Текст книги ""Фантастика 2023-159". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Ирина Шевченко

Соавторы: Юлия Федотова,Владимир Сазанов,Сергей Малицкий,Лена Обухова,Игорь Николаев,Владимир Лошаченко,Василий Головачёв
сообщить о нарушении

Текущая страница: 238 (всего у книги 357 страниц)

Скверно было на душе агента Ивенского. Потому что в ту пору он уже знал совершенно точно: не будет никакого подвига, не будет честного сражения Добра со Злом. Даже бегства из разрушающейся башни – и того не будет, никого не прибьёт, и живая вода останется невостребованной. Потому что таков его служебный долг: позаботиться о безопасности подчинённых, и, самое главное, заложницы-царевны, свести к минимуму все риски. И он знал, как это осуществить, понял в тот момент, когда в штабном шатре ему случайно попалась на глаза маленькая спиртовка.

– Ловко придумано! – похвалил Иван Агафонович, разглядывая конструкцию.

Внутри глиняного кувшина с аккуратно выдолбленной дырой в боку помещалась горящая спиртовка. Сверху, над горлышком, на проволоке подвешивалась игла. Красота! Ветром не задует, руки жечь не надо, пламя можно убавлять и прибавлять, и переносить удобно – низ не нагревается. Замечательное пыточное приспособление! После такой «обработки» Кощей уж точно не сможет никого угробить, будь то в воздухе или на земле. Главное, начать загодя, чтобы успел ослабнуть.

– Так давайте прямо сейчас и начнём! – обрадовался Удальцев, ему было интересно.

– Нет, – глядя куда-то вбок, отрезал Роман Григорьевич. – Начнём за час до вылета. Что зря спирт жечь? – отговорка была смехотворной, но ничего лучшего на ум не пришло.

Листунов пожал плечами:

– Вы убеждены, что Бессмертный не постарается уничтожить аэростат сразу, как только его обнаружит? Или ещё какую-нибудь каверзу не выкинет? Вам недостаточно дуэли с одержимым или гнездовья оборотней?

Что тут возразишь?

– Ладно, зажигайте… э, нет, огонь нужно послабее, не то проволока перегорит, – ох, не о проволоке он пёкся в тот момент!

…Он так и не заснул в ту ночь. Лежал и думал, каково сейчас Бессмертному – поджариваться заживо на медленном огне? Ведь рядом с ним нет каторжного, который гладил бы по голове, давал напиться, смиренно выслушивал разные глупые жалобы и утешал… Чужая боль ощущалась как своя.

А солдаты, что несли караул, слышали, как ночь напролёт что-то тяжко стонало и охало внутри чёрной горы.

Иван Листунов был доволен. Вот что значит жить в эпоху просвещения! Несомненно, всем его предшественникам-Иванам было куда сложнее и опаснее исполнять свою историческую миссию и бороться с персонифицированным деструктивным магическим явлением, олицетворяющим силы Хаоса. Ведь в ту дремучую пору человечество ещё не научилось летать.

Сначала шло как по нотам. Здоровенный, наполненный лёгким газом аэростат покачивался у самого подножия горы – прежде никому из военных не удавалось подойти к ней столь близко, даже растерзанные тела своих убитых забрать не смогли, так они и лежали, все пятьсот, только снегом запорошило. Поэтому Роману Григорьевичу пришлось потрудиться, убеждая командование, что на этот раз недавняя трагедия не повторится.

В двенадцать часов пополудни погрузились в корзину: повизгивающий от восторга Удальцев, немного бледный, но решительный Листунов, и очень бледный и мрачный Ивенский. Правда, на взлёте даже он несколько оживился – интересно ведь! Но бросил взгляд на глиняную конструкцию в руках героя Ивана – и вновь поскучнел.

Медленно и плавно аэростат взмыл в воздух. Западный ветер сносил его всё ближе и ближе к башне – именно так было рассчитано. Наконец, его округлый бок ткнулся в чёрную стену как раз рядом с узким стрельчатым окном.

– Закрепляй! – что было сил, проорал Удальцев вниз, хотя можно было и не орать – имелся специальный сигнальный флажок. Но Титу Ардалионовичу в ажитации показалось, что его будет недостаточно, и голосовая команда надёжнее.

