Текст книги "Выше головы! (CИ)"

Автор книги: Расселл Д. Джонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 74 страниц)

«Хватит притворяться!»

После того, что произошло в планетариуме, после знакомства с Тильдой и «завета» Леди Кетаки, я не мог спать. Даже просто лежать или сидеть было невозможно. Хотелось действий, поступков, и чтобы не начать ходить из угла в угол, я покинул свою комнату и отправился погулять. Скорее всего, в последний раз – кто знает, какие правила поведения я получу от нового начальства? Вряд ли мне снова предоставят свободу действий…

Пустота и тишина коридоров уже не пугала. Наоборот – каждая пульсация взбрыкнувшего освещения дарила надежду. Как же я хотел встретить безумного убийцу!.. Теперь у меня не было ни сомнений, ни страха. Конечно, хотелось бы дожить до того дня, когда на Тильде можно будет жить без куполов и кислородных шлемов! Но я бы с удовольствием променял эту возможность на голову маньяка, чтобы не было ни оповещения, ни суда. Чтобы станция осталась чистой – без паники и подозрительности, отравляющей всё вокруг. Чтобы ничто не мешало Леди Кетаки выполнять свои обязанности…

Но у меня не было записки. Болтун Ирвин оказался прав: маньяк выманивал своих жертв записками. После чего устраивал чёрно-бело-чёрную «икоту», подкрадывался и убивал. Впрочем, ничего бы не изменилось, если бы о записках было известно раньше. Разве что тактику «бродить в одиночестве и выманивать» заменили бы на «бродить в толпе» – с тем же результатом.

Завтра вся станция узнает правду, которая изменит их навсегда – ещё больше, чем бунт «бэшек». Будет референдум, неприкосновенные законы падут, и мы вернёмся к сумрачным порядкам, царившим до 38-го года. Последствия этого события предсказать невозможно. Время пойдёт вспять, и прошлое, о котором благополучно было забыто, предстанет во всей своей мерзости. Люди станут чужими друг другу, а логосы и камиллы превратятся в соглядатаев. Зато маньяк будет пойман, и больше никто не умрёт… По крайне мере, от его рук.

Что он скажет, когда его поймают? Захохочет безумно? Или назовёт себя «героем, спасающим человечество»? Что бы с ним ни сделали потом, это не вернёт умерших и не успокоит живых, запертых на станции. Через два года, когда откроется СубПорт, уходящий корабль будет набит под завязку, и «Тильда-1» лишится репутации благополучной станции…

Растревоженное воображение нарисовало апокалипсическую картину: люди покидают «осквернённый» дом, и остаюсь я один. Прогулка по ночным коридорам поддерживала эту болезненную фантазию. Тишина, пустота, неяркий свет. Несколько раз мне попадались люди, но все они были ремонтниками – проходили мимо, спешили по своим делам. Маньяка среди них не было – всех, кто работал в вечернюю и ночную смену, проверили в первую очередь. «Вот так оно и будет», – сказал я себе. – «Будешь видеть в каждом человеке потенциального врага».

Я шёл куда глаза глядят, на перекрёстках выбирал дорогу наобум, однако ноги привели меня в Лифтовую зону. Она была наполнена светом, и казалось, буквально через минуту сюда хлынет толпа людей. Но тишину нарушал только стук моего сердца, плеск фонтана да нежное стрекотание датчиков КТРД – словно кузнечики на летнем лугу. До конца вечерней смены оставалось два часа, и вряд ли кто-нибудь сюда заглянет.

Проходя мимо столовой, я вспомнил своё «озарение». Здесь я узнал об убийце «из прошлого», здесь же впервые по-настоящему осознал, как мало значу. Однако самым важным помещением была игровая. Здесь я «сбросил шкурку». Здесь мне вернули право чувствовать стыд и смущение.

Стоило зайти, как в глаза ударил яркий свет.

– Не надо, оставь, как было, – попросил я, и камилл послушно вернул мягкий сумрак.

– Спасибо!

