Текст книги "Наследница огненных льдов (СИ)"
Автор книги: Антонина Ванина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 57 (всего у книги 62 страниц)
Выискивала я взглядом нежданного гостя недолго. В стороне, куда смотрел Зоркий, появился морской медведь. Какой большой… Но он далеко, мы успеем подготовиться к встрече с ним.
– Мортен, просыпайся, – подбежала я к нему и схватила за плечи. – К нам идёт медведь. Ну давай, вставай.
Я трясла его обеими руками, но всё было тщетно. Бесчувственное тело только подалось вперёд, и грудная клетка упёрлась в колени. Мортен не просыпался. Его сон был так крепок, что даже пощёчины не помогли вырвать его из мира грёз.
Так я и знала, несколько дней на ногах плохо для него кончатся. Это не банальные сон, а забытьё, настолько сильное, что до Мортена теперь не достучаться.
Так, что же мне теперь делать, что делать? Без паники, нельзя страху брать верх над разумом. Медведь пока далеко, я должна самостоятельно приготовиться к его приходу.
Первым делом я потушила примус. Вот ведь проклятье, я же разлила керосин неподалёку от палатки! Запах, медведя привлекает дурманящий запах топлива… Ну почему я такая неуклюжая?
Корить себя не было времени, и я отыскала спички и два оставшихся фальшфейера. Махать длинным и тяжёлым копьём у меня не получалось и пришлось вытащить из нарты-байдарки весло.
Так, дожидаюсь, когда медведь подойдёт ближе, поджигаю фальшфейер, машу высоко над головой веслом. Он должен испугаться огня и подумать, что весло, это продолжение моей головы, а сама я очень высокая, а значит, и опасная. А если запах керосина напрочь отшибёт у медведя страх? Тогда весло совсем не поможет.
Пока Зоркий, не отходя далеко от нарты, старательно облаивал обитателя льдов, я готовила спички. Как же совладать со всем этим? Коробок, спички, фальшфейер, а ещё весло – у меня же не четыре руки.
Не успела я разобраться с очерёдностью действий, как Зоркий повернулся и рванул в сторону от нарты. Я подняла голову и поняла, почему. Ещё один медведь. И он не медлил, а грузными прыжками бежал к нам.
– Мортен, пожалуйста, ну проснись же! Их двое!
Я кинулась к нему, желая хорошенько поколотить, чтоб привести в чувство, но ничего не вышло. Он только завалился на бок в нелепой позе, а я не могла оторвать глаз от неумолимо приближающейся туши. Эти чёрные глаза, свирепые и бездушные, они ненавидят меня, желают моей крови и мяса. А ещё они ненавидят белого пса, что посмел повысить на него голос.
Первый медведь медлил, видимо понял, что его опередил более сильный и нахрапистый соперник. А тот бегун притормозил в считанных метрах от лагеря и, не сводя с меня глаз, стал принюхиваться и ступать всё ближе и ближе. Нет, нельзя смотреть дикому зверю в глаза, так он почувствует вызов и нападёт.
Я чиркнула спичкой один раз и сломала её, вторая выпала из рук и погасла на льду. Нет, я не хочу так умирать, я не безрукая неумеха и не закуска для глупого зверя. Не зажгу эту проклятую спичку сейчас, не спасу и Мортена.
Я собрала всю волю в кулак и чиркнула двумя серными головками по коробу. Пока огонь не потух, я бросила коробок и медленно опустилась вниз, чтобы подобрать фальшфейер и поджечь его.
Яркое белое пламя с шипением вырвалось из картонной трубки, а вместе с ним повалили и клубы дыма. Всё, я сделала это, я смогла! Теперь надо выставить шумный огонь вперёд и взять весло. Только почему медведь не спешит отойти подальше? Он же не ждёт, когда я стану тыкать вырывающимся из фальшфейера пламенем прямо ему в морду? Разлитый керосин, вот в чём дело. Этот запах дурманит его и притупляет страх. Зато у меня нервы на пределе. И я не хочу, чтобы белый амбал таращился на меня.
