Текст книги "Наследница огненных льдов (СИ)"
Автор книги: Антонина Ванина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 62 страниц)
Рохаган с какой-то невыразимой тоской наблюдала, как кушает Зоркий, и я поняла – она ужасно скучает по своим погибшим собакам, да и не только по ним. И всё же Рохаган улыбнулась, и заставил её это сделать Зоркий и по налетевшие к корыту вороны.
Чёрные птицы жаждали стянуть хоть комочек риса, хоть кусочек баранины и потому скакали вокруг Зоркого, пока ему это не надоело, и он не принялся гонять ворон по двору.
Одни плутовки порхали над Зорким и отвлекали его внимание на себя, а их товарки в это время наперебой выхватывали из корыта самые вкусные кусочки. Стоило Зоркому понять, что его коварно обманули, он тут же вернулся к корыту, даже залёг перед ним и начал порыкивать на всякую птицу, что осмелится навострить свой клюв на вожделенную кашу. Но долго держать оборону он не смог.
Хвост-колечко размоталось и растянулось по земле, а вездесущая ворона за спиной Зоркого начала подкрадываться к нему. Сначала она опасливо тронула клювом пушистый кончик, но тут же отскочила в сторону. Потом она осторожно приблизилась вновь и уже без всяких сомнений сомкнула клюв на собачьем хвосте. Подумав пару секунд, ворона всё же рванула хвост на себя, а вот Зоркий не сразу понял, что это там такое мешает ему спокойно лежать. А когда ворона рванула хвост с новой силой, он не вытерпел и снова начал носиться за парочкой птиц по всему двору, пока остальные вороны не доели его рис с мясом до последней крупинки.
Мы с Рохаган не могли сдержать смеха. Какой же он ещё глупенький, но забавный. Да и вороны хороши – до чего же коварные птицы, и не без чувства юмора.
Я так увлеклась лицезрением битвы за кашу в корыте, что и не заметила, как у этого представления появился третий зритель. Мортен Вистинг стоял по ту сторону забору рядом с Рохаган и с улыбкой наблюдал за Зорким.
– Молодой ещё, несмышлёный, – поделился он с ней своими соображениями. – Ничего, через пару лет войдёт в ум.
– А где же твоя собачка? – поинтересовалась Рохаган. – Чёрно-белая такая, мордастенькая, которую ты в Песцового острова давным-давно привёз. Не взял в этот раз своего помощника?
Улыбка вмиг слетела с губ Вистинга и он нехотя ответил:
– Помер этой зимой.
– Ой, чего это? – разволновалась Рохаган.
– Съел что-то не то, – ещё больше помрачнел Вистинг.
И тут Зоркий, окончательно позабыв о воронах-воровках, подбежал к забору, опёрся передними лапами о верхнюю перекладину и потянулся к Вистингу. Ну, что он в нём нашёл? А как же я, его спасительница?
С трудно скрываемым раздражением я наблюдала, как Вистинг треплет моего пёсика по загривку и мило беседует с Рохаган. Видимо, за многие годы его странствий по островам он успел познакомиться со всеми жителями малых селений и теперь мог запросто заговорить с любым из них как со старым приятелем. А с кокетливой вдовой Вистинг и вовсе начал флиртовать.
– А ты сегодня весь такой бойкий, – не сводя с него шаловливых глаз, сказала Рохаган. – Уже и не хандришь, как накануне.
– Вот, увидел твой цветущий лик, и сразу солнце стало ярче, и тоску как рукой сняло.
– Ой, да ладно! – смущённо рассмеялась она.
Я невольно наблюдала за их милым воркованием, видела уже знакомый мне искушающий взгляд, что теперь был обращён не на меня, а на Рохаган, и понимала, что меня это жутко задевает.
Значит, я Вистингу больше не интересна, а Рохаган его сердцу очень даже мила? Да она же старше его лет на десять, если не пятнадцать. Да и по сравнению со мной Рохаган красотой похвастаться совсем не может. Что он в ней вообще нашёл?
– Может, – не сводя с Вистинга призывного взгляда, промурлыкала вдова, – зайдёшь как-нибудь почаевать?
– О, – добродушно рассмеялся он, – знаю я твои чаёвки.