Он не ответил. Ученик? Возможно, его поставили сразу после загрузки базового эго, и он ещё не знает, как правильно коммуницировать. А может быть, чем-то занят и не может включить голос.

Я осмотрелся, вдохнул прохладный воздух с лёгким запахом соснового леса. Аналоговые столики, привлекшие моё внимание в первый раз, никуда не делись. Пожалуй, стоило изучить правила игры… И вдруг я ощутил движение за спиной.

– Напугал?

Резко обернувшись, я увидел стрекозиные очки и бледную кожу. Цзайчжи Саласар собственной персоной. Сторонник морали. Коллега Ирвина.

– Вы следили за мной? – спросил я.

К моему удовольствию, он смутился – похоже, не ожидал прямого вопроса.

– Я бы не стал это так называть! Я увидел, как ты сюда зашёл, и решил полюбопытствовать. Время-то позднее! Тебя камрад Кетаки сюда отправила? Или ты что-то забыл?

Хорошо хоть не заподозрил, что я готовлю побег!

– Я просто гуляю, – ответил я и постарался, чтобы прозвучало невинно – всё-таки в полночь «просто» не гуляют.

– Я тоже! – откликнулся Саласар. – Бессонница.

– И что говорят врачи?

Он продолжал стоять в дверях, демонстративно загораживая проход, поэтому я присел на крайний столик – разговор предстоял долгий, и у меня не было ни малейшего желания стоять перед ним навытяжку.

Два независимых журналиста на сектор – это многовато. Им приходится из кожи лезть, чтобы добывать свежий материал, конкурируя со школьными, профсоюзными и научными командами, не говоря уж про передачи от камиллов и логосов. А ещё есть журналисты в других секторах и обязательные выпуски официальных новостей.

При таком раскладе, если Ирвин взял себе тему «хорошего андроида», его противнику ничего не оставалось, кроме как изображать нового секретаря Главы в самых чёрных красках. Но негатив на станциях не в чести: шахтёры, вахтовики со станций терраформирования и операторы с производства хотят после рабочей смены услышать что-нибудь хорошее. Значит, Саласар должен постараться, чтобы развить свою линию и при этом обойтись без нагнетаний.

Разумеется, он следил за мной, и это – интервью, без договорённости, фактически нелегальное. И чтобы получить мои ответы, ему придётся дать что-нибудь взамен.

– Врачи ничего не говорят, – притворно вздохнул он, снял феску и погладил безволосую макушку, покрытую тонкой сеточкой шрамов. – Когда меня восстанавливали, метод профессора Хофнера считался экспериментальным. Особенно для тканей мозга. Использовали то, что было. Я вообще мог остаться слепым!

– Вам повезло! – отметил я. – Но теперь-то можно всё исправить!

– Наверное. Но я сомневаюсь, что заслужил право на такую операцию. Правда, не спится мне по другой причине.

– По какой же?

– А разве ты не понимаешь? – удивился он. – Ты же умный, как все говорят. Обязан понимать!

– Не такой уж я и умный, – возразил я, утомлённый абсурдностью нашей беседы. – Объясните, пожалуйста!

– Ну конечно, – кивнул он. – Не такой! Всё дело в правде. Я догадался, зачем тебя прислали к нам. Я знаю, кто ты!

В стёклах очков отражалось моё искажённое лицо. Я не видел глаз собеседника, и потому создавалось ощущение, что разговариваю с роботом.

– И кто я?

– Хватит притворяться! – закричал Саласар, делая шаг ко мне. – Ты – человек!

Словно по команде свет в игровом зале начал пульсировать. Яркая вспышка, превратившая все окружающие предметы в черновой набросок, сменилась тьмой, которая через секунду взорвалась миллиардом фотонов, и опять стала тьмой, и вновь – светом.

Я резко выпрямился, готовясь к нападению, но Саласар был удивлён не меньше меня. Его искусственные глаза, защищённые стрекозиными очками, гораздо хуже переносили световую икоту. Он закрыл лицо руками, ссутулился – и рухнул на пол. «Припадок?» – была моя первая мысль.

