Текст книги "Выше головы! (CИ)"

Автор книги: Расселл Д. Джонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 74 страниц)

Красно-оранжевый

– Ты видела?

– Все стены испортили! Ну как так можно? Яся однажды дошутится!

– Ну он, конечно, умеет подать.

– Знаешь, что они взяли? Бумагу для аппликаций. Детскую! Как им такое в голову пришло?!

– Кири, ты пойдёшь?

– Я такое не очень люблю, но меня Дэн потащит…

Если бы меня попросили сделать вывод, я бы сказал, что главный талант руководителя – грамотно использовать нужных людей в подходящий момент правильным образом. Один человек – не предупреждённый, не подготовленный, просто приглашённый – пришёл, увидел, подыграл. Уже в семь, к началу завтрака, в эфире крутилось интригующее приглашение – первое из серии «приманок». Потом было второе. И третье. И всё опиралось на репутацию Ясина Шелли и его отдела.

Интенсивность кампании оправдывалась очевидной краткосрочностью: ещё в пятницу никто не предполагал, что Служба Досуга выставит своё фирменное блюдо – интерактивное голографическое действо, соединяющее науку, игру и театр. Не прошло и пары часов, как весь Восточный сектор обсуждал «смелую рекламу» и сочувствовал поварским клубам: «Бедняги! У них украли субботу!» Но сюрприз есть сюрприз – «Сенсационное историческое шоу» стоило того, чтобы на него сходить.

Трудно сказать, на какой эффект рассчитывали расклейщики, но результат их вряд ли удовлетворил. В отличие от Главы Станции. Её не заботило, как Яся «закроет тему». Достаточно верить в специалиста – и демонстрировать ему свою веру, конечно. Никакие премии с бонусами не давали того, что даёт чувство собственной значимости. Это главный ресурс Администрации: её избирают сообща, а потом она раздаёт каждому по «награде», оплачивая усилия и уравновешивая запросы. Параллельно – и незаметно для всех – решаются глобальные проблемы выживания.

В ревю, которое прислал Яся, раскрывалась интрига: готовящееся представление было посвящено истории псевдонаучных сенсаций и разоблачений. Основной упор делался на НЛО и вообще контакт с внеземным разумом.

Из всех безумных идей, которые владели умами в докосмическую эпоху, «подлинная правда об источнике земного общества, технологий и остального» была самой нелепой. А ещё они верили в «нашествие», «тайный захват» и «они среди нас» – концепции, зародившиеся в первобытные времена, когда человека из другого племени не признавали человеком. Впоследствии это распространилось на инородцев, потом – на иностранцев. И всегда становилось первопричиной вражды, недоверия и страха.

Я никогда не понимал, как прогресс мог соседствовать с этими идиотскими выдумками. Древняя цивилизация гигантских насекомых, разумные ящеры, инопланетяне, похищающие людей, – это, безусловно, смешно, если не вдумываться. В одной руке у человечества был прирученный атом, они вплотную подошли к Третьей энергетической революции, освоили околоземное пространство… А в другой руке продолжали сжимать старые обслюнявленные погремушки.

Но идея была хорошая. Должно было получиться, особенно если задействовать старый кинематограф и мультипликацию. Смешно и поучительно, хотя соль такого «исторического представления» – чувство облегчения в конце: «Хорошо, что мы живём сегодня, и никто уже в это не верит!» По крайней мере, после похожего «шоу», посвящённого преступлениям, я испытал именно такую радость.

Историю с пришельцами, как я понял, разрабатывали давно. Ждали подходящего повода. Впрочем, Яся не считал этот повод достойным (он же понятия не имел, что именно маскирует!) Как гласила приписка в конце ревю: «Вы должны мне новый сюжет».

– Жаль, что придётся растратить такую жемчужину, – вздохнула Леди Кетаки, пролистав подборку снимков. – Можно было бы пустить перед Неделей Экзаменов или к выборам…

Она хотела добавить что-то ещё – я готов был поспорить, это касалось виновных. «Глупые мальчишки!» Но после того как я познакомился с историей Фьюра и Тьюра, возмущаться не получалось. Они были жертвами, и у них было полное право предъявлять счёт обществу, не сумевшему обеспечить им нормальное детство. Они ведь не хотели становиться такими! Они прошли через огонь, который опалил их, искалечил, изменил навсегда. В отличие от взрослых, которые могли как-то перестроить себя, подросткам нечего было перестраивать.

