Текст книги "Наследница огненных льдов (СИ)"
Автор книги: Антонина Ванина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 45 (всего у книги 62 страниц)
Стянув с себя всю верхнюю одежду, я осталась в одной лишь пыжиковой рубахе со штанами и только тогда нырнула за светлую медвежью шкуру на меховую лежанку. Вистинг уже был за пологом и любезно распахнул передо мной заячье одеяло, предлагая лечь рядом. Упавшая полоска света от костра показала мне немногое. Подштанники на Вистинге точно были, а вот его голый торс и грудь с курчавыми волосками ясно давали понять – меня ждёт очень тяжёлая ночка.
Пришлось скользнуть за полог и быстро улечься лицом к шкуре. Одеяло накрыло меня, а рука Вистинга легла на талию. Я честно выждала минуту, надеясь, что он её уберёт, а в итоге одним уверенным движением Вистинг вплотную притянул меня к себе и даже не думал отпускать.
– Это уже лишнее, – как можно тише прошептала я.
– Это, чтобы не было холодно.
Да конечно, так я и поверила.
– Просто уберите руку, – попросила я и попыталась отодвинуться на подобающее расстояние, но не тут-то было.
– Принцесса, не елозь, я ведь не железный.
Как-то излишне строго это прозвучало, почти с угрозой. Пришлось повиноваться и на всякий случай не шевелиться.
Я долго прислушивалась к чужому дыханию, боясь сомкнуть глаза, а ещё считала секунды, пока не убедилась, что упирающаяся мне в спину грудь вздымается всё реже и реже. Кажется, Вистинг заснул. Значит, и мне пора. Так, а зачем это его рука заползает под мою рубашку? И с какой стати она скользит выше?
Я не выдержала и пихнула Вистинга локтём, а в ответ услышала заспанное:
– Извини, машинально.
Ну-ну, как же.
Это его "машинально" повторилось ещё раза два, как и мой оборонительный тычок. В итоге Вистинг попытался положить ладонь мне на плечо с вопросом:
– Может быть, поцелуй на ночь?
– Обойдётесь.
После такого ответа он откинулся на спину и больше меня трогать не пытался, а я ещё долго ворочалась, прежде чем заснуть.
Разбудили меня шорохи за пологом. Видимо, хозяева уже встали и занялись своими делами. Значит, и мне пора. Я попыталась вылезти из-под одеяла, но тщетно: ночью чужая рука снова забралась под рубашку и легла чуть выше живота, а колючая щека упёрлась в обнажившееся плечо.
Пришлось скинуть с себя руку и выползти из-под одеяла, чтобы спешно застегнуть пуговицу на рубашке и выбраться из-за полога. За спиной послышался недовольный сонный вздох, а я уже спешила натянуть на себя комбинезон и верхнюю одежду.
Новый день обещал множество забот. От женщин я узнала, что сегодня они собираются отправиться на реку, чтобы удить рыбу для собак. Мы с Тэйми попросили взять с собой и нас. Вистинг с Эспином согласились задержаться в селении на день, чтобы пополнить наши запасы для предстоящего похода. Для этого они отправились на охоту, взяв с собой Зоркого и привязавшуюся к Эспину Дымку.
Реку мы с Тэйми отыскали только благодаря женщинам из других домов, что уже сидели укутанными в шкуры на заснеженном льду и удили из прорубленных лунок гольцов. Вокруг них в великом множестве крутились собаки.
Теперь, при свете дня, я смогла получше разглядеть тюленьих лаек и пришла в ужас. До чего же они страшненькие. Вроде окрасом и похожи на волкообразных собак Тэйми, только кроме серой масти встречались собаки с чёрной головой, с рыжей, даже шоколадной. У некоторых носы были розовые и вздёрнутые, чем-то напоминали свиное рыло. А вот глаза собак заставляли трепетать. При свете солнца зрачки превратились в маленькие точки на фоне голубовато-белёсой радужки. Собаки таращились на меня так пронзительно, по-звериному, что оторопь брала.
– Тэйми, – только сейчас поняла я, – а ведь у твоей новой собаки Шикши оба глаза зрячие.
– Конечно, зрячие. А почему ты засомневалась?
– Думала, что её голубой глаз с бельмом.
