Текст книги ""Фантастика 2023-159". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Ирина Шевченко

Соавторы: Юлия Федотова,Владимир Сазанов,Сергей Малицкий,Лена Обухова,Игорь Николаев,Владимир Лошаченко,Василий Головачёв
сообщить о нарушении

Текущая страница: 251 (всего у книги 357 страниц)

Пятнистый «кварг» священной козой скакал по болотным кочкам, выросшим за зиму прямо посередь дороги. «Безобразие, – думал Тапри, сжимая руль побелевшими от напряжения пальцами, – неужели трудно один раз грейдером пройтись?» Потом вспомнил, что не в столице, а в прифронтовом районе находится, некому тут дороги ровнять – и смирился с неизбежностью.

– Хочешь, я поведу? – несколько раз предлагал цергард Эйнер. Он к весенним болотным дорогам давно привык, но помнил, как трудно приходится новичкам, как тяжело лавировать колёсами между кочек, и адъютанта искренне жалел. Но тот от помощи отказывался – молча, отчаянно мотал головой, и крепче сжимал руль. И Эйнер не настаивал – чтобы не обижать. Тем более, ехать, по его подсчетам, оставалось недолго. Через час должны были начаться предместья Камра. Но Верховному цергарду Федерации Эйнеру Рег-ату следовал исчезнуть из этого мира ещё раньше – до первого блокпоста.

– Останови-ка здесь, – велел он агарду.

Участок было очень подходящим – сырым словно губка, полдня не пройдёт, как затянутся все следы…

– И мешок наш достань.

– Рад стараться! – Тапри хотел по-молодецки выполнить приказ, но забыл, куда тот мешок задевал, принялся шарить под сиденьями, весь эффект пропал.

– Да в снарядном ящике он, – напомнил цергард. – Ты же сам туда запихнул, чтобы под ногами не мешался!

– Виноват! – горестно пискнул адъютант и извлёк пропажу на свет божий.

А в мешке лежали очень, ОЧЕНЬ странные вещи! И потребовал цергард – СТРАННОГО!

– Переодеваемся! – сказал он, протягивая спутникам непонятные серые свёртки. – Скорее, пока никого на нас не вынесло!

В свёртках, понятно, оказалась одежда. Но какая! Бесформенные штаны, рубахи без ворота, кургузые стёганые кацавейки (для тепла!) и короткие – до колен – серые рясы! Плюс болотные сапоги с раструбами. Плюс заплечные котомки из брезента. Полное облачение монаха-паломника из ордена Святой Вдовицы – Праматери сущего! Что за нелепость? Зачем надо надевать… это?!

Тапри спросить не решился, лишь молча перебирал пальцами грубые завязки штанов, медлил в надежде: вдруг случится чудо и начальство передумает? А доктор Гвейран спросил, прямо и возмущённо:

– Ты что, тины нахлебался?! Зачем нам это барахло?

Агард от таких слов аж вскинулся: какое право имеет этот неблагонадёжный субъект разговаривать с господином цергардом в подобном тоне?! Пристрелил бы, честное слово! Но господин цергард возражать не стал, ответил спокойно:

– Маскировка… Бельё, между прочим, тоже снимайте. Монахи белья не носят.

– Оно хоть чистое? – осведомился Гвейран сердито, потому что было ему доподлинно известно: монахи одежду не стирают.

– Новое, – не без яду в голосе успокоил цергард. – Не беспокойтесь, не с трупов снятое. Специально шили.

И подал личный пример. Тапри последовал ему безропотно. Гвейран – кряхтя и чертыхаясь.

Когда же они переоделись – стало совсем плохо. Без элегантной чёрной формы, придававшей их облику внушительности, оба мутанта будто сбросили по шесть-семь лет жизни. Верховный цергард Федерации выглядел безнадёжно юным, почти как тогда, в первую их встречу. Адъютант Тапри казался мальчиком-сироткой. «С кем я связался?!» – подумал Стаднецкий с тоской. Потом вспомнил далёкую Землю, и нашёл ложку мёда в бочке дёгтя: «Спасибо, в этом мире монахи не бреют головы!» И всё-таки он продолжал злиться.

