Текст книги ""Фантастика 2023-159". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Ирина Шевченко

Соавторы: Юлия Федотова,Владимир Сазанов,Сергей Малицкий,Лена Обухова,Игорь Николаев,Владимир Лошаченко,Василий Головачёв
сообщить о нарушении

Текущая страница: 281 (всего у книги 357 страниц)

6

Пробуждение вышло очень приятным.

Он лежал на мягком и удобном, тепло укрытый. Голова немного покруживалась, и почему-то болели рёбра, зато в теле была непривычная лёгкость, казалось, будто на месте его удерживает только одеяло, откинь его – и взлетишь.

Незнакомая комната, – интересно, как он в ней очутился и зачем? – была уютно затемнена плотной шторой, в единственную щель пробивался яркий солнечный луч. Там, за окном, сиял божий день… ах ты пропасть! Сегодня же понедельник! Неужели он пропустил уроки? Ох, какой стыд, как будет неудобно перед профессором Инджерсоллом и особенно перед мисс Топселл – из-за его проблем ей постоянно приходится перекраивать расписание! Но прежде у него хотя бы были уважительные причины, а теперь просто бессовестно проспал!

Ошарашенный этой мыслью, он попытался вскочить – не тут-то было. Единственное, что ему удалось – это оторвать голову от подушки, и то она сразу упала обратно. Вдобавок, чьи-то сильные руки легли ему на плечи, удерживая мягко, но крепко.

– Ш-ш-ш! – раздался над головой мягкий голос доктора Саргасса. – Не так быстро, Веттели, вставать вам пока рановато.

Прохладная ладонь успокаивающе погладила по щеке и задержалась на шее, там, где пульсирует сонная артерия.

Сразу стало жутковато. В такхеметском полевом госпитале так ласково обращались лишь с теми, кому в самое ближайшее время предстояло помереть. Да и пульс на шее обычно проверяли у тех, в ком уже подозревали покойников. Неужели вчерашняя история ещё не кончилась?

– Почему? – шёпотом спросил он, громче что-то не вышло. – Почему рановато? Я вообще где?

– В изоляторе, где же ещё, – терпеливо пояснил Саргасс. – А вставать рановато, потому что вы ещё не вполне пришли в себя. Через часок-другой, я думаю, можно будет попробовать, но не сию минуту.

– А! – обрадовался Веттели: кандидату в покойники не станут обещать, что он поднимется на ноги через часок-другой. – А где Эмили? – последнее, что он помнил, это как ведьма отсылает её за Саргассом. Сколько прошло с тех пор? Целая ночь? Он почувствовал, что соскучился.

– Я, наконец, прогнал её спать! – объявил Саргасс с гордым видом полководца-победителя. – Она вторые сутки отказывалась от вас отойти, хотя в этом не было никакой нужды. Ваше состояние давно уже перестало внушать опасения.

Ах, как это мило с её стороны, какая она любящая и заботливая, подумал Веттели сентиментально… Что?!!

– Что?!! Вторые сутки?! Какой сегодня день? – сколько же он проспал? Что скажет начальство?

– Вторник. Да не паникуйте вы так! Вы официально освобождены от занятий на неделю.

То ли у него всё было на лице написано, то ли доктор Саргасс тоже принадлежал к числу лиц, искушённых в безмолвной речи.

– На неделю! – от сердца отлегло, перспектива бездельничать ещё пару дней приятно грела душу, но место для тревоги в ней всё-таки осталось. – Боюсь, как бы меня всё-таки не уволили. Слишком уж часто я пропускаю уроки.

– Не переживайте, не уволят, – авторитетно заверил Саргасс. – Все очень рады, что вы остались в живых. Профессор Инджерсолл сам обещал к вам попозже зайти.

– Да, – кивнул Веттели, поудобнее устраиваясь на подушке – теперь он успокоился окончательно. – Я тоже рад. В какой-то момент мне казалось, что я обязательно умру, – доверительно признался он. – Просто чудо, что обошлось.

И тут доктор Саргасс смерил его долгим, странным взглядом. И ещё более странные слова произнёс, усевшись рядом на край кровати и как бы невзначай взяв за запястье.

– А знаете, Веттели, на самом деле не обошлось. Вы действительно умерли в воскресенье, в восемь тридцать пять пополудни.

