Текст книги ""Фантастика 2023-159". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Ирина Шевченко

Соавторы: Юлия Федотова,Владимир Сазанов,Сергей Малицкий,Лена Обухова,Игорь Николаев,Владимир Лошаченко,Василий Головачёв
сообщить о нарушении

Текущая страница: 240 (всего у книги 357 страниц)

– Верно, оно здесь американское! – у Тита Ардалионовича разгорелись глаза. Нет, агент Удальцев вовсе не отличался кровожадностью, и доведись ему присутствовать при настоящем допросе с пристрастием, скорее всего, упал бы в обморок в самом его начале. Просто его всегда влекли технические новинки. – Я читал, американцы большие искусники по этой части! Придумали использовать для пыток силу электричества. Сажают человека в лохань с водой, опускают туда медный провод, по нему от динамо-машины идёт ток, и причиняет несчастному такие невыносимые страдания, что многие лишаются рассудка…

– Господа! – тихо, пряча глаза, взмолился Мыльнянов. – Умоляю, не надо пыток. Я вам всё скажу, что знаю.

– Предатель! – плюнул гордый Паврин, он был из числа тех людей, что никакими пытками не запугать; если бы не непримиримые идейные разногласия, нигилисты приобрели бы в его лице настоящего товарища.

Что же касается Мыльнянова… Пусть его судит тот, кто сам хоть раз подвергался допросу в Особой канцелярии, а мы – не станем. Тем более, что пользы следствию от него поначалу вышло немного: имени архата он не знал и в лицо никогда не видел, его неизменно скрывала «магическая маска» – особое заклинание, делающее черты размытыми, как на акварельном портрете, упавшем в воду.

– Как так? – возмутился Листунов. – Вы же были его приближёнными! Неужто он и вам не доверял?

– Не доверял, – беспомощно развёл руками Георгий Эпафродитович.

– И правильно делал! – зло бросил Паврин, и Роман Григорьевич приказал его увести, чтобы не смущал.

Вопрос же о том, насколько правдивы слова Мыльнянова, разрешился просто: формула нужной клятвы была уже хорошо известна следствию. Роман Григорьевич разрешил допрашиваемому произнести её в полном виде.

…– Георгий Эпафродитович, – уговаривал агент Ивенский мягко. – Вы не волнуйтесь, мы не станем вас пытать. Постарайтесь успокоиться и вспомнить любую примету, пусть даже самую незначительную. Возраст, телосложение, особенности походки, одежда и причёска, голос, манера речи – хоть что-нибудь. Где вы встречались с архатом? Может быть, вы помните какие-нибудь адреса?

Адреса были – съемных квартир. Их на своё имя снимали архонты, готовившие собрание – так было заведено. Сам архат на встречи являлся, укрытый бесформенным тёмным плащом. Говорил тихо, и казалось бы невыразительно, лишь изредка, в минуты особого волнения, начинал немного растягивать гласные и повторять фразы. Не поднимался со своего места до тех пор, пока помещение не покидал последний из заговорщиков, так что даже о росте и комплекции его судить было трудно. В общем, если заговор в целом выглядел неумелой детской игрой, то в отношении персоны архата конспирация соблюдалась так строго, что нигилистам учиться и учиться!

Единственное, что удалось чётко рассмотреть патратору Мыльнянову – это руку, однажды неосторожно вынырнувшую из складок плаща – узловатую, старческую, с примечательным масссивным перстнем червонного золота на пальце: дракон кусает собственный хвост…

Ну, вот и всё! Теперь агенту Ивенскому и его помощнику Удальцеву оставалось лишь вспомнить, где именно они могли видеть точно такой же перстень. Конечно же, они вспомнили.

– Вот видите, видите! – торжествовал юный Удальцев – Всё-таки это он! Господин Кнупперс! Моя версия подтверждается! Теперь не может быть никаких сомнений: Стефан Теодорович – британский либо французский шпион! Это его руками наши враги задумали погубить Россию, обратить её в «пустыню великую»! Разве я не прав? Роман Григорьевич, ну скажите, что я прав!

