Текст книги ""Фантастика 2023-159". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Ирина Шевченко

– Неделя! – так и ахнул Роман Григорьевич. Да за такой срок Отечество успеет рухнуть! А уж Листунов-то на острове Рюген точно зачахнет от безделья и тоски! Два дня и ни часом больше!

Сторговались на трёх, ведь на самом деле он и сам был бы рад задержаться в городке, да не на три дня, не на неделю – на месяц-другой. Но служба есть служба, и долг есть долг – он всегда куда-нибудь зовёт. В частности, ко двору Фридриха Франца Мекленбургского – передать послание от отца.

…После томительной скуки морского путешествия и невыразимых мучений поездки сухопутной, в жизни Тита Ардалионовича, наконец, наступила белая полоса. С самого утра он пребывал в состоянии тихого блаженства. Ему нравилось всё вокруг. Нравилась гостиница с уютными комнатками и опрятными улыбчивыми горничными в клетчатых платьицах и белоснежных передничках. Нравились аккуратные ганзейские домики из красного кирпича, некоторые с оштукатуренными фасадами, некоторые с фахверковыми планками – они были похожи на игрушечные. Нравились каменные мостовые, припорошенные свежим снежком…

Отказавшись от завтрака, чрезвычайно аппетитного на вид (чтобы в последствие не лопнуть, как пояснил Роман Григорьевич), они отправились с ранним визитом к гофмейстерине, баронессе фон Корн (временно отставленной с придворной службы по причине рождения младенца), в собственный дом фон Корнов на Замковой улице.

Путь вышел недолгим: от гостиницы квартал направо, поворот – и взору Тита Ардалионовича открылась широкая, просторная улица, будто нарочно созданная для парадов. Даже дома по обе её стороны были выстроены в ряд с торжественной симметричностью – двухэтажные, под черепичными крышами, почти одинаковые по форме и высоте, кирпичные фасады украшены балкончиками, оплетены голыми, заснеженными побегами дикого винограда.

Титу Ардалионовичу тут было в новинку всё, но кое-что новое для себя обнаружил и «старожил» Ивенский: эффектное здание картонажной фабрики теперь стало городской ратушей, и над входом в неё красовался герб с коронованной бычьей головой, тот самый, что в детстве доставлял Роману Григорьевичу некоторое беспокойство. Если говорить прямо, он его побаивался. Бык в геральдике – символ труда и терпения, но кленовский зверь был слишком уж чёрен, слишком сердит, и бороду имел какую-то неблагонадёжную, перепончатую, как крыло летучей мыши. Он коварно выглядывал грозным глазом из-за второй половины декстера, на которой тоже не было ничего хорошего: странная белая звезда или крест, когтистая птичья лапа, задранная кверху, и красный цветок на колючем стебле – малолетний Ромочка Ивенский был убеждён, что шипы его смертельно ядовиты. В общем, когда на глаза ему попадались предметы, украшенные этим гербом, он старался к ним не прикасаться, торопился проскочить мимо как можно скорее, пока бык не исполнил по отношению к нему свои злые намерения. А Григорий Романович не мог взять в толк, отчего его драгоценный отпрыск, привычный к стрельбе, взрывам и прочим ужасам войны, время от времени шарахается от самых мирных вещей, и подозревал у него нервное расстройство. Ему-то и в голову не могло прийти, что можно бояться такой чепухи; он приставал к сыну с расспросами, но Ромочка в своих страхах категорически не признавался – стыдился. Теперь об этом забавно было вспоминать.

…Достопочтенная Амалия Леопольдовна, будучи свободной от службы, проживала в доме, стоящем почти напротив ратуши.

Дверь отворил усатый швейцар; чрезвычайно важный камердинер в импозантной серой ливрее проводил гостей в господские покои. Тит Ардалионович внутренне приготовился к прохладно-сдержанному немецкому приёму, но вместо этого его ждала душевнейшая семейная сцена со слезами, объятьями и поцелуями – снова он почувствовал себя лишним, как когда-то в доме пальмирского обер-полицмейстера. Но ощущение это было недолгим, и скоро сменилось прямо противоположным – будто в свою семью попал. Добрейшая Амалия Леопольдовна (к слову, настолько похожая на обворожительную Аграфену Романовну, что Удальцев сперва глазам своим не поверил, вообразил на миг, будто сама княгиня Блохинская их каким-то образом опередила и теперь, шутки ради, вышла встречать, одетая в немецкое платье), расцеловав племянника, принялась и за его помощника, потому что русский, а она по русским «смерть, как соскучилась». Супруг же её, господин Фердинанд фон Крон, глава Мекленбургской полиции, дружески жал Титу Ардалионовичу руку и называл «коллегой» – до того было лестно, что уши расцвели маковым цветом.