– Я… что?! Умер? То есть, СОВСЕМ? – смысл услышанного дошёл до сознания не сразу, а когда дошёл, захотелось ещё раз умереть. – Значит, я уже того… труп? Бессмысленная нежить? – в глазах, стыд какой, стало горячо и мокро, сто лет такого не бывало. Только бы Саргасс не заметил! Неужели безмозглые и хищные чудовища тоже способны плакать? Стоило тогда помирать!

– Добрые боги, разумеется, не совсем! – поспешил опровергнуть доктор почти сердито. – Какая там нежить? Вас не было в этом мире три минуты двадцать пять секунд, кратковременная остановка сердца. К счастью, у вас очень живучий организм – даже удивительно при тех проклятиях, что на вас лежали, и при том состоянии, до которого они успели вас довести. Вопреки нашим опасениям, вас довольно легко удалось реанимировать, и уже к утру опасность, хвала добрым богам, миновала окончательно. Так что в своей принадлежности к числу живых можете не сомневаться.

– Спасибо! – выдохнул Веттели с чувством, непонятно кому адресуя свою горячую благодарность: своим спасителям, добрым богам или собственному живучему организму. Потом вспомнил о главном, и не столько спросил, сколько с удовлетворением констатировал казавшийся очевидным факт: – Значит, я стал нормальным человеком, и убийства, наконец, прекратились. Надеюсь, моё проклятие согласятся приравнять к одержимости и меня за них не повесят. Было бы обидно, правда?

– Правда, – серьёзно кивнул собеседник. – Это было бы действительно обидно. Но вас не повесят, даже не сомневайтесь. Потому что к убийствам вы не имеете никого отношения, теперь это доказано.

– Каким образом? – всё-таки он ещё плоховато соображал: доказательство могло быть только одно.

– Преступления не прекратились.

– Что?! Не может быть! – за долгий и многотрудный выходной день он так привык считать себя кровожадным чудовищем, что расстаться с этим убеждением оказалось нелегко.

Саргасс пожал худыми плечами, рассудительно возразил:

– Почему же не может? Да, вы были прокляты и медленно превращались в опасную нежить. Но до завершения процесса оставалось ещё достаточно времени, и ваша личность, кстати, не менее стойкая, чем ваш организм, почти не пострадала. Вы до последнего сохраняли контроль над собой и никаких злодейств не совершали. Это делал и продолжает делать кто-то другой.

– Кто? – быстро спросил Веттели. – В смысле, кто убит на этот раз? – он замер в ожидании ответа, мгновение показалось вечностью.

– Никто не убит. На этот раз злодей немного промахнулся. Всё утро за воспитанниками строго следили, к тому же мисс Брэннстоун устроила так, что на территории школы стали временно недоступны любые чары, в том числе отвод глаз. Поэтому убийца не смог подобраться достаточно близко к жертве. Удар был нанесён из окна второго этажа центрального крыла, когда мальчиков вывели во двор на утреннюю гимнастику. Серьёзно пострадал один из пятикурсников, нож пробил ему щёку. Пришлось везти на операцию в Эльчестер, жить, к счастью, будет.

– Из окна центрального крыла без применения чар попал ножом в щёку? Ничего себе – промахнулся! – восхитился такой меткости Веттели. Сам бы он, пожалуй, так смог, если бы очень постарался, а кто ещё?… Трое-четверо знакомых по Махаджанапади, ещё несколько по Такхемету. Но чтобы кто-то из штатских? Без специальной подготовки? Маловероятно!

– Подождите! А что это за утренняя гимнастика во дворе? – запоздало удивился он.

Доктор Саргасс саркастически усмехнулся, ответил вопросом на вопрос:

– Даже интересно, чем вы занимались на последнем педагогическом совещании, милый мой?

Веттели напряг память. Кое-что в ней таки всплыло.

– Сначала я слушал, как все ругаются по поводу краснухи: отменять уроки или нет?

– Так. А потом? – доктор напустил на себя суровый вид экзаменатора, допрашивающего нерадивого ученика.