Ничего подобного – сквозь судорожную пульсацию проступили очертания человеческой фигуры. Я не мог разглядеть цвета комбинезона, не говоря уж про лицо. В левой руке незнакомец держал круглый предмет, похожий на фонарь, а в правой – что-то вроде палки. Увидев её, я облегчённо вздохнул. Наконец-то! Сейчас маньяк перешагнёт через журналиста и набросится на меня! Или нет, не набросится – прикажет «опустить голову». Это было бы весьма кстати!

Маньяк нагнулся, чтобы поставить «шар». Потом поднял «палку», поднёс её край к своему горлу, после чего дёрнулся. Я услышал «пффф!» – на лицо мне брызнули тёплые капли. Одна попала на губу, и я рефлекторно слизнул. Солёное. Кровь.

Тело повалилось на пол – прямо на Саласара.

Два трупа у моих ног. Их альтеры отметили время смерти с точностью до секунды. А я не успел включить «маяк» и тем более задействовать свой альтер. Андроид А-класса и два мёртвых – убитых! – человека. И никаких видеозаписей.

Время продолжало бежать, и моё сердце отмечало каждую потерянную секунду. Толком не осознавая, что делаю, но чувствуя абсолютную уверенность, что поступаю правильно, я поднял руку, нащупал кнопку пониже затылка и нажал.

«Не забывайте меня!»

…Но почему так не сделал Чарли? Если он хотел умереть, он мог всё сделать сам! Всего-то надо – поднять руку, нащупать кнопку и нажать. Или духа не хватило? А мне? Если бы я, по обыкновению, принялся рассуждать, взвешивая и подсчитывая плюсы и минусы, то наверняка бы нашёл повод сохранить себе жизнь. Чем дольше думаешь, тем слабее готовность. Проделать такое чужими руками гораздо проще: достаточно задать последовательность событий, которая начнётся с твоего обычного поступка, а закончится поступком кого-нибудь ещё. Многие люди, осознанно или подсознательно ищущие смерти, совершали этот же трюк.

А может быть, Саласар прав, и на самом деле я – человек? И поэтому постоянно сомневаюсь, на что-то надеюсь, во что-то верю? Никаких физических отличий нет, их можно обнаружить только на клеточном уровне. Впрочем, в своё время мы обошлись без лабораторных исследований: сопоставили факты, провели анализ, сообщили результат Проф-Хоффу. А он выдал нам «правду».

Саласар тоже искал её… Саласар – последняя жертва безумного убийцы. Или предпоследняя, если считать самоубийство. А я?!

Я не сразу осознал, что могу мыслить, что предполагало два варианта: либо я по-прежнему жив, либо после смерти мозга моё сознание перенесли в машинный носитель. Если последнее, то прямо сейчас должна начаться реструктуризация личности, и я перестану быть Рэем – стану записью с правом накопления информации.

Дикое желание вернуться в человеческое тело и остаться собой подбросило меня на постели – и я сел, да так резко, что в голове помутилось, и я упал обратно, сбросив простыню, которой был укрыт.

– Лежать! – насмешливо приказали мне. – Вот ведь торопыжка!

Глава Станции – её голос. Я медленно открыл глаза и увидел лицо Леди Кетаки, такое родное, такое знакомое! Такое красивое. Или это сон – последняя причуда умирающего разума? Простите, Леди Кетаки! Я умер за вас! Не забывайте меня!..

– Спасибо большое, но после такого я тебя точно не забуду! – рассмеялась она. – Давай, отдышись и поднимайся. Только осторожно.

Смущённый и послушный, словно маленький мальчик, я аккуратно спустил ноги и наконец сел. Огляделся. Глава Станции сидела на стуле у моей постели – у обычной медицинской койки, какие стоят в дежурных лазаретах возле лифтов.