Ивенский молчал. С одной стороны, версия Тита Ардалионовича выглядела достаточно стройной. Действительно, господин Кнупперс совершенно не похож на русского человека… впрочем, он и на человека вообще не очень похож. Действительно, грядущие беды России придутся очень на руку её врагам. И если речь в самом деле идёт о хитром внешнем вмешательстве, замаскированным под неудачный внутренний заговор, – тогда более ли менее понятно, зачем понадобилась вся эта опереточная бутафория: «архонты», «адепты», тайные сборища, лекции для курсисток…

Непонятно, зачем была нужна чёрная гончая – именно она в своё время привлекла ненужное внимание к скромной персоне господина Кнупперса… Хотя, почему непонятно? Стефан Теодорович желал наблюдать за ходом расследования, а по возможности, и мешать ему (вплоть до поедания сыскных чиновников чёрной тварью) – это вполне естественно. Ведь гибель двух известных магов от руки Бессмертного изначально не входила в его планы, и, в конечном итоге, повредила им. Чем дольше Кощей гуляет по Руси, тем больше бед ей несёт – таково свойство Хаоса. Слабый, неоформившийся, он смог бы прожить и год, и два, не будучи замеченным властями. Но вместо этого он угробил Понурова с Контоккайненом, хватил силушки из их запасов, осмелел, принялся возводить черные башни, похищать государевых дочерей – и вот вам результат: не дожил до конца зимы… Хотя, кто сказал, что долговременное присутствие Кощея слабого вреднее, чем кратковременное, зато в полной силе?

Впрочем, это неважно. В любом случае, Кнупперс мог просто запаниковать, когда дело приняло неожиданный оборот, и на нервной почве совершить оплошность, по большому счёту, простительную. Ведь слежку они обнаружили по чистой случайности, благодаря бессоннице Тита Ардалионовича. И с персоной ответственного секретаря Оккультного собрания её связали тоже случайно: Удальцев мог и не вспомнить никогда, где именно потерял свой платок. Когда же сыскным стало известно имя хозяина гончей, тот с перепугу вознамерился их убить.

Но не убил. Почему? Должно быть, в тот момент, когда агент Ивенский смотрел в глаза чёрной твари, Кнупперс понял, кому именно в этот раз предстоит выступить на исторической сцене в качестве персонифицированных элементов Упорядоченного. Кощея рано или поздно нужно было остановить, иначе не только Россия – весь мир пострадал бы. Да видно, не все на это способны. Так что убивать будущих героев хитрому заговорщику было не с руки, пришлось мириться с их существованием. Тем паче, что в то время они были ещё ох как далеки от истины!

Между прочим, ложную версию об убийстве по мотивам чисто профессиональным, из-за выгодного заказа, им навязал всё тот же Кнупперс. Куда ни кинь – всюду он.

В общем, с одной стороны, в теории Удальцева можно было отыскать логику.

С другой же…

Не слишком ли затейливо для практичных и рациональных господ-европейцев? Ох, не их это стиль – магические заговоры, результатов которых надо дожидаться полвека. Скорее уж, восточным, османским коварством отдаёт. Но даже для турков это чересчур рискованная игра, с последствиями слишком отдалёнными и невнятными.

Нет. Не вяжется что-то. Досадные вопросы мешают восприятию картины в целом. И главный из них – почему ни один из многочисленных участников заговора, да хотя бы тот же недоверчивый и подозрительный Паврин, не уловил фальши в проповедях своего архата? Ведь не простые подобрались люди – маги, хоть и молодые, но учёные. Неужели ни одной клятвы не было сказано? Или Кнупперс их околдовал? Нет. Столько народу, да ещё в разных частях страны, не околдуешь, даже не будь они чародеями… Странно, странно…

Ах, да сколько можно голову на пустом месте ломать? Вязать надо господина архата, да допрашивать на месте. А то как бы ещё не подался в бега, обнаружив, что патраторы его арестованы…

Господина ответственного секретаря они рассчитывали застать в Собрании, но не застали. Вместо него присутствовал другой секретарь, видимо, менее ответственный. Был он дряхл до невозможности – в чём душа держалась, неопрятен, тряс плешивой головой и дурно пахнул старостью. Однако, взгляд имел вполне осмысленный, тем более странными показались сперва его слова.