Как я раньше оценивал ситуацию на «Тильде»? Спокойная станция, минимальный ущерб. Правду мне сказала Туччи: «Ты слишком мало знаешь, чтобы понимать». Всего лишь восемнадцать погибших…

В который раз, начиная с утреннего заседания, я подумал, что надо бы пойти к Нортонсону. Вот только теперь я понятия не имел, что ему сказать. Я даже толком не представлял, что он чувствовал. Плохо ему было, с этим не поспоришь. Но как я мог поддержать его? Что нужно было говорить?

Что мне теперь делать?

И Леди Кетаки, и Туччи как будто забыли про меня. Во время утреннего совещания и после, за завтраком, наши взгляды то и дело пересекались. Отличная возможность дать мне новое задание, раз уж с детьми теперь занимаются специалисты, а Папа Сим свободен от подозрений. Но они ограничивались улыбками: Леди Кетаки – теплыми и ободряющими, Туччи – насмешливо-нежными. Поулыбались и разошлись в разные стороны. А я остался один. И расписание в альтере было пустым.

Может быть, они забыли про меня?

Я стоял перед дверьми столовой, смотрел на проходящих мимо людей и не понимал, что происходит. Странно было остаться без дела. Ненужность пугала. Меня вытолкнули из жизни, я не мог участвовать, быть полезным, значимым. Я не мог быть.

Наверное, так себя чувствуют поражённые в правах – те, кому запрещают заниматься какой-либо деятельностью, а также лишают права участвовать в голосованиях. Когда преступление особо тяжёлое, нельзя появляться в административных блоках, столовых, библиотеке. Не пускают в зоны развлечений и общие спортивные залы. Можно спать и есть – и больше ничего, а логосам с камиллами разрешено применять силу, если попробуешь буянить.

Не случайно красно-оранжевый комбо, который следует носить при таком наказании, называют «ржавью». Внешне это приятнее, чем переводиться в ТФ или на другие сложные проекты, но в том-то и дело, что допуск к работе означает, что тебя простили, дали шанс. А когда никто не желает с тобой работать, когда ты вообще никому не нужен и тебя терпят (и кормят) исключительно из соображений гуманизма…

«Ржавь» носят месяц. Или даже два, если проступок по-настоящему плохой. Для автономной станции тотальный остракизм – жестокое наказание. Его никогда не назначают семейным – правда, я не слышал, чтобы люди с детьми совершали тяжёлые преступления. Всё-таки у них серьёзная подготовка. Одинокие – другое дело, они могут провиниться настолько, что даже ТФ и шахтёры проголосуют за «ржавь». А эти ребята всегда испытывают хронический кадровый голод, и напугать их не просто!

Не только безделье роднило меня с такими преступниками: для людей в красно-оранжевом существовала «упрощённая процедура» – сутки после заявления. И никакого «месяца на подумать»: медики свидетельствуют, что пациент психически здоров, и на основании индивидуальных данных начинают готовить смесь для укола. Мне вообще просто: достаточно поднять руку и нажать на кнопку. А вот человеку подберут идеальную дозу. Наверное, поэтому «ржавь» назначают так редко и максимум на восемь недель, по прошествии которых преступник отправляется во всё тот же ТФ… Или в никуда.

С другой стороны, можно провести так всю жизнь, было бы желание. Просто надеваешь комбо соответствующего цвета – и ты больше никому ничего не должен. Всё необходимое обеспечат. Конечно, придётся забыть о деликатесах, премьерах, редкостях и прочих приятных мелочах. О друзьях и вообще близких тоже лучше не вспоминать. Зато разом насолишь всем, кто за тебя отвечал, начиная с момента подбора доноров для зачатия, поскольку человек, добровольно согласившийся стать отверженным, хуже маньяка.