На соседней койке лежал… Когда я увидел стрекозиные очки, то забыл о приказе «не спешить» и резко встал на ноги. Но в этот раз удержался. Саласар! Его грудь поднималась и опускалась. Голову журналиста обхватывал полушлем с прозрачной студенистой начинкой. Такие «умные компрессы» используются при повышенном давлении и лёгких травмах головы.

– Он жив, – пояснила Леди Кетаки, избавляя меня от сомнений. – Сотрясение.

– Странно, – пробормотал я, снова присаживаясь на койку. – Я думал, что он хотел насмерть… Что он не будет жалеть…

– А он и не жалел! У Цзайчжи Саласара замещено шестьдесят семь процентов тканей мозга. Поэтому и уцелел.

– Странно, – повторил я. – Мне он говорил, что ничего такого с ним не делали. Что когда его восстанавливали, матрицы Проф-Хоффа ещё не применяли.

– Ему виднее! Но скорее всего, он подразумевал, что ему не пересаживали те ткани, из которых сделан ты. У него предыдущее поколение, – Леди Кетаки поднялась, протянула мне руку. – Пошли завтракать, герой!

Столовая Лифтовой зоны не была заполнена и на треть. В отличие от первого раза, стены работали – я увидел медленно раскрывающиеся розы, усыпанные бриллиантами капель. Редкий сюжет! Похоже, всё дело в количестве посетителей. Обычно выбирали что-нибудь понейтральнее. Из-за неестественно увеличенных цветов люди выглядели словно представители сказочного «маленького народца».

Наше появление вызвало серию дежурных приветствий. Мы заняли столик в дальнем углу. Леди Кетаки набрала на экране меню свой заказ – и демонстративно отстранилась, предоставляя мне право выбора.

– Лучше вы, – попросил я. – Не могу я об этом думать.

– Хорошо, – она пробежалась пальцами по меню. – А о чём можешь?

Я решил действовать напрямую – и зашептал:

– Почему я жив? Кнопка не действует? Или действует, только если это будет делать кто-то другой?

– Иди, принеси нам завтрак, – велела Глава Станции. – Давай, давай!

Спорить с ней было бесполезно: второй Проф-Хофф! Я медленно двинулся в сторону буфета. В голове немного гудело, как бывает от недосыпа, но только и всего. Хотя приходилось внимательнее смотреть под ноги.

На стойке уже стоял поднос, заставленный порциями – на двоих.

– Вы плохо себя чувствуете? – поинтересовался заботливый камилл. – Вам нужна помощь?

– Справлюсь! – буркнул я, подхватывая еду.

Вообще-то заказанные блюда могли доставить к нашему столику через систему автоматической выдачи, которая действовала в столовой. Вот только андроид, пользующийся услугами камилла, выглядел бы как минимум странно. Особенно в окружении людей, которые не ленились встать и забрать свой завтрак.

Пока я нёс поднос, аккуратно переставляя ватные ноги, экраны, демонстрирующие меню, переключились на программу ньюсов. Первым шёл выпуск фаворита. «Шесть процентов правды». Новая серия. Душка Ирвин с улыбкой от уха до уха допрашивал насупленного Нортонсона. Интервью было взято вчера – до убийства девушки. И до того, как… Но почему ему позволили?!

Я прибавил шаг, опустил поднос на столик и вознамерился засыпать Главу Станции вопросами. Надо было шептать, и поэтому я нагнулся к ней, но она демонстративно взяла меня за кончик подбородка, отодвинула, указала глазами на экран – мол, дай послушать! – и принялась расставлять тарелки с едой.

– Да, ему было тяжело! Ему угрожали. Даже пришлось провести голосование. Потому что его не хотели пускать в салон со всеми.

– Кто не пускал? Команда «Рима»?

– Пассажиры.

– О! И каким был результат голосования?

– Я не помню. Почти поровну.

– Но вы победили?

– Мы остались в салоне.

– А вы не могли сразу отправить его куда-нибудь ещё? А сами бы остались – и никаких проблем!