– Нет, её голубой глаз явно достался ей от здешнего отца-кобеля. Это хорошо, что только один глаз. Мы вот щенят, что с двумя светлыми глазами рождаются, сразу убиваем. Не будет из светлоглазых толка, ленивыми вырастут, не смогут за собой упряжку тянуть.
Мы уже отыскали себе местечко на реке и принялись расстилать шкуры, как женщина, что сидела неподалёку и услышала наш разговор, решила возразить Тэйми:
– И ничего наши собачки не ленивые, – обиженно заметила она. – Лень, она не в голубых глазах живёт, а в хвосте. Мы ленивым собакам хвосты сразу отрубаем.
– Мучители, – коротко заключила Тэйми. – Не увечить собак надо, а в щенячьем возрасте отсекать. По голубым глазам.
– По хвостам.
– По глазам.
– По хвостам.
Я побоялась, что сейчас случится межостровная ссора из-за мерила лени ездовых собак, и потому поспешила отвлечь Тэйми рубкой так необходимых нам лунок.
Проделав оные, мы уселись и закутались в шкуры, а после закинули удочки в воду, не забывая убирать намерзающий лёд черпалкой. Клёв выдался неважным, а вот мороз вошёл в небывалую силу. Я едва зубами не стучала, хорошо, что от мыслей о трусливом бегстве в отапливаемый дом меня отвлекли житейские разговоры наших соседок.
Невестки хозяина дома, где мы остановились, первым делом поведали односельчанкам о том, как Эспин и Вистинг отвергли предложение их родственника о дружбе. Ой, что тут началось…
Меня все дружно жалели из-за того, что мой муж страшный ревнивец, а ревность порой застилает разум, отчего со мной могут случиться всякие нехорошие вещи. А вот Тэйми за её дерзкий отказ Велькутки кумушки единодушно назвали гордячкой, за что и начали дружно порицать:
– Зачем мужа своего дружбы лишила? – строго вопросила женщина в годах. – Подружился бы он с Велькутки, они роднее братьев стали бы. Они бы всегда и во всём друг другу помогали. Только ревнивцы и гордые жёнки одни одинёшеньки живут без друзей, без помощи. Плохо они живут из-за своей спеси. И помирают быстро в одиночестве.
– Будь моя мама живой, – ответила на это Тэйми, – оттаскала бы она меня за косы, если б я спала с другим мужчиной кроме мужа.
– Глупая, нашла чего стыдиться. Вот мой муж только с достойными дружбу водит. Никогда он не отдавал меня обычным мужчинам, только самым лучшим.
– И много было этих лучших?
– Да уж побольше десятка наберётся. Как только кто из стойбища или другого селения приедет, муж всегда с ними спешит дружбу завести. А как он соберётся в дальнюю дорогу, я всегда спокойна за него, ведь знаю, у него друзей по всему острову много, они его всегда и везде приютят, обогреют и накормят. А тебя, гордячку такую, никто кормить здесь не станет, пока за ум не возьмёшься, – тут женщина перевела дыхание, посмотрела на меня и решила спросить, – Ты скажи, отчего твой муж такой ревнивый? Наверное, чует, что староват для тебя, вот и злится. Тоже плохо это. Все с голоду помрёте по дороге к чум-горе.
Какое воодушевляющее резюме. Пришлось ответить:
– На нашем далёком большом острове жёнами делиться не принято.
– А почему?
Пришлось задуматься и высказать предположение:
– Наверное, потому что нет у мужей желания воспитывать не своих детей.
– Глупости какие, – хохотнула женщина. – Я вот с мужем своим пять лет после свадебного обряда прожила, а детей у нас всё не было. Он и вторую жену себе брал, а у неё тоже детей не было. Тогда подружился он с оленным пастухом, что приезжал к нам менять мясо на рыбу. А я после того вскоре и сына старшего родила. Тот пастух больше сюда не приезжал, зато другие друзья у мужа появились. Так вот теперь у нас уже шестеро детей подрастают, опора нам в старости верная будет. А если бы мы тут как люди с большого далёкого острова жили, так и померли бы в старости одинокими и голодными.
Вот, значит, как. В суровых северных условиях, где только единство и взаимовыручка помогают людям выжить, семья и дети очень важны для любого человека. Не будет детей – не будет и рода. Если женское бесплодие может сгладить двоежёнство, то мужское только такая вот северная дружба. Не в одних только легкомысленных нравах тут дело, а в вопросе выживания.
