Текст книги ""Фантастика 2023-159". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Ирина Шевченко

Соавторы: Юлия Федотова,Владимир Сазанов,Сергей Малицкий,Лена Обухова,Игорь Николаев,Владимир Лошаченко,Василий Головачёв
сообщить о нарушении

Текущая страница: 286 (всего у книги 357 страниц)

8

Отсутствие подозреваемого в досягаемой близости от места преступления в момент преступления – это, конечно, неопровержимое алиби. Но только если не принимать в расчёт венефикар – удивительное достижение современной цивилизации, позволяющее перемещаться в пространстве со скоростью 50 миль в час, и прямую норренскую дорогу, соединяющую Гринторп с Годдар-холлом в обход Эльчестера.

Почему об этом не подумал инспектор Поттинджер, исключая его из списка подозреваемых? Наверное, просто в голову не пришло – не привыкло ещё человечество к таким немыслимым скоростям. К тому же, хозяином чудо-техники являлся директор Инджерсолл, а в то, что на самом деле в нём разъезжал совсем другой человек, полиция как-то не вникла.

Почему об этом не сразу подумал Норберт Реджинальд Веттели? Должно быть, потому, что не хотел верить. Как мог он винить в страшных преступлениях человека, который по большому счёту, спас ему жизнь? Это было бы чёрной неблагодарностью, разум до последнего сопротивлялся, не желал замечать очевидного. Будто затмение нашло. Но теперь, наконец, настало время взглянуть правде в глаза.

Фердинанд Токслей был убийцей.

Собственно, никто другой быть им просто не мог.

И если бы Веттели дал себе труд как следует подумать головой, вместо того, чтобы чертить дурацкие схемы и таблицы и верить на слово тупице-полицейскому, он понял бы это с самого начала, и многих бед удалось бы избежать. «Идиот! – бранил он себя. – Болван слабоумный! Да вы с Поттинджером два сапога пара, даром, что один – неотесанный пьяница, а другой – лучший, видите ли, выпускник!» – в таком духе.

Пожалуй, не только Веттели мучился бессонницей в ту ночь: очень трудно заснуть, когда рядом кто-то пусть и безмолвно, но очень громко страдает и ругается. Но надо отдать должное магическим обитателям Гринторпа – ни один его потом не упрекнул.

А у него самого к утру сложилась в уме чёткая и ясная картина всех гринторпских преступлений.

Всё начиналось ещё в субботу вечером, когда любящий племянник после уроков отправлялся навестить больного дядюшку на директорском венефикаре. Ехал себе не спеша, чтобы все в округе видели: водитель из лейтенанта не бог весть какой, больше двадцати миль в час не выжимает.

В поместье же он, скорее всего, и вовсе являлся пешком, якобы с омнибуса. А чудо техники хоронил где-нибудь в удобном месте, чтобы под рукой, но не на виду.

Весь выходной напролёт Фердинанд проводил в обществе престарелого родственника, а в понедельник с утра пораньше выходил на свою обычную двухчасовую прогулку, которой не пренебрегал никогда, даже в самую дурную погоду.

Поселившись в Гринторпе, Веттели, знавший своего лейтенанта как большого сибарита, отнюдь не склонного к ранним подъёмам и добровольным физическим усилиям, первое время, помнится, ещё удивлялся, с чего вдруг тот пристрастился к укрепляющим процедурам? Решил, положение обязывает: учитель гимнастики должен подавать ученикам личный пример спортивного образа жизни… Выходит, воспитание молодёжи тут было ни при чём. Просто Токслей уже тогда начал подготовку к убийствам. Он нарочно постарался, чтобы об этой его утренней привычке стало известно всем, поэтому слуги в дядюшкином поместье не обратили никакого внимания на очередную отлучку хозяйского племянника и упоминать о ней в разговоре с полицией не сочли нужным. Откуда им было догадаться, что тот не пеший моцион по живописным окрестным рощам совершал, а мчался в венефикаре навстречу новым злодеяниям?

Около получаса уходило у него на дорогу в один конец. Ну, может быть, чуть больше, когда по снегу.