– А что такого? – изобразила она невинный взгляд.
А Вистинг подался вперёд и чуть ли не стихами проникновенно прошептал:
– Как мотылёк полечу на свет твоих очей и паду я грешным. Нет, Рохаган, не искушай.
Женщина зарделась, но всё же сказала:
– Так ты же из столицы и не веришь в наши обычаи. Чего тебе бояться?
– Да уж действительно, чего? Мне-то бояться и вправду нечего, а вот тебе стоит.
– Чего это мне бояться?
– Видишь ли, люди говорят, что этой весной я овдовел. Так что, боюсь, как бы тебе не передался от меня ещё один грех.
– Да ты что? – взволнованно воскликнула Рохаган. – А с женой-то твоей что случилось?
– Долгая история, – не слишком-то воодушевлённо отозвался Вистинг. – На обратном пути с севера может быть и расскажу. А ты не расстраивайся. Смотри, сколько заезжих красавцев ходит по Сульмару. Любого зазывай на чай.
– Это этих что ли, при погонах? – скривилась Рохаган и с презрением добавила. – Да лучше до конца своих дней вдовой быть, чем с таким спутаться. Как же они, проклятущие, надоели. Поскорее бы из Сульмара убрались.
– Уберутся, – обнадёжил её Вистинг. – Как только откроется ваш крабовый завод весной, так и уберутся. Другие им на смену приплывут.
– Чтоб им пусто было, – злобно выплюнула она.
– Полагаю, они и сами не в восторге от того, что им по полгода приходится жить здесь. Просто приказ есть приказ, и ничего тут не попишешь.
На этом Вистинг отстранился от забора, и я увидела, как он поднимает с заснеженной земли свой рюкзак и водружает его на спину. А потом за рюкзаком последовал черёд ружья.
– Собственно, я пришёл узнать, – соизволил он глянуть в мою сторону, – не будет ли Шела Крог так любезна одолжить мне своего пса до вечера? Хочу сходить в здешний лесок, проведать знакомую огнёвку. А то она целый год спокойно жила и про меня не вспоминала.
– Что, – оживилась Рохаган, – всё надеешься изловить её, плутовку? Уж сколько на неё мужики капканы и самострелы ни ставили, всегда она извернётся, приманку аккуратненько вытянет, съест и в лес убежит. Не по зубам она охотникам. Шибко умная и хитрая.
– Ничего, у меня с ней свои счёты. Ну что, принцесса, дашь выгулять твоего озорника?
Отдать Зоркого? Всего лишь до вечера?
Я посмотрела на пса, что сидел под забором и не сводил глаз с Вистинга, попыталась подозвать его к себе, но он долго не решался подойти ближе, то и дело оглядывался назад.
Что Зоркий, инстинкт охотничьего пса зовёт тебя в лес? Хочешь пойти с Вистингом промышлять огнёвку, чтобы он застрелил её на воротник?
Всё-таки Зоркий подошёл ко мне и дался в руки, чтобы и я его погладила. Бедный мой мохнатик, неужели ты и вправду хочешь носиться по лесу и гонять диких зверей? Неужели тебе со мной так плохо и тоскливо? Думаешь, с Вистингом тебе будет лучше и веселее? А если нет?
Вистинг тоже хорош: пришёл, полюбезничал с Рохаган и только между делом вспомнил обо мне, вернее, о Зорком. Он что, думает, будто сделка со мной уже заключена, и я так просто отдам ему пса на день, а потом и насовсем? Да, конечно!
– Рохаган, – обратилась я к своей хозяйке, – а много с Зоркого можно вычесать шерсти?
– Так если по два раза на неделе чесать такого лохматого, то за месяц можно и пару носков связать.
– Так может быть, когда мы с Эспином полетим домой, ты оставишь Зоркого у себя? Пожалуйста, не откажи. Я знаю, у тебя он будет жить сыто и вольно, да и на родной земле. Да и тебе в хозяйстве ведь нужна собака.
– Конечно, нужна, как же не нужна, – обрадовалась Рохаган.