Потом? Потом ему сделалось скучно до зевоты, и тут в рабочей папке предусмотрительной Эмили, среди разных полезных бумаг обнаружился карманный томик стихов Огастеса Гаффина, впервые вышедший в свет и робко презентованный ей накануне самим автором. Современная романтическая поэзия приятно скрасила их суровый педагогический быт. И пусть в некоторых местах им было очень трудно удерживаться от смеха, зато другие стихи были просто восхитительны; талант гринторпского поэта нельзя было не признать.

В общем, они очень мило провели время, но остаток совещания пропустили мимо ушей.

– Потом мы с Эмили немного отвлеклись.

– Неужели целовались, сидя в заднем ряду? – шутливо возмутился Саргасс, и Веттели подумал, что на самом деле доктор – очень приятный в общении человек, совсем не такой суровый, как кажется на первый взгляд.

– К моему большому сожалению, до этого не дошло. Зато мы читали стихи Огастеса Гаффина, – ответил он в тон.

– А-а! Вон оно что! – неожиданно обрадовался Саргасс. – Теперь мне понятно, почему вы то и дело хихикали. А я всё гадал: чего такого весёлого вы нашли в обсуждении педагогических вопросов?

– Разве мы хихикали? – очень удивился Веттели. – Мы так старались сдерживаться!

– Может быть, вы и старались, но получалось у вас плоховато. Мисс Топселл три раза смотрела на вас строго.

– Правда? А мы не заметили, ах как неловко! – Веттели совсем смутился, он и в самом деле почувствовал себя проштрафившимся учеником. Бедная, бедная мисс Топселл, наверное, она должна его ненавидеть! – Но что же с гимнастикой? – он, наконец, вспомнил, с чего начался разговор об их дурном поведении.

Доктор пренебрежительно махнул рукой.

– А! Это до нас дошли модные континентальные веяния! Якобы, физические упражнения на свежем воздухе в утренние часы способствуют укреплению организма подрастающего поколения. Лично я, как врач, убеждён: подрастающему поколению было бы куда полезнее посвятить лишние полчаса сну, а не ритмичному дрыганью конечностями на морозе… – «Золотой человек! Цены ему нет!» – умилился Веттели, – …но ваш, с позволения сказать, однополчанин Токслей успел заразить этой идеей большую часть коллег и господина директора в том числе… – «Вот! Из лейтенанта получился настоящий учитель – следит за континентальными веяниями, развивает педагогические идеи! А я, грешный, никуда не гожусь. Одна мне дорога – в гидравлики…» – Так что с понедельника у нас новое развлечение, хорошо хоть девочек пожалели. А Токслей, к слову, даже не удосужился присутствовать на «премьере» своего детища – бросил его на классных наставников, а сам укатил решать какие-то дела с наследством.

– У него дядюшка умер, – пояснил Веттели со знанием дела, и вдруг почувствовал, что тоже умрёт, если немедленно чего-нибудь не съест, – а я что-то проголодался.

– Ещё бы вы не проголодались, за двое-то суток, – усмехнулся Саргасс. – Сейчас я вам чего-нибудь раздобуду, а вы лежите смирно. Если у вас возникнут ещё какие-то потребности, не трудитесь вставать. Средство для их удовлетворения вы найдёте под кроватью, – вот как он деликатно выразился!

Доктор ушёл, а Веттели поспешил свесить одеяло до пола таким образом, чтобы казалось, будто оно само невзначай сползло. Вдруг войдёт кто-то посторонний? Не хотелось, чтобы он увидел лишнее.

Как в воду глядел! Стоило Веттели остаться одному, как с потолка ему на живот рухнула одна знакомая фея. Не то чтобы она считалась посторонней, но кое-что не следовало видеть и ей.

– О! – воскликнула она, поднимаясь с четверенек и отряхиваясь по-собачьи, кажется, приземление вышло не совсем удачным. – Ты перестал быть чудовищем? А что, тебе к лицу! Не сочти меня ксенофобом, но у всякого добропорядочного существа должна быть одна благонадёжная натура, а не десяток сомнительных.

– Десяток? – не на шутку перепугался Веттели. – Во мне ещё что-то лишнее осталось?

Наверное, он слишком громко завопил, потому что фея от неожиданности подскочила на несколько футов и снова упала на четвереньки. Зная характер собеседницы, он ждал, что его строго отчитают, но Гвиневра заговорила вполне миролюбиво.