Что ж, это обстоятельство заставляет меня иначе взглянуть на всех жителей селения, в особенности на хозяев дома, где мы остановились. Что-то не заметила я там детей. Видимо, с этим и связана прыть Велькутки и его желание завязать дружбу хоть с кем-то из пришлых. К тому же кровь можно разбавить, что немаловажно на малолюдном острове, где каждый друг другу приходится дальним или близким родственником.
– Эй, ревнивица, – неожиданно обратилась к Тэйми молодая русоволосая рыбачка, – я вот видела сегодня двух незнакомых охотников, что пошли к сопкам. Один большой такой, постарше, а другой молодой, красивый. Твой муж?
– Мой, – подтвердила Тэйми.
– Ну, тогда я своему мужу скажу, чтобы он предложил молодому охотнику свою дружбу. А что, муж твой мне понравился, а тебе запасы для похода к чум-горе нужны. Ну так что, не будешь больше упрямиться, поделишься со мной своим красавцем?
– Да как ты смеешь, бесстыдница?! – вскипела Тэйми. – Не отдам тебе моего мужа!
– Это мы ещё посмотрим, что твой муж скажет, когда с охоты без добычи голодным вернётся. Да и я помоложе жены Велькутки буду.
Всё, Тэйми не стерпела и вскочила с места, желая вцепиться потенциальной сопернице в косы. На выручку к той тут же пришли подружки, а я кинулась следом за Тэйми, чтобы разнять девушек. И тут со стороны нашей шкуры раздалось резкое и басовитое:
– А как же рыбьи кишочки для духа очага и уюта?
Намечающаяся драка тут же сошла на нет, и все уставились на недовольно топчущегося возле лунки Брума.
– Кормилица, давай сюда мою долю, а то я сейчас буду гневаться. А если накормишь, буду гневаться на всех, кто гневается на тебя. Я могу, я такой.
Как же хорошо, что Брум не отправился в нагрудной сумке Эспина на охоту, а втихомолку увязался за нами. Теперь будет кем отпугнуть недовольных. Он же дух очага и уюта, он же и разгневаться может.
Я уже мысленно благодарила нашего спасителя и миротворца за его внезапное и эффектное появление, как вдруг женщина, у мужа которой десять друзей, глядя на Брума, сказала:
– Ещё один дух тундры.
– Такой же, только белый, – поддержали её товарки.
Я растерялась от их слов, Брум тоже. Мы ведь так рассчитывали, что рыбачки испугаются неведомого им существа, а они, оказывается, его не боятся и даже видят в нём нечто знакомое и привычное.
– Простите, а кто он, этот дух тундры? – спросила я.
– Маленький мохнатый помощник в доме Итулелю. Он и варево в котле помешивает, и корзины плетёт, и кухлянки шьёт, и детям сказки рассказывает про далёкий большой остров, где волосопеды ездят и дилижабры летают.
– Ещё один меховой говорун? – догадалась я, а сердце уже трепыхалось в предвкушении ответа.
– Ну да, разговаривать он очень любит, и мех у него мягкий, цвета болотного и с крапинками как ягоды брусники.
– Унч! – завопил Брум – Недоросль малолетняя, мой четвероюродный племянничек!
Точно! Унч – один из четырёх хухморчиков, кто пожелал отправиться вместе с дядей Руди в экспедицию к оси мира. Если о судьбе всех шестнадцати человек, что упали на льды или улетели на разбившемся дирижабле, я теперь имела хоть какое-то представление, то о хухморчиках не знала ничего. Значит, один из них здесь. Он ведь, как и Брум когда-то, вызвался идти на юг, чтобы сообщить о судьбе экспедиции, но отчего-то до сих пор не смог выбраться с этого острова. Почему?
Терялась в догадках я недолго. Брум решил заползти по кухлянке на плечо Тэйми, чтобы величаво кинуть на женщин грозный взгляд и спросить:
– А ну, признавайтесь, зачем захватили Унча в рукодельное рабство?