– Не понимаю, к чему этот карнавал? Неужели обязательно было измышлять столь экзотическую маскировку?

– Обязательно! – подтвердил Эйнер и отвернулся на секунду, чтобы никто не видел, что он хихикает, очень уж смешно смотрелась их компания в образе странствующих монахов. – Чудесная маскировка, лучшей в нашем случае не подберёшь!

И это была истинная правда. Потому что кроме искомого корабля космических пришельцев, располагался в квадранте 16-б ещё один достопримечательный объект. А именно – один из престольных храмов Вдовицы-Праматери. Скорее всего, он разрушен, может, и вовсе ушёл в топь, но для каждого монаха ордена место «само по себе является насквозь святым, так почему бы трём психам не совершить туда паломничество?». Так объяснил цергард Эйнер своим спутникам, а потом не удержался, рассмеялся в открытую:

– Надеюсь, кто-нибудь из вас разбирается в священном писании? Нет? Тогда будете изображать молчальников по обету.

Гвейран улыбнулся в ответ. Зря он сердился, план действительно был хорош. Во-первых, монахи-вдовняки (в просторечии) действительно отличались фанатизмом на грани душевной болезни, и занести их ради святой цели могло куда угодно, хоть к чёрту на рога. Во-вторых, документов они не признавали вовсе, в отличие от оружия, на которое у монахов других орденов был запрет. В-третьих, культ Вдовицы был полиэтническим, пользовался равным уважением в народе по обе стороны квандорско-арингорадской границы. И если власти Федерации религиозные проявления хоть и не запрещали официально, но, скажем так, не приветствовали, квандорская монархия наоборот, всячески поощряла их, считая веру оплотом государственности. А потому носители её, случись им оказаться в плену, могли рассчитывать на определённое снисхождение… В общем, впервые за последние месяцы Гвейран перестал ругаться на соплеменников за то, как неудачно они спрятали катер. Настроение улучшилось, предприятие перестало казаться стопроцентно безнадёжным, где-то там, в конце туннеля, забрезжил слабый лучик…

А Тапри слушал их разговор и удивлялся всё больше. Нет, не тому вовсе, что начальнику его приболело посередь войны непременно попасть в квадрант 16-б, уже не первый месяц захваченный противником. Мало ли, какие секреты там хранятся, не адъютантское это дело. Удивляло безмерно, почему господину цергарду, человеку выдающегося ума, не приходит в голову такая простая, на поверхности лежащая вещь?! К чему маскировка, к чему самая хитроумная из легенд, когда лицо его известно всем и каждому в этой стране, да и в Квандоре, наверняка, тоже! Его узнают сразу же, как только увидят – никакая ряса не поможет!

На этот раз он не стал молчать. Потому что священный долг адъютанта – всемерно заботиться о благополучии своего командира, даже в том случае, когда есть риск навлечь на свою голову гнев его.

Только цергард Эйнер гневаться не стал, спросил весело:

– Скажи. Ты слышал когда-нибудь, чтобы Верховный цергард Федерации разгуливал по городам и весям в монашеском рубище и бегал молиться через линию фронта? Нет? И никто не слышал. Это противоестественно, такого просто не бывает. Это во-первых. Во вторых, для здоровых людей мы, болотные, все на одно лицо. А свои… сам знаешь. Короче, не узнают меня ни наши, ни квандорцы – собственным глазам не смогут поверить. Тем более, в этом тряпье. Мы без формы сами на себя не похожи, будто другие люди. Правда же? – он обернулся к пришельцу, ища поддержки.

– Это точно! – от души подтвердил Гвейран. – Пожалуй, я и сам бы вас на улице не признал! Милостыньку бы подал, на бедность!

После этого они утопили машину. Отчаянными усилиями спихнули с дороги под насыпь, и потом долго и грустно глядели, как уходит в трясину новёхонький «кварг». Сначала медленно, будто нехотя увяз нос и передние колёса, потом дело пошло быстрее, наконец, раздался характерный чавкающий звук, навеявший Гвейрану страшные воспоминания, и машина исчезла из виду целиком.