– Ах, да не паникуй ты так, милый, тебе вредно волноваться. Ничего постороннего в тебе нет, только одна-единственная личность, данная от рождения.

– Слава добрым богам! – Веттели в изнеможении откинулся на подушку, неожиданный всплеск эмоций его порядком утомил. Зато какое же это удовольствие – чувствовать себя простым, нормальным человеком…

– Что?! «Простым нормальным человеком»? После того, как провёл за гранью жизни дольше трёх минут? Не смеши меня, пожалуйста! Один мой знакомый паренёк из Кармартена в ранней юности пробыл там от силы минуты две, после чего вошёл в историю под именем Мерлин… Ну-ну, не расстраивайся, я знаю, что магическая карьера тебя не прельщает, ты выбрал стезю гидравлика. Что ж, твоё право, всяк сходит с ума по-своему. Одного не понимаю: откуда в таком утончённом и интеллектуальном юноше, как ты, могла взяться эта нездоровая страсть к насосам, компрессорам и прессам? Должно быть, сказывается пагубное влияние проклятий, другого объяснения я не нахожу.

Веттели недоумённо моргнул, стараясь понять хоть что-то из её бурного монолога.

– Подожди, пожалуйста! Какая страсть? Какие насосы? Причём они тут вообще?

– Как – «при чём насосы»? – Гвиневра старательно изобразила возмущение. – А чем, по-твоему, занимаются гидравлики? Выращиванием оранжерейных роз?

– Ты знаешь, даже не задумывался над этим вопросом, – ответил Веттели честно. – Я слишком от него далёк.

– А-а! Так ты подумай, подумай на досуге, чему собираешься посвятить свою жизнь! Насосам, компрессорам, прессам и этим… как его? Демпферам, вот! – последнее слово в её устах звучало как ругательство. – Одна ему, видите ли, дорога – в гидравлики! Ничего лучше придумать не мог!

Вот оно что! Он опять слишком громко подумал, а она подхватила мысль, не уловив иронии, и распереживалась!

– О, великолепнейшая из фей Гринторпского парка! – провозгласил Веттели высокопарно. – Будет ли твоя душа довольна, если я прямо сейчас, не сходя с этого места, поклянусь любой клятвой, по твоему выбору, что никогда не имел серьёзных намерений заниматься гидравликой?

– Неужели? – фея не верила, смотрела подозрительно. – Тогда зачем было о ней думать так часто?

– Слово красивое, – брякнул он первое, что пришло в голову.

Фея глубоко задумалась.

– Да! – признала она наконец. – Гидра-а-авлика! Звучит куда мелодичнее, чем Гвиневра. Как думаешь, не пора ли мне поменять имя? – кажется, она не на шутку загорелась этой дикой идеей.

– Жизнь твоя, имя твоё, и решение, конечно, за тобой. Но так и знай: если ты поменяешь имя на Гидравлику, я из принципа стану звать тебя Насосой или Демпферой, – ответил он сурово.

– То есть, имя «Гидравлика» ты почему-то не одобряешь, – фея решила расставить все точки над «и».

– Категорически. Это вообще не имя.

– А «Гвиневра» тебе нравится?

– О! Это великолепное имя, звучное и царственное, уходящее корнями в историю, – заверил Веттели, хотя на самом деле и оно ему не слишком нравилось, казалось немного грубоватым. Возможно, наследникам старшей крови полагалось иметь более изысканный вкус, но он, что греха таить, предпочитал помпезным старинным Линеттам, Лионессам и Моргаузам традиционных, непритязательных Молли, Дженни, Эмм и Алис. Ну, и Эмили, конечно, Эмили вообще вне конкуренции.

– Ладно, убедил, – неохотно согласилась фея. – Оказывается, ты ретроград… Так-так, а чем это пахнет? Кажется, яичница с беконом? Очень кстати, ведь я голодна, как лев с единорогом вместе взятые, поэтому никакое другое блюдо не могло бы мне помочь. А так – лев получит бекон, единорогу достанутся яйца, вот оба и насытятся. Логично?