В Гринторп прибывал затемно, оставлял транспорт в укромном месте и, невидимый для сторонних наблюдателей, пробирался в школу. На то, чтобы выследить намеченную жертву, подловить её в удобном месте, а может, и заманить туда нарочно, опытному боевому офицеру часа хватало за глаза. Прикончив очередного парня, он спокойно возвращался к дядюшке, продолжал изображать любящего племянника, а во вторник утром являлся на уроки с небольшим опозданием, извинялся и сетовал на дальнюю дорогу, дескать, едва успел.

Так было с Хиксвиллом и Мидоузом, тогда всё прошло гладко.

Но на третий раз возникло затруднение: Веттели сидел запертый в своей комнате, и обвинить его в убийстве, совершённом в стенах школы было бы невозможно. Труп обязательно должны были найти во дворе, под окном главного подозреваемого. Но как его туда доставить? Перетащить? Могут остаться кровавые следы. Выманить? Ситуация получится какая-то неестественная, непременно возникнет вопрос, с какой радости парня ни свет ни заря, да ещё в мороз, понесло под чужие окна, чего он там забыл?

И всё-таки хитроумный убийца нашёл выход из положения – привёл жертву со стороны, долго ли уговорить идиота? Конфетку покажи, он и пойдёт за ней хоть на край света.

Вот только случилась небольшая накладка в лице полковника Гримслоу. Старик выбрел погулять спозаранок и, на свою беду, неподалёку от школы заметил убийцу в компании с его будущей жертвой. Свидетели лейтенанту были не нужны. Он подошёл к бывшему коллеге, завязал непринуждённый разговор и под шумок свернул собеседнику шею. Он вообще мастерски сворачивал шеи, уже за одно это Веттели должен был его заподозрить, если бы был умным человеком, а не доверчивым глупцом.

Но посторонние трупы, не укладывающиеся в общую картину преступления, Токслею тоже были ни к чему. Поэтому в следующий раз он подстраховался и лишил Веттели возможности отсиживаться под замком – сделал его дежурным по школе. Не исключено, что собственного дядюшку ради этого прикончил. А что, с него станется!

Убить четвёртую жертву – Фаунтлери – лейтенант не сумел, парень почувствовал опасность и отвел удар. Хуже того, овладевшие магическими техниками старшеклассники едва не заметили самого Токслея – чудом сумел ускользнуть. Стало ясно: окружающие настороже, охотиться с близкого расстояния становится опасно. Вот тут, его стараниями, и дошли до гринторпской школы модные континентальные веяния. Детей вывели на гимнастику во двор, выстроили рядами – выбирай любого и бей.

…Тогда Веттели не показался странным выбор оружия, удививший всех остальных. Поговаривали: «Пришло же убийце в голову метать с такого расстояния нож! Куда надёжнее была бы стрела». «Только в том случае, если умеешь стрелять из лука» – мысленно возражал им Веттели. Ему казалось, он понимает убийцу. На самом деле, понял только сейчас.

Глаз человеческий – очень мелкая, вдобавок, подвижная мишень, тут даже самый лучший стрелок не застрахован от промаха. Токслей же, после неудачи с Фаунтлери, хотел действовать наверняка. А природа вещей такова, что навести нужные чары на клинок ножа несравнимо проще, чем на наконечник стрелы. То есть, воины минувших эпох, скорее всего, не усмотрели бы тут принципиальной разницы, но в интенсивный курс боевой магической подготовки офицеров первое входило, второе – нет. Заниматься самодеятельностью лейтенант не рискнул, зачаровал, что учили. Откуда ему было знать, что, волею гринторпской ведьмы, в этот день на территории школы будет недоступно любое колдовство?

Другой на его месте, пожалуй, отступился бы. Но лейтенант и без всякой магии многое умел: и ножи метать, и скрываться от вражеских глаз. Убить не убил, зато ушёл незамеченным. И неделю спустя… лучше не вспоминать.

Да. Веттели больше не сомневался, голову готов был дать на отсечение, что всё происходило именно так. Картина преступления стала ему абсолютно ясна. Вот только вопросов она породила множество.