– Эх, жалко! – вздохнул цергард Эйнер, бросая последний взгляд в распахнутое чёрное окно вечно голодной топи. – Хорошая техника была.

– Ага! – горестно кивнул адъютант. Он был готов прослезиться. Казалось ему, будто с гибелью «кварга» разорвалась последняя их связь с прежней, нормальной жизнью, одни лишь воспоминания остались от неё, будто и не было никогда Генерального штаба, головокружительной карьеры, и девушки по имени Вегда, с которой так и не успел помириться…

Впрочем, воспоминания эти имели вполне определённое материальное воплощение. Машину они утопили, а одежду свою – не смогли! Пожертвовали брезентовыми куртками и бельём, но брюки и кители пожалели, как ни уговаривал Гвейран, как ни убеждал, что хранить на дне монашеских мешков чёрную форму контрразведки – всё равно, что смертный приговор себе подписать. Свои обнаружат при обыске, квандорцы ли – результат будет один: пытки и расстрел за шпионаж. Избавиться надо, и немедленно, толковал церангарам землянин. Но те упёрлись, только и согласились, что знаки различия спороть. Слишком трепетным стало у людей военного поколения отношение ко всему, что имеет растительное либо животное происхождение. Это вам не дешёвую железку утопить!

– Она же шерстяная! Совсем новая! – втолковывал Тапри странному спутнику. В его круглых по-детски удивлённых глазах читался немой вопрос: каким идиотом надо быть, чтобы не понимать таких очевидных вещей?

– Отвертимся, в случае чего, – вторил ему старший, теоретически более мудрый товарищ. – Скажем, с убитых сняли. Нашли два трупа на дороге – не пропадать же добру…

– Этого не хватало! – возмутился Гвейран. – Ты вообще, соображаешь, что говоришь?! Сначала бесследно исчезает Верховный цергард Федерации вкупе со своим адъютантом. Потом несколько сомнительных субъектов, якобы, находят не дороге два трупа в новой шерстяной форме контрразведки… Да вас в убийстве самих себя обвинят!

– Ничего подобного. В ближайшие недели нас никто не хватится, я позаботился. К тому же, эта легенда для квандорцев, а не для своих. Своим, в случае чего, откроем правду. Уж в форме-то они меня должны узнать?

– Ладно. А если квандорцы обнаружат, что форма сидит на вас как влитая? Думаешь, ничего не заподозрят?

Но они и тут нашли выход из положения. Засунули оба комплекта ему в котомку, чтобы никому в голову не пришло заставить примерять.

И побрели, одинокие и бесприютные, сгибаясь под ударами встречного ветра, по опасной топкой дороге, в сторону прифронтового городка Камра, в прошлом – известного места паломничества монахов и мирян. Цергард Эйнер весьма тщательно обдумал их предстоящий маршрут…

Через час встретился первый блокпост, и Тапри получил возможность убедиться, что теория мудрого его начальника работает идеально. Никто его не узнал! Как на пустое место смотрели!

…Молодой, но черноволосый солдат в летнем заплатанном камуфляже окриком велел остановиться. Приблизился, с автоматом наизготовку.

– Кто такие есть? Куда следуете? Цель?

– В Камр идём, на богомолье по случаю рождества Праматери нашей Вдовицы, – елейным голосом, без запинки отвечал Верховный цергард Федерации. Глаза он смиренно опустил долу, потому что прыгали в них весёлые чёртики, никоим образом не подобающие монаху-праведнику.

– А, – с равнодушным пониманием кивнул постовой. – И вы туда же… Носит вас, дармоедов, и что дома не сидится… – он мечтательно шмыгнул носом, видно, самому-то домой хотелось до страсти. И полюбопытствовал, чисто из вредности: – Что вам всем в том Камре, маслом намазано? В другом месте молиться нельзя?

– К как же можно в другом, господин добрый, ежели именно в благословенном Камре вдовицыны мощи упокоены? Грех не знать, осердятся Создатели, – с укором возразил молодой монах, удрученный святотатственным невежеством собеседника.

– Да пошёл ты со своими Создателями! – отмахнулся солдат, явно воспитанный в духе нового времени. – А ну, покажьте, что в мешках!