Ещё приятнее стало, когда к гостям вышли три дочери четы фон Крон, по-германски учтивые, по-русски смешливые. Старшей уже исполнилось шестнадцать лет, была она чрезвычайно мила и смотрела на Тита Ардалионовича благосклонно, так что ему пришлось напомнить себе, что заморской красавицей-баронессой у него нет и не может быть будущего, и вызвать в памяти трепетный образ Екатерины Рюриковны.

Наконец, наступил самый торжественный момент церемонии – знакомство с долгожданным наследником. Няня вынесла его, розового, в голубом бархате и кружевах, дала подержать сперва Роману Григорьевичу (тот сказал «Ой!» и боязливо потрогал младенца пальцем за щёку), а потом и Титу Ардалионовичу, видно, решив, что тоже родня, раз уж сама госпожа его целовала. Ребёнок тоже так решил, и стесняться не стал, пустил лужу. Титу Ардалионовичу попало в рукав, девицы фон Корн вытирали его полотенцем и очень смеялись.

Затем состоялся завтрак, отнюдь не скромный (прав оказался Роман Григорьевич, отказываясь от гостиничной трапезы), и описанный выше спор о трёх днях.

После завтрака, сменив дорожные костюмы на парадные, тщательно отутюженные расторопной прислугой, отправились ко двору – Амалия Леопольдовна вызвалась их проводить, благо, идти было совсем недалеко, дом фон Корна стоял почти у самой замковой площади, украшенной каскадом и немного страной скульптурной композицией с двумя бородатыми старцами, оленем и младенцем – Удальцев не совсем понял, что она изображает. «Должно быть, какая-то аллегория» – догадался он.

Замок, выстроенный на французский манер и облицованный светлым песчаником, Титу Ардалионовичу тоже понравился – величественный снаружи, сияющий великолепием изнутри. Но после печального «знакомства» с его императорским величеством, государем Павлом Ивановичем, персона герцога Мекленбургского вызывала у него беспокойство: всё-таки, родня, мало ли…

К счастью, германский правнук убиенного императора Павла на российского внука не походил ни внешностью, ни манерами. Лицо имел умное и благородное, в разговоре был обходителен и приятен. И не прав оказался Роман Григорьевич утверждая, что герцог его даже не вспомнит. Очень даже вспомнил: «Роман Ивенский? О! Неужели вы есть то милое дитя, что поздней осенью свалилось в холодные воды каскада, вылезло мокрое насквозь, вежливо отрекомендовалось и спросило, нет ли у меня под рукой полотенца? Мы нередко вспоминаем тот забавный случай…» «Так точно, это был я», – смущённо признался Роман Григорьевич, прежде и не подозревавший, какую сомнительную славу о себе оставил. Герцог отечески похлопал его по щеке: «Ах, как вы выросли!», присутствующие дамы заулыбались, аудиенция прошла в обстановке лёгкой и непринуждённой, без дворцового официоза. Его королевское высочество обещало передать генералу Ивенскому ответное послание, в беседе упомянуло ещё несколько общих знакомых, и уж конечно, не обошлось без главного вопроса – о здравии несравненной Prinzessin Blochinska. Дело в том, что несколько лет назад, ещё не будучи вдовой, но уже очень тяготясь супружеством, Аграфена Романовна довольно долго гостила у двоюродной сестры, и визит этот не остался незамеченным при дворе.

…Аудиенция завершилась около двух часов пополудни. Покинув замок, Ивенский с Удальцевым довольно долго бродили по заснеженным тропинками парка и живописным городским улочкам без всякой цели – один вспоминал детство, другой просто любовался картинами чужой жизни, так не похожей на привычную российскую.