Зачем, с какой целью Фердинанд, будучи весьма здравомыслящим с виду и вроде бы никем не проклятым человеком, убивал всех этих несчастных парней?

Почему так упорно старался свалить свою вину на бывшего сослуживца, чем ему не угодил капитан Веттели?

И главное: где взять прямые доказательства, уличающие истинного преступника? Ведь все рассуждения на этот счёт пока голословны…

А потом, когда доказательства всё-таки появятся (если появятся), Токслея надо будет как-то обезвредить, что само по себе не просто, тем более, оставаясь в рамках законов мирного времени – это тоже следует хорошенько обдумать…

Но тут Веттели очень ясно почувствовал, что если и дальше будет продолжать мыслительный процесс, не дав себе хотя бы немного отдыха, то голова его просто треснет напополам от усталости, и зло так и останется безнаказанным.

За час до первого утреннего звонка, возвещающего общий подъём, он заснул.

И со звонком, кажется, не проснулся, так и вёл уроки в полусне, время от времени поражая подопечных крайне непоследовательным поведением (в самом начале урока зачем-то собрал тетради с домашним заданием, а через пару минут велел их открыть) и очень своеобразными формулировками мыслей: «Если исходный биологический вид под влиянием магического воздействия приобретает необратимые морфологические особенности вроде рога во лбу или там лишней головы, то мы не станем тратить на него время, это, пожалуйста, в соседний кабинет» – в таком духе. Хорошо, в тот день не случилось никакой инспекции, проверяющей работу учителей, иначе на педагогической карьере лорда Анстетта был бы тут же поставлен большой и жирный крест (впрочем, он сам счёл бы это не поводом для огорчений, а проявлением высшей справедливости).

Уроки кончились, а он и этого не заметил, просидел на рабочем месте лишние полчаса, погружённый в мрачные мысли о том, что тетради-то надо бы проверить, но не хочется. Там, в классе, и застал его Ангус Фаунтлери. Влетел ураганом, бледный и взмыленный, со спутанными волосами, прилипшими к влажному лбу. В изнеможении упал на скамью (по школьным правилам, полагалось сначала спросить у учителя разрешение сесть), не отдышавшись, выпалил срывающимся голосом:

– Мистер Веттели, я пришёл к вам!

– Да, Ангус, я вижу: вы ко мне пришли, – меланхолически откликнулся Веттели. – Что-то случилось? Все живы? – умом он сознавал, что просто так, без дела перепуганные ученики к учителям не врываются, значит, есть повод для беспокойства. Но душа пребывала в полнейшей апатии, никаких эмоций он не ощущал.

– Да, сэр! Все. Но… Я пришёл к вам, потому что должен сказать! Это ужасно! Я знаю, вы рассердитесь, потому что это не моё дело, я не должен бы, и вообще… Но я не мог, понимаете?…

– Нет, Ангус. Я пока ничего не понимаю, – прервал Веттели его сумбурный монолог, сунул в дрожащие руки кувшин с водой, специально отстоянной для авокадо. – Вот, выпейте, успокойтесь и объясните толком, что стряслось. А то мне уже становится страшно, – последнее было бессовестным преувеличением, но как-то удачно к слову пришлось.

Фаунтлери громко, судорожно хлебнул, облился из носика, поперхнулся и долго кашлял, зато физические страдания сделали его более вменяемым.

– Сэр, я пришёл к вам, потом что больше не к кому с этим идти. Случилось нечто ужасное! Надо что-то предпринять, а я не знаю что!

– Конкретнее, мистер Фаунтлери. Переходите к сути вопроса.

– Да, сэр, перехожу… Только не сердитесь, я не должен был…

– Ещё конкретнее, Ангус.

И тот, наконец, решился. Закрыл глаза, должно быть, от ужаса и объявил отчаянно:

– Мисс Фессенден… ну, вы её знаете… – «Знаю, знаю», – кивнул Веттели. – Она сошла с ума!

Вот это была новость! Такая дикая, что он ни на секунду не поверил, осведомился скептически:

– Добрые боги! С чего вы это взяли, Ангус?

Бедный парень спрятал лицо в ладонях и принялся глухо, как из бочки, вещать. Его заметно подтрясывало.