Всё, дело сделано. И Зоркий пристроен, и Вистинг остался ни с чем. А нечего было радоваться раньше времени, я ему ничего конкретного не обещала. Сказала, что подумаю, вот и подумала. И пусть не смотрит на меня так ехидно, будто понял обо мне что-то такое, чего я о себе ещё не знаю.
– Какая же ты коварная, принцесса, – сказал он на прощание, – просто маленькая обиженная девочка.
С этими словами он развернулся и пошёл в сторону долины, а я просто онемела от его слов, что не смогла найти достойный ответ. Да и не успела бы я бросить его Вистингу в спину.
В следующий миг дверь дома отворилась, и во двор вышел Эспин:
– Чайник уже давно вскипел, – известил он.
Я послушно кивнула и хотела было отправиться дом, но Эспин не дал. Он успел заметить удаляющуюся фигуру Вистинга и тут же посуровевшим голосом спросил:
– Что ему тут было нужно?
– Так поздороваться приходил, – ответила Рохаган.
– Он говорил с тобой? – обратился ко мне Эспин.
– Не так, что бы очень… – замялась я.
– Всё понятно. Иди в дом.
В дом? Это ещё что за командирский тон? Я же ему больше не невеста, так с чего бы это вдруг так волноваться?
– Между прочим… – хотела возмутиться я.
– Между прочим, – перебил Эспин, – я просил тебя с ним не разговаривать. Или ты забыла?
Ну всё, это уже слишком, просто через край! Он ещё и указывать мне собрался, что делать, а чего нет? Вот бы я ему ответила, только перед Рохаган и Минтукав неудобно.
Так, надо остыть, чтобы искры из глаз не посыпались. Просто зайти в дом, сесть за стол и, наконец, позавтракать. Собственно, это я и сделала. Набитый рот как-то не особо способствует ругани, и потому я тихо сидела за столом и жевала бутерброд всё с тем же невкусным сыром, будто он готов вот-вот заплесневеть. И где только Эспин его взял?
– Продовольственный магазин в Сульмаре один, – видя мои мучения, объяснила Минтукав, – и еда там вся с одного парохода. Что на материке полгода назад не доели, всё к нам привезли.
– На Полуночные острова везут испорченные продукты? – не поверила я.
– Хоть что-то везут, мы и тому рады.
Я всё же решила проверить и взяла банку с маринованными томатами, которую только что купил Эспин. И вправду, мелкие цифры, выдавленные на жестянке, недвусмысленно извещали, что через пару недель продукт нельзя будет употреблять в пищу. Бедные островитяне, как они ещё только не вымерли от голода и пищевых отравлений?
Задавалась я этим вопросом недолго, потому как в дверь постучали. Не дожидаясь дозволения хозяек, визитёр бесцеремонно вошёл в дом. Им оказался всё тот же пограничник, что на днях сопровождал меня до мэрии, а после и тюрьмы.
– Эспин Крог, Шела Крог, – на одной ноте назвал он наши имена, – собирайтесь. Мне поручено сопроводить вас до аэровокзала.
– Уже? – поразилась я, ибо не ожидала, что покидать остров придётся так скоро.
– Разве дирижабль уже прибыл? – не менее удивлённо спросил Эспин.
– Сегодня нерейсовый день.
– Тогда что нам делать в аэровокзале?
– Покупать билеты. Сегодня в городском банке вы получили наличными семьсот империалов, нам это доподлинно известно. Деньги при вас имеются, так что на депортацию за счёт государства можете не рассчитывать.
– Спасибо за заботу, – процедил Эспин. – До аэровокзала можете не провожать. Мы как-нибудь сами доберёмся.
– Не положено, – был ему равнодушный ответ. – Мне поручено проследить, чтобы билеты были куплены. В назначенный день я отведу вас к аэровокзалу и прослежу, чтобы вы точно улетели.
– А если из-за непогоды рейс будут переносить на следующий день, и так целую неделю?
– Значит, каждый день будете сидеть в здании аэровокзала и ждать отлёта.
– И вы за этим проследите?
– Непременно. А теперь собирайтесь и идите за мной. Надо успеть выкупить забронированные билеты, пока их не перепродали толпе желающих отсюда улететь.
