре комплекта, – повторил я за Дейзи. – Вот ты мне и скажи: это серьёзно?

Он прикрыл глаза ладонью.

– Они что – не понимают?!

– Думаю, что понимают. В этом-то всё и дело.

– Хотят, чтобы их выслали? – на лице Нортонсона отобразилось недоверие – он просто представить не мог, что можно таким способом менять свою жизнь.

– Судя по всему, да, – кивнул я.

Я никому не говорил о том, что произошло в блоке Ремизовых. Это осталось между нами – ловушка, удар, шнур, следы от которого сошли только на следующий день, нож, моя история о поисках правды.

Глупо было надеяться, что они остановятся – это было очевидно уже тогда. Поэтому я так и не сообщил им, что если не найдут объяснения их поступком, меня тоже отправят к тэферам. Да и какой смысл? Их бы это точно не остановило! Только чужая жизнь что-то значила – поэтому меня и пощадили.

Они хотели получить своё наказание. Теперь они его точно получат! Ничто во вселенной не могло оправдать подростков, которые покусились на систему безопасности. Фьюр и Тьюр, прошедшие практику в Отделе Безопасности и даже получившие статус младших стажёров, разбирались в вопросе.

– Ты что-нибудь выяснил? – спросил я у Нортонсона. – То, что я тебя тогда просил? У родных?

Тот пожал плечами.

– Да они всё уже рассказали! Всё, что знали. Сначала было хорошо. Потом началось… Дерзили, когда их про школу спрашивали. Не слушались, спорили по любому пустяку. Альтеры свои поломали.

Я вспомнил отчёты, которые изучал.

– А что-нибудь особенное? Из ряда вон?

– Да там всё из ряда вон! – он устало опёрся о стену, посмотрел вверх, прямо на свет. – Как будто их подменили… Я понимаю, возраст такой. Я сам через это проходил. Я однажды из дома ушёл, представляешь? Месяц жил в Западном в блоке у Кирабо… – он печально улыбнулся, вспоминая погибшего друга. – Но не сходить же с ума! Не ломать же жизнь себе и остальным! А вдруг они заболели? – он с надеждой взглянул на меня.

Я отрицательно покачал головой.

– Нет. Они абсолютно здоровы.

– Тогда я вообще ничего не понимаю… Знаешь, что у меня Фьюр спросил?

Я встрепенулся, поскольку точно помнил, что Нортонсона никто не опрашивал.

– Рассказывай!

– Да что там рассказывать! Он спросил, был ли я на Земле. Вроде нормальная тема, но когда я объяснил, что сидел на «Ноэле», и только раз вырвался на экскурсию, да и то на верфи «Хейердала», он так засмеялся… Мороз по коже! Сказал, что он «так и знал». И заявил, что, может, Земли никакой и нет! Почему это я уверен, что она есть, если я её видел только в записи? – и лейтенант улыбнулся с таким видом, как будто от него требовалось совершить нечто такое, что находилось за гранью его физических возможностей.

Экономика: Расчет нормативов

Очередной докладчик вышел на трибуну – и принялся озвучивать информацию, которая дублировалась на большом экране над его головой. В точности данных никто не сомневался: финальными расчетами занимался бюджетный логос, ежесекундно контролирующий нормативы потребностей, производительности и убытков. И бонусов, на которые можно заказать деликатесное блюдо или стать клиентом популярного дизайнера. Или перевести в ТФ.

Несмотря на то, что основную работу делали ИИ, именно людям предстояло принять окончательное решение – поэтому отчитывалась каждая служба, а зал, где заседала комиссия, был битком набит. Если три года назад происходящее могло выглядеть дежурной формальностью, теперь каждый воспринимал своё участие как подтверждение права управлять жизнью общества. Логосы и камиллы играли сугубо подчинённую роль, каким бы реальным могуществом они ни обладали.

Выступал представитель медицинского отдела, и оглашенные им цифры смотрелись бледно по сравнению с, например, докладом Отдела Безопасности (которым можно было бы и ограничиться). «Акции» Фьюра и Тьюра никогда не ставили себе целью нанести физический вред, но даже в этом направлении нашлось, чем попрекнуть. В частности, возрастанием жалоб на ухудшение сна и проблемы пищеварения у тех, кто особенно болезненно воспринял «шутку» с поддельной кровью. Сильнее всего пострадали родители тех детей, которые учились в одном потоке с подсудимыми.

Всё верно, это был суд. Без кавычек и оговорок. Квартер Восточного сектора, административные и народные судьи, а также выбранные представители профсоюзов собрались, чтобы оценить ущерб и принять меры. Для этого их, собственно, и назначили.