– Вполне, – согласился Веттели, и великодушно не стал уточнять, что вообще-то приближающееся блюдо изначально предназначалось лично ему, а не единорогам, львам и прочим геральдическим животным. Конечно, человек несведущий никакого великодушия в его поступке не усмотрел бы. «Подумаешь, – сказал бы он, – сколько там съест малютка-фея? Клюнет, как воробышек…» Да, спору нет, умела Гвиневра и крошками обходиться, если заставляла жизнь. Но поселившись в школе, фея пришла к выводу, что мелочиться больше нет нужды. Выбирала на блюде самый лакомый кусок, прикасалась ладошкой, и тот послушно уменьшался до размеров, пропорциональных едоку. А поскольку аппетит у эфирного создания был отменным, ей ничего не стоило в один присест прикончить, к примеру, четверть пирога, целую вазочку печенья или солидных размеров бифштекс. Мисс Фессенден, которая, в отличие от Веттели, не была склонна особенно деликатничать с бесцеремонной гостьей, однажды полюбопытствовала, зачем она так поступает, зачем надо уменьшать галету в десять раз, вместо того, чтобы отломить подходящий кусочек? Спросила, и узнала, что структура продукта существенно влияет на восприятие его вкуса, поэтому в уменьшенном варианте пища гораздо нежнее и аппетитнее, чем в изначальном. Эмили сочла объяснение разумным: в самом деле, кому понравится вместо сочного и жирного куска ростбифа грызть сухое и грубое мясное волокно в палец толщиной или царапать рот гигантской хлебной крошкой? С тех пор Гвиневре, случись ей явиться к столу, причитались вполне человеческие порции. Так что за свою яичницу Веттели опасался не без основания и утешался лишь тем, что у жареных яиц и бекона структуры, кажется, нет.

…Если явление лесной феи в стенах медицинского изолятора и произвело на доктора Саргасса какое-то впечатление, то виду он не подал. Веттели сначала даже решил, что тот её просто не увидел, и всерьёз обеспокоился, не сочтут ли его сумасшедшим: лежит, разговаривает сам с собой…

– Доброе утро, любезная леди, с кем имею честь? – осведомился доктор, являя собой образец невозмутимости и спокойствия.

Чего нельзя сказать о прислуге, вошедшей следом с подносом. Только огромный профессиональный опыт позволил ей не вывалить свою ношу на пол, а аккуратно водрузить на стол и только потом умчаться с визгом.

– Какая нервная особа! – осуждающе покачала головой Гвиневра. – Я бы не стала давать ей хорошие рекомендации… Так о чём бишь, мы? – и она принялась церемонно раскланиваться с Саргассом, а Веттели тем временем, под шумок расправился с половиной яичницы. Он бы и ещё успел съесть, но тут вошла Эмили, немного заспанная, немного взъерошенная и с рыжим пером в волосах.

Не надо было обладать искусством чтения мыслей, чтобы понять: в тот момент ей больше всего на свете хотелось броситься на шею любимому и слёзно, по-бабьи, причитать «ах ты мой родненький». Но мисс Фессенден была девушкой сдержанной, эмансипированной и вообще, настоящей леди. Поэтому она ограничилась восклицанием:

– Ах! Бекон! Мистер Саргасс, вы думаете, ему уже можно?

– А почему бы и нет? – пожал плечами доктор. – На несварение желудка он, вроде бы, не жаловался.

– Да, но ведь он чуть не умер! Мене кажется, лучше было бы обойтись более лёгкой пищей, хотя бы овсянкой.

– Тогда бы он точно умер, – заметила Гвиневра скептически, овсянку она терпеть не могла.

– Кхе-кхе! – сказал Веттели, ему наскучило, что о нём говорят в третьем лице, всё-таки он ещё не помер.

Тут Эмили всё-таки не выдержала: присела у кровати, уткнулась лбом в его колени и всхлипнула почти сердито:

– Берти, милый, ты бы знал, как ты меня напугал! Я думала, рехнусь за эти три минуты! Ещё никогда в жизни… – тут она снова всхлипнула и не стала продолжать.

Веттели пристыжено отодвинул тарелку с крамольным беконом – и только её и видели! К трапезе приступили лев и единорог.

…Скоро выяснилось, что у милейшего доктора Саргасса и мисс Фессенден принципиально разные взгляды на медицину, по крайней мере, в той её части, что касается непосредственно лорда Анстетта. Вставать?! Через часок-другой?! С ума сошли? Три дня минимум! Ладно, пусть не в изоляторе, пусть в своей комнате, но тогда она будет ночевать у него, и пусть все думают и говорят, что хотят, ей плевать!