– Гошподин Кнупперс? – прошамкал он беззубо. – Это хто ш таков? Отродясь не слышал. Не числится такого в нашем Собрании, нет!

– Но как?! – опешил агент Удальцев. – Кнупперс Стефан Теодорович, ваш ответственный секретарь…

– Ах, этот… – безгубый рот старца растянулся в неприятной ухмылке. – Этого знаю. Да только какой же он Кнупперс? Да ещё и Стефан, скажите пожалуйста!

Час от часу не легче!

– А кто же он тогда есть?

– Он-то? Он Стёпка Кнупкин, Федьки-Зайца сын. По всем бумагам так числится, – старец поманил Романа Григорьевича пальцем, признав в нём главного (господин Мерглер, топтавшийся рядом, был демонстративно проигнорирован). Указал на диванчик. – Садись, чадо, расскажу его историю.

Пришлось сесть и выслушать пространную повесть том, как родной папаша господина ответственного секретаря ещё при царице Софье торговал пирожками в посаде, и в разносчиках у него бегал сам Александр Данилыч Меньшиков, будущий светлейший князь. А как возвысился тот неимоверно, так и о хозяине своем бывшем не забыл – светлейшей своей рукой оттаскал за волоса, как самого когда-то таскали. Зато потом сыну его Стёпке – чаду позднему, хворому да малорослому, но весьма склонному к тайному ремеслу, составил протекцию, отправил с посольством к иноземцам, учиться колдовским наукам.

Не больно важно его там выучили – известно, у нас свои чары, у иноземцев свои, и смешивать их негоже, всё одно толку не выйдет. Потом уже у нас доучивался, у Яхимки Брюса. А толку, ежели тот тоже из басурман? Так и не вышел Степка в первые, сколько ни бился, всё его кто-то обходил. Зато уж гонору в нём всегда было – у-у – на троих хватило бы. Он и Кнупперсом стал для важности, а то как же – ученик самого Брюса – и вдруг «Кнупкин»! Можно подумать, лучше этого самого Брюса не водилось на Руси колдунов!..

Тит Ардалионович слушал рассказ старика и мрачнел. Новые подробности биографии господина ответственного секретаря в его версию не вписывались. Он уже привык считать господина Кнупперса иностранцем, скорее всего шотландцем – соотечественником колдуна Брюса. А тот оказался Стёпкой Кнупкиным, самым что ни на есть русским по происхождению – разве не подлость с его стороны? Ищи теперь из-за него новую версию!

– Да зачем же её искать? – удивился Листунов. – Предатели порой случаются и среди русских людей. Возможно, Кнупперс из их числа, и служит нашим врагам за деньги, или другой какой интерес имеет.

– Вот негодяй! – возмутился Тит Ардалионович громко. – Надо брать его немедленно!

– А мы чем, по-вашему, занимаемся? – Роман Григрьевич удивлённо обернулся на голос своего помощника. Старый колдун как раз рассказывал, где надобно искать господина ответственного секретаря, потому что в Собрании тот не появлялся уже несколько дней, будучи изнурённым подагрой, а Удальцев своим выкриком его перебил. – …Так значит, Гусятников переулок, собственный дом, пятый от угла Мясницкой? Ах, назад возвращаться, время теряем! Едемте, господа!

…Особнячок господина Кнупперса, или Кнупкина, оказался невелик – один этаж, шесть маленьких «змеиных» окошек по фасаду – но очень страшен. Хозяин выкрасил его оштукатуренные стены в угольно-чёрный цвет, рамы и наличники окон были алыми, лепные барельефы, изображающие самых богомерзких чудовищ, когда-либо существовавших на свете – свинцово-серыми, а массивный фонарь над входной дверью имел форму мёртвой головы. На фоне опрятных, типично москов-градских домиков мрачное обиталище ученика Брюса выглядело инородным до отвращения, и больше всего походило на гигантский катафалк. Сходство это ещё усиливалось благодаря тяжёлым, малиновым с кистями шторам, проглядывающим в окнах, и чёрной с золотом дверной табличке, напоминающей отрезок траурной ленты.

– Ох, какое безобразие! – невольно вырвалось у Романа Григорьевича, прежде в эти края не забредавшего. – Не представляю, почему городские власти ему попустительствуют!