Комиссия состоялась всего лишь на неделю раньше назначенного срока. Но с совсем другим соотношением «ЗА» и «ПРОТИВ», точнее, с совсем другими пропорциями надежды и неизбежного.

Как быстро пролетело время! Всё, что я успел, это выучить биографии ребят, до дыр зачитать отчёты наблюдателей и терапевтов, да ещё познакомился поближе, если короткий разговор в бассейне и попытку отключить меня можно считать общением. Всё равно результата – ноль.

– Я отменяю условия, – сказала мне Леди Кетаки за завтраком. – На Тильду тебя никто не вышлет.

«А может, вы и не собирались?» – подумал я, но промолчал.

– Для того, что они сделали, оправданий нет, – продолжила она после паузы, так и не дождавшись от меня какой-либо реакции. – Никто уже ничего не изменит.

– Я хочу выступить в их защиту!

– Хорошо. Конечно, выступи! Если у тебя есть, что сказать, скажи. Только не рассчитывай, что повлияешь.

И вновь я смолчал.

– Рэй, ты не можешь всегда выигрывать, – печально улыбнулась она. – Если тебя это утешит, мы все проиграли.

Да, проиграли. У каждого докладчика было такое же лицо: «я сдаюсь, и сожалею об этом, но ничего тут не поделаешь».

Как ни странно, оглашение суммы ущерба оказало успокаивающее действие: на цифры проще опереться, и поскольку обоснование приговора лежало в рациональной области, можно было проявлять сочувствия и понимание ситуации. Всем было жалко Фьюра и Тьюра (кроме, наверное, инспектора Хёугэна), но вот вам показатели затрат, вот нормативы, вот разница – давайте реагировать.

Если перевести в денежный эквивалент, то ситуация напоминала мой давешний разговор с любопытным Кариком на борту «Рима»: ребятам придётся минимум пять лет перечислять свои бонусы в общий бюджет. Если, конечно, они будут получать эти бонусы, то есть захотят однажды вернуться на станцию. С другой стороны, перевод в Проект Терраформирования был выгоден: там совсем другие зарплаты, и можно быстро обнулить свой долг.

Досаднее всего, что обнулить могли по умолчанию, задним числом, как обнулили в своё время для тех, кто был в зале (кроме меня, появившегося на свет в возрасте восемнадцати лет и не познавшего прелестей подросткового бунта). Каждое поколение мечтало, так или иначе, расколоть «скорлупу» станции и вырваться на свободу. И за каждым поколением признавали это право. Но редко кто пытался сделать это буквально.

– Если бы не КТРД! – услышал я, когда проходил к своему месту. – Ну, чего им стоило уняться?..

Миловидная представительница школьного союза, знакомая мне ещё по группе «А-М-112», качала головой, не в силах примириться с поражением. А в собеседниках у неё был пожилой мужчина в лазурно-белом комбо спамеров, и он оценивал ситуацию более категорично:

– Скажи лучше – если бы не листовки в поварскую субботу!

Всё верно: если бы после «чистых» итоговых работ ребята успокоились, им бы списали всё. И вздохнули бы спокойно. И жили бы дальше. И через несколько лет, получая родительский аттестат, Фьюру и Тьюру пришлось бы разбирать собственные «подвиги», чтобы продемонстрировать способность понимать своих будущих детей. И «бунт банды» стал бы содержанием семейных летописей и основой для многолетней дружбы…

Только этого не будет. Перевод в ТФ и высылка со станции многое меняло в их повседневной жизни: с друзьями они смогут общаться лишь во время ограниченных сеансов связи, учёбу придётся совмещать с практической деятельностью, под куполом не много развлечений и ещё меньше разнообразия – но это пустяки по сравнению с последствиями. И кто знает, с чем им будет тяжелее примириться: с запретом на некоторые профессии или с невозможностью создать семью!

– Ну, это слишком! – раздалось за моей спиной.

На экране вывели результаты последнего обследования. Оказывается, во время своего пребывания в медблоке ребят заставили пройти полный круг тестов и анализов.

– Они не больные, хватит уже!

Я оглянулся. Так и есть – тэфер. Светлые всклокоченные волосы, лицо, похожее на молодые горы – всё из острых углов, прищуренные глаза под сдвинутыми бровями – казалось, ещё немного, и он слетит со своего места и кинется в драку.

Сидящий рядом с ним загорелый до черноты молодой человек сокрушённо вздохнул, смущённый выходкой коллеги.

– Я бы попросил вас… – начал было медик, но осёкся, выключил экран и покинул трибуну.

– Проект не должен беспокоиться – больных мы не пошлём, – язвительно заметила доктор Окман.