Среди рыбачек отыскалась дочь того самого Итулелю, она-то и поведала:
– Мы не пленяли духа тундры, он сам к нам пришёл. Посреди лета мой отец отправился на охоту и застрелил дикого оленя. Олень упал замертво, а из-под его ляжки жалобно запищал дух тундры. Придавил его олень на кочке, а отец вытащил духа, домой принёс, покормил мхом из оленьего желудка. С тех пор дух тундры благоволит нам и во всём помогает.
– Врёшь! – вознегодовал Брум, – настоящий хухморынмыл не станет по своей воле прохлаждаться в чужом доме. Он пойдёт к своему! А ну, отдай мне моего племянничка!
Юная девушка испугалась столь воинственных криков и повела нас с Тэйми к дому своего отца, чтобы предъявить Унча.
На расчищенной от снега бревенчатой площадке близ дымохода я заметила свернувшуюся калачиком собаку рыжего окраса. При виде нас она подняла голову, и я увидела вздёрнутый розовый нос и пронзительные голубые глаза. Ну и видок, того и гляди просверлит во мне дырку одним взглядом.
– Дух тундры, – позвала девушка, – покажись нам.
Я не отрывала взгляда от дымохода, надеясь увидеть, как оттуда вылезает хухморчик, но тут зашевелилась собака, и из складок её меха показался тёмно-зелёный комочек шерсти. Внезапно он поднял ручки, сладко потянулся, потом зевнул и показал уже знакомые мне игольчатые зубки.
– Дух тундры, – обратилась к нему девушка, – к тебе с Песцового острова пришёл дух очага. Скажи ему, что мы тебя не обижаем, а то он злой совсем, обещал гневаться.
Тут хухморчик открыл глаза, уставился на меня и радостно пропищал тоненьким голоском:
– Шела! Ты пришла! Возьми меня на ручки!
Бедняга Унч выбрался из складок собачьей шерсти и побежал к моим ногам, но тут с плеча Тэйми раздалось:
– Недоросль пустоголовый! А я тебе говорил, предупреждал, чем поездка с наставником может закончиться!
– Дядюшка Брум, – обрадовался Унч, – ты тоже за мной пришёл.
– Сейчас я тебе покажу, как я за тобой пришёл, – пообещал Брум и стал сползать по кухлянку вниз, – сейчас узнаешь, как старших не слушать. Полетать он на дирижабле захотел.
Минут десять мы наблюдали, как вокруг крыши дома темно-зелёный щупленький хухморчик с красными пятнышками на спине убегает от упитанного белого хухморчика, а тот бубнит ему что-то на их родном языке, судя по интонации, крайне ругательное и поучительное.
– Дух очага родственник духа тундры? – наблюдая за этой беготнёй, спросила меня Тэйми. – Как же такое может быть? Ведь родной очаг моего мужа горит на большом далёком острове, а писклявый дух живёт в здешней тундре.
– Унч тоже жил в нашем с дядей доме, – пояснила я. – Он все дни проводил в дядиной библиотеке, смахивал пыль с полок и книг. Я его редко видела. А когда дядя задумал полететь к оси мира, он взял Унча с собой. Так что никакой он не дух тундры, он просто шёл через тундру домой, чтобы рассказать мне, где дядя Руди и как его найти.
– Значит, теперь писклявый дух должен вернуться к родному очагу, – заключила Тэйми.
– Согласна.
Когда Брум нагнал Унча и уже собирался оттаскать его за висячее ухо, внезапно рыжая курносая собака вскочила и кинулась на выручку своему маленькому приятелю и отпихнула Брума лапой в сторону.
– А-а-а, – развопился он, пытаясь выкарабкаться из рыхлого снега, – это животное хотело меня растоптать.
– Прости, дядюшка Брум, – подбежал к нему Унч и принялся выкапывать его из снега, – Мы с Тармо так сдружились, он меня теперь всегда от всего защищает. И от хищных птиц, и от метелей.
– Сдружился? С животным? Да ты совсем тут одичал.
Сначала Унч помог Бруму подняться, потом подошёл к рыжему псу и погладил его по лапе. Курносый тут же улёгся, слегка лизнул Унча, а потом откинулся на бок и поднял переднюю лапу.