Гвейран похолодел. «Конец – подумалось не без злорадства. – А ведь я предупреждал…»

Спасения пришло в образе пожилого старшины, человека старых имперских взглядов.

– Оставь, – велел он парню. – Божьи люди, грешно беспокоить… Проходите с миром, святые братья, молитесь за нас Вдовице…

Монах в ответ небрежно осенил будку блокпоста четверным знамением (вычертил указательным пальцем в воздухе косой крест), и трое паломников продолжили нелёгкий свой путь.

– … приказано было – всех проверять строго… – доносился вслед недовольный молодой голос. – Мало их тут шляется… может, шпионы…

– … один такой проверил… кишки по всей округе разлетелись… А помолятся – глядишь… – звуки за спиной стихли, и о том, на какие именно блага надеется старшина, узнать не довелось.

– Помолимся, помолимся как же! – принялся злиться цергард Эйнер, глава внешней разведки. – Живы останемся – я за него, мракобеса суеверного, так помолюсь – мало не покажется! Вот как прикажете с этими людьми работать?! Интересно, сколько здесь до нас настоящих шпионов прошло без досмотра?! Хорошо, я его личный номер разглядел. Вернёмся – такое ему устрою!..

– Не вздумай, – велел Гвейран. – Он нас спас.

– Неважно! Он воинский долг нарушил! Ради мнимого спасения собственной шкуры! Такие вещи нельзя спускать.

…Они ещё спорили какое-то время, развлечения ради, чего в поступке старого солдата больше: вреда для Отечества или пользы для человечества в целом? К единому мнению так и не пришли, тема постепенно иссякла, оставив, однако, невольного слушателя в состоянии полнейшего смятения ума и чувств. Собеседники как-то упустили из виду, что агард Тапри в их дела до сих пор не посвящён… Точнее, Гвейран этого не знал вовсе, а цергард Эйнер… да всё он, конечно, знал, помнил и учитывал, просто интересно ему было: как долго может человек бороться с собственным любопытством? Начнёт адъютант задавать вопросы, или нет?

Но тот продолжал молчать по-уставному. Будто не слышал ни слова из их разговора! Будто известие о возможной гибели человечества его совершенно не касалось! «Ничего себе – характер!» – восхищался цергард про себя. А бедный адъютант тем временем плёлся, бледный и несчастный, не разбирая дороги, и мучительно пытался понять, что происходит, кто именно сошёл с ума: он сам, спутники его оба сразу, или же весь мир?

Полчаса спустя, на подходе к городу, цергарду Эйнеру стало его жалко. Он остановился, и пришелец последовал его примеру. Но Тапри, погружённый в собственные мысли, этого не заметил, убрёл вперёд.

– Адъютант! Э-эй! – окликнул его цергард.

– Я! – испуганно подскочил тот. – Чего прикажете?!

Цергард смерил его проницательным взглядом и велел:

– Ответь. Ты ничего не хочешь у меня спросить?

– Так точно… нет… в смысле, да… – совсем стушевался агард.

– Спрашивай.

– Я… только…

– Ладно. Слушай. И не вздумай вообразить, будто мы с господином Гвейраном спятили.

– Никак нет! – он вроде бы даже испугался такого допущения.

И тогда цергард Эйнер выложил своему адъютанту всё как есть, без утайки. Рассказал о космических пришельцах, запертых в тюремной камере Генштаба, и транспорте их, похороненном в болотных хлябях за линей фонта. О несчастии, постигшем род человеческий, и о скором вымирании, ему грозящем. О клонировании хверсов и клонировании людей. О том, ради чего, ценою больших потерь, было организованно наступление в квадранте 16-б и о цергарде Азре, от которого надо скрываться. И, в конечном итоге, о высшей цели их безумного путешествия.

– Зачем ты ему всё это говоришь? – попытался вмешаться Гвейран. – Смотри, на нём лица нет! Добрались бы до катера – тогда бы уж, в спокойной обстановке…

Но цергард Федерации его прервал, ответил жёстко:

– Он имеет право знать, за что умрёт.

Пришелец безнадёжно махнул рукой, он думал, наверное, что слова о смерти добьют агарда окончательно. Но тот пропустил их мимо ушей – слишком невероятным казалось всё остальное, чтобы обращать внимание на явление столь обыденное и привычное.

