Текст книги ""Фантастика 2023-159". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Ирина Шевченко

Соавторы: Юлия Федотова,Владимир Сазанов,Сергей Малицкий,Лена Обухова,Игорь Николаев,Владимир Лошаченко,Василий Головачёв
сообщить о нарушении

Текущая страница: 279 (всего у книги 357 страниц)

За поворотом в боковое крыло он всё-таки столкнулся, нос к носу, с фигурой вполне материальной и осязаемой. Она тоже шла этой стороной, принадлежала школьному смотрителю Коулману, и сразу стало ясно, что никакой он не человек, а самый настоящий гоблин, потому что с этой стороны он не считал нужным маскироваться.

Увидел его, нахмурил кустистые седые брови, и без того нависавшие на глаза, осведомился строго:

– Мистер Веттели, вы здесь зачем?

– Знакомую ищу! – оторопело выпалил тот.

– Ну-ну, – с осуждением покачал головой гоблин и побрёл своей дорогой. Потом вдруг обернулся и произнёс:

– Надеюсь, это останется между нами, мистер Веттели?

– О, да, мистер Коулман, разумеется!

Он энергично закивал, поскольку и сам был не заинтересован в огласке, но вдруг понял, что под «этим» смотритель подразумевал не свою нечеловеческую природу, а фарфоровую ночную вазу, которую торжественно нёс куда-то перед собой в вытянутой руке. «Наверное, у него в комнате нет клозета, – сочувственно подумал Веттели. – Бедный, не повезло!»

Нижний коридор правого крыла был увешан портретами учёных и мыслителей минувших веков, а также ныне здравствующих членов королевской фамилии. В их взглядах Веттели тоже не увидел одобрения, некоторые даже демонстративно отворачивались.

Добравшись до конца коридора, он был вынужден остановиться. Лестницы на второй этаж с этой стороны почему-то не существовало. По крайней, мере, лестницы в человеческом понимании этого слова. Вместо неё имелся узкий крутой скат, гладкий до блеска, будто облитый маслом и очень шаткий с виду. Веттели не сразу решился к подступиться к этой устрашающей конструкции, но оказалось, что подниматься по ней совсем не сложно, под ногами чувствовались самые обычные ступени, а правая рука нащупала невидимые глазом перила. В общем, это была самая обычная лестница, притворившаяся гоблин знает чем. Что ж, её право, лишь бы служила верно.

Дверь в комнату Огастеса Гаффина была заперта, но Веттели это уже не могло смутить, он решительно шагнул вперед… и больно вписался лбом в доску, прямо искры из глаз. Да, искры, в буквальном смысле слова, счастье, что ничего не вспыхнуло, и они медленно угасли на полу. Пришлось взять правее – каменная кладка оказалась сговорчивее старого дуба, и непрошеного гостя пропустила легко.

На этот раз хозяина в комнате не оказалось – и половина чудес исчезла вместе с ним. Особенно радовало отсутствие трупа под кроватью. Но присутствие радовало ещё больше!

На подоконнике, среди побегов шиповника, в застывшей позе, обхватив руками колени, устремив взгляд в гринторпские дали, сидела печальная маленькая фея. Нашлась!!!

– Гвиневра! – с замиранием сердца окликнул Веттели, он сразу почувствовал: что-то не так! Раньше ей никогда не удавалось усидеть на месте, да ещё в полном молчании, дольше трёх минут.

– Что тебе? – вяло откликнулась та, но тут же оживилась. – Берти? Это ты? Как ты сюда попал? Неужели сам пришёл? – при этом она почему-то старательно избегала на него смотреть.

– Пришёл, а что мне оставалось? – голос его звучал жалобнее, чем хотелось бы, – Ты куда-то пропала, я уже не знал, что и думать! Ждал-ждал, потом пошёл в лес, там мне сказали, ты в школе… Почему ты так долго не появлялась? Что-то случилось, да? – он замер в ожидании ответа.