Солдаты закрепили канат, шар остановился, покачиваясь.

То, что было дальше, несколько примирило Романа Григорьевича с печальной действительностью: может, на настоящий подвиг оно и не тянуло, но определённого мужества, безусловно, требовало. Они даже представить себе не могли, как это, оказывается, трудно – заставить себя на такой высоте, где только птицы летают, перелезть из корзины аэростата на окно чёрной башни. На земле эта задача показалась бы смехотворной. А здесь… Ведь вот оно, окно, совсем рядом! Надо только уцепиться, подтянуться – и ты уже внутри! Но стоит взглянуть вниз, как тело цепенеет, руки-ноги делаются непослушными, сердце бешено колотится в груди, а голова идёт кругом.

– Не могу, – в отчаянии простонал Удальцев, белый до синевы – куда только делся вечный его румянец. Он чуть не плакал, не столько от страха, сколько от осознания собственной слабости.

– Д…да! – Листунов дрожащими пальцами вцепился в канат. – Это не самая удачная затея… Ох, как же высоко!

Тут Роману Григорьевичу пришлось, сделав над собой усилие, изобразить полное спокойствие и присутствие духа – а что ему ещё оставалось? Не спускаться же с позором вниз?

– Право, господа, ну что за нерешительность? Долго мы ещё будем болтаться между небом и землёй?… – эта его фраза заставила Тита Ардалионовича нервно хихикнуть. В детстве бабушка частенько пела ему на мотив «Жаворонка» Глинки забавную песенку: «Между небом и землёй поросёнок вился, и нечаянно ногой в небо зацепился». Кто бы мог подумать тогда, что однажды ему самому предстоит оказаться в положении того самого незадачливого поросёнка? – …Я пошёл, а вы постарайтесь собраться с духом. Ничего страшного тут нет, я дам вам руку.

В общем, и сам перелез, и спутников своих перетянул, хотя внутри всё мелко и противно дрожало, и тоже хотелось глупо хихикать. Жаль, что он не мог себе этого позволить при подчинённых.

Окно вывело их на самый верхний уровень кощеевой башни. Здесь было пусто, черно и гулко, вниз шла узкая винтовая лестница без перил, да ещё и обледенелая. Один неловкий шаг – и шею свернёшь. Поэтому спускались совсем уж негероически – задом. Ну, слезли кое-как, миновав ещё три пустых яруса, и только тогда оказались в жилых покоях.

Вот где было богатство! Сверкало серебро и злато, играли драгоценные каменья, звенел хрусталь, струились шелка, топорщилась парча, красовалось дорогое оружие, а в центре высилась огромная золочёная статуя римского полководца Германика. «И когда успел столько натащить! – восхитился Роман Григорьевич. – А главное – откуда?» То есть, с полководцем Германиком всё было ясно: Петров Двор, Большой каскад. Происхождение прочих ценностей полиции ещё предстояло выяснять.

Ослеплённые окружающим великолепием, они не сразу приметили главное сокровище. Похищенная царевна сидела прямо на полу, забившись в дальний угол, как затравленный зверёк. Лицо её было отрешенным, взгляд блуждал.

А буквально у ног её лежал ОН. Умирающий Бессмертный.

Страдания Кощея были ужасны. Томимый внутренним жаром, он в клочья разорвал на себе одежды, расцарапал кожу, сочилась чёрная кровь. Выпирающие рёбра ходили ходуном, костлявые пальцы скребли пол, чёрный рот распахнулся в безмолвном крике…

– Ай! – отшатнулся Удальцев. Только теперь юноша понял весь ужас происходящего, осознал то, что давно не давало покоя его начальнику. Увлекательное приключение превратилось в кошмар.

– Женщину уводите, – мёртвым голосом приказал Ивенский.

Удальцев с Листуновым подхватили царевну под руки, подняли, осторожно, бочком, повели мимо тела поверженного врага, и дальше, вверх по лестнице. Но скоро силы покинули её, ноги подкосились… Ах! Это только в рыцарских романах кавалер легко подхватывает на руки хрупкое тело дамы, и движимый благородным порывом, взбирается с ним на любые выси. В жизни всё немного иначе: крутая, обледенелая лестница без перил, отнюдь не богатырского сложения кавалеры и дородная, хоть и осунувшаяся от пережитых невзгод дева. В общем, тащили волоком подмышки, невзирая на царский чин. Подол платья пришлось коротко оторвать – очень мешал. Страшно представить, сколько ступеней пришлось пересчитать собственным задом бедной Елене Павловне, прежде чем они добрались до нужного окна.