Глава 41
Аэровокзал, как оказалось, располагался вовсе не в Сульмаре, а выше по реке. Естественно, пограничник дойти туда своими двоими не мог, и потому мы добирались до аэровокзала на самоходной лодке. Зоркого на борт грозный пограничник категорически отказался пускать. Мой бедный лохматун, а ведь он так хотел снова прокатиться по реке. Благо, на бешеной скорости против течения лодка идти не могла, и потому Зоркий целых десять минут без устали бежал по неглубокому снегу вдоль берега, но всё же не отстал от нас, и даже первым достиг причальной мачты для дирижаблей. И тут рядом с ним упало что-то тяжёлое и громоздкое.
Зоркий испугался и рванул подальше от мачты, а я, высадившись на берег, поспешила подозвать его к себе и обнять, лишь бы он сидел со мной рядом и не бегал возле опасных сооружений.
Задрав голову, я посмотрела вверх. С самой верхушки мачты спускался человек, а вокруг него с противным карканьем кружило вороньё. Когда он достиг земли, то тут же подобрал увесистую махину, что скинул с мачты вниз, и направился ко мне.
– Извините, – немного запыхавшись, сказал он, – я чуть не зашиб вашу собаку. Как-то она неожиданно выскочила. Вроде смотрел, никого внизу не было, и тут она.
На вид это был молодой мужчина в рабочей одежде и вязаной чёрной шапке, что едва закрывала уши. Но не он сам привлёк мой внимание, а то, что было у него в руках. Гигантская металлическая миска, как будто сплетённая из проводов.
– А что это у вас? – не смогла не полюбопытствовать я.
Ответ поверг меня в ступор:
– Воронье гнездо из медной проволоки.
Я так и не поняла, парень решил подшутить надо мной или говорит правду. Зато чёрные птицы продолжали кружить над ним и недовольно каркать.
– Как же вы меня уже достали, – устало выдохнул он, взглянув вверх, а потом перевёл взгляд на меня с Зорким и поделился наболевшим. – Каждую весну и лето одно и то же. И ведь обязательно им надо устроить гнездо на моей радиомачте. А как сгоню их оттуда, начинают плести новое гнездо, но уже на причальной мачте. Со всей округи тащат проволоку, а потом ко мне из Сульмара приходят телеграфисты и жалуются на обрыв воздушной линии. Я что ли им провода между мэрией и крабозаводом рву? Вот, пусть теперь приходят, забирают гнездо и распутывают, раз им меди не хватает.
Вот это история. Я не удержалась и пощупала передовое достижение птичьей конструкторской мысли. До чего же плотно оно сплетено, даже ни одной дырочки в стенках и на дне не видно.
– А вы, значит, радист? – спросила я борца с воронами-захватчиками.
– Он самый.
– А почему тогда сами снимаете гнездо с причальной мачты?
– Потому что причальная команда здесь собрана исключительно из местных, а им ворон с мачты гнать жалко и гнездо выкидывать тоже. Всё лето оно так и провисело наверху, потому что за сезон ни один дирижабль так и не прилетел. Там, в гнезде, уже пять воронят успело вылупиться. Вроде бы уже подросли, окрепли, научились из гнезда вылетать. Так что хватит, пусть теперь разлетаются подальше отсюда, а на следующий год, если захочется, гнёзда пусть вьют как все нормальные птицы – на деревьях.
Я бы и дальше беседовала с радистом, но ему нужно было возвращаться на службу, да и меня с Эспином пограничник потребовал поторопиться и направил нас к аэровокзалу.
Оный представлял собой небольшое двухэтажное строение сарайного типа с весьма специфической вывеской. "Оставь надежду до следующей весны" – вот такой вот жизнеутверждающий лозунг встречал всех прибывающих и отлетающих пассажиров.
Во дворе вокзала творилось форменное столпотворение. Человек пятьдесят толкались, кричали, ругались, распихивали друг друга локтями, лишь бы пробраться внутрь. Они бы нас точно растерзали и порвали на мелкие кусочки, если бы не пограничник. Он сурово прикрикнул на толпу, прежде чем провести нас внутрь здания:
– Тишина! В первую очередь с острова будут вывезены нарушители закона и пропускного режима.
И тут же отовсюду послышалось:
– А почему нормальным людям нельзя купить билет?!