Вот что было на это ответить? «Ладно, останусь в изоляторе»? Это будет выглядеть так, будто он избегает её общества, не хочет к себе пускать. «Конечно, приходи ко мне на ночь, я только этого и жду»? Получится, что он совершенно не дорожит репутацией любимой девушки, готов пожертвовать её добрым именем ради собственной прихоти. Уж и не рад был, что затеял этот разговор, лежал бы себе смирно, где положили – было бы гораздо легче жить.

– На твоё усмотрение! – он поднял руки, будто собрался сдаваться в плен. – Как ты сочтёшь нужным, так мы и поступим.

В итоге сошлись на ещё одной ночи в изоляторе с последующим самостоятельным переселением. Всё-таки великая вещь – дипломатия.

Гвиневра слушала-слушала их переговоры, а потом заявило прямо:

– Если бы вы уже поженились, у вас было бы гораздо меньше проблем.

– Как же мы можем пожениться, если нам запрещено покидать Гринторп? – резонно возразила мисс Фессенден. – А благословение родителей? А бабушка? Думаешь, она мне простит, если узнает, что я вышла замуж, не выслушав всех её напутствий, причитающихся по такому торжественному поводу?

– Ах, добрые боги, нашла проблему! Ну, выпиши их сюда, своих родных. Пусть приезжают в Гринторп с подарками и друида пусть захватят с собой, все местные – зануды, годятся только для похорон.

– Да не могу я выходить замуж в Гринторпе! Все женщины нашего рода вступают в брак в родном поместье, это наше непременное условие: или в Ицене, или нигде! Есть в жизни события, требующие соблюдения всех ритуалов и традиций, иначе не интересно.

Гвиневра хитро прищурилась:

– А если у твоего будущего супруга имеются свои традиции и взгляды на то, где именно следует вступать в брак? Как ты станешь выходить из положения?

– Никак. Нет у него традиций и взглядов, я уже спрашивала.

Спрашивала? Когда? От удивления Веттели чуть было не влез в дамскую беседу, хотя точно знал, что делать этого не надо. Откуда знал? От своего командира.

Капитан Стаут был очень сдержанным, даже замкнутым человеком, но однажды, перед самой передислокацией в Такхемет, без всякого внешнего повода перебрал арака, собрал вокруг себя самых юных офицеров (Токслей, к примеру, в их число не вошёл), и сказал им задушевно:

– Вот что, мальчики. Думаю недолго нам осталось служить вместе, полк наверняка ждёт переформирование. Поэтому напоследок, на случай, если кто-то из вас вдруг останется жив, – тут он нехорошо, жутковато рассмеялся, – хочу дать вам житейский совет. Никогда, слышите, никогда не вмешивайтесь в дамские разговоры. Это сохранит вам немало нервов. Обещайте мне это. Ну? Не слышу! Исполнять приказ!

– Обещаем, сэр! – хором выпалили они, как было велено. И разошлись в полнейшем недоумении, огорчённые и подавленные этой странной сценой. Тогда они вообразили, что у бедного капитана Стаута есть какая-то мрачная тайна, связанная с дамами и их разговорами, роковым образом повлиявшая на всю его судьбу. Двое особенно впечатлительных, а может, особо любопытных лейтенантов даже предприняли небольшое расследование, но так ничего и не выяснили…

Скоро полк переформировали, за два года в Такхемете капитан Стаут успел стать подполковником, под Кафьот он не попал и до сих пор оставался на службе. Из молодых офицеров уцелело всего несколько человек, причём полноценно живым мог считаться только Веттели, остальных ждала незавидная участь бессмысленных чудовищ…

По прошествии времени Веттели стал относиться к случившемуся как к курьёзу. Но о том нелепом обещании всё же не забывал – капитан Стаут умный человек, дурного не посоветовал бы.

А он его советом едва не пренебрёг, так был удивлён! Но потом напряг память и вспомнил: действительно, однажды, как бы между прочим, Эмили завела речь о семейных обычаях, и он ответил ей, что похвастаться таковыми не может, поскольку настоящей семьи никогда не имел. Кто бы мог представить, что тема эта имела прямое отношение к их будущей свадьбе?