– Случилось, – подтвердила фея угрюмо. – Не появлялась, да! Скажи, разве воспитанная женщина может себе позволить, появиться в обществе в таком виде, а?! – она обернулась резко, чтобы произвести больший драматический эффект. – Видишь? Эти юные уродцы, твои, с позволения сказать, соплеменники, заразили меня чем-то ужасным! Я утратила всю былую красоту, и дни мои, боюсь, сочтены! Вот сижу, готовлюсь к худшему, собираюсь отойти в мир иной средь цветов дикой розы. Очень любезно с твоей стороны, что заглянул навестить умирающую… нет, а с чего это ты вдруг развеселился? Тебе меня совсем не жаль?

Да, эффект был достигнут, он не тот, что она ожидала. Веттели расхохотался, совершенно открыто и бестактно. У него окончательно отлегло от души, когда взору предстала мордочка феи с ярко-красными, будто перепачканными свекольным соком щеками и лбом. Диагноз страдалицы был ясен.

– Ох, прости меня, Гвиневра, прости! Мне тебя очень жаль, это я на нервной почве смеюсь. Но знаешь, хочу тебя порадовать! Собираться в мир иной тебе ещё рановато, и былая красота вернётся в самые ближайшие дни.

– Ты уверен? – осведомилась фея подозрительно, радоваться она не спешила. То ли боялась разочароваться, то ли понравилось быть героиней душераздирающей трагедии и не хотелось так быстро выходить из роли. – Откуда тебе знать? Разве ты что-то смыслишь в целительстве?

– Нет, в целительстве я не смыслю, зато в этой болезни смыслю очень хорошо. От неё не умирают, поверь! В детстве у меня была точно такая же, и, как видишь, я жив и здоров. И в школе все живы по сей день. Краснуха опасна исключительно для дам в положении, точнее, для их будущего потомства. Всем остальным она способна причинить лишь некоторое неудобство.

– Неудобство! – вскричала Гвиневра горько. – Да я четвёртый день живу впроголодь! У этого грешного поэта в комнате шаром покати, хуже, чем у тебя, хотя я думала, хуже не бывает! Неси мне скорее… нет! Лучше неси меня скорее к себе и корми!

…Накормленная сыром и сладким печеньем, Гвиневра стала совсем другим человеком – если так можно сказать про фею.

– Берти, милый, – растрогано всхлипнула она, – ты меня искал, ты беспокоился обо мне! Даже на другую сторону сам перешёл, а я думала, никогда не научишься! Как же это трогательно! Ты самое лучшее чудовище из всех, что мне доводилось встречать.

Она взлетела, повисла в воздухе прямо перед его лицом, и нежно прижалась к кончику его носа красной, горячей щекой. Не сказать, что это было очень приятно, но Веттели счёл себя польщённым.

Тихое учительское счастье: проснуться утром в понедельник и вспомнить, что уроки отменены, что спешить некуда – можно забраться поглубже под одеяло и поспать ещё часок-другой, а потом ещё поваляться с книжкой, а потом…

Увы, счастье оказалось недолгим. Не успел он задремать, как в дверь постучали.

– Капитан, вы спите? – голос был взволнованным.

– Входите, Токслей! Что-то случилось?

– Выручайте, капитан! Сегодня моё дежурство по школе, а мне нужно срочно возвращаться в Эльчестер. Пришла телеграмма – ночью в своём поместье скончался мой бедный дядюшка. Главное, только вчера вечером с ним расстались, вроде бы, неплохо себя чувствовал – и на тебе!..

– Да что вы говорите! Какая жалость!

Это прозвучало очень искренне, хотя, что греха таить, на самом деле Веттели было жаль вовсе не чужого, незнакомого дядюшку, так некстати отошедшего в мир иной, а себя самого. Дежурство по школе – чрезвычайно хлопотное, тоскливое и неблагодарное занятие. Дежурный учитель должен всё свободное от уроков время слоняться по коридорам, надзирая за порядком и улаживая всевозможные коллизии, возникающие будто ему назло.

Веттели однажды уже имел несчастье оказаться в этой роли, и ему категорически не понравилось. Тогда он недоглядел…

А как он, спрашивается, мог «доглядеть», если в это самое время усмирял панику в левом крыле – там, якобы, завелась какая-то особенно страшная крыса и шмыгает из класса в класс, а скоро и до спален доберется, ужас, ужас! Пришлось успокаивать визжащих девиц и их визжащих наставниц, посылать в деревню за крысоловом и присутствовать при облаве. В результате оказалось, что никакая это не крыса, а самый обычный дворовый брауни. Нерадивая прислуга позабыла выставить ему сливок, вот он и явился, оскорблённый, чтобы взять своё, и просто искал кухню.