Роман Григорьевич задержался внизу. Зачем – сам не знал, будто заставило что-то. Стоял, смотрел на дело рук своих, и потихоньку, потихоньку убавлял фитилёк спиртовки – он уже еле теплился. И настал миг, когда тело Кощея перестало агонизирующее подрагивать, открылись белые… нет, на этот раз чёрные, как будто пустые глаза.

И снова они друг на друга смотрели – юный ведьмак и древний чародей – снова друг друга видели.

– Ты… – прохрипел чародей с усилием. – Больно… Не мучь… Отпусти-и.

У Романа Григорьевича вздрогнули губы – он чувствовал себя живодёром. Вивисектором, если по научному.

– Я отпущу – ты же убьёшь меня, – пошептал он с отчаянием.

– Нет… Кляну-усь. Отпусти…

Повернулось колёсико, пламя погасло. Совсем.

Только оказалось, что верить кощеевым клятвам нельзя. Роман Григорьевич понял это, когда его швырнуло со всего размаха об стену, прижало к ней так, что кровь брызнула из носа, и дышать стало невозможно. Тут бы пришёл конец и ему, и тем, кто был с ним, и всей Руси заодно. Потому что упал на каменный пол кувшин, распался на черепки, и спиртовка раскололась, и вылился весь спирт – ничего от замечательной конструкции не осталось. И даже не сразу понял Роман Григорьевич, что всё ещё держит в руке проволоку с заветной иглой – когда только успел схватить?

Это было спасение. Вдавленный в стену, Роман Григорьевич не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой, одни только пальцы ещё слушались. Достаточно, чтобы согнуть дугой мягкую бронзовую иглу. И тело вероломного врага выгнулось дугой, как в припадке падучей. Ослабла колдовская хватка, агент Ивенский сполз по стене на пол, кое-как перевел дух, размазал кровь по лицу, пользуясь отсутствием подчинённых, всхлипнул. Теперь уже не Кощея, себя жалко было – зачем такой доверчивый и глупый? Стоило переживать из-за врага рода человеческого! Чуть всех не погубил. Стыд, ох, стыд…

Когда взгромоздился наверх, судорожно сжимая иглу побелевшими пальцами, спасённую пленницу уже переваливали в корзину. Ничего, обошлись на этот раз без начальства – так замучились с царевной, что только и думали, как бы отделаться поскорее, даже страхи свои позабыли. Тит Ардалионович ловко перемахнул с подоконника в корзину, и тянул бесчувственную Елену Павловну на себя, а Листунов деликатно подавал сзади. Увидели, в каком виде объявился Романа Григорьевич – чуть не выронили драгоценную ношу.

– А?… – раскрыл рот Тит Ардалионович.

– Потом! – прорычал Ивенский, на самом деле он и потом ничего рассказывать не собирался. – Скорее! – он чувствовал, как слабеют пальцы.

– А конструкция где? – испугался Листунов.

– Уронил! Игла у меня!.. Ах, да что же она у вас застряла? Листунов, за ноги её толкайте!

– Да как же – за ноги! Невозможно-с! Неловко! Она же царевна! – вдруг запаниковал тот.

– В Кремле будет царевной. А здесь – жертва преступления. Значит, будем спасать, как нам сподручнее. Толкайте!

Затолкали.

– Опускай!!! – ну, никак не желал Удальцев обходиться сигнальным флажком.

Они спускались, а снизу неслись приветственные вопли – на земле заметили, что в корзине четверо.

Спустились.

И всё. И больше они спасённую царевну не видели: подхватили её другие люди, завернули в покрывала, унесли… А Тит Ардалионович воображал, что она им хотя бы спасибо скажет. Куда там – не по чину. Это она наверху была жертвой преступления, которую можно и подмышки тащить, и за ноги, и, с позволения сказать, под зад подсаживать. А внизу – царевна, и простым сыскным даже глядеть на неё не положено… «Ну и ладно, – сказал себе Удальцев. – Не такая уж и красавица, чтобы ею любоваться. Вот Екатерина Рюриковна…»

– Ваше превосходительство! – крикнул кому-то Роман Григорьевич. – Скорее, командуйте отступление! Отводите людей от горы! – ему мучительно хотелось скорее покончить с этим делом.