– Нет, если бы голоса были против нас, я бы ушёл вместе с ним.

– Почему?

Но этом месте Нортонсон должен был что-нибудь сделать. Я бы сделал! Если бы я был человеком, а Ирвин не был бы инвалидом… Да, он умел это использовать!

– Потому что я отвечал за Рэя.

– А он об этом знал?

– Конечно, он об этом знал! Он не дурак. Он прекрасно всё понимал. И ничего не мог с этим сделать. Он соблюдал правила.

– А как вы думаете, он был обижен на тех, кто хотел его выгнать?

– Нет. Он не обижается. Он всё прекрасно понимает. Он не дурак. Ему это не нравится. Мне это тоже не нравится.

– И мне!

– Правда он милый? – улыбнулась Леди Кетаки, поддевая на вилку лист салата.

– Кто? – я смотрел в свою тарелку и даже не знал, на что реагировать в первую очередь: на несработавшую кнопку, на интервью или на мясо.

Глава Станции заказала мне поджаренный бекон, двойную порцию сосисок, ветчину и курятину под грибным соусом и кусочки чего-то ещё, явно не растительного происхождения.

– Тебе полезно мясо, – сказала она. – Проф-Хофф рекомендовал в случае осечки.

– «Осечки»?

– Он так это назвал. Первая активация не смертельна. Ты отключился, а когда мы тебя нашли, ты крепко спал.

– А вторая? – спросил я, уже зная ответ, но продолжая надеяться.

– А вторая – последняя.

– И кто об этом знал?

– До сегодняшней ночи – только я. Теперь – Генрих Нортонсон и Матеуш Ланглуа. Остальные уверены, что тебя он тоже оглушил.

– А как же… – я указал на экран.

– Генрих дал согласие. Не волнуйся! В группе А-112 прошло новое голосование. Встреча сегодня в девять. Будем обсуждать сохранение секретности и закрытие проблемы. А потом – фестиваль. Нам надо там быть. И тебе придётся что-нибудь сказать. Ты же тоже новичок!

Я занялся содержимым тарелок. Надо восстановиться после «смерти». Надо придумать речь для фестиваля. Надо сосредоточиться на важном, потому что поступок Чарли остаётся такой же тайной, как причина бунта «бэшек».

Свою кнопку он нажал раньше. А когда ничего не случилось, решил, что всё ложь. Он не стал ничего говорить Проф-Хоффу, потому что перестал ему верить, и решил продемонстрировать всем – мне, ребятам, «коллегам» из лаборатории, комиссии – что спектакль окончен. Может быть, он надеялся таким образом задержать меня? Может быть, профессор Нанда так спокойно отключал Чарли именно потому, что думал – это понарошку? И все остальные – тоже? И меня вытолкнули оттуда без объяснений именно потому, что Чарли должен был воскреснуть через пару часов, но мне об этом знать было нельзя?

Слишком много вопросов. И я никогда не узнаю ответ. Никогда не узнаю правду. По крайней мере, об этом.

– Он ведь умер? – тихо спросил я.

– Убийца? Да. Покончил с собой. Тем же оружием, которым убивал. И у него с собой было устройство, которым он воздействовал на освещение и видеозапись. Так что это точно он. И он мёртв.

– Но вы же знаете, что это не я его… убил?

– А что, мы должны сомневаться? – лукаво улыбнулась она.

Я пожал плечами, доедая сосиски. Было очень вкусно – с каждым куском я всё больше осознавал свой голод. И всё сильнее радовался тому, что остался в живых. Вкус и запахи еды, голоса людей из-за соседних столиков и с экранов, свет и тепло – приятные ощущения бытия. И ещё у меня есть работа, место, дело, перспективы. Люди, которым я нужен. Ради этого стоило потерпеть…

– Он сделал всё так, что можно было заподозрить.

– Если бы ты не отключил себя, – напомнила она. – Девять секунд прошло с того момента, когда остановилось его сердце, и до того, как твой альтер зафиксировал активацию выключателя. Как заявил наш бесценный инспектор Хёугэн, ты бы не успел убить его и вложить оружие ему в руки так, чтобы это было похоже на самоубийство.

