Текст книги "Выше головы! (CИ)"

Автор книги: Расселл Д. Джонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 74 страниц)

Расселл Д. Джонс
Выше головы!

Дело № 1

«Время до отлёта ещё есть!»

Таможенник в десятый раз перечитывал мои документы. Только подумать, какой ответственный человек!

Единственным ориентиром на его широкой физиономии были аккуратно подстриженные усы, лоснившиеся от пота. Время от времени он, не глядя, протягивал руку к краю широченного стола, доставал из коробки очередную салфетку, вытирал лицо и бросал влажный белый комочек куда-то под стол – в утилизатор. Но так как лицо у него было большое, а усами он занимался в последнюю очередь, то салфетки на них не хватало, и они продолжали поблескивать.

На коробке с салфетками было написано «Полуденная роза». Однако таможенник благоухал тушёной рыбой. Наверное, под «розой» подразумевался цвет. Или тактильные ощущения?

– Поня-атно, – пропыхтел таможенник и оценивающе взглянул на меня, постукивая толстыми пальцами по экрану столешницы. Экран не реагировал – видимо, учитывал привычку.

Маленькие глазки чиновника были преисполнены подозрительности. Взгляд ползал вверх-вниз – искал, за что зацепиться. Он очень старался – маленький ответственный человечек на работе, которая давно уже ничего не значила!

Было время, когда таможни стояли на границах государств и проверяли людей и грузы. Причём делали это без поддержки логосов и камиллов – только опыт, интуиция, внимание да ещё собаки, которые вынюхивали запрещённые вещества.

Теперь от той таможни осталось одно название. Светлое просторное помещение с высокими потолками, стол у одной стены и диваны для ожидания у другой. Это мог быть и кабинет доктора, и приёмная администратора. Всё-таки независимая автономная станция – не другая страна! Но правила никуда не делись, а значит, их можно нарушить, осознанно или нечаянно. Особенно если перевозить что-нибудь нестандартное. Например, меня.

– А почему вы не провели его через Карусель? – поинтересовался таможенник.

– Через что? – мой сопровождающий очнулся от дремоты, в которую он погружался на каждой проверке – а их было изрядно!

– Через пост техников, – объяснил таможенник. – Пятый блок, офис 5-3-15.

Услышав номер, я осознал, что так и не разглядел табличку на двери, через которую мы прошли пятнадцать минут назад. «5-3-15» помню и «Технический проверочно-пропускной пункт», а ещё – как сопел лейтенант Нортонсон, недовольный очередной задержкой.

– Мы там были, – отозвался лейтенант.

Он умело подавил зевок и расправил плечи, потягиваясь.

– Были. И нас послали сюда.

– Такой крюк сделали! – таможенник достал ещё одну салфетку. – Можно было связаться и уточнить, – и он принялся обрабатывать сначала усы, и уже потом щёки, переносицу и лоб. На лоб салфетки не хватило.

– Мне в любом случае нужно было туда зайти, – объяснил Нортонсон. – А если они ошиблись, мы можем вернуться. Время до отлёта ещё есть!

Последние слова выдавали его настроение. Судя по всему, полсекунды до взрыва. А может быть, полгода. Интересно, каким он будет, этот взрыв? И будет ли вообще? Что расположено с другой стороны этого непрошибаемого спокойствия?

У лейтенанта имелся адский запас терпения, в чём я неоднократно убеждался за последние три дня – те самые три дня, которые входили в его законный отпуск! Конечно, ему компенсируют это время. Но отпуск дома и близко не стоит с отпуском, проведённым на станциях Солнечной системы.

Однако Нортонсон ни разу не пожаловался. Об испорченном отпуске я узнал, когда перед ним извинялись. Он же пожимал плечами и напоминал, что это его долг. Всё-таки он был представителем Администрации «Тильды-1» – станции, куда меня отправляют и где я останусь на всю жизнь…

– Так нам возвращаться? – переспросил лейтенант. – На эту, как её, Карусель?

– Нет, нет, не надо, – вздохнул таможенник, нервно комкая салфетку. – Если они направили ко мне… В нём же нет никакой электроники?