Я кинула фальшфейер точно в то место у палатки, где разлила керосин. От резкого приближения огня медведь шарахнулся назад, а вспыхнувшее на льду пламя и вовсе обратило его в бегство. Картонную трубку объял огонь, но она продолжала выкидывать струи белого свечения. Я испугалась, как бы горючий состав не залетел плевком на палатку, но пламя выстреливало в другую сторону, и отчего-то огонь начал расползаться по льду полоской всё дальше и дальше. Нет, не так уж много керосина я расплескала, чтобы начался пожар. Да и какой пожар может случиться во льдах?
Ничего не понимая, я наблюдала, как пылающая дорожка приближается к Зоркому, обходит его и устремляется ко второму медведю. Тот быстро понял, что нужно улепётывать от странного явления, а вот я поняла другое – лужа возле палатки полностью выгорела, и огонь стал постепенно перемещаться в сторону торосов, словно убегал от меня.
Огненные льды, да вот же они! Как же я сразу не догадалась?! Мы нашли их, нашли то самое место, про которое говорил Яскаляко! Значит, останки дирижабля покоятся где-то недалеко, наверняка, за теми торосами, куда устремился огненный след.
Теперь понятно, отчего все эти дни мы встречали столько медведей. Разлитый и замёрзший керосин, он же ворвань небесного кита – они чуяли его запах, вот и шли сюда. А мы, сами того не понимая, забрели в самое неспокойное место в округе. Теперь всё сходится, теперь мы как никогда близки к месту крушения экспедиции.
Пока я наблюдала за маршрутом беглого огня, Зоркий прибежал обратно и принялся тормошить Мортона передними лапами, чуть ли не прыгая на нём. И чудо свершилось. Со стоном Мортен зашевелился, и попытался подняться, но безуспешно.
Я кинулась к нему, желая помочь, и первым делом услышала путаное:
– Ты кричала, я слышал… Не могу вырваться… что-то тянет обратно.
Зоркий пытался вылизать ему лоб. Мортен часто моргал, стараясь сфокусировать на мне взгляд, а я подставила плечо, чтобы он смог опереться и приподняться.
– Мортен, – поспешила поделиться я, – мы нашли огненные льды. Они прямо здесь. Как будто кто-то проделал дыру в бочке с топливом, прокатил её по льду, а керосин выливался из неё тонкой струйкой. Мы у цели, надо только свернуть лагерь и пройти немного дальше.
– Я видел вспышку в небе, – продолжал он, будто не слыша меня. – Лиловый огонь. Я думал, он заставит меня уйти на север, но я не смог сделать и шагу. Я будто провалился в бездну, а там были голоса…
– Это был просто сон, – я провела рукавицей по его щеке и с улыбкой прибавила. – Никто никуда не ушёл. Зато мы нашли огненные льды. Почти нашли.
Нам понадобилось с полчаса, чтобы Мортен пришёл в себя после болезненного, но слишком короткого сна. Я рассказала ему обо всём, что произошло возле лагеря. Я видела, он злится на себя, а я уговаривала его не переживать о пустом, ведь всё хорошо закончилось. Да, я понимала, что мне просто повезло, и ничего хорошего в нашествии медведей не было, но Мортена я подбадривала совершенно иными словами. Пусть теперь знает, что и без его участия я могу постоять за нас обоих. Пусть он перестанет видеть во мне лишь обузу и неумеху, которую надо охранять от каждого дуновения ветерка. Нам по-прежнему предстоит долгий и изнурительный путь, так пусть Мортен знает, что в этом походе я равный ему и надёжный товарищ, на которого он может положиться в трудный для себя час. Я должна оберегать его, иначе он погубит себя ради меня, а я этого не переживу.
Наконец Мортен поднялся, и мы принялись сворачивать лагерь, чтобы двигаться дальше. Огненная дорожка давно прогорела, но мы нашли её по оплавившемуся льду, а через некоторое время набрели на странного вида сугробы. Под наметённым снегом обнаружились доски, куски ящиков и аппаратуры, даже металлические детали каркаса. Вот они, обломки "Флесмера" – Яскаляко не обманул, мы нашли место крушения! А ещё я отыскала в ворохе снега, дерева и металлолома шерстяную куртку, на внутренней стороне которой была пришита бирка с надписью "Р. Крог".