– Бедные соседи! – подхватил Удальцев, представив, каково им приходится, если к примеру, нужно пройти мимо этакого чудовища ночью.

А Листунов заметил саркастически:

– У нас в Пальмире, на Васильевом острове, стоит дом старого колдуна. Сколько ему лет – страшно представить: брёвна аж прочернели, окна слюдяные, крыша проросла травой, и над дверью прибит конский череп. И на кольях за домом – тоже черепа. Я думал – кошмарнее уже ничего быть не может, но столица нас и в этом обошла!

Ивенский с Удальцевым переглянулись, Роман Григорьевич выглядел недовольным. Интересно, за что обиделся: за родной город или за дедушку Ворона?

– Всё, достаточно разговоров, начинаем! – скомандовал он.

Заметно побледневшие городовые оцепили жуткий дом, в правой руке каждого было оружие, но левая непроизвольно тянулась к охранным амулетам. Староверы что-то бормотали, взывая к своему Перуну, византийцы мелко крестились: «Свят, свят!». Роман Григорьевич решительно шагнул к входу, постучал ногой, хотя рядом на цепочке висел дверной молоток. Точнее, человеческая берцовая кость, его заменявшая – брать её в руки не хотелось.

Стучать пришлось долго, пока на шум из дому не вылезла толстая простоволосая баба в длинной застиранной рубахе и чулках домашней вязки; её серая шаль была бита молю. Видно, в отличие от большинства коллег по цеху, Стефан Теодорович держал постоянную прислугу.

– Что за шум, чаво надо, оглашенные? – взвизгнула она сварливо, не стесняясь, что разговаривает с господами.

– Господин Кнупперс дома ли? – спросил Роман Григорьевич зло, баба была пренеприятной.

– Болен господин Кнупперс, болен! Нельзя их беспокоить, не принимают нынче, – замахала она руками. – Пускать никого не велено, ступайте прочь.

– Особая канцелярия, – бросил агент Ивенский, и, отстранив прислугу, попытавшуюся заступить путь, шагнул в дом. Удальцев, Листунов, Мерглер и ещё два полицейских мага – за ним. Городовые кое-как скрутили бабу – она остервенела и пыталась кусаться.

Они обошли весь дом, комната за комнатой (обстановка была по-мещански скучной, лишённой всякого вкуса и изящества). Поднимались на чердак, спускались в подвал, искали в кухне, в кладовой и в уборной. Господина Кнупперса не было нигде, ни больного, ни здорового. Маги осмотрели дом на предмет зачарованных помещений, тайников и подземных ходов – ничего подобного не обнаружили. Но какое-то колдовство было, источник его ощущался совсем рядом – не удавалось уловить.

Тогда подступили к бабе: где хозяин? Баба угрюмо молчала, сопела мясистым носом.

– Везите в Канцелярию, там заговорит, как посидит в холодной камере с клопами, – распорядился Роман Григорьевич. – Или сразу в пыточную её, чтобы долго не ждать! – это жестоко и низко – запугивать женщину, виновную лишь в том, что она верна своему хозяину. Папенька бы его очень осудил. Но лучше хорошенько запугать, чем прибегнуть к пыткам в действительности. Ведь времени у них не было, заговорщик ускользал из рук.

– Пшла, бабонька! – городовой подпихнул прислугу в спину.

Та сделала шаг вперёд… И вдруг развернулась с поразительным для своей комплекции проворством, отскочила вглубь комнаты.

– Назад! Не подходить! – завопила не своим голосом.

Не своим – а чьим? Господина Кнупперса – вот чьим! Ивенский с Удальцевым его сразу узнали, да и остальные сразу поняли, что дело неладно. Полицейские схватились за оружие, маги ощетинились чарами. Да только было поздно. Стефан Теодорович успел подготовиться к приходу непрошенных гостей.

