Текст книги "Наследница огненных льдов (СИ)"

Автор книги: Антонина Ванина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 62 страниц)

Дабы как-то растянуть время и дать очередному угощению улечься в желудке, я решила отвлечь хозяек расспросами о кочевой жизни, и услышала много интересного.

Оказывается, в этом чуме обитает четыре семьи не от хорошей жизни. Чтобы установить четыре отдельных жилища, нужно выделать много оленьих шкур для внутреннего покрытия, а столько оленей у этих бедных семей отродясь не было. Да ещё и дикие звери постоянно покушаются на поголовье.

– Несчастные мы, – сетовала старая шаманка, – а всё оттого, что отвернулся от нас Хозяин оленей, когда Нуатувий разглядел его лицо.

Как оказалось, речь идёт о сгорбившемся мужчине, что не покинул чум вместе с другими охотниками, а так и остался сидеть на циновке возле занавески их оленьих шкур. Этот страдалец, по мнению шаманки, лет десять назад накликал беду на всех жителей поселения, когда отправился в лес искать сбежавшую важенку, а вместо неё встретил там высокого старика с белой бородой и в белых оленьих шкурах. Нуатувий принялся допытываться у старика, не видел ли он его важенку, а тот всё отворачивался и будто не хотел отвечать. Нуатувий заподозрил, что старик сам похитил важенку, и принялся донимать его неудобными расспросами дальше, да ещё и начал преследовать, когда молчаливый старик пожелал уйти вглубь леса.

– И тогда, – с придыханием сообщила мне одна из хозяек чума, – Нуатувий забежал вперёд и сорвал со старика капюшон и сказал: "Если ты не вор, так покажи мне свои честные глаза". И старик показал. Глаза его были белы как снег, нос подобен клюву ворона, а рот словно бездонная чёрная пропасть. То был Хозяин оленей – великий дух, что повелевает всеми стадами. А Нуатувий обидел его словом и делом. За это Хозяин оленей сделал его увечным, а когда Нуатувий полусогнутым дополз до чумовища, с тех пор и начался среди наших оленей мор. То волки постригут стадо, то зима выдастся такой снежной, что олешкам не отрыть копытом ягель. А тут ещё и чёрный дед объявился – всё нам на беду. Прогневался Хозяин оленей на Нуатувия за его дерзость, заодно решил и наших оленей забрать в Верхний мир вперёд нас. Нуатувию он и вовсе ни одного оленя не оставил – в первый же год все от болезни какой-то пали. Жена его от расстройства померла, сыновья в Сульмар подались. Только брат старшой приютил Нуатувия и его дочку. А этим летом и дочка в Сульмар подалась – убёгом замуж вышла.

– Беда-то какая, – поддержала её хозяйка, что угощала меня рыбой. – Дочка-то его ещё с колыбели другому была обещана.

– Как это, с колыбели? – удивилась я. – Неужели, когда она была совсем малюткой, её сосватали за взрослого мужчину? Он, наверное, сейчас старик.

Мне уже стало жаль незнакомую девушку, я даже начала понимать, почему она сбежала от отца. Но хозяйка поспешила разуверить меня и всё объяснила:

– И жених её тогда сам в колыбели лежал. Обычай у нас такой, как только рождаются младенцы, сразу сговариваем их друг за друга, чтобы, когда вырастут, женихи не маялись с поиском невест. Хотя, в жизни ведь всякое случается. По-разному браки свершаются. Кого в колыбели сговорят, а кто за невесту в чум её отца отрабатывать придёт – тут уж как старшие договорятся. Может за невесту выкуп оленями отдадут, а может её на другую невесту обменяют. Эх, надо было Нуатувию тогда не оленей у Яломатке просить, а дочь его старшую для своего сына. А он решил, раз Яломатке богатый, значит, нужно с него оленей просить для своего стада. Ну и попросил. Да только где теперь те олени? Все померли. И дочка за другим в Сульмар убежала. А что теперь делать, ума не приложу. Выкуп за дочь Нуатувий вернуть Яломатке не сможет, и дочь за его сына тоже отдать не получится. Ой, будет что-то плохое, когда Яломатке за невесткой в наш чум явится.

– А где живёт этот Яломатке?