Унч, что-то воркуя, обеими ручками начал почёсывать псу грудь и шею, а на морде того отпечаталось блаженство. Пёс не удержался и перекатился, сначала на спину, потом на другой бок. А Унч, вцепившись в его шерсть, всё гладил и чесал пса. Брум не выдержал и резюмировал:
– Фу, какая гадость. Кругом шерстища…
– Это я Тармо отвлекаю, дядюшка Брум, – отозвался Унч, – чтобы он тебя больше не толкал. Тармо меня ото всех оберегает, охраняет. Ремешки упряжные на себе только мне даёт застегнуть. Когда мясную косточку из корыта утащит, всегда со мной хрящиками делится. А я ему массаж делаю. Привыкли мы друг к другу за столько месяцев.
Я так и не успела спросить, сколько времени Унч уже живёт здесь. В селение вернулись наши доблестные охотники. Они поспешили отыскать нас с Тэйми возле чужого дома с вопросом, что мы тут делаем. Пришлось спешно объяснить, что Унч нашёлся, потом объяснять, кто такой Унч. Затем уже нас с Тэйми ждал настойчивый вопрос об улове. Пришлось возвращаться к реке и забирать свои вещи вместе с заполненным лишь наполовину мешком гольцов. Вистингу с Эспином тоже нечем было нас обрадовать – всего лишь пятью куропатками и тремя зайцами.
Пока Тэйми сдирала шкуры с зайцев, а я, из последних сил шевеля окоченевшими пальцами, ощипывала птиц, Унч подъехал к речке на Тармо и поведал обо всём, что с ним случилось после того, как дирижабль покинул Флесмер:
– Мы летели, летели, много дней летели. Сначала из столицы на край континента, котом с континента на самый южный остров. Наставник сказал, что прежде чем лететь к оси мира, нужно сделать тренировочный облёт. Злой командир не хотел тренироваться, он хотел сразу лететь к оси мира.
– Это Ялмара Толбота ты называешь злым? – спросила я. – А почему?
– Он не любит народец хухморынмыл. Он всё время прикрикивал на Дзуна и Циля, когда они накрывали обед. А на Ханга один раз чуть не наступил, ещё сказал ему, чтобы под ногами не крутился. Злой командир, ни разу спасибо не сказал. А ведь мы все так старались и еду подать, и вещички почистить, и детальки смазать…
Унч с надрывом в голосе рассказывал о своих обидах, и попутно теребил шерстинки на боку курносого пса, что улёгся рядом со мной. Как же сильно Толбот обидел Унча, хотя он не признаётся, что именно командир сделал плохого лично ему.
– Унч, – решила я успокоить хухморчика, – я знаю, вы все всегда были исполнительными и учтивыми. Вы не заслужили грубости. Просто Ялмар Толбот дурной человек, который творит ужасные вещи. Забудь о нём, просто расскажи нам о том дне, когда дирижабль упал на льды.
– Да, расскажи, что там на самом деле случилось, – поддержал меня Эспин. – В гондолу влетело нечто, и после этого дирижабль начал падать?
– Нет, мы начали падать, когда влетели в переохлаждённый туман. Да, метеоролог так и сказал – переохлаждённый туман. Все кругом затрещало. Так страшно стало! А это лёд намерзал на оболочку дирижабля, на гондолу. Потом лёд откалывался, а кусочки летели и стукались. Я с господином Тусвиком поднялся из пассажирской гондолы на мостик под оболочку, чтобы залатать в ней дыры от осколков льда. Дзун, Ханг и Циль тоже там были, помогали. А потом мы с господином Тусвиком полезли к моторным гондолам посмотреть, что там с подачей масла и бензина. А там внутри трубы намёрз лёд. Господин Тусвик попросил меня помочь, залезть внутрь и отколупнуть. Ой, как я перемазался, но зато трубу от льдинки освободил, и бензин к мотору снова начал поступать.
– Эмиль Тусвик, моторист, так? – припомнила я это имя.