Интересно, каким может быть человек, выбравший «ржавь»? Я только слышал о таких случаях, и то в пересказе, как байку. И это всегда происходило на станциях Солнечной системы…

Пока я размышлял о безделье, ноги сами принесли меня туда, где бездельникам самое место – в Сад. Кстати, лишенцев на травку никогда не пускали. Андроидов, по идее, тоже не должны. В первый раз я явился сюда по заданию – что теперь? А ну, как завернут, погонят?

Разумеется, никто меня не погнал: спасибо Ирвину, спасибо Леди Кетаки, спасибо Вильме Туччи, спасибо Папе Симу, спасибо, спасибо, спасибо. Я вам обязан – и я верну долг! Я даже знал, как именно.

Для начала следовало выбрать местечко поспокойнее. Но в субботний день это было проблематично: Сад принимал отдыхающих, большой газон пестрел группами, и между грядок прогуливались влюблённые парочки. Меня узнавали – улыбались, махали руками, приглашали присоединиться, опять начали снимать. Заметив золотистую шевелюру, я прибавил шаг и поспешно покинул территорию отдыха. Только «одуванчика» мне не хватало! Сад – традиционное место свиданий, и если таинственная поклонница вознамерится сократить расстояние, так просто от неё не отвяжешься.

Подходящий закуток нашёлся за блоком оранжерей – рядом с настоящим садом, где росли плодовые деревья. Я заметил несколько завязей, но так и не смог определить вид. Вероятно, что-то экспериментальное: большие деревья плохо приживались в биофабриках, да и расходы на их выращивание были несопоставимы с результатом. Пока что, по крайне мере.

Землю вокруг деревьев, как все другие свободные участки, покрывала пушистая трава – я без труда нашёл, где растянуться. Почему-то такая поза, и обязательно на живом ковре, действовала умиротворяюще. Вдобавок, благодаря грядкам, меня можно было увидеть, только если подойти вплотную. Высокая ботва (то ли морковь, то ли что-то ещё – мне лень было проверять) создавала неплохое укрытие.

«Вот так. А теперь – о главном, – приказал я себе, – Мид и «бэшки». Идея, которая сводит с ума и превращает в уничтожителя. Идея, которую не смогли найти посредники, консультанты и программисты и которую обнаружил Мид».

Вот оно – самое важное! Что именно натолкнуло профессора Просперо Мида на разработку «маньяческого» плана? Может быть, он познакомился с той пресловутой идеей ещё до бунта? И ему сообщили как одному из разработчиков. А может, он помогал её внедрить? Может быть, он сам – источник этой идеи?

Зелень на грядке колыхалась под искусственным ветерком, и жуки-камиллы деловито гудели в листве деревьев. Именно здесь, в Саду, станция представлялась подлинным сокровищем: хранимое коллективными усилиями сосредоточение жизни посреди океана ледяной пустоты. Чудо, существующее лишь в чудовищно узком промежутке температуры, давления, радиации и правильного состава воздуха – узком, словно волос, на котором всё держится.

Для «бэшек» промежуток был шире, а значит, выше шансы на выживание. Так, может быть, поэтому?..

– Ненавижу! Ненавижу их всех!

Яростный шёпот отвлёк меня от размышлений, но не расстроил, потому что я узнал голоса.

– Выкрутились! Сволочи! Гады! Выкрутились!

– Тихо, Фьюр!

А это, разумеется, Тьюр, компенсатор и тыл.

– Надо поглядеть на это «Сенсационное историческое шоу»!

Девичий голос, твёрдый, решительный. Дана Иоффе, не иначе.

– Пусть идёт Эми.

– Почему она?

О! Нотки ревности! Оскар Ява – первый из принятых в команду. И отодвинутый на вторые роли после появления более сильных участников.

– Она разберётся.

Значит, Дана – второй лидер.

– Ладно… А мы что?

– Мы придумаем что-нибудь ещё.

– Хорошо.

Пауза. Вздохи. Сердитое сопение.

– Если они знают, что это мы…

– Они уже знают?

– Да.

– Откуда ты знаешь?

– Кро, не перебивай. Говори, Эми.