Да не тут-то было! Гнулась, чуть не пополам складывалась игла в его руках – но не ломалась! Что за проклятие такое?! Он уже в отчаяние начал впадать. Да ещё Удальцев зудел над ухом, не терпелось ему:

– Давайте, давайте, Роман Григорьевич! Ну что же вы?

– Сами попробуйте! – он с досадой сунул ему иглу.

Тит Ардалионович взялся за дело со свежими силами и большим воодушевлением – Романа Григорьевича затошнило, как представил, что творится в эту минуту с многострадальным кощеевым телом. Но упрямая игла не поддавалась.

– Да что же такое? – в голосе Тита Ардалионовича звучала детская обида. – Почему она не ломается?

– Может, надо топором? – подал голос Листунов.

– Да не топором! – хлопнул себя по лбу агент Ивенский. – Иваном! Иглу может сломать только герой Иван, и никто другой! Это его историческая миссия! Как я сразу-то не понял?!

…Она переломилась пополам с тихим звоном, будто лопнула струна. Несколько минут ничего не происходило. Потом послышался гул, задрожала земля.

Гора оседала, обваливалась внутрь себя, тонула в клубах чёрной пыли. Они вздымались до самого неба, и молнии сверкали в них. Сверху валились громадные обломки башни, грохот стоял такой, что казалось, рушится весь мир.

Хоть и далеко отошли, а дышать было нечем, на зубах хрустело. Каково же приходилось им, Иванам тысячелетней давности? Как они ухитрялись уцелеть в этом светопреставлении? – задавался вопросом Листунов, и в голову приходил только один ответ: выжить они не могли, гибли вместе Кощеем и похищенной царевной. А счастливый конец – это уже из области мифов и легенд… Или нет? Или их каким-то образом спасал Серый Волк? Возможно, именно в этом состояла его историческая роль – заботиться о безопасности главного героя? Что ж, очень может быть…

Целый день с небес шёл чёрный снег. Он грязными клиньями ложился на белые поля, и люди в деревнях ждали конца света.

Поезд тянулся по равнине: полоса черная, полоса белая, черная, белая… «Как вся наша жизнь» – думал агент Удальцев. Ему отчего-то было тоскливо. Вроде бы, всё прекрасно, и царевна спасена, и победителей Бессмертного ждёт слава и честь. А нет радости на душе! Как-то слишком быстро всё случилось. Тянулось-тянулось, вдруг раз – и дело можно закрывать, сдавать в архив…

– В архив? – агент Ивенский взглянул на подчинённого с укоризной. – Тит Ардалионович, вы о чём? Разве можно сдавать нераскрытые дела? Кто вас такому учил?

– Нераскрытое?! – от удивления Удальцев выронил очищенный апельсин, и тот закатился под лавку. – Как? Царевна освобождена, преступник уничтожен…

– Юноша! – встрял Листунов, хоть его и не спрашивали. В голосе его звучала обидная снисходительность. – Вы подумайте своей головой! Разве Бессмертный – преступник? Нет! Он всего-навсего магическое явление, хоть и того… – он запнулся, забыв нужное слово.

– Персонифицированное, – подсказал Роман Григорьевич.

– Именно! – кивнул герой Иван, и продолжил развивать мысль. – Настоящий же преступник тот, кто вызвал это опасное явление к жизни, и долг наш – найти его и покарать, пока не успел натворить новых бед.

– Золотые слова, – не без иронии подтвердил Ивенский.

Тит Ардалионович некоторое время молчал, обдумывая услышанное. Прислушивался к себе: пробуждается в душе радость, или нет? Увы, не пробуждалась, напротив, разочарование почувствовал. Спросил ворчливо:

– Интересно, нам за спасение царевны хотя бы орден какой-нибудь полагается?

– Конечно нет, – ответил начальник без промедления. – Орден получит его высокопревосходительство, граф Бестужин. А нам выйдет повышение в чине… То есть, вам выйдет.