– Так в другом чумовище, в двух днях пути от нас. А может уже и ближе. Они же тоже кочуют непрестанно. А может Яломатке с сыном к нам завтра приедет, и тогда не миновать беды. Если невесту не предъявить, он сочтёт это страшным оскорблением и точно нам войну объявит.

Надо же, какие страсти царят среди кочевых племён. Да и брачные обычаи не совсем такие как на Собольем острове. Это ведь надо же – обговорить брак, пока жених и невеста ещё лежат в колыбельках. А что делать, когда они вырастут? Вдруг они встретятся и не понравятся друг другу? Или как дочка сгорбившегося Нуатувия – полюбит другого и убежит с ним? Хотя, чего это я тут рассуждаю? Моя ситуация с наследством дяди Руди и Эспином ничем не лучше. Дядя Густав нас тоже не спрашивал, хотим мы быть вместе или нет – просто решил все за нас с Эспином и никаких возражений не принимает. Так что есть нечто общее в тромских и островных порядках. А о сарпальских лучше и не думать. Там, говорят, любой мужчина может взять себе в жёны столько женщин, сколько способен прокормить. Как хорошо, что я не живу в родных краях, а то пришлось бы искать внимания какого-нибудь бедняка, чтобы быть его единственной возлюбленной, но жить при этом впроголодь.

Пока я рассуждала о многообразии брачных традиций, женщины в чуме утратили к моей персоне всякий интерес. Угощения закончились, и каждая занялась своими делами. Кто-то уселся на циновку, чтобы при тусклом свете от костра заняться шитьём из шкур, кто-то плёл из сушёных трав нечто напоминающее корзину. Молодые девушки собрали грязную посуду, сложили её в котёл и вынесли из чума, видимо, чтобы отмыть всё в снегу. И никого как будто не интересовали дети, а они разбрелись по чуму, а некоторые и вовсе выбежали из него без всякого надзора.

Девочки постарше занимались рукоделием вместе с женщинами, а вот карапуз в забавном наряде преспокойно подполз к угрюмому Нуатувию и начал ему мешать. Разорившийся оленевод плёл толстый шнур из кожаных полосок, а малыш всё норовил схватить шнуры за кончики и дёрнуть на себя. Пришлось подойти к Нуатувию и поднять малыша, чтобы усадить его на циновку. Как жаль, что у меня при себе не было ничего интересного вроде нагрудной сумочки или медвежьего клыка, чтобы завоевать внимание ребёнка и отвлечь его на игру.

Пока я разглядывала его одёжку, малыш так напряжённо смотрел на меня, будто я самая плохая тётя, которая встречалась ему на пути в его недолгой жизни. Конечно, я же прервала намечающееся веселье со шнурком. Зато теперь я могла внимательно рассмотреть, во что кочевники одевают своих детей. А это был весьма занимательный костюм. Укороченная кухлянка пришита к разборным меховым штанишкам, к штанинам пришита обувь, рукава удлинены и также наглухо зашиты. Какая герметичная одежда. То-то малыш всё норовит высунуть ручку через горловину, чтобы пососать палец.

Вскоре ему надоело таращиться на меня, и ребёнок неловкими движениями побежал к вошедшей в чум девушке, а я невольно осталась сидеть рядом с Нуатувием. Правда, недолго.

– Три нарты приехали, – в тревоге объявила девушка хозяйкам.

– Чьи нарты-то?

– Не знаю. По пять оленей в каждой, жирных, высоких. Видно, богачи нас посетить захотели.

– Нас и богачи? С чего бы это?

И тут в чум вошёл грузный мужчина в парке с росомашьей оторочкой, и женщины в страхе полушёпотом зароптали:

– Яломатке… Яломатке явился…

Так вот он какой, богатый оленевод, что купил своему сыну невесту за несколько оленей. Всё как я и представляла: высокомерный взгляд свысока, ленивый шаг, надменное пошлёпывание толстыми губами.

Яломатке уселся на хлипенькую табуретку прямо напротив Нуатувия, задержал взгляд на мне, а после посмотрел на своего несостоявшегося свата и сказал:

– Дочку твою я застал или уже нет?

Я просто кожей чувствовала, как в чуме повисло напряжение. Из уст Яломатке прозвучал вовсе не вопрос, а будто повеление. Он не стремился узнать, где дочь Нуатувия – он приехал, чтобы забрать её, и никак иначе. Отрицательный ответ его абсолютно не устроит.