Глупо конечно, но в первую секунду Тапри даже некоторое облегчение, что-то вроде радости почувствовал. Получалось, зря он тревожился из-за того случая с Вегдой, никаких последствий его легкомыслие иметь не могло… Никогда…

Осознание всего ужаса услышанного пришло чуть позже. Но в любом случае, агарду Тапри был легче это пережить чем недавно – цергарду Эйнеру. Не испытал он того безысходного отчаяния, ощущения обречённости и краха, что выпали на долю его начальника. Ведь рядом был цергард Эйнер, он знал, что надо делать, и если он считал, что человечество можно спасти, значит, так оно и есть. А уж какую придётся заплатить цену ему, Тапри, лично – не важно. Слишком велика цель, чтобы думать о собственной судьбе. Люди и за меньшее отдавали жизни, и за счастье почитали свою жертву…

Так рассуждал юный адъютант, меся литыми сапогами непролазную грязь камрской дороги, ковыля по морозным кочкам, через свежие, не затянувшиеся ещё воронки, и душу его охватывало светлое, очень похожее на счастье чувство сопричастности с чем-то поистине ВЕЛИКИМ. И то дело… нет, ДЕЯНИЕ, что предстояло им – пусть немыслимо трудное, пусть смертельно опасное – юношу не пугало, напротив, воодушевляло и окрыляло, пробуждало детские, слегка уже потускневшие мечты о подвигах и славе…

Словом, впал он в то возвышенно-блаженное состояние духа, что как нельзя лучше подходит монаху, готовому узреть воочию божественные святыни и преклониться пред ними. Бледные щёки покрыл лёгкий розовый румянец, прозрачные, чуть навыкате глаза одухотворённо сияли, взор их странно, отрешённо блуждал… Фанатик веры, да и только! Ни один патруль не придерётся!

– Что это у нас с ним? – забеспокоился цергард, и Тапри его даже не услышал.

– Похоже, ошалел от радости, – понизив голос, печально пояснил доктор Гвейран. Он догадывался, что происходит с агардом, ему доводилось видеть на лицах людей похожее выражение. Только люди те были не с Церанга, а с Земли. Триста добровольцев уходили сквозь новый, никем до них не испытанный дальний коридор к неведомым мирам, и знали, что на родину никому из них вернуться не суждено…

– Не понял! Чему тут радоваться?! – удивился Эйнер, он-то хорошо помнил собственные недавние чувства: мир рухнул, жизнь кончена… Он верил, что адъютант найдёт в себе силы и справится с ударом, но такой странной реакции предвидеть не мог.

– Ну… Разве мальчикам каждый день достаётся спасать человечество?

– А-а! Ну да! – цергард неуверенно улыбнулся. С этой точки зрения он проблему ещё не рассматривал… Может, и в самом деле, не всё так скверно, как кажется на первый взгляд?

Впереди, на фоне предзакатно-оранжевого неба показались, окутанные белёсой туманной дымкой, тёмно-сизые цилиндрические очертания строений, точнее, развалин их. Дорога на подходе к городу сделалась чуть ровнее, видно, о состоянии её кто-то пытался заботиться. Сама местность стала суше – по обочинам и под насыпью валялась разбитая техника, валялась уже давно, успела покрыться мохнатой бурой ржой, а в топь так и не ушла. «Теперь до осени, до больших дождей», – равнодушно подумалось Гвейрану.

– Между прочим, ты должен отучаться звать меня «господин цергард» – сказал Эйнер адъютанту, чтобы вернуть с небес на землю.

– А как же? – вяло удивился тот.

– «Брат Геп».

– Почему так? – вопреки собственным правилам, Тапри принялся задавать вопросы, видно разум его не покинул ещё небесные сферы.

– Потому что в подорожных так написано, – с лёгким раздражением пояснил цергард. – «Брат Геп», «брат Меран» А сам ты, между прочим «брат Пупа».