Дородная баба истаяла на глазах, превратившись в ледащее существо, похожее на безбородого альпийского гнома, закутанного в женские тряпки. Оно стояло у стены, воздев к потолку сухонькие ручонки – боевая стойка атакующего мага. Только господин Кнупперс не молнии собирался метать в закрытом помещении – он был намного умнее, сильнее и опытнее нервного Сержа Таисьева. В ладонях его вырастала, зрела, наливалась силой Чёрная Сфера – лучшего оружия для магического боя в закрытом помещении не придумаешь. Сожмёт её колдун в пальцах, раздавит – и разлетится она на смертоносные осколки по числу его врагов, и каждый устремится к своей цели, будет преследовать, не зная преград, пока не убьёт – не спрячешься, не убежишь прочь, и амулетов против неё не придумано. Страшное колдовство. Расплатится за него чародей изрядным куском собственной жизни – чем больше жертв, тем больше кусок. Но врагам-то от этого не легче…

– Назад! – кричал господин Кнупперс, птичье личико перекосилось от злости и страха. – Все прочь!

«Все» топтались на месте. И рады бы бежать, да как можно без приказа начальства? Сам потом рад не будешь, что жив остался.

– Всем вон! – приказало начальство.

Повторять не пришлось – маги и полицейские проворно покинули помещение. Только Удальцев опомнился уже на пороге, бросился назад.

– Роман Григорьевич, а вы?

– А я останусь. У меня к есть разговор господину Кнупперсу.

– Я с вами!

– Нет! – сказал коротко, но так страшно, что Тит Ардалионович не посмел ослушаться, выскочил будто ошпаренный.

Комната обезлюдела. Лишь двое остались в ней – старый маг, ученик самого Иоахима Брюса, и юный ведьмак, внук дедушки Ворона.

– Не понимаю, господин Кнупперс, на что вы, собственно говоря, рассчитываете? – обронил Роман Григорьевич с великолепной светской небрежностью, давшейся ему очень нелегко, потому что надежды на жизнь в тот миг у него было ровно столько, сколько у человека, сидящего на бомбе с подожжённым запалом. И дедушкины слова о том, что на ведьмаков управы нету, служили слабым утешением – слишком уж дурной славой пользовалась Чёрная Сфера. Британцы даже включили её шестым номером в список самого опасного магического оружия всех времён и народов. – …Решительно, не понимаю! Бежать вам не удастся – дом окружён полицией, маги позаботятся об его полной изоляции, караулить будем, сколько потребуется. Не станете же вы сидеть взаперти вечно? Да и зачем? Вина ваша доказана, суд состоится и без вашего присутствия – вы даже защищаться не сможете, ждёт вас смертный приговор. А уж исполнить его, так сказать, «на дому» – вопрос чисто технический, как теперь говорят… Право же, Теодор Стефанович, я советую вам сдаться. Поверьте, это заметно облегчит вашу участь.

Нет, не убедил.

– Да будь ты проклят! – вскричал взбешённый маг. Снисходительное спокойствие сыскного чиновника показалось ему издевательским. Ведь он-то желал, чтобы пред ним трепетали! А его опять не принимали всерьёз, опять недооценивали, как всю его жизнь! У него просто не осталось сил это выносить, не выдержали расшатанные нервы. – Будь ты проклят!

Смертоносная сфера сорвалась с пальцев, метнулась чёрной молнией, ударила в грудь врага…

Ох, какая это была ошибка! Сначала оборотень Романа Григорьевича кусал, потом Кощей пытался умертвить чарами, потом барышня Понурова руку приложила. Теперь и господин Кнупперс туда же. Вот и накопилось. А ведьмаки – у них ведь тоже есть нервы…

Агент Ивенский не ведал, что творил – чёрное заклинание его оглушило, был как в полузабытьи. Но творил ужасное.

Дом ходил ходуном, содрогаясь от грохота. Со звоном лопались стёкла, во все стороны летели щепки рам. Стены шли трещинами, полы вздыбливались буграми и на глазах покрывались сизой плесенью, пласты штукатурки валились с потолка, и тотчас из обнажившейся обрешётки вырастали какие-то побеги – не то длинные листья, не то голые ветви. Мебель корёжило, она пускала корни, зеленела. Вдребезги разлетался фарфор и кафель, богатые малиновые шторы шли дырами, рукописи и книги рассыпались трухой, в этой трухе копошилось и пощёлкивало что-то живое и неприятное.