– Я. Да. Я не должен был так поступать, я знаю, что нельзя вмешиваться в чужие дела. Но я больше не мог на всё это смотреть. Конечно, я для вас посторонний человек, но вы для меня – нет, вы мне жизнь спасли. И видеть, как вы мучаетесь, пока этот дурацкий Гаффин…

– Мистер Гаффин, – машинально поправил Веттели, чувствуя, что спокойствие начинает его покидать.

– Ну да, дурацкий мистер Гаффин… Так вот, я пошёл к ней. К мисс Фессенден. Я хотел ей объяснить, что она не должна была вас бросать, никакого права не имела! Что вы её любите и страдаете, а этот Га… мистер Гаффин ей совсем не подходит, он какой-то… ненастоящий. Нет, он, конечно, поэт, женщины любят поэтов… Мистер Веттели! – он вдруг поднял глаза, осенённый новой идеей, – а вы когда-нибудь писали стихи?

– Да, Ангус, целых три раза. Но сейчас не будем об этом. Продолжайте, пожалуйста: вы пошли к мисс Фессенден…

– Да! Я пришёл к ней, в изолятор для девочек, и стал говорить. Я очень боялся, что она погонит меня полотенцем по шее за то, что лезу в чужие дела… – Да, именно так его Эмили и поступила бы – полотенцем по шее, грустно улыбнулся Веттели про себя, – …но она не стала меня гнать, и вообще, была какая-то странная. Я говорил, говорил, и вдруг понял: она меня не слышит! Не в том смысле, что оглохла, а в том, что слушает одно, а понимает совсем другое. Или как будто я не с ней разговариваю, а с кем-то другим в комнате. Тогда я замолчал, а она мне и говорит: «Ну, скажите, наконец, хоть что-нибудь, раз уж явились! Вы ведь не анатомическими картинами пришли любоваться, что-то вас ко мне привело? Или мне проводить вас к доктору Саргассу?» Представляете, мистер Веттели? А я ведь всё время говорил! И пока говорил, она мне кивала, правда, невпопад. А тут вдруг будто напрочь всё забыла! Вот я и понял, что она того… лишилась рассудка. Хотел бежать, звать людей, потом подумал, что если она не в себе, в школе её не оставят, лишится места. Я побоялся её подвести, поэтому побежал прямо к вам. Потому что я совсем не знаю, как быть!

Фаунтлери снова поднял голову, доверчиво взглянул на учителя. В глазах его, по-детски наивных и невинных, стояли слёзы. Он был очень добрым и слишком впечатлительным юношей, и не в своё дело влез из самых лучших побуждений, и вёл себя пусть глупо, но очень трогательно. Веттели понял, что просто не в силах на него сердиться и ругать. Заговорил так мягко, как смог.

– Вы правильно поступили, Ангус, что не стали звать людей и сразу пришли ко мне. А волновались – напрасно. Рассудок мисс Фессенден в полном порядке, можете мне поверить. Это не сумасшествие, а колдовство. К сожалению, в нашей жизни такое иногда случается. Примите как данность и постарайтесь забыть.

– Как?! – Фаунтлери подскочил на скамье. – Мисс Фессенден околдована?! Тогда мы должны немедленно что-то предпринять, надо снять с неё эти ужасные чары! Она из-за них сама не своя! Вы подождите, сэр, я сейчас побегу к мисс Брэннстоун, говорят, она из числа самых сильных ведьм королевства, и она добрая женщина, я знаю! Она обязательно нам поможет!

Веттели успел поймать его за рукав.

– Ангус, сядьте. Не нужно никуда бежать. Мисс Брэннстоун мне давно сама всё объяснила. Бывают чары, которые снять невозможно, остаётся только смириться и ждать, понимаете?

Но в шестнадцать лет некоторые вещи очень трудно понять.

– Не может быть! Должен же найтись какой-то выход! В Королевской Магической академии…

– Нет.

– А если призвать друидов, самых лучших…

– Нет.

– А если вы её поймаете и поцелуете? Я читал, что…

– Нет.