Хоть и не признавали монахи-вдовняки личных документов, а против порядков военного времени в светском Арингораде идти всё-таки не могли. И подорожные были вынуждены брать, и отмечаться на контрольных пунктах: цель перемещения, прибытие, отбытие…

– Пупа? Ой, я не хочу! Мне не нравится – Пупа! – агарду вдруг представилось, как много лет спустя, школьники прочтут в учебниках истории: «…и его адъютант Тапри под именем брата Пупы, свершили славный подвиг во имя…» – Дурацкое какое имя!

– Ну, извини! – сердито развёл руками Верховный цергард Федерации. – Тебя забыли спросить, какое тебе нравится! – на самом деле, собственный «Геп» ему тоже не нравился, но он же помалкивал, потому что это были настоящие имена вполне реальных монахов, ныне, увы, обретающихся в топи. И те люди, что выправляли фальшивыми подорожные, дело своё знали, и подбирали имена так, чтобы было возрастное соответствие и приблизительное внешнее сходство… Да и какая разница, в конце концов?! Только капризов нам здесь недоставало!

– Ой! Прошу прощения, господин кон… брат Гып! – Тапри немного опомнился.

– Геп! Ты каким местом слушал?!

– Виноват, брат Геп!

– Не «виноват», а «премного опечален», или, там, «сожалею». Ты же монах, а не солдат, не забывай.

– Слушаюсь!.. Тьфу! Не забуду, брат… Геп!

– Вот так-то лучше, – благосклонно кивнул цергард, и спросил Гвейрана. – А что, трудно жить под чужим именем?

– Поначалу, – уклончиво ответил тот, искренне сочувствуя бедняге-адъютанту, чьё новое имя одинаково глупо звучало на обоих языках.

– И ещё. Не забывайте, что теперь главный среди нас брат Меран, и мы должны вести себя соответственно. Меран, как старший, приказывает, Геп и Пупа подчиняются.

Определённо, что-то разладилось в мозгах Тапри от сильных переживаний, он никак не мог прийти в себя. Пробормотал задумчиво, ни кому конкретно не обращаясь:

– Как же мы станем ему подчиняться, если он пришелец из космоса? Так не должно быть, чтобы Верховный цергард подчинялся пришельцам! Это неправильно.

– Да тьфу! – потерял терпение упомянутый Верховный и решил с ошалевшим своим адъютантом пока не общаться вовсе. Пусть парень придёт в себя, надо дать ему время…

Решение оказалось правильным. Эйфория постепенно пошла на убыль, и к началу второго заката тот вновь стал прежним, вполне адекватным агардом Тапри… Или, если угодно, братом Пупой.

Тем более, что быть «главным» «брат Меран» отказался сам. Он решил так: пусть они с братом Пупой, как договаривались, прилюдно изображают молчальников по обету – меньше опасность сболтнуть лишнее. А все необходимые переговоры возьмёт на себя «брат Геп», как лицо наиболее подготовленное и осведомлённое в вопросах религии. Было это предложение весьма разумным, и господин цергард не стал возражать.

Двадцать с лишним лет войны это долгий срок. От города, по территории которого не раз и не два проходила линия фронта, почти ничего не осталось. Точнее, от поверхностной его части. Руины здесь никто не разбирал, постройки не восстанавливал – какой смысл, если неизбежно разбомбят вновь? Всё живое ушло под твердь. Как и новая столица, Камр был выстроен на скальном массиве, в топь канули лишь западные его окраины – бывшие фабричные кварталы. Вся остальная площадь решением специальной комиссии была признана пригодной для проживания, и разрешения на переселение горожанам перестали выдавать. Запертое будто в лагере или гетто, лишённое нормального жилья, население гнездилось по подвалам, бомбоубежищам и старым катакомбам в той их части, что ещё не была затоплена водой. У всякого, кто впервые приезжал в Камр из регионов более благополучных, невольно возникал вопрос: зачем вообще, чего ради продолжают жить на свете эти семьдесят тысяч человек (всё, что осталось от полумиллионного города)? Измученные беспросветностью, голодом, болезнями и страхом, почти утратившие цивилизованный облик люди влачили жалкое, полуживотное существование, весь смысл которого сводился к добыче пропитания и отчаянному, бездумному удовлетворению основных инстинктов. И хотя радиационное заражение местности было слабее, чем в том же Арингоре или Круме, «детей болот» и иных мутантов в Камре рождалось втрое больше среднего по стране. Большинство из них умирало, не прожив и года, те же, кому удавалось пережить тринадцатилетний рубеж, шли на близкий фронт «пушечным мясом». Государство не позволяло им взрослеть – зачем Федерации столько больных и неграмотных уродов? На фронте же они погибали очень скоро, но воевать шли охотно, некоторые даже годы себе прибавляли. А всё ради скудного солдатского пайка, казавшегося им воплощением изобилия и счастья: «хоть наесться от пуза напоследок, узнать, какая она бывает сытость»…