В общем, пока Веттели возился с поимкой мелкой домашней нечисти и организовывал выдачу ей причитающихся сливок, трое глупых мальчишек со второго курса стянули у смотрителя Коулмана ключи от чердака, вылезли на крышу центрального крыла, взгромоздились на одну из башенок, а слезть не смогли. Веттели попытался снять их самостоятельно, но они совсем одурели от страха, пришлось вызывать из Эльчестера пожарных с лестницей.

Ох, надолго запомнился ему тот многотрудный день, и повторения решительно не хотелось. Но разве он был вправе отказать своему, можно сказать, спасителю, не прийти ему на помощь в трудную минуту?

– Конечно же, я вас подменю, лейтенант, ни о чём не беспокойтесь. Ещё раз соболезную.

Токслей издал траурный вздох и удалился, провожаемый не менее траурным вздохом.

Предпоследний день «краснушных каникул» был безнадёжно испорчен.

…Квентин Орвелл вынесся ему навстречу из-за поворота – бледный, дрожащий, глаза смотрят дико, почти безумно.

– Мистер Веттели, там… там… – он никак не мог отдышаться.

– Что? Говорите же, Орвелл!

– Там Фаунтлери… Он…

– УБИТ?!! – сердце Веттели упало, он вынужден был на миг прислониться к стене.

Его душу никак не затронула гибель бедного Мидоуза, убийству Хиксвилла он был едва ли не рад. Но Фаунтлери! Смешной, дотошный, немного наивный искатель истины… Только не это! Нет!

– Нет! Он жив! Но крови… ох, сколько крови, мистер Веттели! – собственные слова заставили Орвелла ещё сильнее побледнеть.

– Где он?

– Там, в холле возле библиотеки…

– Беги за Саргассом!

– Глостер побежал.

– А кто с Фаунтлери?

– Грэггсон и Дэйдра Хаскелл. А на лестнице мы поставили парня с шестого курса, чтобы не пускал посторонних.

«Молодцы, сориентировались в боевой обстановке. Печальный опыт с Хиксвиллом даром не пропал», – с удовлетворением отметил Веттели.

– Отлично, мистер Орвелл. Тогда бегите скорее за директором.

– Есть, сэр!

…Ангус Фаунтлери сидел на подоконнике возле дверей в библиотеку, тяжело привалившись к центральной перемычке рамы. По белому лицу шли кровавые разводы, к левому уху была прижата кровавая тряпка, судя по нежно-розовому цвету её редких чистых участков, совсем недавно она была кофточкой Дэйдры Хаскелл (в честь внезапных каникул – гулять так гулять! – профессор Инджерсолл разрешил воспитанникам одеваться не по форме). Выглядел он обморочно-отрешённым, но при виде дежурного учителя вдруг оживился, соскочил с подоконника, кинулся к нему, как к родному, закричал, захлёбываясь:

– Мистер Веттели! Мистер Веттели, я его ОТВЁЛ! Честное слово, отвёл! Сам! – тут силы его вновь покинули, он стал валиться вперёд, не переставая почти бессвязно бормотать: – Если бы не вы! Если бы вы этого не сделали тогда! Я думал: зачем вы так со мной, за что? А вы как чувствовали, да? Если бы не тот нож, я был бы сейчас мёртв! Как Хиксвилл, как бедный Мидоуз и тот деревенский дурачок… – он всхлипнул от ужаса. – Но вы научили меня, как надо, и я отвёл, только ухо задело. Ухо – это же не страшно, это не в глаз…

– Ну конечно, Фаунтлери! Вы молодец, всё будет хорошо, – Веттели подхватил его оседающее тело, кое-как пристроил на подоконнике.

– Я вам так благодарен, мистер Веттели! Вы мне жизнь спасли.

Ангус понемногу успокаивался, а может, просто устал. Ухо, конечно, не так страшно, как глаз, но крови натекло порядочно, целая дорожка на полу. Доктор Саргасс объявился как раз в тот момент, когда Веттели успел раздражённо подумать: «Ну, куда он запропастился?» Следом спешили профессор Инджерсолл, другие учителя, и дальнейшее действие разворачивалось уже без его участия – он убрёл дежурить.