«Кро». Кроу? Ворон. Потому что чёрный. В памяти всплыло лицо Оскара – сначала из его личного дела, потом из воспоминаний о первом дне на «Тильде». Антрацитовое лицо и выдающийся нос, явно лишний в коктейле.

– Они будут следить через наши альтеры. И слушать. Через логоса. И через камиллов.

Для своих двенадцати лет Эмили разбиралась в ситуации. Но если она так хорошо разбиралась, почему по-прежнему с ними? Подростковая максималистская преданность? Типа «Они приняли меня – и теперь я не могу их бросить»?

– Страшно как!

– А раньше они не слушали?

– Не имели права. На это нужно постановление. Они могли слушать только на Весенней.

– А теперь?

– Погоди… Почему ты думаешь, что они получили это постановление?

– Мне так кажется. Мы далеко зашли.

– Что, боишься?

– Кро, не лезь. Никто не боится. Чего нам бояться?

– Вообще-то есть, чего. Нас могут перевести в другую категорию. С диагнозом. Как дефективных. И даже заставят носить «ржавь»!

– Да ну! А что мы такого сделали?

– Ты серьёзно? Правда?

– Никто нам ничего не сделает. Все это знают. Они сами наденут «ржавь»!

– Тихо! Эми, если так, что теперь?

– Понятно, что теперь! Разговоры только в норке.

– А! Ага.

– Вот именно.

– Пошли.

Прошелестели шаги – и затихли за деревцами. Я прислушался. Ребята направлялись к дальнему выходу. Значит, там та самая «норка», где, как они думают, можно не бояться чужих ушей? Но это уже не моя забота. Или всё-таки?..

Из травы выглянул чёрно-белый хомяк. Он присел на задние лапки, подвигал носом, внимательно посмотрел мне в глаза. Я протянул руку и легко взял его – он не сопротивлялся. Тёплый комочек меха доверчиво устроился в моей ладони. Похоже, ему надоело убегать, надоело прятаться. Да и какой смысл? Где бы ты ни был, ты всё равно на станции – деваться некуда.

Лилово-сливовый с лавандовым

Я никогда не думал, что обычный хомяк может вызвать столь бурную радость. Наверное, первый корабль, вернувшийся целым и невредимым из СубПорта, встречали с меньшим восторгом. Впрочем, ради того полного благодарности взгляда, которым меня одарила Юки Ремизова, я бы поймал стаю хомяков!

– Он просил передать, что ему очень стыдно, – объяснил я ребятам из зооклуба, вручая послушного Билли. – Вернулся сразу, как только узнал, что у тебя могут быть проблемы из-за него, – последнее предназначалось сияющей малышке.

Я подмигнул ей – и она потемнела, что для её смуглой кожи означало зардеться до корней волос.

– Простите, что мы тогда наступили на вас, – прошептала Юки, провожая меня до дверей. – Мы не хотели…

– Ерунда! – рассмеялся я. – Хороший массаж получился!

Она прыснула, прикрыв рот ладошкой.

Ни Брайна-близнеца, ни старших братьев поблизости не наблюдалось. «Интересно, она знает про их нору?» – подумал я, но остерёгся расспрашивать. А вместо этого заглянул в офис к Папе Симу и попросил план биофабрики. В Инфоцентре, конечно, была голограмма, но не такая подробная, как у главного садовода.

Профэксперты и Отдел Безопасности обшарили все помещения, где работал и куда мог заходить покойный Мид. Но они не нашли ни его мастерской, ни того, что могло быть складом. Имелось оборудование, которое было при нём в момент смерти. Был составлен список нелегально использованных материалов, из части которых было создано это оборудование. Где создавалось – отдельный вопрос. И где остальное? Явно не у него дома и не в кабинете!

Очевидно, было секретное место, вдобавок неплохо защищённое от логосов и камилл, в котором Мид занимался своим «хобби». И я был уверен, что теперь Фьюр заседал там со своими друзьями. Но что это за тайный уголок, если его не обнаружили после самой тщательной проверки?