– Да, – грустно вздохнул Унч. – Мы с ним так славно поработали, а потом вернулись по мостику, спустились в пассажирскую гондолу, а там паника. Иллюминаторы все покрылись льдом, штурманы и мотористы суетятся. А дирижабль все снижается и снижается, так много льда на оболочке намёрзло, что тяжело ему стало с ней лететь. Господин Тусвик принялся помогать наставнику выкидывать балласт из гондолы, но дирижабль от этого вверх так и не поднялся. Злой командир в рубке кричал что-то, руль высоты дёргал. Инженер возле приборов стоял, проверял давление газа, и тут как крикнет, мой капитан, вы не туда поворачиваете, надо наоборот. И тут мы накренились и как ухнули вниз! Господин Тусвик с наставником в конец гондолы отбежали, на корму, думали, весом своим смогут выправить дирижабль, а не успели. Как всё затрещало, как мы ударились! Я ручками и ножками к полу прилепился и тут вижу, как всё перед глазами рассыпается, а люди с кусками гондолы, с ящиками, с санями вниз падают. И вот смотрю, лежат они на белом льду и такими маленькими становятся. Это, выходит, мы опять взлетать начали. Долго мы летели, много торосов через дырку в гондоле рассмотреть успели. Даже одного морского медведя видели. А потом как упали, как стукнулись! И всё.
– Как всё?
– Больше не взлетели.
Всё это время я внимательно вслушивалась, как дрожит тоненький голосок нашего рассказчика, и только теперь поняла – да ведь Унч подросток по меркам хухморчиков. Потому он и габаритами мельче Брума, и излишне писклявый, и такие наивные обороты речи употребляет. Бедный ребёнок, столько ужасов натерпелся.
– Значит, всё-таки не военные, – почти разочарованно заключил Эспин.
– Вот и замечательно, – отозвался Вистинг.
– Но ведь получается, – поняла я, – что это Толбот во всём виноват. Он напутал что-то с системой управления, не туда выкрутил руль высоты и потому дирижабль не поднялся вверх, а резко рухнул вниз.
– Кто знает, – пожал плечам Вистинг, – поверни он руль правильно, может, дирижабль всё равно пропахал бы льды гондолой. Обледенение было критическим, судно всё равно падало.
– Унч, – попросила я, – расскажи, что было дальше, когда вы приземлились.
– Мы начали искать друг друга. В расколотой гондоле остался только я, наставник, господин Тусвик и журналист. Он спал, а когда дирижабль стукнулся, он с кушетки свалился и только тогда проснулся. Дзун, Ханг и Циль, под оболочкой ползали, латали её. Физик на мостике свои приборы проверял, а два моториста в мотогондолах сидели. Десять нас осталось, остальные упали и потерялись.
– И вы не пытались их искать?
– Как же не пытались?! Наставник первым делом придумал откатить от дирижабля бочку с бензином и поджечь её, чтоб сигнал упавшим подать. Кругом ведь торосистые льды вздымаются, напрямую ничего не видно. Вот бочка взорвалась, мы ждали-ждали, ждали-ждали и никого не дождались. Наставник очень волновался. А вдруг они все разбились, а вдруг руки и ноги переломали и идти не могут? А ведь с нами в гондоле вся провизия осталась, лодка со вторыми санями, лыжи, запасная радиостанция. Физик по ней всё время упавших вызывал, а они не отвечали. И только шумы какие-то шли и щебет. Наставник сказал, что нужно найти пропавших. Господин Тусвик сам вызвался идти. Тогда наставник спросил Дзуна, Ханга, Циля и меня, не хочет кто пойти с господином Тусвиком, чтобы ему не было скучно и страшно одному блуждать по льдам. Я и сказал, что хочу идти, как когда-то шёл по льдам и снегам дядюшка Брум.
– Вот ведь бестолковый, – проворчал на это Брум. – Я тебе что, про хищных песцов не рассказывал? А про рукодельное рабство?