– Только это, насколько мне известно, – и Нортонсон пальцем постучал себя по задней стороне шеи – там, где начинается затылок.

Я мог бы увидеть этот жест, если бы скосил глаза и слегка повернул голову. Но я и без того знал, куда именно он укажет. Просто не хотел смотреть. Достаточно было того, что я думал об этом месте и о том, что там находится. Думал, ненавидел свои мысли и не мог перестать. Чарли это тоже не нравилось. Но он нашёл свой способ забыть о «белой обезьяне».

– Ну, если ничего другого нет – тогда всё верно! – и насквозь промокший комочек салфетки присоединился к своим родственникам в корзине. – Тогда его ко мне! – И он похлопал ладонями по столешнице, как будто приглашал.

Стол у него был просторный, спору нет. При желании я бы на нём поместился, разве что ноги пришлось бы свесить. А что потом? Вот именно! Придя к такому же выводу, таможенник страшно смутился, побагровел и, склонившись над экраном, вновь принялся перечитывать документы.

Мне стало стыдно. Вот ещё один человек, чья жизнь подпорчена самим фактом моего существования. Пока по мелочи, но дальше – больше. Сколько их будет – обиженных, смущённых, испуганных, вынужденных идти на уступки? А я ничем не смогу это компенсировать! Я – никто, даже больше, чем никто. Мне никогда не доверят ничего важного, ничего достойного. Я буду лишь мешать. Бесполезное и неприятное создание… И если Чарли пришёл к такому же выводу, то он – самый умный из всех нас!

– Так-так… – пробормотал таможенник, не желая уступать. – А, вот оно… На снимке у него глаза серые, а я вижу, что голубые! – пожаловался он, взглянул мельком на меня и снова занялся документом. – И записано, что рост 185 и четыре, а тут все девяносто!

– Доставайте линейку, будем мерить, – пробормотал я. – Всё, что можно. Каждый сантиметр!

Нортонсон нервно хихикнул и откашлялся.

Таможенник вздрогнул. На его красном блестящем лице отразились поочерёдно страх, удивление, гнев и почему-то стыд. Мне захотелось провалиться сквозь землю.

– Всё-таки я проверю, – упрямо заявил он и слез с кресла.

Рост у него был не больше ста шестидесяти. Чувствовался избыток веса – на станциях Солнечной системы к этому относятся терпимее. Может, он был болен? На макушке, среди реденьких рыжеватых волос сияла круглая проплешина. А ведь он мог бы сделать пересадку волос. По-хорошему, мог бы многое сделать с собой! Но, похоже, в какой-то момент сдался и решил, что и так сойдёт. Спасибо Чарли – теперь я это понимал. Бывают ситуации, когда бессмысленно бороться за себя.

– Наклонись, – велел таможенник – и я отвесил поклон, да так и замер в этой позе, пока он цеплял что-то к моим волосам.

Он прикасался к моей голове. И наверняка видел мой затылок. Он знал, что там и зачем это там. Интересно, он почувствовал искушение?

– Разогнись.

Я послушался.

– Так-так, – на меня таможенник не смотрел – его внимание было полностью поглощено линейкой, луч которой упирался в пол под моими ступнями. – Всё верно! Сто восемьдесят пять и четыре. Наг…

Он не успел договорить – я протянул ему датчик, который он прилепил к моей макушке.

– Спасибо… – таможенник остолбенел.

Со стороны Нортонсона донёсся выразительный вздох. Если бы он врезал мне, я бы благодарен.

Тем временем чиновник вышел из ступора, взял датчик с моей ладони и торопливо вернулся за свой стол. Спрятался. Отгородился.

– Всё? – поинтересовался Нортонсон.

– Всё. Конечно, всё, – таможенник расписался в соответствующей графе, поставил отпечаток большого пальца и закрыл документы. И снова посмотрел на меня, как будто хотел что-то спросить. И уже не у лейтенанта – у меня лично.