– Но он хотел, чтобы меня заподозрили, – пробормотал я.

– Если бы ты промедлил, мы бы заподозрили. И я бы с тобой сейчас так не разговаривала. Ты молодец! Ты его переиграл!

– Но зачем он вообще всё это затеял?! – в отчаянии воскликнул я, осознав смысл её слов и увидев, по какому узкому краю я прошёлся.

Все мы прошлись. Девять секунд! Если бы я затормозил, если бы задумался, то не только на мне – на ребятах, на Проф-Хоффе, на лаборатории и всём матричном клонировании лежало бы несмываемое пятно. «Подозрение в убийстве». Это перечеркнуло бы десятилетия работы. Это стало бы концом целого направления.

– А вот это и будет твоим следующим заданием, – ответила Леди Кетаки. – Я хочу, чтобы ты это выяснил. Все «почему» об этом человеке и его поступках. Всю правду.

КОНЕЦ ДЕЛА № 1

Дело № 2

Оранжевый, фиолетовый и жёлтый

– Добрый вечер!

– Лучше просто поздороваться.

– Почему? А, ну, да… Гм… Здравствуйте!

– И тебе не болеть! Рэй, давай ты сразу признаешься, какие выпуски успел посмотреть!

– …

– То есть, ты вообще ничего о себе не смотрел? «Шесть процентов правды»?

– А, это… Я смотрел, конечно. Их же везде ставят! Видел что-то…

– И полные версии?

– Полные версии?

– По каналу идёт анонс. А в моём блоге лежат все интервью, без купюр, полные версии.

– Да?.. Буду иметь в виду. Нет, я не смотрел полные версии. Только в ньюсах, и то чуть-чуть.

– И что успел увидеть?

– Так сразу не вспомню… Лейтенанта Нортонсона. И ещё ту девушку… Ну, ту, которая погибла.

– Джил Коста.

– Да, Джил… Джил Коста.

– Такая трагедия! У меня в голове не укладывается. Абсурд! Выучиться на астрогеолога, вернуться домой – и умереть из-за человека, у которого шарики за ролики заехали. Он ведь сошёл с ума, верно?

– Я слышал, что он её принял за погибшую… за женщину, которая погибла и которую он знал… и… В общем, он…

– Сорвался.

– Да, сорвался.

– А потом напал на моего коллегу и на тебя.

– Вы лучше меня всё знаете!

– Мы договорились, что будем на «ты».

– Да? Не помню…

– Когда мы с тобой познакомились, Рэй. Я попросил тебя не «выкать» со мной.

– Извините… Извини. Вылетело из головы. Столько всего произошло!

– А тебя это не слишком смущает?

– Что именно?

– Что ты обращаешься к людям здесь на «вы»? А они к тебе – на «ты». В русском языке это большая разница! Тебя это всё не огорчает? В английском-то, например, такого нет!

– А в немецком и французском есть.

– А разве в немецком это не отменили? Последняя реформа…

– Ну, её только-только утвердили.

– А в китайском не утвердили, и всё равно почти не пользуются… Так всё-таки – это мешает?

– Нет. Я даже рад, что на «Тильде» русский, и что в русском это есть: «вы» и «ты».

– Рад? Тебе нравится унижаться?

– Это не унижение! Это…

– А что тогда унижение? Одежда такого цвета, что глаза могут лопнуть? Кнопка? Что каждый может тебя убить?

– Отключить.

– Ты это так называешь. А я не могу назвать это иначе как убийством!

– Ну, не надо так!

– А как надо? Ты же умрёшь, если я ткну в эту кнопку! Перестанешь чувствовать, думать, дышать… Правильно?

– Да. Перестану.

– Значит, это убийство!