Только поздно вечером, сдав проклятое дежурство, Веттели смог в спокойной обстановке выспросить у скучающего в изоляторе Фаунтлери подробности утреннего события.

…Это случилось сразу после завтрака.

Вообще-то, ученикам было велено сидеть по своим комнатам, но для старших любые ограничения всегда оказываются менее строгими. Неразлучная четвёрка: Орвелл, Грэггсон, Глостер и Фаунтлери, решили посидеть в библиотеке. И дело не в том, что их так уж тянуло к наукам, просто библиотека была единой для двух половин школы, и именно в ней всегда можно было найти приятное женское общество. Настоящих свиданий, конечно не получалось – так, посидеть рядышком, пошептаться по душам, а если повезёт, то и поцеловаться украдкой, укрывшись между стеллажей от бдительного ока библиотекаря, мистера Бэбкока. Вот почему гринторпских старшекурсников, к умилению их классных наставниц и наставников, так привлекало школьное хранилище мудрости.

Но на этот раз удача им не улыбнулась. К запертой на ключ двери была приколота записка. «Сражён болезнью. Приходите после эпидемии. Дж. Г. Бэбкок», – торжественно гласила она.

Пока они топтались под дверью, появилась Дэйдра Хаскелл, подруга Роберта Грэггсона. Минут пять компания болтала под окном, сговариваясь, чем бы себя занять. Решили сбежать в деревню, в кондитерскую лавку, угостить Дэйдру миндальными пирожными (тут Фаунтлери заметно покраснел, видимо, вспомнив, что как-никак, с учителем разговаривает, но отпираться было уже поздно, тем более, что мистер Веттели почему-то не высказал ни малейшего осуждения, лишь понимающе кивнул). Они совсем уж было ушли из библиотечного холла, но Фаунтлери вдруг обнаружил, что позабыл на подоконнике книгу, которую собирался сдать. Пришлось ему возвращаться от поворота на лестницу, а друзья остались ждать его за углом.

Вернувшись в абсолютно пустой – так ему казалось – холл, парень взял свою книгу и поспешил обратно. Но что-то заставило его остановиться. Вроде бы, какое-то призрачное движение почувствовалось впереди, кажется, что-то блеснуло, возникло острое ощущение опасности – точно такое же было в момент, когда мистер Веттели целился в него ножом. Наверное, именно это называют «шестым чувством». Ещё не осознавая, зачем, просто по наитию, Фаунтлери воздействовал на эту самую опасность, как учили на уроке. А в следующий миг левую сторону ожгло страшной болью, из рассечённого надвое уха полилась кровь. Он заорал, на крик прибежали друзья…

Нападавшего никто из них тоже не смог разглядеть, хотя Орвеллу вроде бы показалось, будто мимо кто-то прошмыгнул, но от испуга он не сразу придал этому значение, а потом было уже поздно ловить…

– А нож, Ангус? Вы его видели? Какой он был?

– Видел, сэр, его подобрали ребята. Обычный кухонный нож, только очень острый, наверное, его специально точили. Роберт, кажется, даже обрезался.

– А книга, которую вы забыли на подоконнике? О чём она была, как называлась? – говорят, в расследовании убийств бывает, важна любая, даже самая незначительная на первый взгляд деталь. Вдруг и эта пригодится?

Фаунтлери потупился, ответил тихо:

– Разведение шампиньонов в искусственных условиях.

– Как?! – скрыть удивления Веттели не смог.

– Разведение шампиньонов, – смущённо повторил тот. – Очень познавательная книга, сэр. Вы знаете, оказывается ещё в прошлом тысячелетии горные кобольды устраивали в старых шахтах специальные грибные питомники, а гномы…

Но побеседовать о шампиньонах им не дали. В изолятор заглянул доктор Саргасс.

– Достаточно на сегодня разговоров, господа! Раненому пора спать, да и у вас, мистер Веттели, очень утомлённый вид. Вы не забываете принимать железо, как я вам прописал?

– Что вы, сэр, конечно же, не забываю! – без зазрения совести соврал Веттели и поспешил улизнуть, пока ему не прописали ещё что-нибудь полезное.