– Безобразие! Как ушёл последний пароход, всё ждём, когда в Рювелане наберётся рейс с материковскими. И что теперь, даже из Сульмара заезжие полетят первыми?!
– Несправедливо!
– … мы тут с детьми уже две недели сидим!..
– … на лечение не могу выехать!..
– … похороны отца пропустила!..
Как же я была рада оказаться внутри аэровокзала и за дверью, что закрылась перед носом негодующей толпы. Мне, конечно, жалко всех этих людей, но я не по своей воле пришла сюда отнимать так нужные им билеты на рейс.
В тесной комнатке с двумя взаимоисключающими табличками "Директор" и "Касса", сидел немолодой усатый господин. Проверив наши документы, под неусыпным взором пограничника он принялся неспешно выписывать билеты, тщательно выводя в них каждую буковку.
– Рейс из Рювелана запланирован на завтрашний день, – так же неспешно и размеренно объяснил он. – На борту будет имперская кризисная комиссия из пяти человек, послезавтра они же и полетят обратно. Итого на обратный рейс можно выписать только пятнадцать билетов. Поздравляю, два из них будут вашими.
– А почему нельзя снарядить ещё один рейс, – не удержалась и спросила я, – чтобы вывезти из Сульмара всех желающих улететь?
– Милая девушка, – снисходительно, растягивая каждое слово ответил мне кассир-директор, – для того, чтобы организовать ещё один рейс из Сульмара, для начала в Рювелане надо набрать двадцать пассажиров, желающих посетить Сульмар, и только тогда затраты на полёт оправдаются. А в такое время года никому с материка на остров особо лететь не хочется.
– И что же теперь, всем тем людям снаружи нужно оставить надежду до следующей весны?
– Что поделать, такова жизнь. Но самых нуждающихся мы обязательно посадим на ближайший рейс.
Неожиданно в коридоре послышался гвалт – кто-то открыл входную дверь и уже через пару мгновений самые активные жители Сульмара принялись штурмовать аэровокзал.
– Да отцепитесь вы от меня, – возмущался уже знакомый мне голос. – Я радист, я тут работаю. Ни в какой я очереди не стою и никуда вперёд не лезу. Пропустите меня к рабочему месту.
Вместе с разорителем вороньих гнёзд в комнатку директора-кассира прорвались ещё трое особо недовольных горожан, и потому грозному пограничнику пришлось вытолкать их за дверь, а заодно самому остаться снаружи, чтобы угрозами и предупреждениями достучаться до людей и унять намечающийся бунт.
– Каждый год такая канитель, – стоя рядом с кассой и поглядывая на входную дверь, заметил радист. – Скоро уже драки начнутся.
– Непременно начнутся, – поддержал его директор. – А когда узнают, что ещё два билета проданы двум рювеланским охотникам, тогда уже бить будут нас.
– А я-то тут при чём? Я – радист, моё дело – поддерживать связь с воздушным судном. Это вы, господин директор, занимаетесь тут всякими махинациями с билетами.
Прозвучало это несколько иронично. Пожалуй, подчинённый начальника ни в чём не обвинял, видимо, просто решил подшутить, упомянув слухи, которые ходят среди простых пассажиров.
– Будь моя воля, – оторвав взгляд от письменного стола, сказал ему директор, – я бы хоть всем выписал столько билетов, сколько им нужно. И пусть там в Рювелане решают, сколько пустых дирижаблей им слать в Сульмар. Но ведь не станут они этого делать.
– Не станут, – признал радист.
– Вот именно, – подытожил директор и протянул нам с Эспином выписанные билеты. – Господин и госпожа Крог, поздравляю вас, послезавтра у вас есть все шансы покинуть остров и больше не подавать плохой пример нашим жителям.
– Какой именно плохой пример вы имеете в виду? – нахмурился Эспин.
– А такой, что для гарантированного получения билета на рейс необходимо нарушить закон. Люди у нас тут простые, мало ли какие выводы сделают.
Ясно, теперь и директор соизволил пошутить. А в аэровокзале, я смотрю, невзирая на напряжение снаружи, царит весьма непринуждённая атмосфера.
– Крог? – переспросил радист за нашими спинами. – Случайно не родственники того самого Крога, что сгорел вместе с дирижаблем этим летом?