Потом был обед в доме фон Корнов, пришедшийся очень некстати. Блуждая по городку, они постоянно натыкались то на булочную, то на кондитерскую, то на бакалейную лавку, и в каждой Тит Ардалионович непременно должен был что-то попробовать: горячую колбаску с горчицей, бисквитный рулет с повидлом, круглую белую булочку, обещанное мороженое – и не упомнишь всего, что было съедено в тот день. За стол садились сытые «как дураки после поминок» – так образно охарактеризовал их состояние Роман Григорьевич. Но тётушка Амалия Леопольдовна выразительно взглянула на своего «изящного» племянника, и тоном, не терпящим возражения, объявила, что уважает лишь тех молодые людей, которые умеют есть много и часто, потому что именно эти они отличаются от барышень.

– Разве? – удивился её супруг, пряча улыбку. – А мне всегда казалось, что совсем другим…

– «Другим», милый мой, отличаются самцы от самочек! – парировала гофмейстерина без малейшего смущения. – А мы говорим о юношах и девушках, это куда более тонкая материя! – что поделаешь, баронесса фон Крон была натурой незаурядной и всегда отличалась парадоксальностью суждений.

Ну, кое-как отобедали.

Зато потом было новое развлечение – семейное.

За окном сгустились ранние зимние сумерки, зажглись газовые фонари, в их подрагивающем свете весело закружились крупные белые хлопья – начался снегопад.

– На ярмарку! – объявила Амалия Леопольдовна, и ответом ей был счастливое девичье повизгивание, показавшееся Титу Ардалионовичу по-немецки сдержанным и деликатным – его многочисленные сёстры в минуты радости визжали гораздо громче.

И снова не пришлось далеко идти – в Кленове всё было рядом. От ратуши свернули налево, и оказались на улице не такой широкой, как Замковая (или, по-здешнему, Шлоссштрассе), но оживлённой, нарядной, ярко освещённой праздничной иллюминацией. Проезжая часть её на время зимних гуляний была отдана пешеходам, а по бокам вытянулись два длинных ряда домиков-прилавков под яркими полосатыми навесами из парусины. И какого там только не было товара! Тит Ардалионович сам не заметил, как в руках его образовалась прехорошенькая плетёная корзиночка с кружевной оторочкой и крышкой (для матушки) и принялась стремительно наполняться всякой всячиной. Нашли в ней своё место и курительная трубка (для папеньки), и несколько маленьких фарфоровых куколок (для сестриц), и деревянные фигурки в виде домиков, деревьев и зверей (для братьев), и завезённый из далёкого Зайффена подсвечник, изображающий бородатого горняка (для себя, очень уж понравился).

– А что? – одобрил Роман Григрьевич, занятый приобретением милых пустяков для своих кленовских кузин. – Я тоже такого хочу!

Но купил почему-то не горняка, а чернолицего мавра-курилку, умевшего по-настоящему пускать дым из длинной трубки, и щелкунчика для орехов с огромными зубами. Потом они вдруг решили поменяться: щелкунчик отошёл к Удальцеву, Ивенскому достался горняк, оба остались весьма довольны таким обменом.

Кроме перечисленных выше вещей и тому подобного товара, на ярмарке продавали много разной еды, но после сытного обеда на неё не хотелось доже смотреть. Единственное, что привлекло внимание Тита Ардалионовича – это крупные тёмно-коричневые шары, насаженные на палочки на манер леденцов и посыпанные цветными шариками, больше всего похожими на крашеное пшено, каковым приверженцы византийской веры украшают праздничные куличи, но состоящими из сахара. Он не сразу понял, что за штука.

– Яблоки, облитые шоколадом,[84]84
  заметим, что в нашей немагической реальности в середине 19 века это распространённое лакомство, скорее всего, ещё не было изобретено из-за того, что технология шоколадного производства не успела достигнуть достаточного уровня.


[Закрыть] – пояснил Роман Григорьевич, извлекая кошелёк. – Вы непременно должны попробовать… – Fräulein, geben Sie uns bitte zwei… oder nein, fier Stück![85]85
  Девушка, дайте нам пожалуйста, две… или нет, четыре штуки! (нем.)


[Закрыть] – по одному на брата ему показалось мало.