Вот она, личная вещь дяди Руди, что ещё недавно принадлежала ему, а теперь попала ко мне в руки. Я с глупой улыбкой прижимала эту куртку к груди и думала о том самом миге, когда достигну вулканического острова и верну её дяде Руди. А потом я посмотрела на измождённого Мортена и подумала о том, что ещё не поздно повернуть назад, чтобы избавить его от непосильной борьбы со стихией и обстоятельствами. Но тогда эта куртка станет тем единственным наследством, что достанется мне на память о дяде Руди.
Наследство, найденное близ огненных льдов, что уже выгорели и вряд ли вспыхнут вновь… Тогда, может, и медведи отныне не станут тревожить нас и попадаться на глаза? Хотелось бы верить, ведь возле этих развалин мы можем получить долгожданную передышку после изнурительных дней и ночей в опасной близости от исполинских хищников. Здесь достаточно дерева, чтобы непрестанно жечь костёр, что отпугнёт любого дикого зверя. Здесь Мортен сможет отоспаться и согреться. Собственно, мне не хватает того же. Да, пару дней отдыха нам не помешает. А после надо снова выдвигаться в путь.
Пожалуй, самое опасное уже позади, и теперь у нас всё получится. Если от этого самого места экспедиция дяди Руди пешком смогла добраться до вулканического острова, то и мы с Мортеном обязательно сможем. У нас просто нет права поступить иначе.
Глава 99
Удивительно, но все два дня, что мы провели возле дирижабля, морские медведи нас больше не беспокоили. Видимо, по чистой случайности, я выжгла последние остатки замёрзшего на льду керосина, и для зверей отныне не осталось манящих запахов.
Увы, но для нас самих среди обломков никаких ящиков с сухпайком так и не нашлось, зато в великом множестве кругом валялись доски для будущего костра, которые мы и погрузили в нарту, прежде чем двинуться в путь.
С каждым днём мороз становился всё крепче и мучительней. Дерево для обогрева закончилось быстро, а керосин Мортен выдавал мне по чуть-чуть и строго для готовки на примусе. Он каждый безоблачный день смотрел на Ледяную звезду, что-то высчитывал, прикидывал, на сколько градусов она стала выше и сколько ещё дней нам идти до оси мира. Выходило, что пару-тройку недель, и я уже настроилась вытерпеть эти двадцать дней отупляющего и лишающего последних сил холода, как в одну из ночёвок сорвалась метель.
В тот день мы так и не смогли никуда уйти, пришлось пережидать ненастье в палатке трое суток. Керосин расходовался, мы никуда не продвигались, Мортен становился мрачней тучи.…
Когда пурга немного стихла, мы откопали палатку, свернули лагерь и попытались снова двинуться вперёд. Дни ненастья сменялись днями нечеловеческого холода. Хорошей погоды для нас больше не было, она кончилась ещё на юге.
После очередной метели, что вынудила нас задержаться на месте, мы вышли на абсолютно гладкое ледяное поле, на котором отчётливо виднелась неровность в виде хвоста гидроплана. Сначала я не поверила своим глазам, да и Мортен не спешил радоваться раньше времени, но до странного объекта мы всё же дошли. Это действительно был гидроплан, с хвостом, кабиной, но отвалившимися крыльями.
– Наверное, летел искать следы "Флесмера", – заключил Мортен, оглядывая залепленный снегом фюзеляж.
А потом он в одиночку полез в кабину, запретив мне заглядывать внутрь, но все его опасения оказались напрасны. Мёртвого пилота внутри не обнаружилось. Как и запасов еды и топлива на случай аварийной посадки.
– Скорее всего, – заключил Мортен, выбравшись наружу, – пилота нашли с воздуха, другой лётчик посадил на эту льдину свой гидроплан и забрал его. Про что-то подобное я читал в газетах, когда все искали "Флесмер".
– Выходит, аварийный паёк у пилота был невелик, и он его съел, а топливо сжёг, чтобы согреться. Для нас точно ничего не осталось?
– Ничего, – подтвердил мои опасения Мортен. – Нас, собственно, здесь и не ждали. Да и мы не рассчитывали увидеть обломки спасательной экспедиции.
Знаю, но всё равно обидно. Мы всё идём и идём, едва справляясь с холодом и усталостью, нарта легчает, мяса и керосина с каждым днём становится всё меньше, а Ледяная звезда упорно не хочет подняться и зависнуть прямо над нашими головами.