– Почему только нам? – последнее его замечание удивило Тита Ардалионовича даже сильнее, чем явная несправедливость с орденом.

– Потому что не бывает статских советников двадцати пяти лет отроду, – для пущей важности Роман Григорьевич накинул себе пару годков, округлил, так сказать. – Это, скажут, чересчур… Большее, на что я могу рассчитывать – это именное оружие либо денежная премия.

– А что, тоже неплохо, – одобрительно кивнул Листунов, и уточнил, – я имею в виду премию.

На это агент Ивенский только вздохнул. Лично он прекрасно обошёлся бы и без премии, куда более заманчиво было бы стать самым молодым из статских советников. Но стоит ли мечтать о несбыточном? – подумал он, отрешённо глядя в окно.

… Мрачное расположение духа, не покидавшее Романа Григорьевича несколько последних дней, сменилось настроением элегически-созерцательным, с налётом лёгкой грусти. Отчего же он грустил, чему печалился? А что чаще всего печалит молодых людей его лет? Ну, конечно, разлука с любимой!

Ведь он всё-таки не послушался дядьки Семёна, поехал в Омёт. Едва покончив с Бессмертным, одолжил у военных коня, и, ничего не сказав подчинённым, полетел через поля, осыпаемый чёрным прахом рухнувшей горы. За полчаса домчал, вот как спешил! И всё-таки опоздал. Встретила его опустевшая изба – дверь настежь, печь холодная, всё нажитое брошено. И так по всему селу. И на снегу вокруг домов ни одного человечьего следа, одни звериные. Видно, сдержал слово старый каторжник, предупредил. Опустело волчье логово, все ушли, и она ушла. Куда, в какие края? Где теперь искать любимую?

Роман Григорьевич опустился на порог избы, долгое время сидел неподвижно, в полном отчаянии. Образ деревенской красавицы как живой стоял перед глазами. Но вот какая странность – постепенно он начинал меркнуть. В свете дня девица уже не вызывала того трепетного восхищения, не сводила с ума, как ночью в полнолуние… Да уж не в луне ли всё дело было, задался вопросом юный ведьмак. Как человек полюбил он хозяйскую дочку, или, может быть, как волк? Чувство это было, или звериный инстинкт?

Настал момент, когда Ивенский, наконец, понял, что отчаянно замёрз. Оно и понятно, умные люди на морозе не рассиживаются. Зашёл погреться в избу – не топлена, но хоть от ветра спасает. Огляделся брезгливо: грязь, убожество, нищета… Правду говорил дядька Семён: разными их создали боги, разную назначили судьбу…

Обратный путь занял чуть не вдвое больше времени. Роман Григорьевич не погонял коня, тот трусил, как ему вздумается – отдыхал. Спешить было некуда, до поезда оставались сутки. Дорогой он успел полностью прийти в себя, глухое отчаяние ушло, уступив место светлой печали, отчасти даже приятной – так старые люди вспоминают обычно свою первую любовь.

Но вот что интересно. Возникшая было страсть к девке-оборотню поугасла, однако, и былые чувства не вернулись. Не мучила больше утрата Лизаньки, и Екатерина Рюриковна перестала вызывать интерес (то-то бы порадовался Удальцев, если бы знал!). Сердце Романа Григорьевича сделалось совершенно свободно от старых привязанностей, и за одно это он испытывал к своей спасительнице нежную благодарность. Но это была уже не совсем любовь.

* * *

Целый день победители Бессмертного купались в лучах славы. Правда, слава эта не выходила за пределы Особой канцелярии. В газетах их именовали обтекаемо: «достойные представители доблестных сил правопорядка» – в таком духе. На аудиенцию в Кремль ездили Бестужин с Ларцевым, а главных героев не взяли, ведь царевну-то они спасали против монаршей воли, другому было приказано заниматься сим благородным делом. Антон Степанович попытался было вступиться за своих юных протеже, дескать, победителей не судят. Но Мстислав Кириллович был неумолим, он слишком хорошо знал его царское величество. «На имена у Государя память слабая, они ему ничего не скажут. А по лицам сразу признает и осердится, потому как неповиновения не терпит даже в мелочах. И выйдет бедным мальчикам вместо заслуженной награды отставка, а то и в солдаты сошлют».