Несчастный господин Кнупперс в панике метался по дому. Сначала пытался творить какие-то заклинания в бесплодной надежде спасти гибнущее имущество. Потом уже просто спасался, чтобы не прибило куском штукатурки, не придавило разгулявшейся мебелью, не затянуло в трясину – вылинявший персидский ковёр на полу в гостиной вдруг обернулся самым настоящим болотищем, даже лягушки заквакали в камышах. Был момент, когда выскочивший из стены побег едва не пронзил его насквозь – еле успел увернуться. Потом с чердачной лестницы хлынул настоящий водопад, мощной струёй сбило с ног, протащило по коридору и прибило к кухне. А там, среди колотой посуды и покорёженных кастрюль, колосилась рожь, и гуляла крыса огромной величины, ела всё, что видела. И тараканы-прусаки были ей под стать – каждый размером с блюдце для варенья. Стефан Теодорович с визгом выскочил вон, попытался вылезти в разбитое окно спальни – наплевать, что городовым в лапы, лишь бы в живых остаться. Окно не пустило – отшвырнуло назад, прямо в терновый куст, пробившийся через кровать – клочки розового покрывала висели на ветвях. Злые иглы впились в тело, рвали одежду, царапали лицо – еле выпутался. Успел добежать до входной двери – но тут дом содрогнулся особенно страшно, жалобно затрещали балки, стены лопнули и осели, крыша обрушилась внутрь, и белый свет померк…

…– Батюшки, да что же это такое творится?! – Иван Агафонович не верил своим глазам.

Это было невероятное зрелище. Минуты не прошло с того момента, как они покинули дом по приказу агента Ивенского, как начало твориться что-то странное. Сначала изнутри донёсся ровный, низкий гул, переросший в оглушительный грохот. Ударная волна ударила изнутри, выбив стёкла вместе с рамами, послышались болезненные вскрики – кое-кого из полицейских поранило осколками. Заходили ходуном чёрные стены, по ним зазмеились светлые трещины, сеть их становилась всё гуще; с перекосившейся крыши стали валиться кровельные листы: «Берегись!»

Дом всё сильнее гудел, дрожал и шатался из стороны в сторону, он был готов рухнуть в любую секунду. Из соседних домов в панике выскакивали жильцы: «Что стряслось? Ай, пожар?! – Не, то колдуна нечисть дерёт! – Свят-свят!» Толпа зевак собралась вокруг, люди ахали изумлённо и испуганно, полицейские их гнали, но никто не расходился.

– Пустите! Пустите меня! Там Роман Григорьевич! Мне надо к нему! Да пустите же! – Удальцев бешено рвался к двери, его держали, на него кричали «Куда?! Пропадёшь!». А он желал пропасть, он почти вырвался. Но тут дом содрогнулся особенно страшно, жалобно затрещали балки, стены лопнули и осели, утонув в клубах пыли, массивная крыша провалилась, похоронив под собой тех, кто оставался внутри.

Толпа ахнула и отпрянула назад. Тит Ардалионович с отчаянным стоном повалился на колени, закрыл ладонями лицо. Он был уверен: это конец, он никогда, никогда больше не увидит Романа Григорьевича, не сможет сказать ему, как он его ценил и уважал. И второго такого замечательного начальника ему уже не найти… Агент Удальцев прожил свои восемнадцать лет счастливо, не зная горечи утрат. Эта потеря была первой, поэтому особенно страшной. Юноша был вне себя от горя, его пытались утешать, но он ничего не слышал и не видел округ себя. Только раскачивался из стороны в сторону, тихо и глухо выл. Глядя на него, и Листунов почувствовал, как к горлу подкатился комок, и глаза что-то защипало – этого ещё не хватало, на людях-то! Закусил губу, отошёл в сторонку, за дерево, и там пустил скупую мужскую слезу.

Городовые стояли, сняв шапки. Тонко и жалостно завыли бабы в толпе: «Ай, задавило, ай, беда, горе-горюшко!» Кого задавило, почему задавило? Да какая им разница! Был человек, и нету – жалко сердешного!

Один только господин Мерглер отчего-то не разделял общей скорби. Прохаживался туда-сюда, заложив руки за спину, будто на прогулке, и чему-то улыбался в усы.

На белый снег медленно оседала серая пыль.