– Хорошо, это убийство. Ты прав. Я уязвим, и это очень неприятно. По сравнению с кнопкой, «вы» вообще не задевает. Хочу сказать, правильно, что есть это самое «вы». Потому что разница существует, и делать вид, что её нет, это…

– Это удобно для всех, кроме тебя.

– Да, наверное.

– Я тебя очень хорошо понимаю, Рэй! Делать вид, что всё нормально, это ничего не решает. Проблема остаётся. Но ты сам, ты веришь, что однажды тебе вернут все права?

– Что это изменит? Всё равно я не человек!

– То есть как? Ты выглядишь как человек, чувствуешь то же, что и другие люди, тебе не нужна сеть или техосмотр. Если ты заболеешь, то пойдёшь к врачам, а не программистам или, скажем, ремонтникам ОБ!

– Это не делает меня человеком.

– А что делает?

– Слушай, Ирвин, ну это же очевидно!

– Расскажи.

– А ты не знаешь?

– Рэй, нам интересно услышать твою версию. Из первых рук, так сказать.

– У меня не первые руки, а вторые. Меня собрали, а не растили, если уж сравнивать. У меня не было ни детства, ни отрочества – только базовая личность, как прим-эго у камиллов. Я три года думал, что попал в аварию, что у меня амнезия. Я вообще всему учился с нуля! Этого недостаточно?

– Недостаточно для чего? Есть люди, которые попадают в аварии и теряют память, им заменяют части тела и учат заново. Значит, они перестают быть людьми?

– Ну, почему сразу так! Изначально же они были людьми!

– То есть дело только в этом? В происхождении? А чего ты сам достиг – не важно? Знаешь, чем это попахивает?

– Я не говорю, что это не важно. Всё важно! Но… Пойми, меня очень старались сделать похожим на человека. Я точная копия. Стопроцентная копия. Но всё равно не человек!

– Из-за кнопки? А если бы её не было? Давай, представим, что её нет. Ты живёшь здесь без этой дурацкой кнопки. На равных со всеми. Ты бы смог почувствовать себя человеком?

– …

– Хорошо, сформулирую вопрос иначе. Если бы не было «Кальвиса». Если бы всё пошло по-другому – ты бы смог стать человеком?

– Откуда я знаю?

– Ты же…

– Я – это сумма опыта, включая то, что произошло со мной после «Кальвиса». Если бы ничего не было, я был бы другим… И наверное, знал бы ответ. А сейчас я знаю, что я не человек! Мне бы хотелось избавиться от кнопки. Потому что напрягает, когда тебя могут отключить. Но это не сделает меня человеком. Я всё равно буду помнить, кто я, – даже без кнопки. Я знаю, кто я, и не хочу притворяться!

– Можно пожать тебе руку? Я до нашего сегодняшнего разговора немного сомневался. А вот теперь понимаю, почему камрад Кетаки выбрала тебя.

– Спасибо…

– Да не за что! И уж коли мы заговорили об андроидах Б-класса, скажи, а что ты думаешь о «зловещей долине»?

– Я вообще о ней не думаю.

– Совсем? Когда ты видел Б-класс, тебе ничего такого в голову не приходило?

– Я их видел всего несколько раз. В лаборатории, где мы жили, были только камиллы. И несколько автоматов – уборщики в основном.

– Так специально сделали?

– Откуда я знаю!

– То есть ты никогда не задумывался об этом?

– Я знал про Б-класс. Я же говорю, нам пришлось учиться всему!

– А потом был «Кальвис». Как ты это воспринял?

– Я испугался. Мы все испугались!

– «Что теперь с нами будет» – вы об этом думали?

– Да, конечно. Мы ждали, что проект закроют…

– А вас «отключат».

– В конце концов, нам приделали кнопку.

– Ты скучаешь по своим братьям? Ты ведь не один там был? Нормально, что я называю их твоими братьями?

– Да мы сами так друг друга называли! Мы всему учились вместе. Вообще всё делали вместе. Так что братья, да.

– А сёстры?

– Что – «сёстры»?