В тайне я мечтала, что на следующий день мы набредём на люк подводного крейсера, что некогда мог всплыть во льдах, проломить их и накрепко вмёрзнуть. А что, экипаж с такого подводного корабля уже давно эвакуировался бы, а мы могли бы спуститься внутрь судна и поискать там для себя что-нибудь полезное. Например, топливо в баках. Нет, это всё мечты, глупые и нереальные…
Очередная метель надолго загнала нас в палатку, что была готова треснуть под напором ветра. Через пять дней такой зимовки я отварила последний кусок оленины.
– Сухари остались, – бесцветным голосом напомнил Мортен. – Будем запивать их бульоном из куриных кубиков. Шоколад и сухофрукты будем есть понемногу и по утрам, перед походом.
– А что будет есть Зоркий?
– Осталась парочка сушёных шницелей.
– Но этого мало. А что потом?
– Сухари, пропитанные бульоном. Больше нам нечего ему предложить.
В день, когда стихла пурга и тучи отошли к горизонту, Мортен взглянул на Ледяную звезду и долго не хотел опускать голову, словно искал в небе надежду, которой больше нет.
– Нам ещё долго идти, да? – догадалась я.
– Дней десять, – бесцветным голосом ответил он.
– Но про десять дней ты говорил неделю назад. Как такое может быть? Мы же не стоим всё время на месте.
– Вот именно. Мы дрейфуем на юг.
Только не это… Как же я не смогла этого предусмотреть? Ведь я столько всего узнала о Севере от дяди Руди за время подготовки его экспедиции, он так много рассказывал о природе льдов, о северной погоде и морских течениях. Но почему мне даже в голову не пришло вспомнить его мини-лекцию о дрейфе льдов? Ведь рассказывал он мне о некоем учёном, что лет двадцать назад намеревался разбить лагерь на льдине возле Тюленьего острова, а дальше запастись терпением и ждать, когда течение отнесёт льдину точно к оси мира. Тот учёный лагерь на льдине разбил, правда, выяснил он, что льды в Студёном море дрейфуют не к оси мира, а строго от неё. Но отрицательный результат тоже был результатом, ведь так наука пополнила свои знания о дрейфе льдов. А вот я этими знаниями не воспользовалась. Мне ведь казалось, что для дрейфа на приличное расстояния должны уйти месяцы, а тут… Неужели пехличи свирепствуют и насылают на нас своё колдовство? Или виноваты ветра и неизведанные подводные течения?
Я бы могла задаваться этими вопросами и дальше, но посмотрела на Мортена и не решилась озвучивать свои сомнения. Сейчас напротив меня стоял измождённый человек, смертельно уставший, замёрзший и лишённый всякой надежды. Не знаю, как в его глазах выглядела я, но мне было бесконечно больно видеть его опустошённое лицо.
– Нам хватит еды на десять дней? – спросила я его, но ответа так и не получила. – А если мы будем идти, невзирая на метели? Постоянно идти и идти, хотя бы по чуть-чуть, чтобы не терять время.
– В этом есть смысл, – наконец произнёс он. – Так мы умрём быстрее и без долгих мучений.
– Перестань, не говори так.
– Ты разве не хочешь трезво оценить наши шансы?
– Хочу.
– Вот я и говорю тебе – их больше нет.
– Нет, не верю… – не желала мириться я. – Должен быть выход даже из самой скверной ситуации.
– Ещё полторы недели назад выход был – повернуть назад и идти к суше. Мы смогли бы добраться до Тюленьего острова, только если бы нас не остановили метели. Но мы слишком долго шли вперёд, а теперь оказались в таком месте, откуда уже не успеем добраться ни до Тюленьего острова, ни до вулканического. С малым запасом еды ещё можно рассчитать свои силы, но не без топлива. Мы просто замёрзнем. Без должного питания это произойдёт ещё быстрее.
Мне нужно было переварить услышанное, осмыслить, взвесить каждое слово, но мысли путались, а мне хотелось знать только одно:
– Это конец, да?
Мортен молчал, и это молчание было красноречивей всяких слов.
– Значит, мы пойдём вперёд.
– Как скажешь, принцесса.