Причём сама свадьба, кажется, тоже была вопросом давно решённым. Он даже засомневался: может, ему уже и официальное предложение своей избраннице делать не обязательно, раз всё и так ясно? Но подумал и решил: нет, всё-таки без этого не обойтись. Как ни крути, а трогательное предложение руки и сердца является едва ли не самой главной из брачных традиций, столь ценимых в роду Фессенденов. И не надо, пожалуй, с этим делом затягивать: по выходным в Эльчестере бывает художественный аукцион, наверняка удастся подобрать приличествующий случаю подарок и пару подходящих помолвочных колец…

– О! Да тут уже целая компания! И беконом пахнет!

Агата появилась на пороге, как всегда бодрая и жизнерадостная. В руках она держала что-то объёмистое, некий крупный, но нетяжёлый предмет, заботливо укрытый от посторонних глаз веселеньким шёлковым платком в розовый цветочек. Следом вошёл доктор Саргасс. И судя по его решительному виду, намерение он имел одно: компанию разогнать.

– Неплохо выглядишь, мальчик! Совсем другое лицо, даже узнать нельзя… Я имею в виду, если смотреть с той стороны, – уточнила ведьма к большому его облегчению. Как ни приятно было избавиться от проклятий, а всё-таки сделаться совершенно неузнаваемым ему бы не очень хотелось.

– Мисс Брэннстоун, мистер Саргасс, Эмили, я так вам благодарен за всё, что вы для меня сделали! Избавили от этой дряни, спасли мне жизнь, – все трое собрались вместе, и он поспешил воспользоваться случаем, чтобы сказать, что было должно. – Я…

Договорить ему не дали.

– Между прочим, могли бы сделать это и пораньше! – бесцеремонно перебила фея. – К чему было тянуть? Можно подумать, не видели, что с ним творится! То есть, лекари-то, конечно, не видели, куда им. Они только и способны, что измерять недужному температуру и удивляться: чего это он холодеет с каждым днём? Но чтобы лучшая ведьма Королевства с первого взгляда не распознала проклятого – такого быть не может. Ни за что не поверю! Сознавайся, Агата, ты надеялась его уморить?

Мисс Брэннстоун добродушно рассмеялась в ответ.

– Ох, и ядовитое ты существо, фея, именующая себя Гвиневрой! Ну разумеется, я видела, что бедный мальчик, мягко говоря, не в порядке, вот только помочь, к моему великому сожалению ничем не могла. Законы магии выдуманы не мной, а они гласят однозначно: ведьма не должна оказывать человеку помощь прежде, чем её об этом попросят. Иначе колдовство просто не подействует, так уж устроили наш мир добрые боги.

Гвиневра скептически покрутила головой.

– Что-то я всё больше сомневаюсь в их доброте! Ладно, не могла помочь, так хоть намекнула бы, что ли! Дескать, женщина, у твоего парня не всё ладно по магической части…

– Это уже было бы расценено как помощь, крошка.

– «Между прочим», – сердито вступила в спор Эмили, удачно копируя тон и манеры Гвиневры. – сама-то ты почему молчала? Тоже ничего не видела? Вроде нас, лекарей?

– Я?! – фея картинно вытаращила глазищи, ставшие чуть ли не в пол-лица – ужасное зрелище! – Я молчала! Да я ему сколько раз говорила: ты опасный, ты чудовище, у тебя целая прорва сущностей в одном-единственном теле! А проклятый он, или от природы такой – откуда мне было знать? Я же не учёная ведьма, а бедная маленькая фея, невинная и наивная, как дитя!.. Да, а что ты там прячешь под платком? – перебила он сама себя, – Не томи, мне же интересно! Я уже вся извелась!

– А! – спохватилась ведьма. – Это же «кровь чёрных песков»! Принесла показать Берти его проклятие.

– Правда?! – оживился тот. – Такое крупное? Показывайте скорее! – ему тоже стало интересно.

– Может, не надо? – засомневалась Эмили. – Ему тогда от простого малахта сделалось дурно. А эта гадость… бр-р, – она брезгливо передернула плечами. – Нет, Агата, его ещё рано волновать. Отложим до завтра.

– В самый раз меня волновать! – опроверг Веттели твёрдо. – До завтра я изведусь хуже Гвиневры! Не смогу уснуть всю ночь, – конечно, он бессовестно преувеличивал, но взглянуть со стороны на то, что едва не свело его в могилу, в самом деле, очень хотелось.