– Рассказывал, дядюшка Брум, – поник Унч. – Я думал, у меня всё не так страшно будет. Я же от тебя узнал, чего ждать в пути. Да и не один я собирался идти, а с господином Тусвиком, а у господина Тусвика было при себе ружьё от диких зверей. Мы с ним собрались уходить, но уже ночь наступила, наставник с другими мотористами настоял, чтобы мы переночевали. Физик сказал, что обождать надо, пока он наши координаты по звёздам точно не определит, чтобы мы знали, куда возвращаться. А погода облачной была, не определил ничего физик ночью. А на утро пурга началась. Мы все из палатки почти не выходили. Отложили поход. На следующий день тоже метель, и на третий, и на четвёртый. Физик с журналистом все те дни радиостанцию настраивали, посылали сигналы, но никто нам не ответил. Неделю пурговали, а потом наставник сказал, если и выжили упавшие, то в метели сгинули. У них ведь ни еды, ни топлива, ни палатки. Все согласились, погрустили и решили дождаться безоблачной ночи, чтобы уже определить наши координаты по звёздам. Правда, часы у всех разное время показывали, то спешили, то отставали. Только широту по Ледяной звезде удалось определить. Вот тогда и понял наставник по этой широте, что ему всего ничего до оси мира осталось. Загорелся он идеей сначала дойти до неё и только потом вернуться обратно. Его сначала все отговаривали. А потом внезапно физик согласился, потом журналист заинтересовался и тоже захотел пойти со всеми. Два моториста сдались и решили за компанию покорить-таки ось мира. Только господин Тусвик никуда идти не хотел, всё про жену свою вспоминал, боялся, как там она одна жить будет, если с ним что-нибудь в пешем походе случится. Наставник настаивать не стал и отпустил его, чтобы он до яранг дошёл, а потом и Сульмара. Раз радиостанция не работает, должен же кто-то рассказать людям, что случилось с дирижаблем и экипажем. Мне наставник вручил свои именные часы с перстнем-печаткой, наказал отдать перстень брату Густаву, а часы тебе, Шела. Сказал, если не вернётся домой, пусть они станут для родных напоминать о нём.
– Ох, наставник, – недовольно проворчал Брум, – Это всё из-за зова Ледяной звезды. Он и пятнадцать лет назад на него неправильно реагировал, а теперь совсем свихнулся.
Я шикнула на Брума, чтобы не говорил плохого про дядю Руди, а Унч чуть ли не разразился рыданиями:
– Прости, Шела, ничего я тебе не принёс, всё потерял, как только с наставником расстался. Он на север с остальными пошёл, а мы с господином Тусвиком на юг, а через шесть дней…
– Я знаю, что случилось, только не плачь. Эти часы и перстень я получила в Квадене, они и сейчас со мной, в рюкзаке. А тело Эмиля Тусвика уже давно доставили в столицу его вдове. Ты только расскажи, как так получилось, что он погиб. Вы ведь были вместе.
– Вместе, Шела, вместе шли на юг, вместе дневали и ночевали при светлом небе, вместе паёк жевали. И как-то раз попался на глаза господину Тусвику дикий олень, и он решил на него поохотиться, чтобы мясо нам и мозговые косточки запасти. Погнался он за оленем с ружьём, поскользнулся и упал. Я из его нагрудной сумки вылез, звал его, щипал, будил, а он так и не очнулся. Господин Тусвик лежал на спине, а под головой лёд розовым окрасился. Умер господин Тусвиг, пробил себе голову, так глупо погиб. И я один остался. Горевал я, уходить от него далеко не хотел, а пришлось. Прибежал к нам песец, такой страшный, хищный! Я вещички наставника из нагрудной сумки господина Тусвика вытащить не успел, кинулся в сугроб спасаться, как дядюшка Брум учил.
– Хоть что-то из моих рассказов уяснил, – вставил тот.
– Я всё запомнил, всё учёл, – кивнул Унч. – Как начал я в одиночестве скитаться, каждый день тебя вспоминал и благодарил. Как же мне пригодились твои премудрости. Я ведь вскоре по льдам к острову вышел, там людей, оленей и собак увидел, но прятался от них. Люди те не на юг, а на восток кочевали, так что пришлось мне к диким оленям за ляжки цепляться, чтоб не своим ходом по острову брести. Сколько всяких ужасов я навидался в дороге! И росомаху с широкими лапищами видел, и как песцы из птичьих гнёзд яйца таскают. А ещё я видел большого пятнистого кота, про которого только старые хухморынмыл рассказывают, те, что ещё в Сайшарынских горах жили, до наставника. У кота такой хвост, у него такие уши, а глазищи, а когтищи!.. Я еле успел пеструшечью нору отыскать, чтоб в неё зарыться и от кота спрятаться.
– Надо бы поискать на этом острове твоего кота, – не смог Вистинг пропустить мимо ушей ещё одно свидетельство о существовании полуночного барса.