– Bitte, meine Herren, – хорошенькая фройляйн в беленьком передничке и крест-накрест перевязанном пуховом платке с очаровательной улыбкой подала покупателям свой товар. Те невольно улыбнулись в ответ, и Гретхен, так звали юную коробейницу, подумалось: ах, ну зачем она не послушала совета сестрицы Матильды, зачем пожалела три марки на пузырёк с приворотным зельем, что предлагала ей вчера заезжая колдунья-финка? Сейчас брызнула бы незаметно на яблочко, и уже завтра один из этих милых молодых господ наверняка стал бы её женихом! Ведь случается же такое в сказках, что бедная девушка выходит замуж за принца. А эти двое, даже если вдруг и не принцы, всё равно, чудо как хороши! Один свежий да румяный, другой романтически-бледный, глаза умные, ресницы длинные, и деньги даёт, не считая – должно быть, из двоих главный… Ах, глупая, глупая Гретхен, упустила ты своё счастье!

Но сделанного не воротишь. «Принцы» ушли своей дорогой, даже не подозревая, какой опасности смогли избежать, а бедная девушка со своим лотком печально побрела в другую сторону, до слёз жалея о несбывшемся.

Яблоко было хрустящим и сочным; позабыв о переполненном желудке, Тит Ардалионович с удовольствием вгрызся в его плотную мякоть.

– О! Вкусно! Только у меня шоколад облетает – жалко, боюсь уронить. Роман Григорьевич, давайте где-нибудь посидим… О! Во-он за тем ларьком есть свободная лавочка!

– Ну вот ещё! Станем рассиживаться по лавочкам, как старые барыни! – скептически прокомментировал Ивенский, и сам же первый на ней устроился, потому что есть на ходу действительно было неудобно.

Они сидели, грызли яблоки, глядели по сторонам. Мимо двигалась чистая, степенная публика, у прилавков шла неторопливая торговля. Да, в Германии ярмарку гуляли совсем не так, как в России: без привычного веселья. Не слышно было ни разудалых выкриков зазывал, ни хмельного пения, ни непременных воплей «Держи вора!». Не дрались пьяные, не канючили «за ради богов» нищие, не трясли своими язвами и струпьями. Не было скользкого столба с петухом, не было цыганок с картами, и даже медведя с кольцом в носу никто не водил, плясать не заставлял. Казалось бы, что это за ярмарка – без медведя? Но Титу Ардалионовичу всё равно нравилось. Он настолько влился в эту неспешно-праздничную атмосферу, что даже думать начал по-немецки: «Oh, was für ein wunderschöner Аbend![86]86
  Ах, что за чудесный вечер! (нем.)


[Закрыть]» – в таком духе.

И родная речь, вдруг долетевшая до его ушей откуда-то сбоку, в первый момент показалась чужеродной и странной. Но уже в следующую секунду до сознания дошло: свои, русские!!! Да, отчего-то так устроены наши соотечественники, что дома друг на друга зачастую и глядеть не желают, но стоит им встретиться на чужбине – обниматься меж собой готовы, даже если прежде и знакомы-то не были. Ну, как же – земляки!

Вот и Тит Ардалионович оживился, завертелся на месте, принялся искать глазами, уж и окликнуть хотел… Но Роман Григорьевич вдруг до боли сжал его плечо, приказал властно и почему-то по-немецки (как потом оказалось, чтобы не привлекать внимания русской речью).

– Ruhe! Schauen Sie sich nicht um! Sitzen und hören Sie![87]87
  Тихо! Не оглядывайтесь! Сидите и слушайте! (нем.)


[Закрыть]

Удальцев прислушался, как было велено. И такое услышал, что дух захватило!

Разговаривали трое, голоса были совсем молодыми и немного подшофе, беседа сопровождалась характерным сочным чавканьем – яблоки в шоколаде, понял Тит Ардалионович.

…– Ах, господа, теперь бы домой, в Россию! – первый голос, мечтательный. Ну, это обычная история. У русских всегда так – дома клеймят свою родину на чём свет стоит, но едва оказавшись на чужбине, впадают в ностальгию и превращаются в ура-патриотов. Роман Григорьевич дальше и слушать бы не стал (Удальцев эту часть разговора пропустил вовсе). – Вот где ярмарки-то теперь, не чета здешним! А катания, помните? На тройке, да с бубенцами – и-эх! – тут что-то шмякнулось о фонарный столб, видно, ностальгирующий субъект запустил огрызком.