Что-то не спешил мистер Поттинджер ловить преступника по горячим следам. В школу он явился лишь на следующий день после нападения на Фаунтлери. Вид у него был угрюмый и больной, и запах от него исходил не самый подходящий для школы. Кажется, инспектор мучился жестоким похмельем.

Зато Веттели на этот раз мучений избежал. Допрос вышел коротким и чисто формальным. Но был в нём и один очень неприятный момент.

Во время их прошлого разговора инспектор почти не обратил внимания на замечание Веттели о том, что убийца умеет становиться невидимым. Но на этот раз факт был слишком очевидным, чтобы его можно было проигнорировать.

– Надеюсь, вы не будете отрицать, капитан, что владеете искусством отведения глаз в совершенстве?

Отрицать было бессмысленно.

– А где вы находились с восьми тридцати до восьми сорока вчерашнего утра?

В это время, сразу после завтрака, дежурному учителю полагалось спуститься в подвал и проверить, не пробрались ли туда воспитанники, не курят ли тайком. Смысла в этом ритуале, сложившемся ещё в первые годы существования школы, Веттели решительно не усматривал: какой дурак полезет курить, зная, что именно в этот момент его придут проверять? Но обсуждать правила и приказы он не привык.

– То есть, в этот период времени вас никто не видел?

Никто. Ни одна живая душа. Призрак пожилого бородатого мужчины с удавкой на шее не в счёт – показания привидений и прочих мертвецов, даже если их удаётся получить, юридической силы не имеют.

– Так-так, – одутловатая физиономия сыщика расплылась в отвратительной ухмылке. – Вы и теперь будете утверждать, что не совершали этого преступления?

Веттели даже не стал утруждать себя ответом, ограничился одним лишь кивком.

– Воспитанник по имени Орвелл указал, что встретил вас возле химического кабинета. Оттуда до библиотеки рукой подать. Вы вполне могли успеть…

– Мистер Поттинджер, – перебил Веттели, не церемонясь, – объясните мне, пожалуйста. Если я, как вы утверждаете, замыслил убийство Ангуса Фаунтлери, зачем бы мне накануне обучать его приёму отведения пуль?

Зря он это спросил.

– Вот-вот! – подхватил сыщик. – Вы именно Фаунтлери, а не кого-то другого, подвергли специальной, углубленной тренировке с применением настоящего боевого оружия! Знаете, почему?

– Даже не догадываюсь.

– А я вам объясню, капитан! Маньяки-убийцы зачастую страдают раздвоением личности. Вы уже тогда знали, что собираетесь прикончить бедного юношу, как прикончили троих до него. Но те жертвы были вам безразличны, а к Фаунтлери вы испытываете симпатию. Поэтому ваша светлая половина, будучи не в силах остановить тёмную, постаралась предотвратить трагедию иным способом, и это ей удалось! – в опухших глазках сверкнуло торжество. – Ну, что вы на это сможете ответить, мистер «невиновный»?

– Что у вас чрезвычайно богатая фантазия, мистер сыщик. Но до тех пор, пока вы не раздобудете серьёзных доказательств моей вины, она именно фантазией и останется, – кажется, именно такую банальность обычно изрекают закоренелые преступники на страницах криминальных романов.

Из «допросной» Веттели ушёл в настроении тревожном и смутном.

Права была Эмили: как ни крути, а доказывать свою невиновность придётся ему самому, Поттинджер делать это не станет, он для себя всё давно решил.

Но теперь, по крайней мере, ясно, с чего начинать. Нужно выяснить, осторожно, исподволь, кто из гринторпских учителей владеет техникой отведения глаз, и составить список. Конечно, в него войдёт он сам – куда деваться? Войдёт мисс Брэннстоун, но смешно даже думать, будто ведьма такого уровня опустится до банальных убийств. Войдёт Токслей, но у него на вчерашний день алиби – похороны дядюшки. Наверняка окажется, что кто-нибудь ещё из мужчин служил в армии в молодые годы. Взять того же доктора Саргасса – выправка у него явно военная… Да, но и штатских тоже нельзя списывать со счетов. К примеру, мистер Фредерикс – химик, а химики всегда в той или иной мере сведущи в магии, и кабинет его расположен недалеко от места последнего преступления. Ещё географ как-то хвастался, что его дед был неплохим магом, держал практику в Ицене. Наследственность? А смотритель Коулман – тот и вовсе оказался гоблином…