– У вас были сёстры? Я когда только-только узнал про А-класс профессора Хофнера, сразу подумал про искусственных женщин. Ведь можно было…

– Вот поэтому их нет.

– Потому что «люди для людей»?

– Правило «Люди заботятся о людях» – это следствие другого правила. Которое само является следствием запрета на искусственное воспроизведение.

– Но ведь ты со своими братьями – новый человек, полученный искусственным путём!

– Я не человек, во-первых. Потому что меня произвели. Сделали. Спроектировали всего – от носа до черт характера.

– Но потом ты развивался.

– Это не важно.

– Ну, знаешь ли… А во-вторых?

– А во-вторых, если говорить начистоту, я бесплоден.

– Как и я. Как и все те, кто слишком долго работал снаружи. И что?

– Ирвин, ты родился нормальным. И прежде чем допустить к работе в космосе, у тебя забрали… всё необходимое. А у меня этого…

– Не было изначально. Я понял твою логику. Ну, ладно. Профессор Хофнер не стал создавать искусственных женщин, чтобы не быть обвинённым в нарушении запрета на искусственное воспроизводство. Потому что андроид А-класса женского пола находится в одной категории с искусственной маткой… Никогда не понимал этих юридическо-этических тонкостей! Давай тогда поговорим о твоих братьях. Он похожи на тебя?

– Нет, совсем нет.

– Я имею в виду не внешне.

– Я тоже. Мы изначально были разные. Так было задумано.

– И твоя специальность – управление…

– И управление тоже. Всё, что связано с людьми.

– Ну, поэтому тебя и выбрали! Я бы удивился, если бы в секретари камраду Кетаки прислали инженера или садовника! Так вот, возвращаясь к «зловещей долине», когда ты со своими братьями узнал, что вы не люди, вы начали видеть разницу?

– Мы её искали.

– Но не нашли?

– Мы знали, что такое андроиды А-класса. Иначе мы бы не догадались, что с нами что-то не так! Но мы знали, что существуют андроиды, разные андроиды. И поэтому мы были в курсе, что внешней разницы нет и быть не может. Когда мы искали доказательство, мы искали то, что не имело никакого отношения к внешнему виду и «зловещей долине». Потому что А-класс – это способ миновать её. На той стороне Б-класс, на этой – мы.

– А посередине имиты.

– Ну, имиты были давно!

– А если они были слишком рано? Некоторые модели имитов не сильно отличались от Б-класса!

– Они принципиально отличались! Семьдесят процентов их мощности тратилось на поддержание схожести. Движения, мимика… Какой смысл в механизме, основная работа которого – имитировать человека? При том, что стопроцентного совпадения всё равно не получалось. Рано или поздно человеческое подсознание начинало видеть обман.

– Но в тебе-то я ничего такого не вижу! И никто не видит!

– Потому что я не механизм.

– Не спорю!

– А в Б-класс было заложено изображение эмоций. Изображение, а не имитация. Как символы или сигналы. Но их было невозможно спутать с человеком. Поэтому до «зловещей долины» дело не доходило.

– Спасибо за разъяснение! То есть в этом вопросе ты идентичен обычному человеку?

– Не знаю.

– Как это?

– Так. Я не знаю.

– Погоди… С тобой или с твоими братьями таких экспериментов не проводили?

– Нет.

– Я думал, вас проверили на всё, что только можно!

– Я тоже так думал, пока ты не заговорил про «зловещую долину»! Я читал про этот феномен, смотрел записи, но сам никогда ничего такого не испытывал. Ну, потому что не на чем!

– Жаль, у нас на «Тильде» нет имита. А то бы мы устроили тебе проверочку!

– Мне радоваться или огорчаться?

– Решай сам!

– Я подумаю…

– Подумай! В следующий раз ответишь!

– Какой ещё следующий раз?!

– Рэй, ты с нами сколько? Десять дней? Думаешь, через месяц или два нам будет не о чем поговорить?

– Я обещал только одно интервью!

– Разве я спорю? В следующий раз пообещаешь ещё одно!