Обидно, конечно, но ничего, пережили. Сели писать отчёт. И тут их ждал приятный сюрприз. Оказалось, что Листунов обладает редкостным талантом к составлению казённых бумаг. Так это у него ловко получалось: «на основании вышеизложенного были сделаны соответствующие выводы о необходимости принятия следующих мер; оные же меры были предприняты незамедлительно и дали ожидаемые результаты, итогом которых стала означенная победа добра над злом». Роман Григорьевич восхищённо наблюдал, с какой лёгкостью порхает перо в руке героя Ивана, оставляя за собой красивые, ровные строчки без единой помарки, тем паче, кляксы – и набело-то переписывать нет нужды! «Это ли не подлинный дар богов?» – думал агент Ивенский не без зависти.

Отношение Тита Ардалионовича к происходящему было двояким. С одной стороны, он радовался временному избавлению от постылой роли писаря. С другой – ощущал что-то вроде ревности, ведь его талантами Роман Григорьевич так не восхищался. И то сказать, восхищаться было нечем – боги обделили. Ну разве справедливо устроена жизнь?

– Тит Ардалионович, ну что же вы сидите даром в четырёх стенах? – обратился Ивенский заметив, что помощник его приуныл. – Отчего бы вам не навестить Екатерину Рюриковну, справиться, не нуждается ли в чём? Ведь она – лицо потерпевшее, родного дядю потеряла. Нужно проявить внимание к сироте! – последняя фраза была явно рассчитана на Листунова, не посвящённого в их сердечные дела.

– Слушаю-с, ваше высокоблагородие! – просиял агент Удальцев и с поразительной резвостью улепетнул, только пятки сверкнули в дверях.

«Неужто в Москов-граде заведено столь рьяно хлопотать о сиротах?» – удивился Иван Агафонович.

…Понуровский домок на Боровой заметно похорошел снаружи – из уныло-серого сделался приятно-розовым. Перекрашивать пришлось, когда анчутки запятнали, заодно новая владелица придумала и цвет поменять. Основные же перемены произошли внутри: исчезла главная примета давешнего убийства – окровавленный ковёр, всё колдовское хозяйство было приведено в порядок, обстановка сделалась уютной, в воздухе приятно пахло свежей зеленью, порядок царил идеальный, ни пылинки – явственно чувствовалась женская рука. «Хозяюшка моя!» – умилённо подумал Тит Ардалионович. На сердце у него было легко, будто из него вынули маленькую, но очень неприятную занозу. Напрасно он ревновал, напрасно подозревал Романа Григорьевича! Ведь если бы тот имел виды на Екатерину Рюриковну, поехал бы к ней сам, а соперника держал бы подальше. Да только не соперники они, это теперь ясно! Ну разве жизнь не хороша?

Нет, не хороша.

Три часа пролетели как один миг. Был чай с мятой, был пирог с брусникой, были приятные разговоры и даже один робкий поцелуй в щёку. Но настала пора расставания – служба есть служба, и добрым отношением начальства злоупотреблять грешно. Уговорились встретиться завтра.

Счастливый и розовый с морозца Тит Ардалионович влетел в кабинет и встретился взглядом с упомянутым начальством. Взгляд был странным. Нехорошим, прямо скажем, был взгляд, не по себе от него становилось.

– Садитесь, Удальцев, – отводя глаза, велел Роман Григорьевич. – Нам нужно обсудить ход дальнейшего расследования. Мы с Листуновым в ваше отсутствие предприняли кое-какие шаги…

«Мы с Листуновым»! Это кольнуло. А Ивенский продолжал, глядя совсем уж в сторону, будто не к помощнику своему обращался, а к несгораемому шкафу в дальнем углу.

– Знаете, я вдруг понял, как нам выявить главного организатора преступления, как бишь его? Архонт? Нет, архат. Так вот, выйти на него мы можем через патраторов – тех троих, что вернули Кощея из посмертия в жизнь…

«И к чему он так подробно рассказывает? – недоумевал Тит Ардалионович. – Можно подумать, я лицо постороннее, и не знаю, кто есть кто!»

А Роман Григорьевич делал это нарочно, старался оттянуть неприятный момент.