Наконец он смирился: глаза погасли, лицо сделалось потерянным и несчастным. Ничего больше не предлагал, никуда не бежал, только спросил осторожно, минуту помолчав:

– Сэр… вам очень плохо?

– Очень, – ответил Веттели честно. – Но я постараюсь пережить. Потому что если бы не это колдовство, всё было бы во сто крат хуже. Сейчас, по крайней мере, никто не умер.

Из кроны здорово вымахавшего за месяц авокадо вдруг выпала маленькая фея, приземлилась мистеру Веттели на плечо, зарылась лицом в воротник его рубашки и горько расплакалась, причитая и всхлипывая. Фаунтлери даже удивляться не стал, просто поднялся и тихонько, ста раясь не скрипеть половицами, вышел.

В народе говорят, чужая душа – потёмки. А в криминальных романах пишут, что хороший сыщик должен уметь поставить себя на место преступника, вжиться в его образ, понять ход его мыслей, чтобы, на основе этого, предсказать его дальнейшие действия и, в конечном счёте, изобличить.

Несколько часов подряд Веттели представлял себя лейтенантом Токслеем. Процесс шёл с переменным успехом. Ответы на некоторые вопросы пришли быстро.

Проще всего было с мотивом преступлений. Собственно, и вживаться ни во что не требовалось, чтобы понять: если на двоих парней приходится один общий дальний родственник, притом очень богатый, весьма престарелый и не имеющий собственной семьи, то вопрос о наследстве однажды может сильно испортить отношения между этими парнями. И если предположить, что дядюшка Уильям решил отписать всё состояние, или хотя бы его долю, своему подопечному Мидоузу в обход заботливого племянничка Фердинанда, становится очевидным, зачем Токслей прикончил сироту (а может быть, и дядюшку заодно).

Но если рассказать об этом Поттинджеру и попросить, чтобы тот разыскал адвокатов покойного сэра Уильяма и точно выяснил, как там обстояли дела с завещаниями, инспектор непременно спросит, каким образом с этой банальной семейной историей соотносятся остальные жертвы.

И если ответить ему: «Similia similibus solventur»,[117]117
  Подобное растворяется в подобном (лат.).


[Закрыть] он, конечно, не поймёт, потому что латыни не обучен. Зато Токслей знает не только латынь…

Стараниями командования тот случай не получил широкой огласки, в прессе о нём не писали. Но уж конечно, всем офицерам было известно, что случилось в Такхемете с одним из отделений 32-го сапёрного полка. Обнаружилось оно как-то поутру в мертвом виде. Все восемь человек лежали с перерезанными глотками – знакомая, в общем, картина, сразу ясно: побывал в лагере лазутчик, часовые проморгали. Дальше как обычно. Сколько-то туземцев кормилось при лагере на подсобных работах – их расстреляли. Караульная смена отправилась дослуживать под Кафьот. Кого-то, кажется, даже понизили в чинах, потому что командир злосчастного отделения, капрал Браун, оказался чьим-то родственником.

Этим бы всё тогда и кончилось, если бы не катастрофическая нехватка воды и странное изобилие выпивки. Уже забываться стала та история, как вдруг сержант Гаскелл из той же роты, перебрав кошмарного местного джина, сам рассказал прилюдно, как поссорился с капралом Брауном (в чём-то тот его уличил и то ли шантажировал, то ли просто к совести взывал, требовал признаться), и как ловко «обстряпал дельце», прикончив вместе с капралом всё его отделение. Никому и в голову не пришло искать настоящего убийцу, на лазутчиков дело списали…

Вот так: спрятал труп среди других трупов, подобное в подобном и, как говорится, концы в воду.

А лейтенанту Токслею опыт душегуба-сержанта пришёлся весьма кстати, только схему пришлось многократно усложнить, в соответствии с реалиями мирного времени.