Поскольку вина банды была доказана, мы получили доступ ко всем их перемещениям, а также видеозаписям и разговорам, но только там, где была возможна запись изображений и звуков. В этом отношении Сад был самым «свободным» районом – камилл много, но они заняты непосредственной работой, логос лишь фиксирует перемещения людей, отдавая все свои мощности проверке воздуха, температуры и состояния каждого ростка. Если бы кто-нибудь вздумал пробежаться по клумбе, большая часть информации касалась бы самочувствия потоптанных растений, а не нарушителя.

Фьюр и остальные давно перенастроили свои альтеры, оставив только маяк – ещё одно преимущество жизни подростков. Взрослым такое было недоступно. Практически для каждой службы, так или иначе, действовал режим тревоги, и всегда могла возникнуть необходимость вызвать человека и получить его консультацию. Подростки, напротив, обладали правом маскироваться хоть месяцами – «бунтарский период, через полгода пройдёт». Переживших трагедию тем более старались лишний раз не дёргать.

Опять, как и с маньяком, мне мешали законы ФиксИнфо. Защита частной жизни была полезным достижением, если нет необходимости узнать правду о происходящем. А так были лишь расплывчатые графики перемещений. Более-менее точно определялся квадрат, где они находились – логос не стал сохранять подробности, потому что ребята вели себя на удивление пристойно. Ни одной травинки не выдернули! Когда они приближались к лабораториям или оранжереям, картинка становилась чётче, но под открытым пространством собирались только данные альтеров, наложенные на систему координат.

Пока я пытался совместить «след» банды и возможные входы в «нору», я не переставал думать о странных совпадениях, которые сопутствовали этой кажущейся бесконечной истории с «маньяком». Начиная с той роли, которой убийца прикрывал свои реальные мотивы, и заканчивая «бэшками». И ещё Сад – сосредоточение жизни и смерти.

Сад был самой уязвимой частью «Тильды» – именно потому, что здесь не было переборок и самой возможности отсечь аварийный участок. Во время восстания «бэшки» пытались прорваться сюда, потому что знали: достаточно одного повреждения, чтобы огромный блок был уничтожен, а вместе с ним – возобновляемый источник пищи, столь важный в условиях полной изоляции. Именно это произошло на «Кальвисе» и других станциях: взорванные оранжереи, значительный ущерб и множество погибших, как во время бунта, так и после.

Защищая «Тильду», Дозорные имели в виду именно Сад да ещё Энергокомплекс в сердцевине, ведь другие блоки могли пережить и дюжину мелких метеоритов. Но не это место…

До обеда я копался в плане, так что практически выучил его наизусть. Грядки, клумбы, газоны – каждый клочок открытого пространства был осмотрен. Но там не было никаких укрытий, да и быть не могло!

Отклонив приглашение Папы Сима (теперь он относился ко мне с пугающим почтением, вообразив, что именно благодаря мне от него отстали Профэксперты), я направился к Зелёной столовой с чётким намерением обсудить с Главой Станции свои мысли, касающиеся Мида с «бэшками». Нельзя было отодвигать это на периферию, особенно теперь, когда дело передали школьным терапевтам с учителями. Проблема была гораздо шире «А-М-112», и если подключить другие ресурсы…

Я так и не дошёл до дверей столовой – остановился на другой стороне коридора. Внутри, вплотную к стеклянной стене, за столиком сидели Леди Кетаки и Вильма Туччи. Они были настолько увлечены беседой, что не замечали ничего вокруг.

Обсуждали они меня.

Мнительность была ни при чём, равно как и самомнение – пары минут оказалось достаточно, чтобы убедиться. Вот директриса спамеров весьма удачно передразнила, как я задаю вопросы, как удивляюсь. Во время ответной реплики Глава Станции коснулась своего затылка – похоже, интересовалась, как я реагирую на «угрозу отключения».

Им было весело, как бывает весело специалистам, занятым любимым делом. Они решали мою судьбу – где я буду дальше, что мне поручить, что я осилю… Изучив меня, они составили мнение и теперь искали для нового инструмента идеальную нишу.

«Пожалуй, не стоит вламываться туда со своим гениальным открытием!» – подумал я, резко развернулся и зашагал прочь.