Стоп! А если убийца не отводил жертвам взгляд, а действовал иначе? Если он наносил удар с той стороны? Это совсем другая магия и значит, и подозреваемые другие. В первую очередь, конечно, гоблин, ему другая сторона – дом родной. А во вторую… Ну да, во вторую – лорд Анстетт, дальний потомок окаянных тилвит тег и вообще какое-то чудовище. Как ни крути – расклад не в его пользу! Плохо, ох как плохо, что Коулман видел его с той стороны! Он единственный, кто может рассказать об этом полиции. Остаётся лишь надеяться, что школьному смотрителю не захочется афишировать свою нечеловеческую природу и выдавать людям тайну Старшего Народа… Но если именно Коулман – преступник, старающийся свалить свою вину на новичка, тогда он, конечно, молчать не станет. То-то Поттинджер будет рад!..

Такой уж создали боги нашу жизнь, что за удовольствия рано или поздно, так или иначе, но приходится расплачиваться. Окончились внеплановые «краснушные» каникулы, начались суровые учебные будни, по два-три лишних урока каждый день. Тут уж стало не до убийств и не до расследований оных – быть бы живу!

От чересчур напряжённой жизни у Веттели к четвергу напрочь пропал голос. Он уже и раньше начинал давать сбои, но на этот раз сел окончательно. Встал утром – а голоса-то и нет, одно только жалкое шипение.

– Пустяки, – сказала Эмили, – медицина это не лечит. Иди скорее к Агате, она знает средство.

Средство оказалось горьким как хина, а может быть, ею и являлось, интересоваться составом Веттели не стал – себе дороже. Был случай: солдат из его роты нечаянно узнал, из чего варят снадобье от страшной такхеметской лихорадки, вызывающей воспаление мозгов. Рассказывать никому не стал, но сам пить отказался, хоть режь. Пытались вливать насильно – не помогло: колдовские целебные зелья тем и отличаются от простых медицинских препаратов, что принимать их надо по доброй воле, иначе не подействуют. Так и вышло, так и пропал человек.

Поэтому Веттели без лишних разговоров выпил, что было велено, чихнул от едкого запаха… и прожёг дыру в классной доске. Так полыхнуло открытым пламенем – чудом не опалило лицо. Боевой дракон Её Величества и то позавидовал бы его огневой мощи!

– Какая интересная реакция, – сказала ведьма, – первый раз сталкиваюсь. Хотя в литературе описано. Ну-ка, чихни ещё раз, мальчик.

Не на шутку перепуганный Веттели послушно чихнул во второй раз, стараясь целить в кафельный пол. Но на этот раз вместо огненной струи из его носа или, может быть, рта – точно он не разобрал – вылетел лишь лёгкий дымок.

– Прекрасно, – кивнула Агата. – Для общества ты больше не опасен, ступай себе с добрыми богами.

– Спасибо, мисс Брэннстоун, это было впечатляюще, – потрясённо молвил Веттели великолепным бархатным контральто, таким, что хоть в опере пой, женские партии, разумеется. – Ай! Ай-ай! Но это же совсем не мой голос! Чужой! И вообще дамский! Как же я на урок пойду? – вот теперь он запаниковал не на шутку.

В результате пришлось пить ещё одну гадость, на этот раз приторно-сладкую, отдающую анисом. Голос вернулся в первозданном виде, но к началу урока Веттели опоздал, и наставница третьего курса строго взглянула на него сквозь толстые стёкла безумно старомодного пенсне.

Да, это было новшество: теперь на первые уроки (ведь все преступления были совершены утром и без свидетелей) воспитанников провожали наставники. Администрация наконец-то решилась принять хоть какие-то меры безопасности. Но Веттели уже не видел в них большого смысла: если убийца наносит свои удары с той стороны, зрители не будут ему помехой. Поделиться этим соображением он мог только с Эмили. «Ну, всё-таки это лучше, чем совсем ничего», – рассудительно заметила та.