В полнейшем молчании мы свернули лагерь и погрузили наши вещи в нарту. Всё, что мне было по силам унести, я запихнула в рюкзак. Пусть ноша Мортена станет хоть немного легче, может, тогда мы сможем двигаться немного быстрей.
Подумать только, я всё ещё надеюсь, но на что? Уже и сама не знаю. Я просто иду по инерции, потому что уже долгие месяцы только и делаю, что иду и иду. Не могу остановиться. И сдаться не могу. Нет смысла идти. Но и стоять на месте тоже нет смысла.
Новая метель случилась на следующий же день, но ни Мортен, ни я не стали разбивать лагерь по этому случаю. Зачем он нам, какой в нём теперь смысл?
Я терпела боль, старалась не думать о том, как на лице нарастает ледяная корка, а ветер сбивает с ног. Плевать, ничто в этом мире теперь не имеет смысла: ни борьба, ни упрямство, ни слабость.
Когда всё тело онемело и будто стало деревянным, я не смогла сделать и шага вперёд, а просто рухнула на снег. Всё, не могу больше, силы кончились и не у меня одной. Зоркий тоже оброс снежным панцирем и еле переставлял лапы. Подойдя ко мне, он лёг рядом и свернулся калачиком. Мортен остановился и даже выпрягся из нарты, чтобы подойти ко мне и сказать:
– Вставай.
– Не хочу.
Вой ветра убаюкивал, глаза закрывались сами собой. Такая лёгкость, такая пустота… Вот бы окунуться в неё с головой и больше не думать ни о чём.
Внезапно возле головы хрустнул снег: это Мортен подтащил нарту, чтобы она хоть немного огородила меня от летящего снега. Расстелив рядом шкуру и мой спальный мешок, он заставил меня залезть в него, а сам пристроился рядом, подозвал Зоркого и накрыл нас троих брезентовым тентом палатки. Вот такое наспех сделанное убежище, больше похожее на могилу. Нас завалит снегом, я уже чувствую, как тяжелеет тент. А ещё я чувствовала, как над головой возле нарты под брезент поддувает свежий воздух, в ногах ворочается Зоркий, а рядом Мортен тянет руку, чтобы обнять меня. Теперь мы будем вместе. Навсегда.
– Расскажи, почему ты задумал умереть?
Сейчас, перед лицом неминуемого конца я уже не боялась услышать всю правду о жизни Мортена, его шпионских играх и пропавшей жене. Я знала, теперь и ему ничто не мешает открыться мне напоследок и рассказать всю правду о той боли, что я невольно всколыхнула в его душе своим побегом.
– Что ты имеешь в виду? – спросил Мортен.
– Когда я сбежала от тебя, ты назвал меня дрянью и сказал, что больше не хочешь бороться за своё честное имя. Ты знал, что наш поход обречён на неудачу, и всё равно пошёл со мной на север. Ты не хотел возвращаться домой. Почему? Это из-за того обвинения погранслужбы? Из-за того, что они считают тебя хаконайским шпионом?
– С чего ты это взяла?
– Я подслушала. Случайно. В Сульмаре.
– Подслушала… – с усмешкой в голосе повторил он. – И после этого не побоялась принять помощь хаконайского шпиона?
– Я и после истории о твоей жене ничего не боялась.
– Что ты про это знаешь?
– Говорят, ты убил её.
Молчание, тягостное и напряжённое, наконец прервалось суровым:
– Кто тебе это сказал?
– Эспин.
– Когда?
– Ещё в поезде, когда мы ехали в Рювелан и я впервые тебя увидела.
– И всё это время ты считала меня убийцей? Общалась, целовалась, подарила свою невинность человеку, который по твоему мнению мог убить собственную жену?
Даже через одежду и спальный мешок я чувствовала, как наливается сталью его рука. Кажется, я непростительно оскорбила Мортена, и нужно было гасить намечающийся конфликт как можно скорее. Я поспешила сказать:
– Я сомневалась, что это может быть правдой, а потом поняла, что всё это просто сплетни. Ты другой, ты не можешь причинить вред женщине, а тем более убить. Скажи же, что я права и не ошиблась в тебе.
Немного помолчав, Мортен произнёс:
– Когда я видел Хельгу перед подписанием бумаг о разводе, она была очень даже живой.