– Пойди-ка к соседям, – произнёс обессилившим голосом Нуатувий, и я не сразу поняла, что эти слова обращены ко мне.

Яломатке тоже выжидающе на меня посмотрел, отчего мне захотелось съёжиться. И вправду, что это я тут сижу и мешаю двум мужчинам обстряпывать их дела? Пойду-ка я от них подальше, а то вдруг нечаянно попаду под горячую руку, когда выяснится, что обещанная сыну Яломатке невеста ещё летом сбежала от Нуатувия.

Сначала я хотела перейти на другую половину чума, где хозяйничали женщины из другой семьи, но Нуатувий остановил меня наказом:

– Нет, ты к соседям в другой чум иди.

Прозвучало это чуть ли ни как мольба. Наверное, кочевникам неудобно устраивать при гостье межплеменные дрязги, вот Нуатувий и хочет уберечь меня от намечающейся ругани. Что ж, выйду из чума, пусть и вправду разбираются сами – я в островных обычаях ничего не понимаю.

Только почему это женщины так подозрительно притихли и провожают меня испуганными взглядами, а девушка с татуированным лицом и вовсе качает головой, словно хочет меня остановить? Ладно, потом разберусь с этими загадками, а пока самое время отыскать свои вещи в соседнем чуме и приготовить для гостеприимных кочевников какой-нибудь подарок из наших с Эспином запасов. Например, чай. Здесь его все любят.

Стоило мне отодвинуть шкуру-занавеску, как за спиной послышалось:

– Рассеянная она у тебя, – сказал Яломатке.

– Это от неожиданности, – ответил ему Нуатувий.

На этом я покинула чум и даже не стала задумываться, с чего бы это вдруг кому-то захотелось меня обсудить, когда на повестке дня стоит куда более серьёзная тема. Как оказалось, зря я так легкомысленно отнеслась к чужим словам.

Глава 49

Только я выбралась из тёмного, прокуренного дымом жилища и оказалась на белом снегу под синим небом, в глаза тут же бросилось столпотворение оленей и людей. Действительно, возле чумов остановилось три упряжки по пять оленей в каждой. Четверо мужчин от безделья прохаживались вокруг саней, кто-то переговаривался с девушками-посудомойками. А я не смогла пройти мимо ездовых оленей.

Какие же они крупные и рогатые – выглядят намного сильнее и здоровее тех, что пасутся около чумов. Неужели мистический Хозяин оленей и вправду проклял здешнее стадо, или всё дело в нерадивых хозяевах? Зато у племени Яломатке олени как на подбор: ухоженные, с красивой шёрсткой, но отчего-то грустными глазами. Наверное, слишком тяжёл их труд, а подчинение человеку напрочь отбило всякую радость жизни.

От жалости к этим печальным созданиям мне захотелось погладить оленя, провести ладонью по его морде. Но олень совсем не лошадь и моих намерений не понял. Он тут же мотнул головой, даже попытался отбежать и потянул за собой широкие сани. А тут и другие олени в той же упряжке заволновались и хотели было бежать, куда их потянет пугливый сородич. Да, натворила я дел. Хорошо, что рядом оказался расторопный парень без шапки и со скинутым капюшоном. Одним быстрым и верным движением он схватил вожжи, потянул их на себя и прикрикнул на оленей, после чего они остановились и замерли на месте.

– Прости, – пришлось повиниться мне перед парнем. – Я просто хотела его погладить, а он убежал.

– Ну, так зайди с другой стороны и погладь, – весело ответил он, не отпуская вожжи.

Вот это шанс! Как же им не воспользоваться? Пугливый олень больше не мог от меня убежать, и это хорошо – мне ведь нужно доказать ему свои добрые намерения.

Я подошла ближе к парню и прикоснулась к оленю. Всё ещё грустные глаза, пар из ноздрей, тревожное дыхание, но уже больше смирения. Пока я неспешно водила ладонью по оленьей морде, парень спросил:

– Небось, никогда не видела таких сильных и жирных оленей. Тут у вас они еле живые, голодные.