Что ж, хитро придумано – выдать преступление по корыстным мотивам за целую череду ритуальных убийств. И жертвы были подобраны умно, из числа отъявленных негодяев, чудаков и убогих сирот. Поначалу Веттели воображал, будто преступнику не чужд своеобразный гуманизм: жалеет губить «полноценных» людей, выбирает тех, кто поплоше, о ком никто не станет жалеть. Напрасно он, пожалуй, обольщался. Никакими моральными принципами Токслей не руководствовался, просто понимал: если в школе начнут гибнуть дети из хороших фамилий, поднимется большой шум, и расследование будет поручено не бестолковому эльчестерскому инспектору, а настоящему специалисту из Баргейта или даже из самой столицы. Так что он всё рассчитал.

Хотя, пожалуй, перемудрил. Можно было обойтись меньшей кровью, представив гибель Мидоуза как несчастный случай. Ведь в первый раз никто не усомнился, что Хиксвилл нечаянно напоролся на карандаш… Можно было, да. Если не иметь целью убить сразу двух зайцев: и наследство получить, и отправить на виселицу старого боевого товарища.

Вот тут начинался тупик. Сколько Веттели ни воображал себя лейтенантом Токслеем, сколько в его образ ни вживался, никак не мог понять, за что же он его так возненавидел? Кажется, повода он ему никогда не давал. Или что-то было?

Пересилив отвращение к былому, постарался, день за днём, воспроизвести в памяти все четыре года их совместной службы. Только и это ничего не дало. Кроме лёгкого отчуждения, никогда ничего меж ними не возникало: ни споров, ни обид, ни столкновения интересов. Не были близкими друзьями, и только. Не убивать же за это, в конце концов?

Так может, пора вернуться к версии, что не эмоции двигали убийцей, а исключительно холодный расчёт?

Нет. Иначе Токслей не стал бы убивать Эмили. Тем более, что в общую картину она, будучи весьма здравомыслящей девушкой, а не придурковатым парнем, категорически не вписывалась.

Зато сам Веттели в неё вписывался идеально: сирота круглее не бывает, в недавнем прошлом дважды проклятый, не говоря уже про пол и возраст. Кроме того, в живом виде он перестал быть полезен для дела. Досадно, но весть о том, что лорд Анстетт выбыл из числа подозреваемых, каким-то образом мгновенно распространилась по школе, и, Токслей, разумеется, знал, что его первоначальный план рухнул. У Фердинанда был и резон, и возможность убить старого сослуживца, и, судя по тому, как было выбрано место для засады, он намеревался сделать именно это. Но под руку подвернулась Эмили – и он в последний миг поменял решение, не устоял перед соблазном нанести противнику самый больной удар из всех возможных. Что это, как не ненависть? А в чём её причина – загадка, которую, похоже, не разгадать…

Что ж, переходим к следующему этапу, к предсказанию дальнейших действий преступника. Вводная такова: лейтенант Токслей люто ненавидит майора Анстетта, при этом сознаёт, что шансов уничтожить его руками правосудия больше нет. Зато есть шанс самому в эти руки угодить. Потому что, во-первых, инспектор Поттинджер относится к бывшим военным откровенно предвзято и, оставив в покое одного, может легко переключиться на другого, во-вторых, частное расследование поручено именно майору Анстетту, прекрасно осведомлённому о резне в Такхемете, и вообще, человеку достаточно сообразительному и целеустремлённому (по крайней мере, раньше его знали именно таким).

Вопрос: что предпримет Токслей в ближайший понедельник?

Ответ? Он напрашивается сам собой: лейтенант постарается прикончить майора Анстетта, а вину свались на кого-нибудь ещё. Скорее всего, на Огастеса Гаффина.

Да, именно на Огастеса Гаффина! Прежде чем сделать окончательный вывод, Веттели очень строго спросил себя, на чьём месте он так поступил бы: на месте Токслея или на своём собственном? Но как ни крути, гринторпский поэт оказывался самой удобной кандидатурой на роль нового подозреваемого. Именно он был обнаружен рядом с телом Мидоуза и потом прилюдно чернил коллегу Веттели. И окна их комнат выходили на одну сторону. И образование Гаффин получил отличное, значит, основами магии владел, а мог и военную подготовку иметь. И в голове его творилось шайтан знает что, во всяком случае, некоторые из его стихотворений имели весьма зловещий сюжет. Опять же, труп под кроватью – ирреальный, но труп… хотя, нет, это не аргумент, Токслей о нём не знает. Зато знает, что все парни со старших курсов терпеть не могут красавчика Огастеса, и тот платит им плохо скрываемой взаимностью.