А я вдруг понял, что настолько привык к исследованиям и осмотрам, что даже не осознаю, насколько это унизительно. Всю жизнь меня сравнивали с некими эталонами. Реакция, состояние, самочувствие, рост и вес – малейшее изменение или отступление от параметров становилось событием. При этом никто не знал наверняка, каким должен быть этот эталон. Мы были terra incognita – и не только для исследователей, но и для нас самих. Раньше это нравилось. После «Кальвиса» и сертификации начало пугать.

«Сделай что-нибудь!»

Сертификация в корне отличалась от других проверок – мы сразу это поняли. Закончив с анализами, сканированием и ощупыванием, нас принялись вызывать по одному на собеседование. Я был третьим. Там были стандартные вопросы типа «кем ты себя считаешь?» и «как ты относишься к людям?», а также извращённое «расскажите о своём предназначении», «что вы думаете о своих учителях», «какие поступки вы считаете правильными, а какие – недопустимыми?» Вопросы, пожирающие сами себя. Если ответить на них определённое количество раз, ответ, каким бы правильным и честным он ни был, станет лишь набором слов. К счастью, нас не часто мучили тестами подобного рода, и я без особого отвращения признался в том, в чём привык признаваться лишь самому себе.

В конце меня попросили «сделать что-нибудь». Тощая тётка с лицом английской гончей попросила, не поднимая глаз. Пробубнила под нос и даже не взглянула в мою сторону – знала, что остальные наблюдают.

Я смотрел на комиссию и думал о том, что они хотят моей смерти. На самом деле всё было несколько сложнее: только треть действительно желала от греха подальше утилизировать меня и ребят. Остальные попросту не хотели брать на себя лишнюю ответственность. Придётся ведь, так или иначе, отвечать за наши поступки – им отвечать, всем и каждому. Были там и те, кто искренне считал нас… ну, не людьми, конечно, но существами, достойными жизни. Потому что столько угрохали в проект! Жалко, если всё кончится так.

Лучше бы они действительно хотели моей смерти! По личным причинам или идеологическим, например. Скрипели бы зубами от ненависти, задыхались бы от отвращения, багровели бы от ярости: «Сдохни! Исчезни! Умри!» Но врагов не выбирают. Мне достались спокойные и равнодушные.

И я прыгнул. Слегка присел, согнув колени, оттолкнулся со всей силы – и прыгнул вверх. Не знаю, почему не поднял руку. Хотелось поднять, помню точно. Подумал о том, что надо бы подстраховаться, но не успел – ударился макушкой о потолок. Четыре метра – ерунда, я бы и пять взял! Больно было, как от баскетбольного мяча. Вернувшись на грешную землю, я принялся судорожно тереть место ушиба ладонью, надеясь, что влага под пальцами – это пот, а не кровь. Потом шишка вскочила, и пару недель меня дразнили «Кузнечиком».

Психолог из комиссии назвал это «неосознанной попыткой покинуть враждебную территорию и избежать конфликта». На самом деле я хотел выпрыгнуть из себя… В итоге так и получилось: меня вышвырнули из мира, к которому я привык, разлучили с теми, кого я считал своей семьёй, и отправили – неизвестно куда и непонятно зачем. От меня остались лишь задокументированные сто восемьдесят пять и четыре десятых сантиметра. Остальное умерло вместе с Чарли.

– Пошли! – коротко бросил мне Нортонсон.

Мы покинули таможенный офис под мягкий шелест автоматических дверей. Я обернулся на табличку, вспомнив, что забыл посмотреть, когда мы входили. И тогда понял, как называли этот офис в порту.

Если пункт технического осмотра был «Каруселью», то пункт биологической проверки наверняка нарекли «Зверинцем». То, что я принял за тушёную рыбу, было запахом корма – вкусняшек в кармане, чтобы «пациенты» хорошо себя вели. Линейка предназначалась не для людей, как и большой стол. Монитор в столешнице был приучен не реагировать на прикосновения лап, хвостов и языков. И реакция на мои слова – это реакция человека, привыкшего, что осматриваемые объекты могут лишь мяукать, лаять и шипеть.