А когда её клубы рассеялись, и на месте безобразного дома стала видна не менее безобразная куча строительного хлама, удивительным образом проросшая свежей зеленью – это средь зимы-то! – к Листунову подошёл околоточный надзиратель.

– Ваше благородие, как дальше-то быть? Станем завал разбирать, доставать тела убиенных? А то, может, не стоит? Больно уж место колдовское, опасное. Подпались всю эту кучу с четырёх сторон – вот и будет им погребальный костёр, по дедовскому обычаю. А? – околоточный просительно заглянул Ивану Агафоновичу в глаза.

Ответить пальмирец не успел.

– Я те подпалю, я те подпалю, мерзавец! Ишь чего выдумал! – беззлобно ругаясь, подскочил милейший Аполлон Владимирович, удивительно бодрый и оживлённый, будто никакой трагедии не случилось. – Начинайте разбирать, да аккуратнее. Вон, мужичков приспособьте, что даром стоят? – он кивнул в сторону зевак.

– Слушаюсь, ваше высоко… – начал было околоточный, да так и замер открыв рот, уставившись на развалины круглыми глазами.

Развалины шевелились, сами собой расползались в стороны. Листунов похолодел от ужаса – ему представилось, что оттуда, из-под завала, лезет чудовище, огромное и непременно плотоядное. Рука непроизвольно дёрнулась к револьверу.

Но оружие не понадобилось. Потому что не чудовище вылезло (хотя, это с какой стороны посмотреть), а коллежский советник Ивенский, агент по специальным поручениям Особой канцелярии, живой и невредимый, если не считать нескольких ссадин и чёрного синяка под глазом.

– Ну, что я вам говорил? – спросил господин Мерглер с торжеством, хотя на самом деле он не говорил ничего.

Удальцев вскочил, бросился к своему дорогому начальнику с криком:

– Роман Григорьевич! Вы живы? Вы… вы не призрак? – очень уж тот был бледен и страшен.

– Ах, да какой там призрак! – отмахнулся тот, осторожно ощупывая лицо. – Я сущий труп! Мне, похоже, глаз подбило. Это перед папенькиной-то свадьбой! Тётушка Аграфена Романовна будет мне пенять: отец в кои-то веки женится, а сын в таком виде! Что за невезение, право!

Пошатываясь, он добрёл до полицейских розвальней, повалился в них и приказал, лёжа:

– Надо отрыть господина Кнупперса. Он где-то там, под домом, возится, стонет и кричит «Кыш, кыш, пшла, окаянная!» Похоже, от испуга повредился умом, осторожнее с ним!

– Отроют, отроют, никуда не денется, – пообещал Аполлон Владимирович, укрыл Романа Григорьевича меховой полостью и увёз. А подчинённые остались добывать господина Кнупперса из-под замшелых руин.

…Дорогой силы окончательно покинули Романа Григорьевича, довольно долго он пребывал в состоянии бесчувственном и не знал, что происходит вокруг. Очнулся от звуков родного голоса.

– Господа, вы уверены, что он не умрёт? Скажите правду, прошу вас, – спрашивал папенька с тревогой, и гладил его по волосам дрожащей рукой.

– Ах, ваше высокопревосходительство, напрасно вы так волнуетесь, – отвечал бодрый голос Мерглера. – Роман Григорьевич человек молодой, здоровый, да ещё и ведьмак – ну с чего бы ему умирать? Не сегодня-завтра очнётся.

И ещё один голос, лекарю Ивану Тихоновичу принадлежащий:

– Вашими бы устами, да мёд пить, милейший Аполлон Владимирович! Как будто вы не знаете, к чему приводит магическое истощение такой степени!.. На вашем месте, господин Ивенский, я бы готовился к худшему.

«А, чтоб ты пропал!» – выругался Роман Григорьевич мысленно. А вслух взмолился жалобно – иначе пока не получалось:

– Папенька! Бога ради, не надо готовиться к худшему! Не стану я помирать, мне же интересно посмотреть, как вы в кои-то веки женитесь! И не надейтесь, что я пропущу столь редкостное событие, такого удовольствия я вам не доставлю!