И самое главное: у Гаффина был мотив для убийства – классический, можно сказать, извечный. Сколько преступлений в этом мире совершено из ревности – не счесть!

В общем, картина ясная: любовный треугольник, отвергнутый поклонник замышляет погубить счастливого соперника. Сначала пытается отправить его на виселицу, завалив школу якобы ритуальными трупами, а когда это ему не удаётся – просто убивает. Именно так постарается представить дело Токслей. И неважно, что умный человек обнаружит в этой версии множество нестыковок (нежный поэт прикончил опытного боевого офицера – смешно!) – инспектор Поттинджер к числу умных людей не относится, с него станется поверить.

Теперь новый вопрос: как убедить инспектора Поттинджера в виновности Токслея, если нет ни одной прямой улики – лишь предположения и домыслы?

А убедить его, между прочим, надо как можно быстрее: тянуть со следующим убийством Токслею не выгодно, время работает против него. Во-первых, уже вся школа заметила, что в положении счастливого соперника теперь находится именно Гаффин, и если роман будет успешно развиваться дальше – какой смысл избавляться от отвергнутого поклонника? Во-вторых, бурная сыскная деятельность, которую развёл Веттели, не может Токслея не тревожить, ему, как никому другому, известно, на что бывает способен милый юноша Норберт, когда перестаёт валять дурака и даёт труд своим мозгам. Не первый случай: пять краж полкового имущества, четыре убийства рядовых и одно убийство офицера, тоже запутанные были истории… В-третьих, действовать преступнику с каждым разом становится всё сложнее: то магия отказывает, то потенциальные жертвы исчезают – мало ли какое препятствие возникнет в следующий раз? Заканчивать пора это дело, так должен мыслить лейтенант.

И в ближайший понедельник наверняка постарается закончить.

А если нет? Вдруг он почему-то решит повременить, ограничиться ещё одним посторонним трупом?

Значит, придётся его, скажем так, поторопить. Потому что сколько можно, в конце концов? У нас тоже нервы не железные…

С этого момента он очень чётко представлял, как будет действовать дальше. Разумно это решение или нет, и как к нему отнесётся, к примеру, полиция, Веттели заботило мало. Потому что целью – его, личной – было не правосудие, а, в первую очередь, месть.

…После завтрака к нему подошла Эмили, как всегда доброжелательная и приветливая.

– Норберт, вы ведь, кажется, друг мистера Токслея?

Да уж, такой друг, такой друг! Буквально, по гроб жизни!

Ответил уклончиво:

– Мы служили вместе.

Эмили негромко, сдержанно хихикнула.

– Скажите, когда вы служили вместе, не было ли у его, к примеру, контузии? Никаких странностей за ним не водилось?

– Честно признаться, не замечал, – вопрос поставил его в тупик. – Что-то случилось, мисс…

– Эмили, – перебила она. – Мы с вами работаем вместе почти триместр, к чему официальный тон?

Ну, вот и познакомились! Смех и грех!

– Хорошо, Эмили. Так что с лейтенантом Токслеем? Почему вы о нём спросили?

Она чуть нахмурилась, повела плечом.

– Странный он какой-то в последнее время. Во вторник после уроков мы с ним столкнулись в коридоре – вдруг шарахнулся от меня, будто привидение увидел! Да ещё и охранными знаками принялся себя осенять, представляете? Я сначала подумала, у меня что-то не в порядке с лицом – но нет, ничего пугающего не было, разве что волосы немного растрепались. А Токслей с того дня обходит меня стороной, как зачумлённую, и издали грозит какой-то заострённой палкой! Нарочно таскает её с собой, чтобы мне показывать. С чего вдруг, зачем? Я подумала, может быть, вы сможете объяснить происходящее, от него-то ничего не добьёшься – сразу убегает.

– Та-ак, – кивнул Веттели и прикусил губу, пряча довольнейшую улыбку и не без удивления осознавая, что в этой жизни его ещё можно чем-то развеселить. – А палку вы хорошо раз глядели? Как она выглядит?