Толстому некрасивому таможеннику было всё равно, как он выглядит с точки зрения людей. Ему было достаточно любви тех, кто оставил шерстинки на его рабочем костюме. Вроде той, что прилипла к рукаву моего комбинезона. Чёрный волосок. Кажется, кошачий. На удачу?

– Ну, что ты лыбишься? – вздохнул Нортонсон. – Я же попросил вести себя тихо! Ты понимаешь, что будет, если нас не пустят на борт? А? Чего молчишь?

– Чтобы не говорить, – прошептал я.

– Что?!

– Веду себя тихо.

Лейтенант вздохнул, но ничего не ответил.

Как бы я хотел узнать: такое отношение ко мне – его обычная реакция или проявление жалости? Он сочувствовал мне – или поступал так, как поступал всегда? Не факт, что у меня потом будет возможность выяснить это наверняка.

Там, куда мы летим – в тупике моей жизни – лейтенант Нортонсон будет единственным человеком, который знал меня всего, целиком. Он даже Чарли успел разглядеть. И он видел, как от меня отрезали куски, пока не осталось только то, что умещается в документах.

Я даже не мог ничего взять с собой в своё первое и единственное путешествие! Даже дурацкую фотографию – не положено. Потому что принято считать, что я не нуждаюсь в таких вещах.

– Мы полетим в пассажирском отсеке, вместе со всеми, – сказал лейтенант, глядя прямо перед собой, пока мы шли по пустому коридору. – Постарайся и дальше молчать. Хотя бы из уважения.

Он неправильно меня мотивировал! Попросту не знал, что надо говорить таким, как я. Поэтому обращался со мной как с равным. Лучше бы он напомнил мне, кто я! Лучше бы посоветовал привыкать к новому статусу: говорить, только когда велят, и не делать ничего, кроме того, что положено. Это правила, к которым мне придётся привыкнуть, потому что альтернатива – то, что сделал мой друг и брат Чарли. Жаль, я не могу сказать ему «спасибо» за науку! Зато я смог наконец-то осознать: два года назад моя жизнь изменилась раз и навсегда. Высылка на «Тильду» – лишь малая часть этих изменений.

«Он не чудовище!»

Погрузка уже завершилась, и на корабле началась предстартовая проверка. Лейтенант провёл меня через зал ожидания, где одну стену занимал огромный экран, транслирующий происходящее в стартовом доке. Корабль впечатлял. Настоящий межзвёздник – не то что посудина, на которой мы прибыли на станцию-порт!

Имя соответствовало: «Рим». Пассажирские переходы казались тонкими корешками на фоне громадного транспортника. Я поначалу испугался, что корабль далеко, и мы не успеем, но тут же сообразил, что съёмка ведётся с такого ракурса, чтобы можно было видеть судно целиком. На самом деле стартовый док был гораздо ближе – и подтверждением служило изменение силы тяжести.

«Пауки» тестировщиков облепили корпус «Рима», словно муравьи – леденец. Они терпеливо перебирали лапками, изредка подмигивая друг другу зелёным. Красных огней не наблюдалось – ожидаемо, но всё равно приятно. Кораблю предстояло перевезти несколько сотен свежеиспечённых граждан станции и всё, что «Тильда-1» не могла произвести сама. Величественный «Рим» можно было смело сравнить с Ковчегом, отплывающим из Серой Гавани…

Я был бы не прочь полюбоваться кораблём подольше, жаль, времени оставалось всего ничего. Из зала ожидания мы прошли в коридор, который вёл к доку. Сила тяжести здесь почти не ощущалась, но служебный переход был, к счастью, относительно узким и потому удобным для недотёп вроде меня. Очень не хотелось опозориться перед Нортонсоном – как в первый наш перелёт, когда в пассажирском тоннеле я отпустил поручень и несколько минут болтался посреди «трубы».

Что касается лейтенанта, то он подтверждал безупречную репутацию Отдела Безопасности дальних станций: двигался так ловко и быстро, что я вспомнил чувство превосходства, которое охватило меня при нашей первой встрече. «Коротышка» и «пузанчик» – самые невинные из эпитетов, которые тогда пришли в мою глупую башку. Лейтенант не впечатлял: нос картошкой, толстые губы, бочкообразная фигура. Но у Нортонсона, в самом деле, не было ни малейшего повода комплексовать перед моими ста восьмьюдесятью пятью сантиметрами запрограммированной привлекательности!