– А я и не беспокоюсь! – фыркнул тэфер. – Потому что они не больные! Давайте уже, голосуйте, и я заберу парней.

– Я так понимаю, вас их состояние не тревожит? – старший школьный психолог встала в полный рост и повернулась к собеседнику. – И перспективы тоже?

– Они не хотят быть здесь – ну, и не будут, – тэфер, что примечательно, продолжал сидеть.

Ему было лет сорок, не больше. А доктору Окман – слегка за пятьдесят, так что она не могла наблюдать его. Но знать его историю – вполне, тем более что история, как я чувствовал, была нестандартная.

– По себе меряете? – в серых глазах доктора промелькнуло что-то совсем недоброе.

– Что, нельзя? – ухмыльнулся он. – Они не пропадут – не дадим!

Глава Станции вовремя вклинилась в их «беседу»:

– Благодарю докладчиков!

Она занимала председательствующее место во фронтальном ряду, где разместились члены комиссии, и я мог прекрасно видеть её лицо и признаки грозы на нём. Понятно, что Леди Кетаки была недовольна поведением доктора Окман – тэфер вёл себя вполне предсказуемо.

«Фьюр станет таким же», – понял я, и заодно уяснил подоплёку происходящего. – «Потому что будет жить там, и влиять на него будут в первую очередь такие вот «не дадим». Они научат его, как жить по новым правилам – и навсегда перекроют возможность вернуться к прежней жизни».

– Кто-нибудь хочет выступить по существу проблемы? – теперь Глава Станции смотрела на меня – и взгляд у неё был умоляющий, как будто просила меня молчать, не лезть, не высовываться.

– Я хочу, – покинув своё место, я вышел в центр зала, но на трибуну подниматься не стал – показывать было нечего.

– Мы вас слушаем, – Леди Кетаки отвела взгляд и больше на меня не смотрела.

– Меня зовут Рэй, я андроид А-класса, серийный номер ДХ2-13-4-05, с 22 марта я исполняю обязанности личного секретаря Главы Станции. 19 апреля я приступил к проверке объединённого дела Фарида Эспина и Теодора Ремизова…

– Что-нибудь нашли? – встрепенулся майор Ланглуа, который отчитывался за Отдел Безопасности. – Какие-нибудь нарушения?

Я покачал головой, и седой страж порядка нервно улыбнулся. Он работал ещё с дедушкой и бабушкой подсудимых, и тяжело переживал сложившуюся ситуацию. Говорили, что собрался подавать в отставку по окончании дела: мол, «годы берут своё, надо уступить место молодым». В действительности он больше не мог занимать свой пост и вообще носить форму ОБ, потому что в своё время пообещал Шьяму, что поможет его внукам «надеть серое»… А тут такое!

– Никаких нарушений нет, – на всякий случай повторил я. – Не в этом суть… – я сделал паузу, пытаясь подобрать слова – майор сбил меня с мысли. – Совсем недавно, буквально в прошлый четверг, я разговаривал с ними, с Фаридом и Теодором. Они хотели отключить меня…

Зал, как по команде, загудел, словно растревоженный улей. Леди Кетаки помрачнела – она не выглядела удивлённой, видимо, догадалась (может быть, ещё тогда), почему мой предохранительный блок трижды включался.

– Потому что думали, что со мной ничего не случится! – поспешно пояснил я. – Как только они узнали, что нанесут невосполнимый ущерб, они перестали… Они не хотели убивать меня! Они вообще никому не хотели навредить! Они просто не способны на это!

– Чушь! Наивная чушь! – из общего гула выделился голос Мейрам Блумквист.

Здесь она была не консультантом, а представителем родительского комитета, поскольку её дочь была втянута в банду.

– Нас достаточно просветили насчёт твоих технических характеристик! Рэй, не надо их выгораживать, не будь таким наивным! Они знали, что это будет невосполнимый ущерб, знали, что могут убить тебя! С самого начала знали!

– Они сомневались! – возразил я.

– В чём?

– В том, что им говорили! – воскликнул я, неосознанно сжимая кулаки и даже не думая о том, как это выглядит со стороны. – Они не верят ни учебникам, ни тем более новостям! Только глаза в глаза!

И снова Глава Станции пресекла спор:

– Рэй, спасибо, что поделился с нами. Садись. Спасибо! Достаточно! Открываю общее голосование. В качестве наказания для Фарида Эспина и Теодора Ремизова предлагается, в соответствии с пунктом 6 статьи 18 гражданского кодекса, ограничение прав первой степени и перевод в Проект Терраформирования для завершения обучения. Давайте проголосуем. Спасибо! Прошу камилла огласить результат.