– Ещё бы мне её не разглядеть! – хмыкнула Эмили. – Здоровенная палка, длиной фута полтора, во-от такой толщины, – она соединила пальцы колечком, – кора на ней зеленоватая, а один конец заострён, как карандаш. Вам это что-нибудь говорит?

– Ещё бы мне это не говорило! – ответил Веттели в тон. – Вы очень наблюдательная девушка и прекрасно описали, как выглядит самодельный осиновый кол. Не знаю, обрадует вас это или огорчит, но лейтенант Токслей считает вас вампиром.

– Что-о?! – от изумления её большие глаза стали и вовсе огромными. – Вампиром? Меня?!

– Именно.

– Но за что? Почему он так решил?

– Вот этого я вам сказать не могу, – сокрушённо развёл руками Веттели. И это была чистая правда. Не мог. Хотя, конечно, знал. Если ты собственноручно убиваешь человека в понедельник утром, причём стопроцентно смертельным способом, не оставляющим ни единого шанса на спасение, а назавтра встречаешь свою жертву в коридоре, целой, невредимой, в добром здравии и хорошем настроении – вывод напрашивается сам собой… Ах, жаль, нельзя объяснить это Эмили, уж она бы посмеялась! Только бы лейтенант с перепугу не надумал пустить своё оружие в ход. Острым осиновым колом легко прикончить не только вампира.

– Знаете, пожалуй, вам тоже следует держаться от него подальше. Я бы даже сказал, как можно дальше. Парень, похоже, и вправду спятил, от такого что угодно можно ждать, – и снова он не грешил против истины. Здоровые на голову люди в мирное время никого не убивают. Склонности к преступлению – это патология личности. И Токслей – законченный псих.

– Этого не хватало! Сумасшедший в школе! Вдруг он нападёт на детей? – воскликнула Эмили, она была ответственной девушкой и ставила общественное превыше личного. – Надо немедленно сообщить Саргассу и в полицию, наверное, стоит обратиться… Подождите-ка! – её осенило. – Все эти убийства… А если это он?!

– Очень может быть, – согласился Веттели. – Скажу больше, я в этом УБЕЖДЁН. Но доказательств у меня пока нет. Чтобы их раздобыть, нужно время. Поэтому давайте не станем спешить с доктором Саргассом и полицией.

– Правильно! – глаза девушки азартно сверкнули. – К троллям и гоблинам полицию, в ней одни идиоты! Мы сами его изобличим! Вдвоём! Да?

Ну, здравствуйте, приехали! Такой вот неожиданный получился расклад. С другой стороны, чего он собственно ждал от Эмили? Она же не стала другим человеком оттого, что одна из сюжетных линий её жизни немного изменилась.

– Да, – он не мог ей отказать. Никогда не мог. Хотя, наверное, на этот раз стоило. С другой стороны, он тоже имела право на месть.

– Прекрасно! – обрадовалась Эмили. – А как мы это сделаем? У вас уже есть план?

«План» – это, конечно, громко сказано. Скорее, общая схема действий.

– Есть.

И он ей рассказал.

– Отвратительный план! – постановила она. – Очень глупый. Никуда не годится.

– Да чем же он плох? – полюбопытствовал Веттели без всякой обиды. Он вообще не умел обижаться на Эмили.

– Он не даёт никакой гарантии, что в конечном итоге вы останетесь живы.

Нет, такой гарантии план действительно не давал, и Веттели прекрасно осознавал, что лично для него история может окончиться печально. Он умел верно оценить противника. Может быть, они с Токслеем одинаково быстры, ловки и умелы в искусстве убивать. И боевого опыта у них примерно поровну. Но чисто физически Токслей его намного сильней, это данность, с которой не поспоришь. Поэтому и шансов выйти живым у лейтенанта больше. Только это уже не имеет значения: за кем бы ни осталась победа, убийца будет изобличён.

Примерно так он и объяснил Эмили. Она в ответ сердито сверкнула глазами.

– Знаете, Норберт, может, вам и безразлично, кто кого убьёт, но мне почему-то нет.