– Случайно родственники, – обернулся и подтвердил Эспин.
– И он не сгорел, – добавила я, – дядя Руди и его экипаж живы.
Радист внимательно оглядел нас, словно о чём-то не на шутку задумался, а потом напряжённо произнёс:
– Идёмте со мной.
Пришлось подниматься вслед за ним на второй этаж по крутой и скрипучей деревянной лестнице. Наверху всё было заставлено шкафообразным радиооборудованием. И как только пол не проламывался под грузом этих железяк?
Радист завёл нас в уютную комнатку, где стоял стол, четыре стула и шкаф, в котором наверняка скрывались ложки с чашками и какие-нибудь вкусности к чаю. Однако нам радист чаю так и не предложил, зато усадил за стол, чтобы рассказать то, что уже давно лежало камнем на душе:
– Дело вот в чём. Наши сульмарские власти тогда верить мне наотрез отказались, так может быть, вы послушаете. Я ведь выходил на связь с дирижаблем "Флесмер", когда он летом пролетал над проливом. Наверное, я был последним радистом, кто передавал им сводку погоды и прогноз по маршруту полёта. У нас тут стоит достаточно мощный передатчик, я вёл "Флесмер" аж до южного побережья Тюленьего острова, а потом дирижабль просто вышел из зоны, и всё. Через пять дней стало понятно, что он не вернётся. Но недели через три я поймал сигнал… Сейчас, минуточку.
Радист выбежал из комнатки и через минуту вернулся к нам, помахивая форменным бланком с гербом министерства связи. Это была телеграмма, вернее, запись сеанса радиосвязи, только очень странная.
"плгстр Крог потеррул крушение координаты 8спра пгу кор цца" Правда, снизу карандашом было сделана приписка: "(Фл)есмер Крог потерп(ел) крушение координаты 81-(53) (??)-(??)".
– Связь было неустойчивой, – словно извиняясь, пояснил радист, – я сначала записал всё, как принял, а потом подумал, разложил буквы обратно в код, покумекал, выделил неразборчивые области, возможные пропуски, сложил всё обратно, и вот что получилось. Это сигнал бедствия. Дирижабль рухнул в высоких широтах, где именно, не совсем понятно. Но в момент крушения и после него люди точно были живы, раз передали это сообщение. Они не сгорели, я-то это точно знаю, вот только мне никто не верит.
– Когда, вы говорите, получили это сообщение? – спросил Эспин.
– В том-то и дело, что через двадцать дней после последнего сеанса связи с "Флесмером". Я ведь приходил с этим бланком к мэру, говорил, что нужно искать экспедицию севернее Тюленьего острова. А они сказали, что три недели радиосигнал блуждать в пространстве не может. Тоже мне нашлись знатоки. Я им объясняю про физику радиоволн в высоких широтах, а они мне говорят, что у кого-то в Энфосе дома есть любительская радиостанция, и надо мной просто подшутили – передали ложное сообщение. Вот как будто в Энфосе людям заняться больше нечем. Не шутят такими вещами. В те дни здесь все переживали, надеялись, что экспедиция не погибла, что люди вернутся. А потом ледокол нашёл Ялмара Толбота, и он сказал, что дирижабль сгорел. Но я-то получил сигнал бедствия от той части экспедиции, что вместе с Рудольфом Крогом улетела на повреждённом дирижабле. Я опять насел на мэрию, но меня оттуда просто выгнали. Тогда я стал по своим каналам передавать сообщение от "Флесмера" знакомым радистам на материк. Я надеялся, что информация дойдёт до нужных людей, но никакой реакции от властей я так и не заметил.
– У вас есть предположение, – поинтересовался Эспин, – отчего и местные, и имперские представители власти так равнодушно отнеслись к сигналу бедствия, который вы чудом перехватили?
– Есть подозрения, – немного помолчав, признался радист, – но говорить о них ничего не буду, извините. Да даже если бы и сказал, ничего это уже не изменит. А вы, значит, тоже заподозрили, что в истории с дирижаблем что-то не сходится, раз прибыли на острова?
– Ялмар Толбот ошибся – дирижабль не сгорел. В личной беседе он признал это.