Вечером в школу зачем-то приехал Поттинджер, и Веттели наповал сразил инспектора своей наглостью. Он сам так сказал: «Ваша наглость, капитан разит наповал!»

Дело в том, что у выпускного курса по программе начиналась стрельба по мишеням. Заниматься профанацией с луком и стрелами Веттели не хотелось, вот он и придумал: пусть от инспектора Поттинджера будет хоть какая-то польза.

С оружием-то трудностей не возникало: у самого Веттели имелся именной шестизарядный риттер и два трофейных кентуриона (ими махаджанападийских повстанцев снабжали галльские союзники). Ещё два кентуриона обещал одолжить Токслей. Пять стволов – вполне достаточно для полноценных стрельб. Загвоздка в том, где достать столько патронов, учитывая, что дальше Эльчестера гринторпцам выезжать запрещено, а в этом благословенном городке оружейного магазина или хотя бы лавки не было отродясь. Зато имелось отделение полиции, значит, наверняка и патроны водились.

С этим он к Поттинджеру и явился: так мол и так, нужна хотя бы сотня патронов калибра триста семьдесят,[112]112
  Имеется в виду 0,370 – величина в дюймах.


[Закрыть] и десятка два четырёхсотых, потрудитесь обеспечить, раз уж лишили нас свободы передвижения.

У полицейского глаза полезли на лоб.

– Что-о?! Да в уме ли вы, капитан?! Чтобы я лично стал обеспечивать патронами подозреваемого в убийстве? Ваша наглость наповал разит!

Разит, понял Веттели, до этого момента смотревший на проблему исключительно с педагогической, а не полицейской точки зрения. Но отступать было не в его привычках.

– А кто, по-вашему, должен это делать в сложившейся ситуации? И вообще, не понимаю, что вас смущает? Преступник, кем бы он ни был, до сих пор прекрасно обходился без патронов, они ему просто ни к чему, особенно с учётом вашей собственной версии ритуального убийства. Что касается меня лично – я вовсе не собираюсь оказывать вооруженное сопротивление полиции, случись у вас нелепая фантазия меня арестовать. А если вдруг соберусь, то смею заверить: вам меня всё равно не взять, с патронами или без оных, разве что вы вызовете подкрепление из Баргейта, – такие длинные и сложные фразы он выстраивал нарочно, чтобы позлить Поттинджера: тот сам имел неосторожность обмолвиться, что «учёные речи» его раздражают. И хвалился нарочно, с этой же целью, иначе не стал бы, постеснялся. Хотя, против истины он при этом не грешил. – Но если вы отказываетесь – пожалуйста! Тогда разрешите мне или мистеру Токслею на днях выехать в Баргейт, мы сами купим, что нужно.

Нет, этого инспектор позволить не мог.

– Хорошо, – процедил он сквозь жёлтые прокуренные зубы. – Я привезу вам патроны, если просьба будет исходить от вашего директора. Под его ответственность… И знаете, что я вам скажу? Не берите на себя слишком много, капитан Веттели. В нашем отделении тоже народ стреляный, – всё-таки разговор о «подкреплении из Баргейта» задел его за живое!

– Душевно за вас рад! – Веттели одарил его лучезарной улыбкой и ускакал к профессору Инджерсоллу.

Профессор почему-то долго смеялся, но просьбу подтвердил, и уже в пятницу окрестности мирного Гринторпа содрогались от пальбы. Огастес Гаффин блуждал по школе бледной тенью, страдальчески прижимал пальцы к вискам и стонал:

– Ах, это просто не-вы-но-си-мо! Мало нам было бесконечных убийств и похорон, теперь ещё это восстание сипаев Махаджанапади под боком! Что за дикие забавы? У меня от них мигрень.

– Какие же это забавы? – невозмутимо возражал Веттели в пятый или шестой раз. – По программе положена стрельба, разве я виноват? – какая именно стрельба была «положена по программе», он благоразумно не уточнял.

Учебный процесс шёл полным ходом…

О своём благом намерении заняться расследованием убийств лично Веттели вспомнил только в воскресенье, ближе к вечеру. Зато на этот раз подошёл к вопросу серьёзно: вырвал из чьей-то непроверенной тетради двойной лист и на его развороте принялся вычерчивать таблицу, решив как-то систематизировать старые сведения, прежде чем добывать новые.