Из груди генерала Ивенского вырвался вздох облегчения, он даже не стал пенять сыну, что тот несёт околесицу при посторонних.

– Ну, что я вам говорил! – победно воскликнул Мерглер.

Роман Григорьевич ошибался: хоть и пережил господин Кнупперс ужасное потрясение, но разум его пребывал во здравии. Зато двое городовых и впрямь чуть не спятили, когда из-под развалин на них прыгнула крыса размером с французского бульдожку. Сначала гадкую тварь хотели застрелить на месте, потом пожалели губить этакую диковину, изловили уцелевшим одеялом и свезли в зоосад. Пока возились с крысой – чуть не позабыли про Стефана Теодоровича, хорошо, тот стал кричать «спасите-помогите!». Опомнились, откопали и его, помятого, побитого и жалкого. Завернули в то же одеяло, свезли в тюремный лазарет. Всё это было очень увлекательно, Тит Ардалионович успокоился, взбодрился и повеселел.

Роман Григорьевич очнулся через три дня после случившегося, и как только узнал о крысе, сразу поспешил в зоосад. Она сидела там, в просторной клетке, огромная и страшная, грызла турнепс мощными жёлтыми зубами.

– Это самец, или самочка? – полюбопытствовал Ивенский у служителя.

– Самец, барин, – охотно ответил тот. – Стёпкой назвали.

– Подходящее имя, – одобрил Роман Григорьевич и подарил служителю рубль.

…Кнупперса разрешили допрашивать через пять дней, хотя с постели он ещё не встал – пришлось спускаться к нему в лазарет. Он лежал там, на узкой казённой койке, маленький и жалкий. Веки были смежены, из-под серого солдатского одеяла торчал заострившийся носик.

– Господин Кнупперс! – приветствовал его агент Ивенский. – Душевно рад встрече! – он в самом деле был рад, что главного заговорщика зашибло не до смерти. – Как ваше здоровье?

Стефан Теодорович страдальчески вздохнул, приподнялся, открыл глаза… И вдруг завизжал пронзительно, вжавшись в спинку кровати:

– А-а-а! Прочь! Сгинь, сгинь, окаянный! – и спрятался, натянув на голову одеяло.

Роману Григорьевичу стало неловко: пришёл, молодой и здоровый, пугает старого и больного. Но если служишь по сыскной части, про жалость приходится забыть. Ответил жёстко:

– Я уйду. Но не раньше, чем вы ответите на мои вопросы.

Господин Кнупперс осторожно выглянул из-под одеяла. Злой ведьмак стоял прямо перед ним, нетерпеливо постукивал пальцами по задней спинке кровати, за ним маячили ещё двое. Но ничего страшного вроде бы не происходило: тёмно-зелёные крашеные стены не рушились, убогая тюремная мебель вела себя смирно, а главное, не было гигантских тараканов и крыс. «Ну, конечно! – подумал Стефан Теодорович желчно. – Не станет же он портить казённое имущество. Это вам не чужой дом разломать!»

– Подите вон, – прохныкал он, осмелев. – Я не стану с вами разговаривать, я нездоров и слаб. Вы чуть меня не убили!

– Можно подумать, это я запустил в вас Чёрной Сферой, а не наоборот! – хмыкнул сыскной. – Вы, господин архат, – нарочно ввернул, пусть знает: нам известно всё до мелочей, – оказали магическое сопротивление представителям власти, за одно это вам грозит Сибирь. Я уж не говорю об организации заговора с целью незаконной реккуренции персонифицированного деструктивного магического явления, именуемого «Кощеем Бессмертным», и о последствиях, вызванных оной реккуренцией, – вот так, на одном дыхании высказал! Даже Листунов за спиной восхищённо присвистнул. (Ох уж эти его вульгарные манеры! А ещё коренной пальмирец!)

Глаза мага злорадно сверкнули.

– А, пустое! Меня никто не видел в лицо, никто не опознает во мне архата! Вы ничего не сможете доказать! Я уважаемый человек, ответственный секретарь Оккультного собрания! Вам никто не поверит, суд будет на моей стороне! А вы, юноша, ещё ответите за гнусный навет, порчу чужого имущества, и причинение вреда моему хрупкому здоровью. Отве-е-тите, так и знайте!