– О-о, Вася, ты от России-то отвыкай! – второй голос, циничный. – Нам в ней недолго жить. И полувека не пройдёт – взорвут её господа нигилисты, к лешей бабушке взорвут! Забыл пророчество о великой смуте? То-то…

«Полвека – недолгий срок? – удивился Роман Григорьевич. – Да это же целая жизнь человеческая… Или они маги?» Обернулся осторожно, стараясь не привлекать внимания… Вот они! Сидят на соседней лавочке трое, в вольных позах (для Германии – в излишне вольных), грызут яблоки. Точно, маги! Студенты. Двое – в форменных плащах Шверинской высшей школы колдовства и магии, третий в партикулярном, но по виду тоже типичный студент: молодой, узкогрудый, сутулый, лицо нервное, очки в проволочной оправе, дешёвое пальто в клетку. И голос противный, высокий – почти фальцет.

– Ха! «Взорвут»! Да я гляжу, вы тут в Европах совсем от жизни отстали, господа-чародеи! Думаете, мы у себя в России сидим, сложа руки, дожидаемся, пока пророчество грянет? Как бы ни так!

Снова циничный, насмешливый голос «шверинца» (смотрит в сторону, лица не видно):

– Не знаю, Серж, как преподают предикторику у вас в Дерпте, но согласно германской школе, которая по праву считается лучшей в Европе, для корректирующего вмешательства в вероятностно-определённый футурум требуется привлечение таких сил, каковые в современных условиях просто не могут быть аккумулированы. Магическое сообщество слишком щедро и бездумно расходует свой энергетический потенциал на транспортные порталы, приворотные зелья, вундервагены и прочие обывательские кунштюки, чтобы…

О чём, бишь, он? Роман Григорьевич напряг память. Футурум, футурум… Да. Футурум – это предикторский термин, обозначающий будущее в широком, историческом смысле. Оно всегда изменчиво, но может быть определённым, в том случае, когда чётко выделяется наиболее вероятный вариант развития событий – тогда его очень легко предсказать, но почти невозможно изменить. А может быть неопределенным, когда степени вероятности реализации того или иного варианта близки меж собой. Вмешаться в такой футурум легко, сделать достоверное предсказание – почти невозможно… Стало быть, судьба России относится к первой категории…

– Ruhe! Schauen Sie nicht! Setzen Sie sich und hören! – это завозился Удальцев, пришлось успокаивать. Дальше подслушивали вместе.

– Согласен, Николушка, согласен! – фальцет. – В современных условиях накопить такие силы невозможно. А высвободить накопленные ранее? Древние силы Хаоса – об этом ты не подумал?

– Что? Как? – оба «шверинца» хором, потрясённо.

– Да вот так! Не перевелись на Руси патриоты, господа! Уже возвращён в мир из тысячелетнего посмертия один из носителей Хаоса, тот, кто одним лишь появлением своим неминуемо свернёт Россию с опасного пути, направит ход её истории в совсем иное русло! Не обойдётся, конечно, без потрясений, но лучше пережить любую войну, чем позволить взбесившейся черни уничтожить священную монархию, глумиться над нашим Отечеством! – и – шмяк! – очередной огрызок прицельно точно летит в фонарный столб…

«Основное свойство сил Хаоса – огромный конечный эффект при незначительной величине начального вмешательства, – услужливо подсказала память премудрого Романа Григорьевича скучным голосом профессора Зоннтага. – Примитивной моделью их действия может служить обвал в горах, когда единственный крошечный камешек, неосторожно брошенный со скалы, порождает разрушительную и неукротимую лавину…»

…Первый голос, но в нём уже не ностальгия – смертельный испуг:

– Серж! Да как ты можешь?! Это же ЗАПРЕТНОЕ, это преступление хуже некромантии, хуже чернокнижия! Называется «незаконная реккуренция персонифицированного деструктивного магического явления». И ты об этом вот так спокойно, вслух говоришь?