– Так значит, вы просто развелись? – удивительно, но мне даже на ум не приходил такой вариант, и потому хотелось узнать, – А куда же она пропала?
– Она в тюрьме.
В тюрьме? Вот так просто? Не умерла, не исчезла, а просто оказалась в тюрьме?
– Расскажи мне о ней, пожалуйста.
– Что тут рассказывать? Я был молод, только окончил военную академию, поступил на службу в приграничный гарнизон и уехал в провинциальный делагский городок. Благопристойных развлечений там было немного. По выходным офицерский состав собирался на светские вечера в доме местного светила науки, профессора истории. Беседы, ужины, диспуты, музыка – в общем, ничего интересного, кроме профессорской дочки. Собственно, ради её одухотворённого личика, кроткой улыбки, белокурых локонов и бездонных глаз я и терпел все эти философствования и дебаты на исторические и политические темы. Ходил я на эти вечера только для того, чтобы увидеться с ней. Вообще, многие холостяки и вдовцы пытались волочиться за Хельгой, но они её не интересовали. А вот я – да, я ей приглянулся. Да и попробовала бы она отвергнуть мои ухаживания. Я так просто не сдаюсь, даже наоборот, если столкнусь с сопротивлением, ещё сильнее хочу получить заветный приз.
Да, очень знакомая ситуация и знакомое поведение. Прямо как в наших с Мортеном отношениях. То, что он берёт осаждённые крепости измором, я успела прочувствовать на собственной шкуре ещё на пароходе и в Квадене.
– В общем, – продолжал он, – всё зашло слишком далеко, и я понял, что скоро кончается срок моей службы в гарнизоне, потом меня переведут обратно в столицу, а я не могу расстаться с Хельгой – не имею морального права бросать её после всего, что между нами было. Да и просто не хотел я расставаться с этой девушкой. И мы поженились в её родном городке, в приграничье. Её отец благословил наш союз, а вот когда я привёз Хельгу во Флесмер, тогда и начались первые трудности. Мой отец был категорически против нашего брака. Он уже присмотрел для меня дочь министра, потому что министр в качестве тестя намного полезней провинциального историка. В общем, мы серьёзно разругались, я снял для нас с Хельгой квартиру неподалёку от военного министерства, мы переехали и всецело занялись друг другом, нашей маленькой семьёй, нашими отношениями. Пожалуй, это было самое прекрасное время, что мы провели вместе. А потом в охотничьем клубе открылся сезон северной охоты, и я отправился на Полуночные острова во второй или даже третий раз в жизни. Тогда-то я впервые добрался до Песцового острова, побывал в родном селении Тэйми и привёз оттуда Аймо. Пока он был щенком, содержать его в квартире ещё получалось. Но ты и сама видела, что из себя представляют песцовые лайки – они крупнее обычных. И вот встал вопрос о переезде. Я думал снять небольшой загородный домик с садом, чтобы Аймо было где порезвиться, но тут Хельга сказала, что она ужасно скучала, пока меня не было дома, что все два месяца она чуть ли ни на стену лезла от одиночества, а если впредь ей придётся подолгу жить одной в глуши, она и вовсе сойдёт с ума. Я спросил, что в таком случае она хочет, а Хельга намекнула, что неплохо бы мне помириться с отцом и вернуться жить в поместье. Если честно, я не ожидал от неё такого предложения, мне казалось, единственная встреча с моим отцом отбила у Хельги всякое желание видеть его ещё раз. А оказалось, что всё не просто так. Пока меня не было в столице, за спиной отца мама решила наладить контакт с моей женой, и вдвоём они провернули тайную операцию с целью умилостивить отца и устроить воссоединение семьи. Это надо знать мою маму, по-моему, она единственный человек на свете, кто может уговорить кого угодно на всё что угодно. В итоге блудный сын получил всемилостивейшее прощение отца, вернулся в семейное гнездо с молодой женой, а вскоре получил назначение в сайшарынский гарнизон. Я думал, мы уедем туда с Хельгой, но её застаревшая болезнь внезапно обострилась, и мама настояла, чтобы она осталась в поместье, потому что в такой глуши как Сайшарынское предгорье трудно найти хорошего врача, да ещё там нет целебного морского воздуха, который нужен Хельге каждый день. В итоге на целый год я уехал из Флесмера. Не один, а с Аймо. Потом был отпуск, очередная поездка на Полуночные острова, мы с Аймо к ней старательно готовились. Потом я приезжал домой, снова получал новое назначение, снова уезжал, снова охотился. И так все восемь лет.