Если честно, до сегодняшнего дня я вообще не встречалась с оленями, разве что в зоосаде. Но не разубеждать же собеседника, что его олени самые лучшие на этом острове. Я лишь кивнула и невольно посмотрела на парня. Какие же у него светлые волосы, я таких ещё ни у кого не видела. А на солнце они даже немного золотятся.

Я невольно засмотрелась на парня, а он тоже разглядывал меня с нескрываемым интересом.

– Почему ты из чума вышла? – внезапно спросил он.

– Да так, – замялась я. – Попросили к соседям сходить.

– А кто попросил?

– Нуатувий.

Парень лучезарно улыбнулся. Не знаю, с чего вдруг имя больного и разорившегося кочевника вызвало у него радость, да и не стала я этого выяснять, ведь в следующий миг парень спросил:

– Как тебя зовут?

– Шела.

– Какое странное у тебя имя. А я Микальган.

– Очень приятно.

– Приятно? – снова улыбнулся он. – Чудная ты, странно так говоришь.

Ну да, странно. Я, наверное, на его взгляд, ещё и странно выгляжу.

– Нравятся тебе мои олени? – с чего-то вдруг спросил Микальган.

– Да, – ответила я. – Очень красивые.

– И сильные, – добавил он. – Хочешь проверить?

– А как?

– Садись в нарту, я тебя и прокачу.

Ух ты, прокатиться на оленьей упряжке! Это очень даже заманчивое предложение. Надо обязательно испытать этот вид транспорта. Может быть, потом я смогу уговорить Микальгана довезти нас с Эспином до Ясноморья.

Я с радость плюхнулась в застеленные шкурой сани, свесила ноги по правую сторону и упёрлась ступнями в полозья. Микальган уселся впереди, схватил правой рукой вожжи, левой поднял со снега длинный прут с костяным наконечником. Стоило ему коснуться наконечником бока крайнего правого оленя, и упряжка вмиг пришла в движение.

Хорошо, что я смогла ухватиться одной рукой за низкую спинку саней, иначе бы не удержалась и упала на снег. Микальган энергично покрикивал на своих оленей, и те бежали всё быстрее и быстрее. Временами он постукивал костяным навершием прута о бок то правого оленя, и тот разворачивал упряжку влево, то крайнего левого оленя, чтобы направить упряжку вправо.

С невероятной скоростью мы неслись по низинам и сугробам. Впереди маячили упитанные оленьи ляжки и по-заячьи короткие хвостики. Сани то и дело кидало из стороны в сторону. Из страха упасть, я вцепилась в Микальгана, обхватив его руками вокруг пояса.

Вскоре олени стали бежать тише, а после и вовсе остановились.

– Испугалась? – спросил меня Микальган.

– Очень быстрые у тебя олени, – едва переведя дух, ответила я.

– Самые быстрые, – с нескрываемой гордостью заключил он.

Я не сразу сообразила, что продолжаю обнимать парня, хотя угроза выпасть из саней уже давно миновала. Но стоило мне убрать руки, как Микальган развернулся, подсел ко мне и сказал:

– Ну что, дальше поедем?

– Ты прав, пора возвращаться.

– Зачем возвращаться? Едем вперёд, к моему чумовищу. Матушка моя очень хочет на тебя посмотреть. И младшие сёстры тоже.

– На меня? – засомневалась я. – С чего бы вдруг? Мы же не знакомы.

– Вот и познакомитесь. А потом, если хочешь, вернёмся к твоему отцу, чтобы свадебный ритуал по всем правилам провести, приданое твоё ко мне перевезти. А пока давай съездим до моего чумовища, тут совсем недалеко осталось.

Я слушала его и ничего не понимала. Вернёмся к моему отцу? Но у меня нет отца. Проведём свадебный ритуал и заберём приданое? А я-то тут причём?

– Ты что? Ты… – и только теперь до меня дошло, – ты перепутал меня.

И тут мне стало несказанно страшно. Я одна в тундре рядом с малознакомым парнем, который с чего-то вдруг решил, что я его невеста. И настроен на женитьбу он очень решительно.

– Я не дочь Нуатувия, – вскочив с места, начала я горячо разубеждать Микальгана. – Я Шела Крог из Флесмера. Я приехала на Полуночные острова, чтобы найти своего дядю. Летом он улетел на дирижабле к оси мира и пропал там. Пять дней назад от него пришла телеграмма, что он жив и идёт покорять ось мира. А я должна найти его и помочь вернуться домой.