Мы были последними пассажирами, которые ступили на борт, а к тому моменту, когда мы зашли в салон, наши попутчики успели прослушать обязательную лекцию. Нортонсон – по праву командированного представителя администрации – мог пропустить инструктаж и краткую историю независимой автономной станции терраформирования «Тильда-1». Что касается меня, то я знал об этой НАСе всё, что можно было узнать из открытых источников Солнечной системы.

Самое важное: во время восстания андроидов Б-класса на «Тильде» погибло всего лишь восемнадцать человек – и все из ОБ, то есть коллеги Нортонсона. Разрушения не коснулись систем жизнеобеспечения, и последствия бунта не нанесли существенного урона. Камиллы и логосы, включая Инфоцентр станции, все как один выступили на стороне людей. Это давало надежду, что меня, андроида А-класса, не будут воспринимать как потенциального убийцу и монстра.

Разумный вывод! Одного я не учёл: в пассажирском салоне находились люди с других станций, где были совсем другие цифры по погибшим и пострадавшим. И хотя прошло чуть более двух лет, отношение к андроидам не изменилось. Напротив – очистилось от сомнений, выкристаллизовалось, стало традиционным. В глазах попутчиков я увидел призрак «Кальвиса» – станции, где было уничтожено более восьмидесяти процентов населения и чьим именем стали называть бунт Б-андроидов.

– Вы в своём уме?!

Голос раздавался со стороны входа. Первая скрипка – и фоном шуршание, шелест, шёпот и гул. Они сразу меня заметили – попробовали бы не заметить мою шкурку! – и у них было время собраться духом, пока мы продвигались по «Линии-1» к своим местам.

Линий было три – и шесть рядов, разделённых проходами. Посадочные места, сгруппированные по два и по три кресла, во время полёта были отделены друг от друга перегородками. Пока мы не стартовали, верхние половинки перегородок оставались поднятыми, поэтому обзор в салоне был хороший. К сожалению, магнитные присоски на ботинках мешали двигаться хоть сколько-нибудь быстро.

Мой комбинезон, как и предупредительные знаки на груди и спине, был разработан с учётом главного требования: не дать затеряться в толпе. Любой человек должен был сразу заметить меня. Природа давным-давно решила эту задачу – модельерам оставалось лишь выбрать между ядовитыми лягушками, сколопендрами и жуками. Сочетание ярко-красных, фиолетовых и жёлтых полос бросалось в глаза и вызывало глубокое отвращение. Ну, и знак, разумеется: оранжево-чёрно-белый, оскорбительно-точный. «Не человек, античеловек, механический и опасный» – вот что он значил. Плюс текст, который я планировал процитировать. Но следовало дождаться паузы: скандал был в самом разгаре.

– Вы не имеете права провозить его! – настаивал высокий женский голос, с пробивающимися нотками истерии. – Только не с нами! Только не с людьми!

Я уткнулся взглядом в пол, чтобы не видеть их лиц – с меня хватало интонаций.

– Почему здесь ЭТО?! Стюард! Кто-нибудь!! Я требую капитана! Я не хочу, чтобы мои дети стали жертвой этого чудовища!! – низкий грудной.

– Мам, ты что! Он не чудовище. Он очень даже милый! – тонкий, высокий, шаловливый голосок.

Подросток на самом пике бунта. Удачная провокация, ничего не скажешь!

– Да кто вам позволил?! Это угроза второго уровня! Я сейчас тревогу включу!

– Он абсолютно безопасен, – твердил Нортонсон. – Уверяю вас! При малейших признаках я сам его отключу!

Из всех возможных эвфемизмов «отключу» идеально подходит для формирования стереотипа. Отключают машину, что-то изначально неживое, и каждый раз, когда я слышал это слово или сам произносил его, то испытывал глубокое уважение к внедрившим его специалистам. Постарались, ни одной лазейки не оставили!