– …Оставалось найти самих патраторов. Для этого пришлось прибегнуть к помощи Аполлона Владимировича. Сперва мы выяснили, где находились обломки той иглы, что была сломана предыдущим Иваном…

– Годиновичем, – уточнил Тит Ардалионович.

– Именно – кивнул Ивенский. – Оказалось, что хранилась они чрезвычайно ненадёжно, в маленьком музеуме, посвящённом острову Рюген. Да вы его помните, слева от гостиницы Аркона, приметное такое строеньице…

– Помню, – согласился Удальцев. – Там ещё флюгер на крыше в виде птицы гаганы.

– Вот-вот. Владелец музеума выкупил их тридцать лет назад у какого-то из наших колдунов и держал в витрине под стеклом. Оттуда их и похитили патраторы, вероятно, подменив фальшивыми, потому что тревогу никто не поднял. Догадываетесь, каков был наш следующий шаг?

Тит Ардалионович пожал плечами – чего уж проще? Германцы – большие любители порядка, всё они учитывают, всё записывают. Наверняка и в таможенных, и в гостиничных бумагах остались имена троих русских, посетивших остров по осени. Запросить – и дело с концом. Конечно, есть опасность, что документы их были подложными, но необязательно. Может и повезти.

– Совершенно верно, нам повезло, – подтвердил Роман Григорьевич, но его убитый вид решительно не вязался с этим жизнерадостным утверждением. – Аполлон Владимирович отослал запрос в полицейское отделение Рюгена, и ответ уже получен.

– Так скоро? – поразился Удальцев.

– Магия – великая сила, – горестно вздохнул агент Ивенский, протягивая помощнику маленький, исписанный готическими буквами листок. – Вот, читайте.

Тит Ардалионович пробежал письмо глазами, оно было казённым и скучным.

«В ответ на ваш запрос от 12 ч 30 мин. 22.01.7380 г. сообщаем. За указанный период с августа минувшего года по ноябрь текущего года[97]97
  Новый год в описываемой реальности отмечается в сентябре.


[Закрыть] имеются сведения об одновременном непродолжительном посещении острова Рюген тремя российскими подданными. Их имена согласно предъявленным документам: 1) Паврин Модест Матвеевич, студент. 2) Мыльнянов Георгий Эпафродитович, студент. 3) девица Понурова Екатерина Рюриковна…»

ЧТО?!!

Бумага упала на пол. Тит Ардалионович упал в кресло. Поднял листок и ещё раз перечитал, ему показалось, что померещилось. Но нет, значилось чёрным по белому – девица Понурова Екатерина Рюриковна, служащая.

– Этого не может быть! Это ошибка какая-то! Навет! – простонал несчастный влюблённый, пряча лицо в ладонях.

– Это правда, – ответил Роман Григорьевич несгораемому шкафу. Ему было тошно.

Тит Ардалионович бессильно обмяк в кресле, уронив руки на колени. Прошептал страдальчески:

– Что же теперь делать?

– Не знаю. Я ещё не успел решить. И начальству пока не докладывал, но Мерглеру, сами понимаете, известно всё. И Листунову тоже. Вряд ли нам удастся замолчать её участие в этом деле.

– А где он, Листунов? – спросил Тит Ардалионович. В голове его мелькнула дикая, кровожадная мысль, которую мы здесь даже приводить не станем, чтобы не порочить честное имя агента Удальцева.

– Ушёл. Я нарочно отпустил его погулять по столице, чтобы поговорить с вами с глазу на глаз.

– Вот правильно! – одобрил Удальцев, и взмолился жалобно, – Роман Григорьевич, поедемте к ней, поедемте немедленно! – он волновался всё больше, глаза лихорадочно горели, по щекам шли красные пятна. – Я уверен, Екатерина Рюриковна никому не желала зла, её хитростью и коварством втянули в это грязное дело! Мы откроем бедной девушке, сколь глубоки были её заблуждения, и она непременно раскается в содеянном! И если нам всё же не удастся её спрятать, если дело дойдёт до суда – суд будет на её стороне, её помилуют! Ведь она не преступница, а несчастная жертва, виновная лишь в том, что мечтала спасти Россию от грядущих бед! Едемте, ваше высокоблагородие, что же мы медлим? – он едва удержался от того, чтобы потянуть начальника за рукав.