– Ах, да кто нас здесь может услышать – одни германцы кругом! Какое им дело до нашей России? – вот она, типичная ошибка неопытных конспираторов. У себя на родине будут таиться, от каждой тени шарахаться, на каждый стук вздрагивать, тысячу раз перестраховываться, а вырвутся за кордон, глотнут воздуха свободы – и кажется им, будто все опасности позади, и начинают о таком болтать во всеуслышание, о каком дома даже подумать громко боялись, чтобы мысли никто не почитал. О том, дурачки, забывают, что руки-то у Родины, ох, и дли-и-инные…

– Herr Oberst![88]88
  Господин полковник! (нем.)


[Закрыть] – на нервной почве повысив начальника в ранге, азартно зашептал Удальцев, тоже подзабывший, что не в родном Москов-граде находится, а в чужой стране. – Das sind sie! Verschwörer! Man muss nehmen![89]89
  Это они! Заговорщики! Надо брать!


[Закрыть]

– Nein! Nicht jetzt, später![90]90
  Нет, не теперь, позднее!


[Закрыть] – Роман Григорьевич пока не слишком хорошо представлял, как их, заговорщиков, можно «взять».

…– И кого же они воскресили, твои патриоты? Позволь полюбопытствовать, – циничный Николушка старался казаться равнодушным, но голос предательски подрагивал. – Уж не самого ли Бессмертного? – это было сказано с насмешкой, не верил молодой маг в такую возможность. Но собеседник многозначительно молчал. – Что?!! Нет!!! Да вы с ума сошли!

– Это точно! – по-русски прошипел сквозь зубы Роман Григорьевич.

– Ах, да что вы, право, так разволновались? – поняв наконец, что его сообщение у собеседников одобрения не вызывает, принялся убеждать Серж. – Ведь мы не в блаженной Гиперборее живём, и не в княжеской Руси! Наша организация… – ах ты господи, целая организация у них! – внимательно следит за каждым шагом носителя Хаоса. Как только Кощей исполнит свою историческую роль, он будет немедленно ликвидирован, и все отрицательные последствия сведутся к минимуму. Что поделаешь господа, цель иной раз оправдывает средства…

– Не знаю, – заколебался Николушка, – может вы и правы… Но всё равно, это опасно!

– Лес рубят – щепки летят! – пожал плечами заговорщик.

Неожиданно стойким оказался сентиментальный Вася.

– Нет! – убеждено возразил он собеседникам. – Это ужасно! Это ничуть не лучше, чем нигилисты! Серж, да ты сам стал выражаться, как нигилист: «организация», «ликвидировать», «средства», «щепки» – слушать страшно! Не желаю ничего больше знать о ваших тайных делах, давайте говорить о другом! Пива хочу, грабовского! Идёмте пить пиво!

Сразу три огрызка полетели в злополучный столб – один попал, два пролетели мимо цели, упали в снег.

– Уходят! – простонал Удальцев. – Роман Григорьевич, надо что-то делать!

Надо. Но что, что можно сделать в чужой стране, где у тебя нет ровным счётом никаких властных полномочий?

– Ладно, – принял решение Ивенский. – Вы ведите клетчатого, далеко они не уйдут, некуда им из города деваться. А я найду дядюшку Фердинанда, попробую уговорить…

Господина фон Крона долго искать не пришлось – обнаружился под ручку с тётушкой Амалией Леопольдовной у прилавка, где разливали горячий грог.

– Дядюшка Фердинанд! – простонал Роман Григорьевич умоляюще. – Выручайте! Во-он тот человек в клетчатом… видите, пиво пьёт? Он опаснейший заговорщик, злоумышляющий против России! Его непременно надо задержать!

– Ах ты, негодник! – тут же возмутилась, точнее, сделала вид, что возмутилась баронесса фон Крон. – Стало быть, ты явился в Кленов не с роднёй повидаться, а заговорщиков своих ловить? Так?

– Да нет же! Он нам попался совершенно случайно! И сейчас уйдёт! Дядюшка! Помогите, как коллега коллеге! Умоляю!

Красивое лицо фон Крона сделалось озабоченным, он нервно закрутил пальцем ус. Душа его страдала от неразрешимого противоречия: с одной стороны, страсть как хотелось помочь любимому родственнику дорогой супруги и покарать заговорщика, с другой – порядок есть порядок.

– Милый мой, да что же я могу сделать? У меня нет ни малейшего основания задерживать этого человека, ведь перед законом нашей страной он совершенно чист! Что скажет его королевское высочество, если полиция начнёт хватать невиновных на ярмарках?