Ещё секунду назад я ощущал себя… Почти как человек. Даже без «почти». Непонятно с чего я вообразил, что могу принимать решения, влиять на что-то! Приятная иллюзия. Хорошо, что я вовремя очнулся, иначе бы выставил себя полным идиотом.

Нет уж! Прочь! Подальше от них! У меня не было ни малейшего представления, где это «подальше», тем более что со станции бежать некуда. Шахтёрские купола и ТФ – самый дальний край. Но теперь я гораздо лучше понимал хомячка Билли. Иногда хочется просто бежать…

– Ой!

– Простите!

Я едва успел подхватить молодую женщину, которая неосмотрительно оказалась у меня на пути. Едва справившись с законами инерции и тяготением, я отстранился от неё, намереваясь бежать дальше. Но она продолжала держать меня за локоть.

– Можно с тобой поговорить?

На ней был домашний комбо без каких-либо знаков отличия. Беременность была вполне заметна – именно выступающий живот подсказал, где я слышал её хрипловатый, слегка надтреснутый голос.

«Зачем ты так?» – спросила она, когда я встал на колени перед Дозорными. Характерные интонации, интересный акцент – она слегка растягивала ударные слоги. Я запомнил.

– Мы можем пообедать вместе, – предложила она, отцепилась от моего локтя и протянула ладонь.

– Сара Дьюб, оператор Внешней Защиты.

– Рэй, – ответил я и не стал ничего добавлять, потому что теперь понятия не имел, кто я и в какой службе.

Мы обменялись рукопожатиями – и её ладонь снова сработала как клещи, не стряхнёшь.

– Здесь есть хорошее местечко, – она потянула меня в сторону архива.

Пока мы шли, я сумел кое-как привести мысли в порядок. Обиды по поводу тяжёлой судьбы бедного андроида были упакованы и задвинуты подальше. Мид и «бэшки» легли на полку. Сара – более серьёзная проблема. Волосы вьющиеся, тёмно-русые – ни намёка на «одуванчик». Домашний комбо – значит, её смена закончилась или ещё не началась – так или иначе, днём редко кто ходил в такой одежде. На вид не больше тридцати.

Я заметил звёздочку над левой грудью. Это уже интереснее: как правило, доноры не афишируют свои достижения. Выношенный ребёнок не повод для публичной гордости. Особенно если она носит следующего. Интересно, как на подобную показуху реагируют спамеры?

У меня в голове накопилось много вопросов, так что когда мы заняли столик в крошечной полупустой столовой возле архива Инфоцентра, я не знал, с чего начать. Тем более что у Сары самой было что спросить. Но пауза, во время которой мы выбирали блюда, лишила нас обоих инициативы. Похоже, она усомнилась в своём решении «поймать, пригласить и опросить», я же опять начал думать про бунт и маньяка. А тут ещё банда обиженных подростков…

– Они бы не тронули тебя, – вдруг сказала Сара.

Её голос странно дрожал, как будто она вот-вот расплачется, но глаза оставались сухими.

– Не тронули… – повторила она.

Я знал, о ком она, но предпочёл промолчать – пусть сама выкручивается!

– Когда тебя… Когда тебя поймали, я была там. Если бы они просто попытались, я бы им не позволила. Но я знала, что они не будут.

Странное объяснение.

– Почему? – поинтересовался я, ковыряясь ложкой в тарелке.

В скучной столовой при архиве был ограниченный выбор – не для Сары, конечно, ей доставили обед из спецменю. А вот мне пришлось довольствоваться чем-то овощным и пюреобразным.

– Они же операторы, они же работают с камиллами! Они никогда не смогут выключить такого, как ты, – начала она объяснять, обрадованная моим участием в разговоре.

Интересно: Сара называла Дозорных «они». Значит, не чувствует себя одной из них?

Я перебил её:

– Почему бы ты им не позволила?

Этот вопрос как будто испугал её, и она не сразу ответила.

– Я хотела спросить тебя… Ирвин очень много рассказывал о тебе. Я все выпуски пересмотрела! – смущённо хихикнула Сара.