– Ну, хорошо, едем, – нехотя согласился Ивенский. «Если нам всё же не удастся её спрятать…» Вот чего ждал от него агент Удальцев – помощи в укрывательстве государственной преступницы, ни больше, ни меньше! И как он, чиновник шестого класса, коллежский советник, агент Особой канцелярии, должен был поступить? Отказать? Позволить отправить на каторгу (а будет именно каторга, если не смертная казнь, ни о каком помиловании на самом деле и речи не зайдёт) возлюбленную боевого товарища, после того, как сам ради девки спас от законного истребления целый выводок оборотней? – Едем, и будь что будет!

…– А Листунов? – вдруг вспомнил Удальцев уже в санях. – Он будет нас искать?

– Не будет, – усмехнулся Ивенский криво. – Насколько я понял из его короткой беседы с нижним чином в коридоре, он отправился в Луков переулок, в известное заведение мадам Розы. Так что до утра его возвращения можно не опасаться.

– Вот и прекрасно! – с облегчением выдохнул Тит Ардалионович, понятия, впрочем, не имевший ни о самом упомянутом заведении, ни о том, каким образом оно связано со столь продолжительным отсутствием героя Ивана. «Должно быть, мадам Роза сдаёт приезжим меблированные комнаты, а Листунов больше не хочет злоупотреблять гостеприимством генерала Ивенского», – решил он по юношеской наивности.

Прислугу свою барышня Понурова ещё накануне отпустила на свадьбу к сестре, поэтому на стук вышла сама, отворила дверь.

– Тит Ардалионович? – воскликнула с радостным удивлением. – Вы вернулись? И Роман Григорьевич с вами! – тут она заметила скорбное выражение их лиц и встревожилась, – Что-то случилось, господа?

– Дозвольте войти Екатерина Рюриковна, у нас к вам важный разговор, – официально и строго ответил агент Ивенский. Агент Удальцев пискнул нечто невразумительное из-за его спины.

– Что ж, проходите, господа, располагайтесь, – она указала на диван в новом льняном чехле, рождающем воспоминания о лете. – Я принесу чаю…

– Не надо чаю! – с отчаянием простонал Тит Ардалионович, поймав руку любимой и трепетно сжав её в ладонях. – Умоляю, выслушайте нас тотчас же, это вопрос жизни и смерти!

– Что ж, извольте, я вас слушаю, – Екатерина Рюриковна мягко отняла руку и спрятала под крахмальный передник, который надевала поверх домашнего платья на манер европейских хозяек.

Разговор начал Роман Григорьевич, с точки зрения Удальцева, очень неудачно – спросил в лоб:

– Мадмуазель Понурова, можете ли вы объяснить цель своего трёхдневного пребывания на мысе Аркона острова Рюген осенью минувшего года, в компании двух студентов?

Екатерина Рюриковна осталась безупречно спокойна, ни малейшего признака волнения не было на её лице. Но и удивлённым оно не выглядело, а должно бы. «Откуда вы знаете? Почему вас это интересует?» – спрашивают обычно в подобных случаях. Она не спросила. Заговорила ровно и размеренно, будто пересказывала хорошо заученный текст.

– Мыс Аркона является сосредоточением божественных сил, древних и мощных. Всяк, кто практикует колдовство либо магию, стремится к ним приобщиться. Минувшей весной я окончила женские оккультные курсы, получила аттестат ворожеи, хотела оставить должность классной наставницы и открыть частную практику. Для этого мне было необходимо раздобыть несколько видов магической субстанции, с этой целью я и отправилась на остров Рюген. На пароходе свела знакомство с двумя молодыми людьми, они оказались студентами-магами, путешествующими с той же целью. Простите, не стану называть их имена…

– В этом нет нужды, они нам известны: Паврин и Мыльнянов, – перебил Ивенский холодно. – Екатерина Рюриковна, вы говорите неправду. Не магические субстанции вам были нужны, а обломки иглы, являющейся филактерией Кощея Бессмертного. Вы трое, именуемые патраторами, являетесь едва ли не главными участниками заговора, повлекшего гибель сотен людей, и вашего собственного дядюшки в том числе. Мы всё знаем, мадмуазель Понурова, нет смысла отпираться.