Микальган внимательно меня слушал, а после поднялся и спросил:

– Если ты не дочь Нуатувия, зачем тогда вышла из чума?

– Он попросил.

– А почему попросил?

– Потому что в чум пришёл Яломатке, чтобы поговорить с ним, а я бы им только помешала.

– Нет, – покачал головой Микальган. – Нуатувий отослал тебя из чума, когда к нему пришёл мой отец, потому что невесте нельзя слышать разговор отца и свата о её свадьбе. А я стоял возле чума, чтобы увидеть, когда же выйдет моя невеста. Ты и вышла.

– Но Нуатувий не мой отец, – снова пришлось настаивать мне. – Он просто… Я просто… – и тут я окончательно растерялась, не зная, как и что теперь стоит говорить. – Только не сердись, но твоя настоящая невеста убежала с другим в Сульмар ещё этим летом. А Нуатувий, видимо, боялся сказать твоему отцу правду. А меня просто пригласили в чум на шаманский обряд, а потом много угощали, и я случайно оказалась рядом с Нуатувием. Он обманул твоего отца, выдал меня за свою дочь, а я ничего не поняла. Я же совсем не знаю ваших обычаев, я же всю свою жизнь провела на континенте. Я думала, Нуатувий просто хочет поговорить с Яломатке с глазу на глаз, а он… он из страха обманул и меня, и тебя, и твоего отца.

Наступило тягостное молчание. Я ждала, что же ответит Микальган, а он погрустнел и опустил глаза. Видно, известие об обмане и бегстве невесты его очень огорчило.

Мы так и стояли возле саней, пока вдали не показались ещё две оленьи упряжки. Вскоре к нам подъехал Яломатке со своими приятелями.

– Вези её обратно, – не поднимаясь с саней, скомандовал он сыну. – Горбатый Нуатувий посмеялся над всеми нами. Это не его дочь, а гостья с материка, все в чуме подтвердили это. Её родственник пошёл охотиться на чёрного деда и скоро вернётся. Быстрее верни её в чум, пока он ничего не узнал и не решил отомстить нам.

Вот это да! Богатый оленевод боится Эспина, притом что ни разу его не видел. Наверное, на этом острове все аборигены так сильно боятся здешних гигантских медведей, что любого владельца ружья с континента считают великим охотником и воином. Вот только в случае с Эспином они перепутали отвагу со слабоволием. Хоть бы он вернулся с этой охоты невредимым, иначе…

О том, что может быть при самом скверном развитии событий, я додумывала сидя в санях позади Микальгана. Мы возвращались к чумовищу оба в самых расстроенных чувствах. Как только упряжка примчала нас к людям, из малого чума выбежала та самая хозяйка, что первой разливала нам с Эспином суп. Она тут же накинулась на Микальгана с обвинениями:

– Что же ты наделал, куда смотрел? И Нуатувий, старый дурак, тоже хорош, но ты-то, ты! Обидел нашу гостью! Это ж какой позор на всех нас. Не видишь, что ли совсем, не похожа она на наших девушек. Вся чернявая, оттого что на материке солнце жарче греет.

– Не ругайте его, пожалуйста, – обратилась я к хозяйке. – Нелепая вышла ситуация. Микальган в ней не виноват.

– Он-то не виноват, – не утихала хозяйка, – а вот нам-то что теперь делать? Яломатке хуже чёрного деда стал, как узнал всю правду. Как кричал, как грозился Нуатувия и всех нас покарать и всех наших оленей себе забрать. Хорошо, что все наши мужчины на охоту ушли, без них он нас обирать не стал, обещал до завтра плату за оскорбление обдумать и вернуться. Может, остынет к утру и не будет нас карать? Микальган, ну хоть ты скажи ему, что из-за дурости Нуатувия остальные страдать не должны. Найдём мы тебе другую невесту, у нас молодые работящие девушки тоже имеются. Вон, Сувиавна и Ануака. Погоди, сейчас я их позову.

И хозяйка направилась к большому чуму, чтобы тут же в нём скрыться. А Микальган проводил её взглядом и сказал мне:

– Как жалко, что не ты моя настоящая невеста. Ты мне очень понравилась.

– Спасибо, – улыбнулась я в ответ.