– Не понимаю, – когда он затих, сказала я. – Все восемь лет ты ездил по империи один?
– Не один. С Аймо.
– А твоя жена? Она всё это время жила в поместье твоих родителей?
– Да. Ещё в родном городе её частенько мучали боли в сердце, усталость и сонливость. Доктора сказали, что морской воздух жизненно необходим ей, как и ежедневные прогулки по гавани. А меня как назло отправляли в гарнизоны вглубь континента.
– И вы редко виделись.
– Намного реже, чем следовало бы.
– И вы охладели друг к другу.
– Она охладела, не я. Были долгие командировки, но были и регулярные письма, телеграммы и звонки домой. Я не чувствовал себя одиноким или вольным человеком, я всегда знал, что дома меня ждут. Да, были другие женщины, но всё это на время и не всерьёз. Всякий раз, когда я возвращался домой, я шёл к Хельге, говорил, как скучал, как люблю её, а в ответ с каждым годом её ответные слова становились всё скупее и холоднее. Да, я всё понимал, она устала подолгу быть одна, болезнь отнимала у неё всё больше сил. В конце концов, у неё мог появиться кто-то ещё, но у меня язык не поворачивался упрекнуть её в этом, сам я кристальной честностью тоже похвастаться не мог. Половина нашего брака прошла мимо нас, а другая половина с каждым разом становилась всё пресней и серее. Днём ей не хотелось ни гулять со мной в саду, ни ездить в город к гавани, даже разговаривать и сидеть за одним столом особо не хотелось. А по ночам ей не хотелось даже попытаться сделать вид, что она рада концу нашей долгой разлуки. В последний раз я не выдержал и месяца домашней жизни, поэтому отправился в штаб, и попросил отослать меня в очередную командировку.
– Ты сбежал?
– Я уехал туда, где всё привычно и понятно, где я могу быть собой и не испытывать постоянное чувство вины за то, что у меня есть служба и больная жена, которой нельзя подолгу отлучаться от богатого йодом морского воздуха. В общем, я уехал, думал, что надолго, а через пару месяцев ко мне пришли люди из контрразведки и начали задавать странные вопросы о моём отце, потом о моих ежегодных поездках на Полуночные острова. С их слов я понял, что у отца крупные проблемы, из его домашнего кабинета то ли пропали важные документы, то ли где-то объявились копии секретных донесений, которые кроме него и императора никто не должен был видеть. Я сказал им, что ничего не могу об этом знать, меня давно не было дома, а в ответ услышал вопрос – а когда в последний раз я говорил по телефону со своей женой и когда в последний раз делился с ней разведданными.
– Разве ты разведчик?
– Вот именно, что нет. А вот Хельга… – тут я отчётливо услышала, как Мортен скрежещет зубами, а после цедит, – а вот она, оказывается, очень хорошо знакома со шпионами. Хаконайскими.
– Она? – не могла поверить я. – Она шпионка?