Страшное это было место – прифронтовой город Камр, особенно для тех, кто владел хоть каким-то имуществом. Здесь по ночам сновали серые тени: одичавшие и опустившиеся горожане готовы были идти на убийство за самую малость: кусок хверса, тряпку поновее, сапоги поцелее… Понятие морали и законности давно умерло, они даже не понимали, что это плохо, они по-детски радовались удаче, оплаченной чьей-то жизнью, и кровавыми своими трофеями искренне гордились…

Военных они не трогали из животного страха, только самые отчаянные решались стянуть что-нибудь поблизости от казарменных подвалов – часовые стреляли на поражение. Но одиноким монахам на снисхождение рассчитывать не приходилось.

– Вы бы, братия, того, – сделав нужные отметки в подорожных, посоветовал постовой, добродушный парень, судя по выговору, выходец из далёких и набожных областей запада Акаранга, – вы бы по городу малым числом не ходили ввечеру. Прибились бы к своим, благо вас теперь тут вдоволь скопилось. Потому как народ здесь вовсе дикой и злой, хуже тех бронзоггов, любой родную мать за огрызок порешит… – и совсем раздобрился. – Я так скажу: до свету ждите-ка тут, у поста. Вот она, воронка сухая, – он указал пальцем, – ночевать можно. А по нужде – во-он в те кусты пожалуйста, там мин нет.

– Вот спасибо тебе, чадо божье, за заботу, да пребудет с тобой милость Создателей! – откровенно и искренне обрадовался «брат Геп». Обстановку в городе он знал – и сам тут бывал не раз, и докладывали, так что прогулка среди ночных камрских развалин ему не улыбалась.

Но спутники его недоумевали – один молча, другой вслух – зачем у самого города ночевать в воронке под открытым небом? Не лучше ли поискать кров?

– Уж поверьте на слово – не лучше! – коротко ответил цергард Федерации, привычно устраиваясь на дне щебнистой ямы, выбитой взрывом шагах в тридцати от будки пропускного пункта. – Завтра сами увидите.

«Завтра» наступило удивительно скоро – будто и не спали вовсе. Задолго до первого рассвета заухало, загрохотало раскатисто, будто гружёные камнями телеги покатились по небу. Это с квандорской стороны ударили дальнобойные орудия. Адъютант Тапри вскочил взволнованный: «Воздух!!!» Ему, выросшему в глубоком тылу, были привычны лишь бомбёжки, не разобрал спросонья, что звук не тот.

– Успокойся, – посоветовал ему Гвейран, – Это не налёт, а обстрел. Бьют по третьей линии обороны, нас не накроет.

– Правда, давайте ещё поспим, – предложил цергард Эйнер, уютно, по-домашнему потягиваясь, – что мы, обстрелов не слыхали, что ли? Ночь совсем.

Но тут оказалось, что дрянная одежда успела насквозь отволгнуть, и холод стал пробираться под неё. А потом к трубному грохоту тяжёлых снарядов, пролетающих высоко над головой, и гулу дальних разрывов прибавился очень опасный посвист мелких калибров – тут уж не до сна. Тут уж лежи, вжавшись в колючую щебнистую твердь, и молись Создателям, даже если в них не веришь.

…Сколько времени прошло – не разберёшь. Вроде бы, начал выползать из-за своего горизонта Акаранг, а может, это был лишь отсвет дальнего зарева… Что-то ухнуло совсем рядом, особенно тяжело и громко. Взрыв, треск… Твердь содрогнулась так, что тело отозвалось болью, и в ушах тоже стало больно, а сверху на головы посыпалось кирпичное крошево…

– Есть! Прямое попадание! – прочитал Тапри по белым губам своего цергарда.