– Вот как? В Сульмар же отправляли тело Рудольфа Крога. Я ещё тогда подумал, что это странно, ведь по официальной версии он должен был сгореть дотла.
– Дядя Руди не умер, – сказала я. – В том ящике был моторист с дирижабля, а не он.
– Кстати, – и тут Эспин порылся в портмоне и вынул оттуда тот самый клочок бумаги, что нам выдали на опознании вместе с фотографией, перстнем и часами. – Это нашли в нагрудной сумке того погибшего моториста. Он шёл пешком к Тюленьему острову и при нём был листок бумаги. Это какие-то координаты или…
– Похоже, полоса частот, – приняв клочок, заключил радист. – Я ведь пробовал после сигнала бедствия связаться в "Флесмером" вновь, но ничего не получилось. Может, есть смысл проверить эти частоты.
– Проверьте, пожалуйста, – взмолилась я. – У экспедиции запасов провианта на десять месяцев. Они точно живы, но почему-то не могут добраться до Тюленьего острова.
– Обязательно всё проверю, госпожа Крог, – заверил меня радист. – Пока вы здесь, буду слушать частоту на работе. Если что-то выясню после вашего отлёта, обязательно пришлю телеграмму.
Эспин не преминул оставить свой флесмерский адрес, после чего настало время возвращаться вниз, пока пограничник нас не хватился.
– Ты ведь, понимаешь, – вполголоса сказала я Эспину, пока мы спускались по лестнице, – теперь мы не имеем права никуда улетать. Здесь царит какой-то заговор. Даже радист боится о нём говорить.
– Заговор или нет, но что я могу поделать? Депортацию уже не отменить. Разве что улететь во Флесмер, получить там официальное разрешение на посещение островов и вернуться. Но, боюсь, к тому времени даже аэронавигация будет остановлена до весны. И я очень сомневаюсь, что в такой обстановке нам выдадут пропуск.
– Значит, нужно придумать что-то другое и прямо здесь.
Ответить Эспин мне так и не успел. За входной дверью продолжалась раздаваться ругань, а пограничник всё пытался забежать внутрь, чтобы скрыться от толпы, но его как будто и не отпускали.
Эспин уверенным шагом направился к выходу, и мне пришлось последовать за ним. Снаружи неспешно падали редкие хлопья снега, но намечающееся ненастье вовсе не охладило пыл людей. Хорошо, что они были увлечены перепалкой с пограничником, и не стали накидываться на нас с Эспином, чтобы отнять наши билеты на дирижабль. Правильно, ни к чему это – они же именные.
Пока пограничник объяснял несостоявшимся пассажирам, что бунт против общественного порядка чреват неприятностями, я попыталась взглядом найти Зоркого, но всё было тщетно. Я обошла здание аэровокзала, обе мачты, ходила к реке, но моего пёсика нигде не было видно. Я даже решилась подойти к сухопарой женщине, что стояла чуть поодаль от толпы и меланхолично наблюдала за перепалкой.
– Простите, а вы не видели здесь белого пса, такого мохнатого.
– Собачку белую? – даже не посмотрев на меня, переспросила она. – Да, была тут такая. Покрутилась-покрутилась и в лесок убежала.
– В какой лесок?
– Да тут он один, вверх по речке.
Я отошла в сторону и увидела, как за аэровокзалом в полукилометре от радиомачты растянулась серая полоска голых деревьев.
– Пойду искать Зоркого, – сказала я Эспину.
– Есть захочет, сам придёт, – отмахнулся он.
Ох, лучше бы Эспин этого не говорил. Я и так успела сегодня на него осерчать. Мало того, что он чуть ли не считает меня своей собственностью и решает, с кем мне говорить, а с кем нет, так ещё собирается покорно лететь во Флесмер, пока дядя Руди ждёт помощи где-то там, на севере. А мой пёсик, мой лохматун, разве ему не нужна помощь? Он ведь в незнакомом лесу, наверное, заблудился и не знает, как теперь вернуться ко мне.
– Я иду за ним, – решительно предупредила я Эспина и зашагала в сторону леса.
– Куда? – схватил он меня за руку. – Мы сейчас поплывём на лодке обратно в город.