– И правда, что у вас там? – поддержал Саргасс, при всей своей невозмутимости, и он оказался не чужд простого человеческого любопытства.

– Ну, смотрите! – Агата жестом балаганного фокусника сдёрнула платок…

Это действительно была редкая гадость.

Сначала она показалась Веттели дегтярно-чёрной, вязкой, медленно кипящей жижей, наполовину заполнившей толстостенную полуторагаллонную бутыль. Но пригляделся и увидел: нет, не жидкость! Скорее, скопление маленьких чёрных червячков, суетливо копошащихся в одной плотной куче, пожирающих друг друга, перетекающих друг в друга, сливающихся в одно целое и распадающихся вновь.

Они были отвратительны. На них неприятно было смотреть, ещё хуже – сознавать, что вся эта пакость ещё недавно гнездилась у тебя внутри. Но падать от этого зрелища в обморок, как накануне от призрачной пиявки? Да с какой стати? Он видел трупы друзей и врагов, раздутые на жаре до неимоверных размеров, и чувствовал их запах. Видел, как в открытых ранах разводятся белые черви, выедают мёртвую плоть. Видел, как поднимаются из могил давно истлевшие мертвецы, скелеты, обтянутые ссохшейся кожей… Он столько падали, гнили и нежити перевидал на своём веку, что простая бутыль с материализованными чарами ну никак не могла его взволновать – зря Эмили переживала. Оставалось только удивляться, отчего накануне он так болезненно реагировал на заточённый в банке «малахт», тоже не слишком приятный, но чем-то даже забавный с виду. Похоже, излишне эмоциональным и чувствительным его делали именно проклятия. Избавился от них – и сразу обрёл былую твёрдость духа.

– Интересная штука! – заключил он с удивившим Эмили хладнокровием. – А что будет, если открыть?

Вопрос был чисто познавательным, но ведьма поспешно отобрала бутыль, будто опасаясь за её сохранность.

– Давай обойдёмся без экспериментов, милый. Думаю, эти прекрасные творения магрибской магии будут совсем не прочь вернуться к старому хозяину, а заодно обзавестись сотней-другой новых. Пойду-ка я их изничтожу, от греха! Мало ли вас таких, болезненно любознательных…

Ведьма ушла вместе со своей опасной ношей, за ней потянулись остальные, и Веттели остался наедине с собой – первый раз в своей новой жизни. Лежал в полутёмной комнатке, глядел в потолок и мучил себя воспоминаниями о жизни прошлой, постепенно осознавая всю её несуразность.

Получалось, что с того момента, как капитан Ветели, пошатываясь, покинул борт парохода «Королева Матильда» и растворился в вечном баргейтском тумане, он – лучший разведчик 27 Королевского полка, все огни и воды прошедший, – будто разума лишился, превратился в безвольного и неприкаянного идиота-сироту. Вёл себя – глупее не придумаешь!

За примерами далеко ходить не нужно. Зачем вообще было оставаться в этом грешном Баргейте, успевшем за несколько месяцев стать ненавистным до дрожи? Ещё в Такхемете на его имя пришел чуть не десяток писем с приглашениями: старые друзья отца и родители погибших друзей желали принять его в своём доме. Он не воспользовался ни одним, и не в гордости дело – просто забыл. Аккуратно перевязал ленточкой, сложил в мешок – они и теперь там лежат.

Ладно. Допустим, не захотел бы он ими воспользоваться осознанно – могло и такое быть, прежний, настоящий капитан Веттели привык решать свои проблемы самостоятельно. Почему он сразу не стал хлопотать о поступлении в университет? Сроки позволяли, экзаменационные баллы позволяли, что же касается платы за обучение… Да, отец был полностью разорён, никакого наследства сыну не оставил. Но ведь у всех без исключения людей родителей всегда двое! И кроме родни по отцовской линии есть родня по линии материнской. Года не прошло после смерти отца – лейтенант Веттели получил новое траурное известие, тоже не особенно его огорчившее: в Блэккерли, графство Кершир, скончался сэр Мортимер Айронсайд, эсквайр… Он почти не знал этого человека, но был его единственным наследником.