– Его королевское высочество, Фридрих Франц Мекленбургский является генералом русской армии! Он одобрит ваши действия! – парировал Ивенский, чувствуя, что дядюшка уже готов сдаться.

– Всё равно. Мне нужен предлог для задержания, пусть даже самый малый. Иначе нельзя!

– Он кидал яблочные огрызки в фонарный столб! – заявил Роман Григорьевич. – Лично мне было бы неприятно, если бы в моей стране иностранцы стали так небрежно обращаться с мусором! Налицо явное нарушение общественного порядка!.. Ах, уходит, уходит!

– Не уйдёт! – просиял дядюшка Фердинанд, и взмахнул рукой.

Тотчас будто из-под земли возникли двое городовых с саблями, в синих мундирах с золотыми пуговицами и красными обшлагами, в черных шлемах с золотым орлом и чем-то вроде пики на макушке – великолепные до невозможности.

Один короткий приказ – и нарушитель общественного порядка схвачен, скручен и водворён в участок, или как тут у них в неметчине называется место, куда водворяют злоумышленников.

– Взяли, взяли! – прискакал радостный Удальцев. – Идёмте допрашивать?

– Не стоит спешить, – остановил его порыв господин фон Крон. – Пусть посидит в камере до утра, подумает о жизни. Известно ли вам, что томительное, многочасовое ожидание допроса порой развязывает языки не хуже самой изощрённой пытки? Завтра вы его допросите, и если он сознается в своём преступлении – сможете через российского консула обратиться с прошением о выдаче заговорщика вашим властям. Если будет упорствовать, либо его вина вдруг не подтвердится – что ж, ночь под арестом будет хорошим уроком нарушителю общественного порядка.

– Разве? – усомнился Тит Ардалионович. – Мне кажется, он просто ляжет и будет спокойно спать.

– О, – рассмеялся фон Крон чуть снисходительно, – уж поверьте, дитя моё: впервые оказавшись под арестом, люди, как правило, очень редко «спокойно спят»!

Дядюшка Фердинанд оказался прав. Наутро вид у заговорщика Сержа был самый плачевный: лицо бледное, глаза обведены чёрными кругами, костюм измят до безобразия – видно, что в нём всю ночь ворочались с боку набок. Но окончательно пасть духом он не успел: держался вызывающе, прямо с порога взвинчено закричал по-немецки:

– Господа! Я решительно не понимаю, на каком основании был арестован! Что за произвол? Я российский подданный, я стану жаловаться в консульство! Вы ответите за самоуправство и оскорбление Российской империи!

Роман Григорьевич выслушал сию гневную тираду со скучающе-равнодушным выражением, у него даже глаза сделались какие-то особенные, чужие, будто остекленели – Удальцеву и то стало жутковато. А выслушав, обронил холодно:

– Имя, фамилия, род занятий?

– Что? – звук родной речи заставил Сержа вздрогнуть.

– Назовите себя, – терпеливо пояснил Роман Григорьевич, небрежно помахивая бумагой, изъятой у задержанного накануне. – Таисьев Сергей Викентьевич, русский, мещанин, неженатый, студент оккультного факультета Дерптского университета, шестой семестр, – это ваши подлинные данные?

– А что, у вас есть основания сомневаться? – возмущённо осведомился тот.

– Таков порядок допроса, – Ивенский продолжал хранить иезуитское спокойствие. – Вы должны лично подтвердить, верны ли эти данные.

– На все сто процентов! На двести! Что дальше?

– А дальше вы подробно и обстоятельно изложите всё, что вам известно о заговоре.

– Что за бред?! – взвился Таисьев, то ли в самом деле не понимая, то ли искусно притворяясь. – Какой ещё заговор?! Я российский подданный, я всего три дня назад прибыл в вашу страну, в гости к друзьям. Я ни малейшего представления не имею о ваших заговорах и прочих внутренних делах, господа полицейские!

Роман Григорьевич сочувственно вздохнул.

– Ах, господин Таисьев, господин Таисьев! Боюсь, вы несколько неверно оценили ситуацию. Видите ли, мы с моим помощником, – он кивнул на Удальцева, – отнюдь не являемся служащими германской полиции, и в заговоре против Германского Союза вас никто не подозревает. Речь идёт о нарушении законов Российской империи.