– Знаешь, а я готов прийти в дом к твоему отцу и отработать за тебя.

– За меня? – удивилась я.

– Да, чтобы потом жениться на тебе.

Вот это новость. Как же теперь объяснить Микальгану, что он очень милый парень, но я совсем не хочу выходить за него замуж?

– Но у меня нет отца.

– Тогда кто старший в твоём роде?

– Дядя Руди. Я рассказывала тебе, он улетел на дирижабле к оси мира и теперь я ищу его.

– Значит, как найдёшь, я приду к нему в дом и отработаю за тебя.

Какой целеустремлённый. А ведь и вправду придёт, даже несмотря на то, что ему придётся плыть и ехать аж во Флесмер. Надо бы как-то остудить его пыл.

– А может, ты сам поможешь мне отыскать дядю? На твоей упряжке можно добраться до оси мира?

– Э, нет. Олени по морской воде не бегают. Как же я на них с одного острова на другой попаду?

– Проедешь, когда проливы покроются льдом.

– Не покроются, будут льдины вперемешку с шугой плавать, а толстого покрова не будет. Тёплые воды близ Капустного острова никогда не застывают.

– Ну что ж, тогда придётся мне в Ясноморье нанимать лодку, чтобы плыть дальше.

– Придётся, – на моё счастье признал Микальган. – Если хочешь, я тебя к Ясноморью на упряжке довезу. А как только найдёшь дядю, дай знать, я к нему обязательно приду.

Какой же он милый. Я думала, Микальган испугается долгого путешествия к оси мира и начнёт увиливать и юлить, а у него всё оказалось просто – не пройдут олени по воде и он без них никуда не пойдёт. Настоящий оленевод, верный своему делу.

На этом Микальган поспешил сесть в упряжку, чтобы умчаться на север, прежде чем ему приведут других невест. А я отправилась в чум, где остался мой рюкзак. Надо бы отдохнуть после всех этих треволнений и дождаться Эспина. Должен же он скоро вернуться.

Глава 50

Так получилось, что в малом чуме я осталась в полном одиночестве. Хозяйка с другими обитательницами жилища отправилась в соседний чум, видимо, к шаманке, чтобы та ответила, что готовит чумовищу грядущий день. У меня же появилась уйма времени, чтобы оглядеть обстановку в жилище и заглянуть во все потаённые уголки.

Кругом шкуры, шкуры, шкуры… Они висят на горизонтальных палках, валяются на циновках, опускаются подобно шторам перед спальными местами. А ещё на уровне плеч по стене развешаны парки, унты, травяные корзины, даже куски сушёного мяса. Так вот почему суп был таким жёстким.

Судя по потёртостям на многих шкурах и одежде, по облезлым ворсинкам, оленей здесь и вправду забивают редко ввиду их малочисленности. А если оленей едва хватает на еду и шкуры, как же Нуатувий и его соплеменники будут возвращать долг Яломатке? Им и одного оленя отдавать будет жалко, а без двух в чумовище и вовсе наступит голод. Интересно, а сколько сам Яломатке отдал оленей Нуатувию за его дочь много лет назад?

Пока я прохаживалась вдоль стены и череды закрытых деревянных ящиков, в чуме послышался какой-от шум, будто мышка бегает. Или ещё хуже – ласка. Затянувшаяся ранка на ноге отчего-то заныла, и я оглянулась по сторонам в поисках источника звука, но так ничего и не заметила. Я даже не сразу почувствовала, как кто-то мелкий ползёт по правому унту вверх к кухлянке, а когда заметила, то вздрогнула, правда быстро успокоилась. Брум спешно забрался на моё плечо, потом полез за спину и нырнул в откинутый капюшон.

– Шела, забери меня обратно! – в панике заголосил он, – я не хочу больше никуда ходить с балбесом.

Ага, значит, раскаялся, ну-ну.

– Где Эспин? – повернув голову, спросила я. – Что у вас случилось?

– Случилось?! Да нас чуть не раздавил медведь! Оленьи пастухи выгнали его из леса прямо на балбеса. Сами-то они его убивать боятся, нашли дурака для грязного дела. А балбес растерялся, замешкался. Медведь на задние лапы перед ним как встал, представляешь? Трёхметровая туша над нами нависла, уже хотела балбесу когтями снять скальп, и тут он выстрелил. Медведь и завалился прямо на нас и сразу издох. Меня чуть всего не расплющило вместе с балбесом.