– Не надо искать, не надо, – всполошился Унч, – он страшный и когтистый! Я от него убежал, потом ещё одного дикого оленя нашёл, к нему прицепился, а его охотник Итулелю в тундре убил. Увидел меня Итулелю, забрал в свой дом и теперь не отпускает. Я уже убегал от него, в лодке прятался, а Итулелю всё равно меня находил и обратно возвращал. А я потом в лодках его соседей прятался, перед тем как они в море выходили, но они на соседний остров не переплывали, да и меня в сетях быстро находили и обратно к Итулелю возвращали. А ведь я каждый день прошу освободить меня от шитья, мне ведь во Флесмер нужно, чтобы сказать всем, что дирижабль упал, что люди погибли, а наставник к оси мира ушёл.
– Мы и так об этом всё знаем, – заверила я Унча, – ну, почти всё. Ялмар Толбот выжил и вместе с одним из штурманов вернулся в столицу. Дядю Руди все считают погибшим, но мы получили от его экспедиции радиосигнал. Они высадились на некий вулканический остров и ждут нашей помощи, чтобы вернуться назад.
– Ура! – обрадовался Унч и подскочил, отчего пёс Тармо вздрогнул и недоумённо на него посмотрел. – Шела, возьми меня с собой. Я должен вернуться к наставнику. А ещё к Хангу, Дзуну и Цилю. Я ведь не исполнил свой долг, не дошёл до столицы, не предупредил всех. Так может быть, сейчас хоть чем-то я смогу помочь наставнику.
– Конечно, я заберу тебя отсюда, Унч, даже не сомневайся.
Однако сказать было проще, чем сделать.
Похититель хухморчика, что удерживал его в своём доме, оказался крайне упёртым и несговорчивым типом. Вистинг попробовал предложить ему три свежих заячьих шкурки в обмен на Унча, но тот только усмехнулся и сказал, что Унч за лето уже три кухлянки сшил, а за зиму ещё больше сошьёт.
История о нелёгкой судьбе потерявшегося духа очага так разжалобила Тэйми, что она предложила в обмен на него шкуру убитого ею барса. Унч при виде пятнистой шкуры вскрикнул и попытался спрятаться, Итулелю же ощупал мех и призадумался, а его жена напомнила, что комбинезон для её дочери до сих пор не сшит.
В итоге сделка свершилась: наглый пленитель хухморчиков получил в свои загребущие ручонки шкуру барса и обязался отпустить Унча, когда тот закончит обещанный пошив комбинезона. Брум вспомнил ночь, что мы вместе с ним провели в ясноморском доме старичка Ерхолевли и обещал помочь Унчу справиться с заданием до утра.
И это было бы очень кстати, ведь Вистинг намеревался выдвинуться в путь уже завтра. Он собрался вести нас на север в надежде, что по дороге мы обязательно встретим оленье стадо и яранги. Хорошо бы так оно и вышло, потому что ночевать в такой же жуткий мороз, как и сегодня, в обыкновенной палатке я бы не смогла.
Этой ночью в доме Велькутки мне пришлось снова делить спальное место с Вистингом. После утомительного дня охотничий азарт в нём не пропал, и первым делом за пологом я услышала от Вистинга тихое:
– Опять застудила свои нежные пальчики, когда ощипывала куропатку? Давай, согрею.
А дальше он принялся обдавать мои руки горячим дыханием, перемежая его поцелуями. Я и не заметила, как его губы переместились на мою шею, а потом заскользили выше.
– Остановитесь, – упёрла я ему в грудь согнутые в локтях руки. – Это может слишком далеко зайти.
– И непременно зайдёт. А пока всего лишь один поцелуй на ночь. Ну же, принцесса, всего один.
Я сдалась и доверилась его рукам и губам, и это было чудесно. Столько нежности и ласки в его прикосновениях, казалось, я утону в этих объятиях. И как же было тягостно осознать, что всё закончилось, а над самым ухом прозвучало:
– Спокойной ночи, принцесса.
– Спокойной ночи, – пришлось ответить мне.
Я прижалась щекой к его груди и вслушивалась в удары сердца. Стучит так же быстро, как и моё. Но что же это сердце скрывает? Любовь или мимолётное увлечение? Страсть или заботу? Вот бы разобраться во всём этом, вот бы узнать точный ответ. Но ведь так не бывает. Мне и самой стоит открыть своё сердце, чтобы всё для себя понять и больше не терзаться сомнениями. Но получится ли? Ведь всего один маленький шажочек остался до черты, после которой не будет возврата. Так осмелюсь ли я её перейти? Пусть грядущий день подскажет.