– Я как дурак убеждал контрразведчиков, что Хельга всего лишь дочь провинциального историка, что она больна и слаба, что она ничего не понимает в политике, а в ответ они заставили меня написать прошение об отставке, потом под конвоем привезли во Флесмер, отвели в ведомственный изолятор и показали протоколы её допросов и чистосердечное признание. Я думал, со мной случилось помрачение рассудка, что все эти буквы на бумаге мне просто мерещатся. И почерк Хельги тоже. А в том признании моя жена чётко и без сантиментов писала, как познакомилась с сыном советника императора, как переехала в столицу, как проникла в поместье советника, чтобы тихо и без лишнего шума выведывать все планы высших чинов империи. А потом она не менее подробно описывала, как все восемь лет передавала раздобытую информацию приставленному к ней связному. Я не поверил ни единой строчке этой писанины. Я был уверен, что у отца действительно проблемы, кто-то ретивый хочет выслужиться перед императором, потому и метит на его место, и этот кто-то заварил всю эту кашу, хорошенько припугнул Хельгу и заставил её под диктовку написать эту ахинею про шпионов. Я потребовал, чтобы мне дали встретиться с женой. И мне пошли навстречу, привели к её камере, а там… Там была она и будто не она. Лицо и фигура Хельги, а голос не моей кроткой птички, а надменной стервы, с которой я даже не знаком. Первое, что она мне сказала, были слова о том, как она рада, что всё закончилось, что её раскрыли, и она теперь не обязана быть моей женой. Не обязана быть женой, представляешь? Оказывается, наше с ней знакомство не было случайностью. Она прекрасно знала, кто мой отец, хотя я никогда этого не афишировал. Но она знала о его положении при дворе, и это было главной причиной, почему она закрутила со мной роман. Она со мной, а не наоборот. В тот момент я почувствовал себя последним идиотом. Восемь лет я жил и верил в брак, который оказался всего лишь медовой ловушкой. А ведь я любил Хельгу, я искренне обожал её, потом страсть сменилась уважением, но я и подумать не мог, что всё это время жил с женщиной, которая делила со мной постель по принуждению. У Хельги был любовник. Всё это время. Вернее, его она назвала единственной любовью всей своей жизни. Так вот, этот подлец когда-то и втянул её в грязные игры разведок. Окрутил неискушённую девчонку, заставил спать с теми, на кого укажет, а как только на горизонте появился я, он поставил перед Хельгой задачу женить меня на себе, чтобы оказаться поближе к поместью моего отца. Представляешь, что значит почувствовать себя придатком к отцовскому дому? А там Хельга смогла развернуться на всю катушку. Она даже умудрилась симулировать болезнь, которой у неё никогда не было, лишь бы не покидать приморский Флесмер, вернее, загородное поместье. Вот так огромный кусок моей жизни оказался изощрённой ложью.
Мортен замолчал. А я боялась пошевелиться. Казалось, от нахлынувших воспоминаний он бы с радостью свернул шею этой Хельге, но вместо неё в опасной близости лежу я и…
– Она передавала все скопированные данные из кабинета моего отца своему любовнику, – внезапно продолжил Мортен. – Он-то и был хаконайским связным. Но я уверен, что во всей этой истории не обошлось без моего бывшего тестя – отца Хельги. Не может так быть, что дочурка оказалась шпионкой без ведома папеньки, а он так просто устраивал свои приёмы для всего офицерского состава приграничного гарнизона. Контрразведке нужно было заняться ещё и им, но они взялись за меня.
– За тебя? Но почему? Ведь это ты пострадавшая сторона, ты ничего не знал, тебя обманули.
– А вот Хельга сказала следователю, что лично завербовала меня и надоумила собирать информацию о приграничных территориях, чтобы передавать данные хаконайцам.
– Но зачем? Зачем она солгала и оговорила тебя?
– Она меня ненавидит. Просто ненависть и ничего больше.
– За что ей тебя ненавидеть?
– За то, что восемь лет был её мужем и тем самым разлучил с любимым мужчиной. Мне тогда показалось, что Хельга не в себе, когда говорила всё это. А её уже было не остановить. Там, сидя в клетке, она вывалила на меня все, что копила на душе долгие годы. Оказывается, я не просто рогоносец, а ещё и насильник. Вот оно как, приезжал из командировки к любимой жене, в первую же ночь тянул её в спальню, чтобы приласкать, а годы спустя оказался грязным животным, которому ничего в жизни не надо, кроме податливого тела в койке. А вот её ненаглядный любовник, он не такой, он любит её самой чистой и бескорыстной любовью и ради него она готова на всё, что он ни попросит. Если честно, теперь я точно уверен, что Хельга сошла с ума, не справившись со своей двойной жизнью и постоянной ложью. Она призналась мне, что мой Аймо умер не просто так. Это она отравила его, и сделала это из мести, просто, чтобы мне было больно. Она же знала, как я любил этого пса, сколько всего с ним вместе пережил. Да Аймо провёл со мной больше времени, чем Хельга. И какая, казалось бы, ей разница, к кому я привязался больше, к ней или собаке, если Хельге я безразличен? Но нет, она посчитала, что раз не может быть счастлива из-за меня – её ответственного задания – то, стало быть, она лишит единственной неизменной радости в жизни и меня. Если бы только всё ограничилось отравлением Аймо… Нет, ей этого было мало.