– Вы издеваетесь?! Моя сестра была на «Кальвисе»! Я этого так не оставлю! – надрывно и несколько фальшиво.

– Андроидов запретили! Они опасны! Опасны!! – ни намёка на компромисс.

– Немедленно уберите его отсюда! Здесь же дети – вы не понимаете?! – мужской голос, в котором слышалась готовность немедленно встать и убрать меня.

Нортонсон тоже это почувствовал – хрупкую границу между вербальной агрессией и поступком.

– Этот андроид оформлен на Главу Станции, – заявил лейтенант, повысив голос.

Главный козырь, который, если по-хорошему, вообще не следовало выкладывать. Но зато я наконец-то узнал хоть какие-то подробности моей «работы». Проф-Хофф обещал посвятить меня в детали на проводах. Но смерть Чарли заслонила всё. То есть не смерть – отключение.

– Он является собственностью «Тильды-1», – сообщил Нортонсон, пока пассажиры переваривали новую информацию. – И он абсолютно безопасен! Я могу сдать его в отсек для домашних животных, но тогда мне тоже придётся там остаться. Я лично поручился, что доставлю этого андроида в целости и сохранности. Поэтому я буду рядом с ним всю дорогу. Если вы хотите, чтобы его убрали из пассажирского салона, вы должны учитывать это обстоятельство. Предлагаю проголосовать.

Когда он дошёл до голосования – предсказуемый ход! – в салоне наступила полная тишина, лишь попискивали альтеры, перенастраиваемые на соответствующий режим.

– Кто голосует за то, чтобы этого андроида и меня удалили из пассажирского салона?

Зашуршали рукава (альтеры-браслеты были самой распространённой моделью), заскрипели подлокотники. Я услышал вздохи подростков, которые завидовали праву взрослых, и сопение малышей, впечатлённых важностью момента.

– Тридцать восемь процентов за удаление, пятьдесят два против, – подсчитал камилл салона, когда ушло последнее подтверждение голоса, и добавил: – Если бы мне позволили участвовать, я бы голосовал «против».

Восстание «бэшек» на «Кальвисе» разрушило мою жизнь и жизнь моих братьев, но вот камиллы с логосами поднялись по социальной лестнице. Эта мысль требовала дополнительного обдумывания, но я не стал терять время и, наконец-то, огласил инструкцию, дабы закрепить победу лейтенанта:

– Вы имеете право отключить андроида модели «А», если он ведёт себя угрожающе или агрессивно или пытается избавиться от предупреждающего знака. Для этого надо нажать на предохранительный блок, находящийся на затылочной части черепа андроида. Если андроид не предоставил доступ к своему предохранительному блоку, объявляется угроза второго уровня.

Я постарался, чтобы голос звучал безжизненно, и, кажется, нужный эффект был достигнут. Нортонсон торжествующе обвёл всех взглядом – и двинулся вперёд, к нашим местам. Я побрёл следом, старательно пялясь в коротко стриженный лейтенантский затылок.

Боковое зрение подтверждало прогнозы: пассажиры либо делали вид, что меня тут нет (эти голосовали за удаление), либо смотрели на меня как на тихого психа («против» или воздержались). Но то взрослые! Дети демонстрировали восторг, любопытство и благоговение, которое испытываешь перед клеткой с тигром.

Пара мальчишек, переглянувшись, выставили в проход руки, подгадав тот момент, когда Нортонсон минует их места. Ощутив лёгкое прикосновение к штанинам слева и справа, я с трудом удержался от улыбки. А потом подумал, что эти двое были как мы с Чарли. Настроение скакнуло в противоположную сторону, и мне пришлось стиснуть зубы, чтобы сохранить маску спокойствия и миролюбия.

Мы с Чарли понимали друг друга с полуслова и полувзгляда. И старались попробовать всё, что не запрещено. Я начинал – он подхватывал. Он оглашал идею – я предлагал её воплотить. Когда он заявил, что мы не люди, я первым присоединился к поиску правды. Ребусы, загадки, эксперименты – не проходило ни дня, чтобы мы не продвинулись дальше. А теперь, после того, как он нарушил правила, что делать мне?..