…Не спасла простоватого парня с запада Акаранга доброта его, не уберегли Создатели. Может, правду говорят учёные, и нет на свете никаких богов? – спросил себя юный агард, хотя знал прекрасно: под огнём о таких вещах задумываться не следует. Стал ждать кары, спокойно, без страха – лишь бы скорее кончилось оглушающее мучение; этот обстрел оказался куда хуже тех прежних, двадцатидневной давности. Но больше ничего рокового не случилось, и разрывы смолкли так же внезапно, как начались.

– Отстрелялись, жабоеды, – проворчал цергард, вытряхивая осколки щебня из волос. – Ну, пошлите, что ли, в город, братья мои. Пора поклониться святым мощам.

Самое смешное – не шутил он насчёт тех мощей! Разыскали они среди развалин, провалов и ям заветный храмовый подвал, и всю праздничную церемонию простояли в дальнем его углу, подпирая стену и изнывая со скуки. Помещение оказалось огромным – как ещё не обвалилось от взрывов? Ничего, кроме чужих серых спин, видно не было – только слышно. Наверное, монахи пели очень красиво – во всяком случае, просвещённым людям Арингорада полагалось духовным песнопением восхищаться, вне зависимости от их отношения к религии. Наверное, тягучие, вибрирующие звуки зимдры как-то по-особому влияли на тонкую психику поэтических натур. Очень может быть, что вся процедура поклонения божественной вдове, действительно была не лишена «мрачного очарования, просветляющего сердце и обезоруживающего разум», как писал великий классик арингорадской литературы Тубам Арк-ат…

Но честное слово, железные нервы надо иметь, чтобы выдерживать «этакую кошмарную тягомотину» пять часов кряду! «Вы как хотите, а мне обстрел больше понравился!» – улучив момент, прошептал цергард Эйнер, и адъютант Тапри готов был с ним, чёрт побери, согласиться! Он вообще не понимал, зачем они вообще ввязались в мероприятие столь занудное и бессмысленное, что даже пришелец из космоса, поначалу весьма воодушевленный возможностью познакомиться с новой для него, скрытной стороной церангарской жизни, очень скоро едва мог скрывать зевоту?

Оказалось, страдали они не даром. Настал момент (наконец то!), когда музыка, истошно взвыв последний раз, умолкла, и в блаженной тишине монахи один за другим стали подходить к алтарю. Без суеты и толкотни, повинуясь какому-то внутреннему распорядку, они тянулись долгой вереницей – сотни, а может, тысячи иссохших серых фигур. Храм шевелился как пчелиный улей, лучшего сравнения утомлённый Вацлав подобрать не мог…

– Дармоеды тыловые! – неслышно, сквозь зубы злился цергард Эйнер, – Это надо же, сколько развелось! Как клопов! Куда Кузар смотрит! На передовую всех, в топь брюхом! – он был совершено убит непривычным испытанием. Если бы знать заранее, какое мучение им предстоит – в жизни не связался бы, другого послал…

А монахи шли и шли, целовали овальный каменный сундучок с мощами («Потом удивляемся, откуда идёт язвенный понос!»), и большинство сразу же покидало храм. Но некоторые этим не ограничивались, подходили к высокому старому человеку, стоявшему слева от алтаря (наверное, именно он был здесь главным и руководил церемонией, издали было не разглядеть) и о чём-то с ним разговаривали, и принимали что-то из рук его.

Движение шло от центра к краям. Медленно, постепенно, в круговорот стали втягиваться задние ряды верующих, течение подхватило мнимых монахов, повлекло вперёд и вглубь, всё ближе к алтарю. Целование они изобразили очень правдоподобно, особенно представление удалось Гвейрану. Так страстно у него получилось чмокнуть воздух, что заслужил одобрительный кивок отца-поводыря. Так здесь называли главного, успел шепнуть на ухо спутникам Эйнер.

Сразу после этого цергард к поводырю приблизился.