Таблиц в итоге получилось целых три, вот как они выглядели:

Последнюю запись Веттели сделал исключительно развлечения ради, на самом деле он был очень далёк от того, чтобы подозревать поэта всерьёз. Хотя – кто знает? Как говорится, тихие воды глубоки…

Окончив работу, Веттели долго-долго на неё смотрел. И чем дольше смотрел, тем тяжелее становилось у него на душе. Очень неприятная складывалась картина: его собственная персона фигурировала почти в каждой графе! Неудивительно, что Поттинджер назначил главным подозреваемым именно его – инспектора можно было понять. Неизвестный убийца делал всё возможное, чтобы свалить на Веттели свою вину, и у него это очень ловко получалось.

Так ловко, что, в конце концов, он сам начал себя подозревать. Или нет, не себя. Чудовище в себе! То самое, что отразилось в водах той стороны – как он мог о нём забыть? Кто знает, на что оно способно? «В тебе, как минимум, две сущности» – так, кажется, сказала Гвиневра? И Поттинджер о том же толковал, только называл иначе – раздвоением личности. А что если полицейский прав, и тёмная тварь из озера в какой-то момент берёт верх над человеческой личностью, заставляет творить чёрные дела и тут же о них забывать? Ведь теоретически он имел возможность совершить каждое из убийств, не зря каждый раз оказывался поблизости от мест недавнего преступления! Четыре уже совершил, значит, будет и пятое… Что!? – взгляд упал на строчку с датами: 11, 18, 25, 2. Ну, так и есть! Промежуток между убийствами составляет ровно семь дней! И происходят они… – он поискал глазами календарь, – да! Строго по понедельникам!

Значит, завтра будет новое. И никакие «меры безопасности» не помогут! По крайней мере, в том случае, если убийца действительно он. Если же НЕ он… что ж, это очень удобный момент для обзаведения алиби! Свидетель, вот кто ему нужен. Человек, который сможет под присягой подтвердить, что капитан Норберт Реджинальд Веттели всё утро мирно спал в своей постели, а не слонялся по школе невидимкой, убивая ни в чём не повинных детей!

Окрылённый этой мыслью, Веттели помчался к мисс Фессенден, выпалил прямо с порога, позабыв даже поздороваться.

– Эмили! Умоляю! Переночуй сегодня у меня в комнате!

– Это что, непристойное предложение? – рассмеялась та, от неожиданности едва не поперхнувшись какао.

А он как стоял на пороге, так и замер, остолбенев от ужаса. Ноги стали будто ватные, руки задрожали.

Почему он сразу об этом не подумал? Не иначе, боги лишили его разума за грехи! Разве можно предлагать ТАКОЕ девушке, ставшей смыслом его жизни, подвергать смертельной опасности самого любимого на свете человека? Алиби ему захотелось, видите ли! А если преступник всё-таки он? Если его вторая, чудовищная сущность, одержимая жаждой крови, явит себя среди ночи, когда они с Эмили будут один на один? Ладно, если она просто увидит его в облике бледной мертвоглазой твари, хотя и это ни к чему. А если тварь захочет её УБИТЬ, чтобы не ходить далеко?

– Берти, что с тобой? Тебе нехорошо?

– Нет! Хорошо! Всё хорошо, только не вздумай оставаться у меня на ночь! Ни под каким видом, умоляю! Даже если я снова стану просить, – с той твари станется! – не соглашайся! Гони меня прочь. Обещай! Клянись, или я не смогу спокойно жить!

Эмили побледнела.

– Берти, милый, ты меня пугаешь! Немедленно объясни, что происходит! Вот, выпей, а то на тебе лица нет, – в воздухе резко запахло какими-то травами, – и рассказывай.

Он выпил и рассказал всё. О своих недавних умозаключениях и подозрениях, о жуткой твари из отражения, о своих чудовищных сущностях и такхеметском проклятии.

– …Вот видишь! Очень может быть, что Поттинджер прав. Слишком многое в этом деле указывает на меня. Поэтому ты должна держаться от меня подальше. Если с тобой что-то случится, я… – договорить он не смог, предположение оказалось чересчур мучительным и страшным.