В её исполнении смешок был похож на всхлип. Однако она оставалась спокойной – руки не дрожали, и дыхание было в порядке.

– Ведь ты… Вам же не сразу это сказали, правда? Ты помнишь, как узнал, что ты андроид?

Такого вопроса я не ожидал!

– Помню, конечно, – ответил я, а про себя добавил: «Хотел бы я забыть!»

– Ты помнишь, что ты чувствовал к профессору Хефнеру? Он же был вам как отец?

– Хофнер, – поправил я. – Профессор Хофнер. Да, он был как отец. И остаётся таким. Я помню, что я чувствовал. Сначала я понял, кто я. Потом обрадовался, что догадался и нашёл доказательства. Потом разозлился, что нам врали. Что он врал! Потом я понял, почему. Потому что то, кем я был и каким осознавал себя, было невозможно без этого вранья. И вообще это был проект по клонированию и мозговой ткани тоже. Для них это не было ложью… В общем, это было сложно. И это длилось полтора месяца – от того дня, как Чар… Как эта идея прозвучала и до того дня, когда мы получили официальное подтверждение, – и я принялся за остывающий суп, оставив её переваривать услышанное.

Я прикончил первое, когда она снова заговорила:

– Но ты не обижался?

– Разве что немножко! – усмехнулся я, вспоминая, каким довольным становилось лицо Проф-Хоффа, когда ему удавалось вызывать в нас это смешное чувство.

– И ты не хотел мстить?

Я выразительно посмотрел на неё.

– За что?

– За то, что тебе сделали.

Я пожал плечами и пододвинул второе.

– Вы хотите сказать, за то, что меня сделали?

– Ну, да, – она отложила вилку и погладила свой живот. – Конечно… Это глупо! Дети не обижаются, что им дали жизнь, если это счастливая жизнь.

– Я не жалуюсь, – отозвался я и с демонстративным аппетитом захрустел тем, что в меню было обозначено как «зелень с крилем». – И не обижаюсь. Да я и не был ребёнком. Я помню себя уже взрослым.

– Конечно… – кивнула она. – Но ты мог чувствовать, что… Что это нечестно. Несправедливо.

– Наверное, мог. Это уже философия какая-то! Зачем вам это?

– Я пытаюсь понять, почему они предали нас, – прошептала она.

– Кто?

– Б-класс.

И опять она меня удивила.

– А вам-то что с того? – поинтересовался я, и, похоже, в моём голосе было слишком много насмешки и даже пренебрежение, потому что Сара впервые за время беседы подняла на меня взгляд.

И глаза у неё были строгие – тяжёлая предгрозовая синева.

– Раньше я была посредником. Посредником Б-класса. Пять лет я проверяла их сеть, защищала их права, помогала с адаптацией. Я была на их стороне! – отчеканила она. – И я ничего не заметила. Я пропустила… – и, оттолкнув нетронутую тарелку, она опустила голову.

– Не надо, – попросил я и, перегнувшись через столик, погладил её по плечу. – Не надо.

– Ты должен ненавидеть меня, – пробормотала она. – Из-за того, что я пропустила, у тебя эта кнопка. И ты никогда не сможешь ничего… Останешься так…

– Да ладно. Переживу как-нибудь!

Но она меня не слышала.

– Если бы они не позволили мне стать донором, не знаю, что бы я с собой сделала! А я же не хотела раньше… Скандалила, когда мне предлагали. Думала, что не обязана, если хорошо делаю свою работу. А что тут хорошего?! Я должна была увидеть, что там не так, я должна была видеть изнанку, дно у всего, что происходило. Хороший садовник сначала заботится о корнях…

– Что? – вздрогнул я. – Что вы сказали? Про корни?

– Хороший садовник заботится о корнях, – повторила она, успокаиваясь. – Это мне папа говорил. Он был садоводом… То есть и сейчас тоже… Ох, я не должна волноваться. Малыш… Ох, прости меня, пожалуйста, – она вновь погладила себя по животу. – Прости! Я больше не буду!

– Спасибо вам большое, – пробормотал я, – Спасибо! – и выскочил из столовой, не доев и не поставив оценку.

Повара мне этого не простят!