– Плывите без меня, – высвободившись от его хватки, решительно сказала я. – Сульмар недалеко, дойду пешком. И до леса тоже.
– Шела, не глупи.
– А ты не малодушничай, а лучше подумай, как нам остаться на острове.
Всё, на это Эспину крыть было нечем. А я побежала по нетоптаному снегу в сторону леса. Заодно и проверю, смогут ли меня остановить представители власти, или же незаметное исчезновение из-под их неусыпного ока всё же возможно. Если так, то самое время подумать о побеге из Сульмара. Под покровом ночи при полной экипировке и прямо на север – на спасение дяди Руди и его экипажа.
Глава 42
Как всё-таки приятно гулять среди жиденьких деревьев северного леса. Вернее, было бы намного приятнее, если бы не саднящий палец на ноге, который ночью покусала ласка.
Тоненькие, низенькие ивы и берёзки – через них запросто проглядывает небо, да и за кромкой лесополосы вполне можно увидеть сульмарские домики вдали. В общем, заблудиться я не боялась абсолютно. А вот не отыскать Зоркого – очень даже.
Вначале я выкрикивала его имя, звала, но он так и не откликнулся. Потом я устала зря напрягать связки и принялась просто блуждать между карликовых берёзок в надежде увидеть возле одной из них на белом снегу белую гору меха.
В своих поисках я даже пересилила неприятные воспоминания о неожиданной встрече в кедраче и полезла в середину одинокого хвойного куста, когда мне показалась, что там внутри что-то шевелится. Как хорошо, что ветки немного отогнуты и можно беспрепятственно зайти внутрь и не застрять. Но нет, внутри Зоркого не оказалось, никто в кедраче не шевелился. Наверное, с хвойной лапы просто упал комочек снега.
Я повернулась, чтобы вылезти из куста обратно и замерла на месте. Возле кедрача стояла огнёвка. Дикий зверь внимательно разглядывал меня, и от этого мне стало несказанно страшно. Пламенно-красный мех, светлая грудка, чёрные лапы, непомерно толстый и пушистый хвост и глаза как у кошки. Этот зверь размером был немного меньше собаки, и всё равно внушал трепет, особенно своим немигающим пристальным взором. Огнёвка будто изучала меня и оценивала. И, кажется, она решила, что перед ней стоит презренная двуногая тварь, которая не достойна того, чтобы её бояться.
Я стояла посреди куста, словно в тупике. Можно, конечно, попытаться пролезть между веток и выбраться наружу. Но человек я или нет? Должны же меня остерегаться дикие звери.
– Иди отсюда, – сказала я огнёвке, но она продолжала стоять на месте между отогнутых кедровых лап и таращиться на меня.
Да, это не собака, человеческую речь и интонации она не понимает. Так может резкое угрожающее движение её образумит? И я притопнула ногой. Да, не слишком грозно, но на большее страшно решиться – а вдруг огнёвка решит обороняться и покусает меня?
Удивительно, но через пару секунд этот мой жест возымел действие. Огнёвка ещё немного поглядела меня и нехотя отошла в сторону, будто сделала мне одолжение.
Минут пять я стояла на месте, боясь выглянуть из-за куста. А вдруг огнёвка не ушла и зачем-то поджидает меня рядом? Пришлось уговорить себя перестать бояться совершенно неопасного для человека зверя и выйти из кедрача. Вокруг никого не было – я внимательно оглядела всё вокруг, чтобы в этом убедиться.
Теперь со спокойным сердцем я могла идти искать Зоркого дальше. Я даже успела сделать пару шагов, как рядом с ухом что-то противно просвистело, а за спиной раздался хлопок, от которого душа ушла в пятки.
Ноги подкосились, словно потеряли точку опоры. Кажется, я вскрикнула, прежде чем повалиться в снег. Лицо так неприятно обожгло холодом, но ещё неприятней и страшней мне сделалось, когда над ухом кто-то тяжело засопел. Неужели огнёвка вернулась? Зачем она тыкается влажным носом мне в шею. Хочет перегрызть глотку? Как страшно…
Когда в стороне раздались быстрые грузные шаги, я подумала, что теперь мне точно конец. А потом кто-то грубо ухватил меня и перевернул на спину.