– Где Эспин? – в панике спросила я. – Ты бросил его в лесу? Вместе с медведем?

– Вместе со зверопоклонниками.

Я так и знала, что что-то случится. Надо было отговорить Эспина и мужчин идти на охоту. Надо было не поддаваться на рассказы старой шаманки.

Не помня себя, я выскочила из чума, но совсем не представляла, куда бежать. А бежать уже и не требовалось: из леса вышла процессия охотников, что тянула за собой сани, а на них лежала гора бурого меха. И первым среди мужчин вышагивал Эспин.

Всё, чёрный дед, что изводил обитателей чумовища, был повержен. Женщины высыпали из большого чума и обступили победителей. Эспин выглядел неважно, будто его огрели пыльным мешком по голове. Или, если на него завалился мёртвый медведь. А тот, что лежит в санях, был воистину огромен и грузен.

Пока я с опаской разглядывала на почтительном расстоянии, как мужчины без всякого страха поворачивают голову убитого медведя и открывают ему пасть, женщины уже успели соорудить возле саней костёр и вынесли из чумов всевозможные угощения, чтобы отпраздновать победу над грозным врагом. По кусочку юколы досталось и нам с Эспином. Но самым удивительным было видеть, как целую пластинку сушёной рыбы протискивают в медвежью пасть.

– Не обижайся, чёрный дедушка, – сидя рядом с убитым медведем, приговаривала шаманка, – кушай, угощайся. Ты не думай, это не наши мужчины тебя жизни лишили, это всё жадный Яломатке. Уехал он, сбежал, твоего гнева испугался. А мы, так и быть, возьмём себе твою шкуру и мясо. Они ведь не нужны тебе больше.

Какой коварный обман. Шаманка планирует отослать разъярённый дух убитого медведя к Яломатке, с которым вышла ссора. И что, обманутый дух медведя должен покарать богатого оленевода, чтобы завтра тот не приехал к чумовищу требовать долг? Хитрый план. Немного наивный, но ведь какой изобретательный.

Время угощений подошло к концу, и настал черёд разделки туши. Сначала медведю вырезали глаза – чтобы он не видел, что с ним будут делать – так нам объяснили. Потом ему отрезали лапы с непомерно длинными когтями и голову.

Как же неприятно было на всё это смотреть, но никто не расходился, все внимательно наблюдали за этим действом, словно исполняли тем самым некий ритуал. Я побоялась, что своим уходом опять нарушу какое-то неписаное правило и наживу себе новые неприятности, поэтому тоже осталась. Как и Эспин. У него, похоже, уже не было ни физических, ни моральных сил куда-либо идти.

За свежеванием туши я старалась наблюдать вполоборота, лишь бы не видеть лишних подробностей. А когда шкура была содрана, настал черёд срезать мясо. Каждому жителю чумовища досталась равная доля. А когда мясо было распределено, настала очередь сбоя.

Положив в одну миску медвежье сердце и разрезав его на кусочки, а в другую сцедив кровь, двое мужчин поднесли миски Эспину со словами:

– Ты был очень храбр сегодня. Никто в наших местах не решался выйти перед чёрным дедом с ружьём, ведь даже после смерти его гнев страшен. Пусть сейчас его дух умчался вслед за Яломатке, но северные шаманы могут обмануть чёрного деда. Они направят его обратно, к тебе. Тебе нужно съесть кусок сердца и запить его кровью, чтобы сбить чёрного деда со следа. Съев сердце, ты и сам станешь немного чёрным дедом, и другие его родичи не тронут тебя.

Бедный Эспин. Меня и саму передёрнуло от вида ещё дымящейся тёмной крови с пузырями и куска сырого мяса. Вернее, не мяса, но тоже сырого. Ни за что бы не стала такое есть. А у Эспина выбора не было. Он, конечно, отнекивался, говорил, что не боится возвращения медвежьего духа, но с каждой новой отговоркой напор кочевников становился всё сильней. В итоге старая шаманка прикрикнула на Эспина:

– Ешь давай! А то родичи чёрного деда найдут тебя и отомстят за него. Размозжат голову и сами съедят твоё сердце и печень.