– Так вы… вы русские, что ли? – до него, наконец, начало что-то доходить.

– Именно. Агент Ивенский, агент Удальцев, Особая канцелярия, – Роман Григорьевич не счёл нужным скрывать имена. – Ведём следствие по делу о незаконной реккуренции персонифицированного деструктивного магического явления, именуемого «Кощеем Бессмертным», и о последствиях, вызванных оной.

«Надо же – запомнил!» – восхитился про себя Тит Ардалионович, для него, не слишком-то искушённого в магических науках, эта фраза была полнейшей абракадаброй – латинские корни угадывал, и не более того.

Зато арестант теперь понял всё. Лицо его из бледного стало совсем зелёным, он сорвался с места, отскочил к дверям, воздел к потолку руки с угрожающе растопыренными пальцами… Боевая стойка атакующего мага, понял Роман Григорьевич. Сейчас начнёт молнии метать, идиот. В замкнутом-то помещении! Ох, бедный дядюшка Фердинанд, не вышло бы вашему ведомству материального ущерба, в придачу к трём закопченным трупиками подданных Российской империи!

– Что же это вы так растопырились, Сергей Викентьевич? – стараясь сохранять самообладание, осведомился он. – Право, очень неумно выглядит!

– Я маг! – почти не слушая, взвизгнул юноша. – Я вас уничтожу, ищейки проклятые!

– А я – ведьмак, – возразил Роман Григорьевич. – На таких как я вообще управы нет. Так что прекратите вашу истерическую эскападу, господин Таисьев, она вам не к лицу. К тому же, вы только усугубляете своё положение, и без того сложное. Извольте сесть на место, и продолжим разговор. В противном случае, безутешным родным придётся хоронить ваше дочерна обгорелое тело в закрытом гробу.

Честно говоря, Ивенский сам не ожидал, что его слова окажутся такими действенными, просто не хотелось напоследок потерять лицо, выказать вполне обоснованный испуг. К счастью, упоминание о безутешных родных и закрытом гробе привели молодого мага в чувство. На самом деле он вовсе не принадлежал к породе идейных фанатиков и не имел ни малейшего намерения помирать во цвете лет ради счастья грядущих поколений, просто не выдержали слабые нервы. Но аффект прошёл, и бедный Серж, бессильно уронив руки, упал на скамью, спрятал лицо в ладонях, судорожно, как ребёнок разрыдался. Роман Григорьевич некоторое время наблюдал эту драматическую сцену, утомлённо потирая переносицу, потом приказал скучающим голосом:

– Удальцев, подайте ему воды, что ли! Какая удивительная несдержанность! Перед германцами стыдно, честное слово! Что они подумают о нашем молодом поколении?

– Пусть думают, что хотят! – всхлипнул Серж сердито, он мало помалу успокаивался. – И не надо мне вашей воды! – он отпихнул стакан. – Сами пейте! С… сатрапы!

– Вот те раз! – удивлённо поднял брови Ивенский. – Что же это вы, Сергей Викнетьевич, будучи истинным патриотом земли русской, приверженцем священной монархии, бранитесь как форменный нигилист? Не зря вас вчера в том приятели упрекали! – «Даёт понять, насколько хорошо мы осведомлены о содержании вчерашней беседы» – догадался Удальцев.

– Что-о?! – снова взвился заговорщик. – Так это они меня предали, Ионы?… Нет, Иуды! – да, в византийской вере юный маг разбирался плоховато.

– Да когда бы они успели-то? – резонно возразил Ивенский. – Вспомните, вы же вместе были в момент задержания, пили пиво. А перед этим откровенничали на скамейке… Вот вам, Тит Ардалионович, ярчайшая иллюстрация идиомы «валить с больной головы на здоровую». Сперва сами болтают лишнее, потом готовы обвинить в своих неурядицах ни в чём не повинных друзей!.. «Одни германцы кругом» – разве это не ваши собственные слова, господин Таисьев? То-то же! В общем, довольно запираться, это совершенно бессмысленно, когда имеешь дело с Особой канцелярией. Большую часть сведений вы нам любезно предоставили ещё вчера. Сегодня от вас требуется лишь уточнить детали. Вы готовы облегчить душу пред законом?