Отступать было некуда. Эспин нехотя взял рукой кусочек медвежьего сердца, немного подумал, одним резким движением закинул его в рот и тут же отхлебнул крови из чаши. Бедняга, он поперхнулся, но всё же проглотил ритуальное угощение, после чего все возликовали, и чаши с угощением пошли по кругу от одного охотника к другому, пока полностью не опустели.

Праздник продолжался до потёмок новыми угощениями, песнями и историями у костра. Эспин поспешил покинуть гуляния и скрылся в безлюдном чуме. Я последовала за ним и увидела, как Эспин расстелил на циновке свой спальный мешок и просто улёгся на него, не раздеваясь и не залезая внутрь. Опустошённым взглядом он уставился в меховую стену и не двигался. Никогда ещё не видела его таким потерянным

– Эспин, – неуверенно и полушёпотом позвала я его, сев рядом, – как ты?

Он долго молчал, прежде чем не глядя на меня ответить:

 – А как, по-твоему, должен чувствовать себя человек, которого сегодня чуть не убил медведь?

И он снова замолчал, а я даже не знала, что и сказать, как приободрить Эспина.

– Зато ты сделал доброе дело для этих людей, – нашлась я. – убил медведя, который ел их оленей.

– Эти люди желали моей смерти, – неожиданно холодно выдал он.

– Что ты такое говоришь? Тебя, наоборот, считают здесь героем. Это же ты выстрелил, ты поверг чёрного деда. В смысле, медведя.

– Выстрелил, – не очень охотно признал Эспин, – но только потому, что у меня не было выбора. Когда в лесу мы наткнулись на медведя, другие охотники выпустили на него собак, а собаки погнали его на меня. Понимаешь, никто не собирался мне помогать в случае опасности. Слышала их идиотские суеверия? Кто убьёт медведя, тому отомстят его сородичи. Удобная позиция, чтобы ничего не делать, а чужак – он на то и чужак, его не жалко, если что. А если всё же он убьёт медведя, можно и праздник закатить, чтобы скормить ему медвежатину. Пусть вообще радуется, что жив остался, и ему хоть что-то перепало. Так ведь они здесь рассуждают.

– По-моему, – нерешительно начала я, – ты слишком остро всё воспринимаешь. Никто не желает тебе зла. Ты же сам говорил, самое лучшее, что есть на Полуночных островах, так это люди, самые добрые и отзывчивые.

– Значит, в этом племени живут какие-то другие люди.

– Да ладно тебе, не сгущай краски.

– Тебя там не было, – отрезал он. – Ты просто не видела, что такое лесной медведь, когда он встаёт на задние лапы. Это вообще невозможно ни с чем сравнить. Это смерть, которая смотрит прямо тебе в глаза. Я видел сегодня смерть, но она обошла меня стороной. Надолго ли, не знаю. – И тут Эспин замолчал, но вскоре устало произнёс. – Очень плохо, что у них нет алкоголя. Я бы сейчас с радостью напился до беспамятства.

Бедный Эспин. То, что он сегодня пережил, навсегда оставит неизгладимый след в его душе и памяти. Увидеть собственную смерть и победить её – не каждому в жизни выпадает такое испытание. Интересно, если бы Зоркий не пропал, он бы помог Эспину отогнать медведя прочь? А может, он бы кинулся на медведя, лишь бы защитить Эспина, и тогда бы медведь его одним ударом… А может в лесу близ Сульмара именно это с Зорким и произошло?

 Зря я об это подумала, теперь тоже расстроюсь и буду ещё мрачнее Эспина. А там, во дворе все радуются и празднуют. Надо бы и нам с Эспином немного встряхнуться и развеять тоску.

– А знаешь, как я провела этот день? – для затравки спросила я. – Такая нелепая история вышло, даже смешно вспоминать.

И я рассказала Эспину о брачных обычаях кочевников и о том, как меня чуть не украли и не увезли в соседнее чумовище. Я думала, он улыбнётся и посмеётся вместе со мной. Но Эспин приподнялся, развернулся ко мне с абсолютно каменным выражением лица. Он ни разу не улыбнулся, даже когда я рассказала о предложении Микальгана поработать в доме дяди Руди, чтобы жениться на мне. Вернее, лучше бы я об этом вообще не говорила, потому как Эспин спросил: