Текст книги "Наследница огненных льдов (СИ)"
Автор книги: Антонина Ванина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 62 страниц)
– Но зачем? – покачала я головой. – У Брума есть шишки, есть сарана. Он совсем не голодает, просто вредничает.
– Каждый гость должен быть накормлен, – возразила Пилвичана. – Это старая северная традиция. Нельзя обижать гостя невниманием. Гость должен быть доволен и угощением и постелью.
– Ну, что вы, – смутилась я, – зачем столько внимания. Мы ведь вам, наверно, даже мешаем. И мы совсем не знаем, чем оплатить ваши неудобства.
– Ну, что ты, что ты, нельзя ни за что платить. Вот если мы к тебе в гости приедем, то тогда ты будешь нас угощать и привечать – такова наша северная традиция.
Всё ясно, теперь я поняла, в чём смысл северного гостеприимства. Сначала гость приезжает в дом к хозяину, потом гость принимает хозяина уже в своём доме – так они и гостят друг у друга по очереди. Да, для маленьких северных сёл это очень полезная традиция, она сильно облегчает людям жизнь в этом суровом крае, ведь куда бы они ни поехали, их везде ждут, их всегда рады видеть. Что ж, если Аксель Аструп или бабушка Матлинэвыт с Кирсимакан и Нуритынэ или Вилпунен с Тойвоныном, Пилвичаной и их детьми захотят посетить Флесмер, я буду только рада отплатить им за их гостеприимство. Но что-то я сильно сомневаюсь, что кто-нибудь из них захочет покидать Соболий остров.
Внезапно мои размышления прервал лай во дворе и странный стук. Дверь приоткрывалась сама собой и тут же захлопывалась, а пузырь в окне не успевал до конца надуться и сразу оседал. На пятом хлопке Тойвонын не выдержал и встал из-за стола, чтобы открыть дверь. Стоило ему это сделать, как в дом вбежал Дозорка и тут же кинулся ко мне. Бедняжка, он так заскучал в сарае, что не побоялся выйти во двор к другим псам, лишь бы найти меня. А он, оказывается, умеет открывать не только хлипкие запоры в сарае, но и способен поддеть лапой тяжёлую отвесную дверь в доме. Какой сильный.
Теперь мне пришлось объясняться с хозяевами и рассказать им всю историю о спасении пса. Я думала, что они настойчиво попросят вывести собаку из дома, чтобы она не начала охоту на последнюю курицу, но дети мигом кинулись гладить и тискать лохматого, вымывшегося в снегу Дозорку.
– Какая красивая белая собачка, – радовались они.
А Дозорка был рад вниманию не меньше детей и уже успел лизнуть девочку за щёку. Глядя на эти нежности Пилвичана не удержалась и рассказала нам о бывшем хозяине пса.
– Петер – злой, скверный человек. Всегда обижал своих собачек. И бил, сажал на цепь на всё лето и воду в миску не подливал, и ошейники им делал из проволоки, что шкуры у них все в крови были. И кормит он их всегда плохо. Дурно это, нельзя так делать. Все мы когда-нибудь умрём и уйдём к верхним людям. И все коровы и холхуты после смерти тоже уйдут в Верхний мир к своим хозяевам, чтобы в новой жизни опять кормить их. И собачки уйдут и будут охранять вход в Верхний мир. И всех, кто обижал их в этой жизни, они при встрече загрызут, и будет душа такого злого человека летать неприкаянная. Поэтому нельзя обижать собачек, в Верхнем мире они все обиды припомнят.
Надо же, вот, значит, чем продиктовано относительно бережное обращение с собаками на этом острове. Полезные суеверия, особенно для таких милых пёсиков как Дозорка.
– Придётся взять его с собой в Каменку, – призналась я Пилвичане, – чтобы бывший хозяин его не нашёл и не пристрелил, как обещал.
– Что-что-что-что?! – взревел на столе хухморчик, отложив свои сушёные грибы. – Кого это ты собралась взять с собой?
Он даже подошёл на край стола, чтобы взглянуть на пса, а Дозорка, услышав человеческий голос, ужасно заинтересовался, кто это его издаёт. Вырвавшись из детских объятий, он подошёл к столу и нагло поставил передние лапы на столешницу. В отличие от Брума, я видела, как энергично Дозорка виляет ему хвостом. А ещё я видела, как грозно хухморчик взирает на чёрный нос, что внимательно его обнюхивает. В следующий миг Дозорка не удержался и лизнул Брума – всего, с ног до головы. Ой, сколько же потом было крику…
– Как ты могла привести это слюнявое существо в дом?! Почему оно похоже на песца?! Ты так издеваешься надо мной?!
– Какой же это песец? – примирительно спросила я. – Это обыкновенная белая собака.
– Это большой песец, – настаивал Брум, – слюнявый и блохастый!
– Он просто очень дружелюбный. Он не хотел тебя обидеть.
– Да, не он. Это ты меня обидела. Как ты могла променять меня на какой-то комок шерсти? Меня, настоящего хухморынмыла?! Нет, хватит с меня этих издевательств. Сначала притащила меня на этот остров, хотя я предупреждал, что не хочу сюда ехать. Теперь ты завела гигантского песца. Хватит, всё кончено, я ухожу от тебя.
– Куда уходишь? – оторопела я от такой тирады.
А Брум спустился по ножке стола на пол, прошёл мимо притихшего Дозорки к нарам, где сидел Эспин и залез на них.
– А ну садись сюда, к балбесу, – скомандовал он мне.
Пришлось подчиниться, хоть я и не понимала, что задумал Брум. А он, стоило мне присесть, тут же залез в мой карман, стал вытаскивать из него шишки и клубеньки сараны, чтобы переложить их в карман сидящего рядом Эспина.
– Так, я не понял, что это значит? – немного возмущённо спросил он.
– А то и значит, – окрысился Брум. – Бестолочь всё время нами помыкает. Сначала меня затащила на остров, потом уломала тебя идти на север. Пора объединять силы против неё. Пусть остаётся со своим песцом. Пусть он её всю уляпает своей шерстищей. Она ещё пожалеет, что связалась с этим бесполезным животным. Зато мы с тобой будем одной командой. Я тебе всё расскажу. И где по пути в Каменку найти дрова, и в какой пещере каменцы прячут свои лодки для переправы на Медвежий остров. Мы с тобой покажем бестолочи, что без нас она никто. Без нас она будет голодать и мёрзнуть на морозе. И никакой песец ей не поможет.
– А почему ты раньше ничего не говорил про дрова и пещеру? – изумилась я. – Мы бы тогда не пошли искать примус. Да и Дозорку бы не встретили. Что же ты молчал?
– А ты меня спрашивала? Ты меня вообще никогда ни о чём не спрашиваешь. Просто засунула в карман и потащила через непропуск. Всё, отстань от меня, больше я тебе не прислуживаю. У меня теперь другой покровитель, который не млеет от всяких разных мохнатых песцов.
Всё, переезд из одного кармана в другой благополучно завершился. Брум переложил последнюю шишку, оставив мне только мусор и шелуху. Вот так мой хухморчик бросил меня и ушёл к Эспину. И всё из-за ревности к собаке, такой же белой и пушистой, как и сам Брум. Как он мог? Так обидно, ведь я ничего плохого ему не сделала. Да нет, просто Брум с детства недолюбливал меня, и Дозорка тут не при чём. Лишь бы хухморчик не успел обидеться за что-нибудь на Эспина. Иначе он и его бросит, и мы не будем знать, какие неожиданности подстерегают нас на Медвежьем острове.
Глава 32
Последнее, что нам оставалось сделать в Энфосе, так это найти место, где можно помыться перед нелёгкой дорогой до Сульмара. Уже неделю я с тоской вспоминала тёплую ванну в доме Аструпа и всякий раз, снимая рюкзак, изнывала от пота, что катился по спине. Если прополоскать нижнее бельё в ручье и высушить его у костра пока не представляло большой сложности, то мыться в ледяной воде какого-нибудь ручья или речки вовсе не хотелось.
Как хорошо, что в Энфосе есть такое место, где по утрам и вечерам в душевые кабинки неизменно подаётся горячая вода и уставшие после трудовой смены резчицы китятины могут ополоснуться от соли и крови, привести себя в порядок и отправиться спать.
Этим вечером одна из таких смен как раз подходила к концу, а значит, мы с Эспином могли попытать счастья и отправиться к китокомбинату, чтобы спокойно помыться в человеческих условиях, а не из тазика в холодном амбаре, как предлагала Пилвичана.
– Не ходи туда, – уговаривала она Эспина. – Там распутные девицы, ещё хуже вдов с Медвежьего острова.
– Мне уже доводилось ночевать возле рыбокомбината, – весело отмахнулся он, – и ничего со мной не случилось.
Мы покинули дом вместе с Дозоркой. Пока Брум продолжал дуться, сидя на одной из полок над нарами, пёс был только рад пойти вместе с нами куда угодно.
Возле комбината он весело проскакал между гигантских костей и даже попробовал одну на зуб, будто намекая, что не прочь бы и поесть. Вот ведь хитрец! И часа не прошло, как Пилвичана кормила своих собак, а заодно и Дозорку. Она даже стояла возле корыта, куда вылила рыбную похлёбку, и следила, чтобы упряжные псы не погрызли чужака.
То корыто ужасно напоминало укороченный бат. Может быть, из бревна изначально и задумывали выдолбить топором лодку, но что-то пошло не так, а корыто собакам и так пригодится. И Дозорка хлебал из этого корыта активнее всех, даже несмотря на то, что псы по соседству подрыкивали и огрызались. А теперь он резво скакал по снегу и радовался вольной сытой жизни. Ну, просто пёс с неисчерпаемым оптимизмом.
У чёрного входа на китокомбинат нас встретила стайка из трёх молодых девушек. С каким же неприкрытым недовольством они оглядели меня, будто увидели оборванку. Или аборигенку-туземку в неказистой рыбацкой одежде. Зато Эспина они удостоили самыми игривыми взглядами.
– Ну и мымра рядом с этим красавчиком, – услышала я за спиной.
– Надо бы его подкараулить на обратном пути.
Что-то я побоялась обернуться и выразить своё возмущение. С какой-то недоброй интонацией девицы отозвались, что обо мне, что об Эспине.
Перед тем как проскользнуть внутрь здания, я задержалась, чтобы дать псу напутствие:
– Всё, Дозорка, место. Жди нас тут.
В его добродушных глазах читалось: "Конечно, буду ждать, только возвращайтесь скорее". Ну, или мне просто хотелось так думать.
В здании китокомбината нас сразу встретил побритый наголо вахтёр. За последние полтора империала, что остались у Эспина, он выдал нам маленький огрызок мыла, два тоненьких полотенца и указал путь к душевым в конце коридора, строго предупредив:
– Сначала девушка, потом, когда все выйдут, парень.
Смысл напутствия стал ясен, когда я увидела очередь из пяти женщин, что сидели на скамеечке у двери в помывочный зал. В ожидании, когда же освободится душевая, я с недоумением наблюдала, как резчицы и засольщицы окружают Эспина, что успел сесть на скамейку у противоположной стены. Две постарше устроились по правую руку от него, две молодые слева. Пока они засыпали его вопросами и мило ворковали, одна уже успела положить руку на его колено, другая провела ладонью по небритой щеке. Та, что сидела поодаль, старалась выглянуть из-за спины своей товарки и продемонстрировать пышный бюст. Две верхние пуговки на её рабочем халате были как бы случайно расстёгнуты и открывали вид на дебелые телеса. Другая резчица, что сидела с другого края, и вовсе не постеснялась откинуть полу халата и оголить сползающий по бедру чулок.
На Эспине не было лица. Он заметно побледнел, но вырываться из нежданного окружения не пытался. Наверное, боялся.
– На севере цветы без запаха, а женщины без любви, – промурлыкала моложавая распутница и обвила руками его шею.
– И совсем без ласки, – поддержала её другая бесстыдница, продолжая скользить ладонью от его колена к бедру и даже выше.
Наконец Эспин опомнился и попытался убрать от себя руки этих хищных щук, не забыв отшутиться:
– Ничего страшного, скоро вас отправят на континент, и с лаской там проблем не будет.
– Ну что вы, господин Крог, мы здесь до следующего лета. Это путина заканчивается осенью, тогда и рыбокомбинаты закрываются. А киты ловятся круглый год.
– Представляете, – доверительно поделилась ещё одна девица, что не успела дотянуться до Эспина, – ещё целых шесть месяцев нам не увидеть родной дом и тромских парней. Это так печально.
– Просто сил нет, умираем от тоски, – поддержали её подруги.
– Помог бы кто скрасить одиночество.
Я наблюдала за этой гадкой картиной со стороны и не смела вмешиваться. Ну что за мерзость, откуда только берутся такие распущенные женщины? А Эспин тоже хорош. Мог бы прямо им сказать, что не ради этих глупостей пришёл сюда.
Сил и желания наблюдать за этим безобразием у меня больше не было. Когда из помывочной вышли две женщины, я поспешила юркнуть в раздевалку, а после занять место в душевой кабинке, вернее, место под душем с двумя перегородками по бокам.
Какое счастье – смыть с себя всю грязь, а потом просто стоять под горячими струями и чувствовать, как расслабляются мышцы и всё внутри наполняется теплотой.
Кажется, я принимала душ дольше всех, потому как помывочная успела опустеть. Даже те четыре гарпии, что донимали Эспина, успели зайти, ополоснуться и выйти прочь. Что ж, мне тоже стоит поспешить и освободить помывочную для Эспина.
Одевшись и обмотав волосы полотенцем, я вышла в коридор. К моему удивлению распутницы не разошлись отдыхать по своим комнатам, а продолжили изводить Эспина своим чрезмерным вниманием. Их даже стало больше – ровно в два раза.
Куртка Эспина лежала на краю скамьи, свитер валялся на полу, а две девицы уже совали свою ручищи под его расстёгнутую рубашку. Увидев меня, он вскочил с места и пулей рванул в освободившийся помывочный зал. А распутницы лишь переглянулись, коварно улыбнулись друг другу и принялись обсуждать Эспина:
– Такой крепкий. Мышцы у него очень даже подкаченные.
– А руки… Наверное, сильные.
– Да и парень, должно быть, выносливый.
– Интересно, на ночь его хватит? Или опять нам не повезёт?
– Тогда пора занимать очередь.
– Значит, я буду первой.
С этими словами раскрасневшаяся после горячего душа брюнетка с жидкими сосульками мокрых волос по плечам направилась к двери помывочной, явно намереваясь зайти внутрь.
– Там занято, – с этими словами я встала поперёк проёма и перегородила ей путь.
Женщина недобро усмехнулась и с вызовом вопросила:
– А тебе-то что? Ты вообще кто такая?
– Его родственница.
– Что-то вы совсем не похожи. Этот красавчик, небось, благородных кровей. А вот ты больше похожа на сарпальскую оборванку. Небось, беженка, из тех, что обманом приплывают на кораблях, потом скитаются по всей империи и просят подаяния на каждом углу. Жила на флесмерской помойке, пока тебя не подобрал красавчик, да? А теперь он натешился, решил привезти тебя сюда и оставить, чтобы ты ему больше не мешала. Вот и не мешай.
– Да, иди отсюда, – поддержала её полногрудая тётка, встав рядом с нами.
Злобные мегеры! Никуда я уходить не собиралась, и они это быстро поняли. Расправа была скорой: как бы я ни брыкалась и ни вырывалась, но меня схватили под руки, запихнули в тёмный чулан рядом с помывочной и заперли дверь на защёлку.
Удаляющиеся шаги недвусмысленно говорили, что путь в помывочную свободен, и теперь распутницы могут беспрепятственно проникнуть в душевую и застать Эспина врасплох. А что они собираются делать с ним дальше, мне было и трудно, и жутко даже представить.
В кромешной темноте я упрямо билась о запертую дверь, а ещё кричала и умоляла, чтобы меня выпустили. В пылу борьбы с нежданным узилищем я чуть не отбила костяшки на руках. К тому же откуда-то сверху на меня упали какие-то тряпки, а в спину уткнулась длинная палка.
Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем дверь открылась и я увидела вахтёра:
– Что за бардак? – возмущённо вопросил он.
Я вылетала из чулана пулей, а вслед за мной наружу вывалилась швабра и куски ветоши.
– Как же вы мне все надоели, – кинул мне в спину вахтёр. – Если бы не деньги, не пускал бы вас сюда вообще. Вечно из-за вас, девок, скандалы и драки.
Как ошпаренная я кинулась к помывочной и без всяких сомнений распахнула дверь, чтобы влететь туда. Но душевая была пуста – ни Эспина, ни распутниц. Зато его рубашка одиноко валялась в раздевалке.
– Где он? – ничего не понимая, спросила я вахтёра.
В коридоре на скамейке лежал знакомый свитер и куртка. А Эспина нигде не было. Куда он мог деться в одном только комбинезоне и сапогах?
– В общежитии за цехами, – ответил на мой вопрос мужчина.
– Что он там делает?
– Развлекается, – усмехнулся вахтёр. – Хотя, не уверен, что ему сейчас весело.
Что это значит? Неужели всё, что кваденский сторож рассказывал нам о распутчицах-распутницах, оказалось правдой?
– Но ведь его надо спасать.
– Вот иди и спасай, – равнодушно выдал вахтёр. – Отобьёшь, значит повезло. Не отобьёшь, будешь ждать своего благоверного до завтрашнего утра. Как раз новая смена начнётся, и эти на работу пойдут. Отпустят его рано или поздно.
На этом он ушёл к своему посту, а я побежала искать злосчастное общежитие.
Никто не сделал мне замечания, когда в просторном помещении с высоким потолком я промчалась по мокрому от воды полу мимо конвейера – в цеху вообще никого не было. А потом я выбралась наружу в плохо освещённый коридор и принялась тарабанить во все двери, что попадали в поле зрения. Наверное, я бегала по общежитию минут пять, прежде чем услышала, как в одной из запертых комнат раздаётся разухабистый женский смех и довольно резкие мужские возгласы. Всё ясно, Эспин там. Осталось только вызволить его оттуда.
– Откройте! Я знаю, что он там! Эспин! Уходи оттуда!
Голоса стихли, будто распутницы затаились и решили сделать вид, что в комнате никого нет. Но меня не обмануть.
– Открывайте! Я не уйду, пока вы не отпустите Эспина.
Внезапно дверь отворилась и на пороге возникла та самая брюнетка, что рвалась в помывочную. Я поднялась на цыпочки, чтобы заглянуть ей за плечо, и увидела Эспина на продавленной панцирной кровати. Его, полураздетого и растерянного, окружили четыре девицы с верёвками в руках. Пока две держали Эспина за плечи, две другие привязывали его конечности к спинке кровати.
– Шела, – раздражённо и с паническими нотками в голосе выкрикнул он, – зови полицию! Они совершенно ненормальные!
– Да, иди за полисменом, – гаденько улыбаясь, протянула брюнетка. – Часики три-четыре можешь его искать. Нам с девочками своё получить хватит.
– Бесстыжая! – не стерпела я. – Сейчас же отпусти Эспина.
– Отпущу, конечно. Вот наиграюсь и отпущу.
– Сейчас же отвяжи, – как можно более свирепо произнесла я.
– Настойчивая какая. Тебе что, жалко? Мужиков на острове мало. Надо уметь делиться.
– Не буду я ни с кем делиться. Он мой… мой жених. Поняла?
Вначале брюнетка поражённо уставилась на меня, словно услышала нечто неожиданное и поражающее воображение. А потом она пришла в себя и рассмеялась мне в лицо:
– Жених? Ну так ведь ещё не муж.
Всё, моё терпение лопнуло. Не помня себя от злости, я оттолкнула женщину и ворвалась в комнату. Стоило мне кинуться к кровати, как мучительницы Эспина повалили меня на пол, и началась свара.
Меня хватали за необсохшие волосы и пытались царапать лицо. Больно! Но не на ту напали! Я тоже на кое-что способна, особенно, если меня вывести из себя.
Толкаясь локтями и коленками, я смогла отпихнуть от себя худосочную нахалку с острыми ногтями. А ещё отхлестала по щекам толстуху и успела дёрнуть конец верёвки, что удерживала Эспина, прежде чем повалиться на пол возле кровати после увесистого удара под лопатку.
Как же меня нещадно таскали за волосы… Я думала, мне повырывают пару клоков, но тут пришло спасение: отвязанной рукой Эспин высвободил вторую, а после соскочил с кровати, оттащил от меня озверевшую брюнетку и толкнул её на руки не менее озверевших распутниц. Всё, их внимание было отвлечено, и Эспин поспешил схватить меня под мышки, поставить на ноги и тут же утянуть в сторону выхода.
Мы бежали как оголтелые. Коридор, мокрый цех, ещё коридор. На ходу мы похватали с лавки вещи Эспина и выбежали вон из проклятого китокомбината, пока одичавшие нимфоманки не настигли нас, чтобы поквитаться.
Уже на улице я принялась укутывать Эспина, заставив его одеть свитер и куртку. Он же натянул на мою непросохшую голову капюшон, после чего мы поспешили покинуть окрестности комбината.
Дозорка весело бежал впереди нас, а я держала в руках скомканную рубашку Эспина и прижимала её к себе. Только у двора Тойвонына мы позволили себе остановиться и оглядеться: никто нас не преследовал. Выходит, теперь мы в безопасности.
– У тебя кровь на щеке, – обеспокоенно заметил Эспин, проведя большим пальцем по моей скуле.
– Не страшно, – отмахнулась я. – А ты как?
– Ещё долго буду оправляться от морального потрясения.
Щека и вправду саднила – теперь, когда адреналин схлынул, я начала это чувствовать. Какая-то распутницы всё же сумела попортить мне лицо, пусть и не фатально. Вот и хорошо, скоро рана заживёт, и я буду вспоминать о приключении на китокомбинате как о невероятном по своей дикости происшествии.
Невольно я улыбнулась Эспину, чтобы подбодрить и его. А он улыбнулся в ответ и неожиданно спросил:
– Значит, всё-таки жених?
Я не знала, что и ответить. Сказать, что назвала его именно так, лишь бы распутницы вспомнили о совести и отстали от него? Так ведь не помогло же. Но с другой стороны, может, стоит честно признаться самой себе: если бы мне была безразлична судьба Эспина, стала бы я его спасать?
Так я ничего и ответила, а Эспин будто и не ждал никаких слов. Он просто склонился и обнял меня, прижав к себе:
– Ладно, невестушка, будем надеяться, что больше нашему союзу никто не помешает.
Невестушка? Это он издевается? А про союз тоже говорит с усмешкой? Хотя, если бы смеялся, то не прижимался бы губами к моему лбу так долго и нежно. А если бы я не верила Эспину, то не льнула бы к нему, чтобы он подольше не отпускал меня.
Глава 33
На следующее утро мы двинулись в путь. Пилвичана подбавила к нашим припасам ещё одну связку юколы и мешочек сушёных грибов. Брум был просто счастлив, что о нём не забыли, но, что характерно, спасибо не сказал. Зато хухморчик с важным видом залез в карман к Эспину, а потом с презрением зыркнул на меня и завил:
– Всё, балбес, наш сегодняшний маршрут таков. Сначала идём на северо-восток до зарослей кедрача. Потом поворачиваем на север, идём по тундре к одинокому тополю, обламываем ветки и сразу же ищем ручей, он там рядом. Варим обед и ужин, варим для меня грибочки, а потом сразу в путь, к сопкам. Пережидаем там ночь и потом уверенным шагом двигаемся на северо-запад, прямиком к Каменке. Всё ясно? Тогда не рассиживаемся, идём скорее. И чтобы я не видел рядом с нашей курткой эту блохастую слюнявую животину. Даже если этот песец-переросток потрётся о твою штанину, я буду считать это актом агрессии.
– Актом чего? – с нескрываемым скепсисом в голосе спросил Эспин.
– Объявлением войны! А ты, стало быть, будешь считаться предателем, который не защитил меня от посягательств дикой зверюги.
Эспин ничего не ответил, только устало закатил глаза и поспешил водрузить рюкзак на спину.
Попрощавшись с хозяевами и Вилпунувеном, мы покинули восьмиугольный дом и двор, где десять упряжных собак не могли дождаться, когда же чужой пёс уйдёт подальше от их родного корыта.
С неба густо валили пушистые хлопья снега. Наст скрипел под ногами, на сто метров вперёд не было видно ни зги. Стоило нам покинуть Энфос и оказаться в устеленной белым ковром долине, как я почувствовала, что теряю всякие ориентиры в пространстве. Снизу бело, сверху бело, впереди и позади валит ослепительный снег – просто голова идёт кругом. Как бы нам не заблудиться в этой молочной завесе.
Дозорка гордо вышагивал впереди, словно разведывая для нас путь, а потом и вовсе кинулся куда-то вдаль и вскоре пропал из виду. Мне стало страшно за него. А вдруг пёс решил бросить нас и вернуться к бывшему хозяину. Тогда ему точно не жить.
– Дозорка! Дозорка! Где ты!? – кричала я, но всё безуспешно.
Пёс не отзывался. Он не подбежал ко мне, не гавкнул – никак не известил о своём присутствии. Кажется, я его потеряла.
Ветер бил снежинками прямо в лицо. Было неприятно, я отворачивалась и прикрывала глаза ладонью и совершенно не понимала, на что Эспин хочет обратить моё внимание.
– Вон там слева, видишь? – спросил он.
– Что именно?
– Три чёрные точки.
Пришлось убрать руки от лица и немного приподнять капюшон. Я очень сильно старалась разглядеть хоть что-то за густой пеленой снега, но всё было тщетно.
– Давай подойдём ближе, – не сдавался Эспин, – вон, смотри, три точки. Две сверху, одна посередине снизу.
Он даже взял меня под руку и направил в нужную ему сторону. Да, кажется, что-то серело впереди. Точно, чёрный овальчик, а сверху симметричные миндалевидные пятнышки. Стоило мне подойти ещё ближе, и пятна стали заметно чернеть. Ещё ближе, и под овалом зарозовело что-то узкое длинное. Через десяток шагов я уже без труда различала глаза, нос и язык. И только в паре-тройке метров показались контуры белого пса, что так некстати слился со снегом.
Дозорка неподвижно сидел на одном месте и глядел на меня такими невинными глазами, будто хотел сказать: " Ну и чего ты кричала? Вот он я, жду тебя, а ты так долго идёшь".
Я не сдержалась и присела, чтобы обнять пса и сказать:
– Не убегай от меня больше, ладно? Я же волнуюсь. И к тому Петеру даже не думай возвращаться. Он плохой, он хотел тебя убить.
Стоило мне это сказать и убрать от Дозорки руки, как он тут же радостно поскакал вперёд и скрылся за снежной завесой.
– Придётся тебе поработать над его воспитанием, – заметил Эспин.
Он прав, Дозорке нужна дрессура, хотя я сильно сомневаюсь, что смогу в этом преуспеть.
– Почему он совсем не лает? – беспокоилась я. – Он бы мог гавкнуть, когда я его звала и дать о себе знать. А он такой тихий. Ты слышал, чтобы он лаял?
– Только скулил.
– Вот и я о том же. Может с ним что-то не так? Может, бывший хозяин издевался над ним, и теперь Дозорка боится лаять? Или не умеет? Может, он болен?
– Немой песец, – послышалось злобное замечание из куртки Эспина.
– А ну-ка, знаток островной фауны, – обратился к Бруму Эспин, достав из другого кармана компас, – рассказывай, куда нам теперь идти и где искать твой кедрач с тополем.
– Что значит "куда"? Верти компас и иди на северо-восток.
А дальше началось рискованное блуждание по спрятавшимися в рыхлом снегу кочкам. Пару раз я чуть не подвернула ногу, и даже упала, больно ударившись коленкой.
Кедрач и тополь мы так и не нашли, да и не очень-то надеялись заметить их во время снегопада. Зато вышли к зарослям какого-то кустарника, с которого не успели упасть разбухшие на морозе синеватые ягоды вытянутой формы.
– Такие растут и в тромских лесах возле Сайшарынских гор, – известил меня Эспин, стоило мне сорвать одну ягодку и потянуть её в рот. – Только они ужасно горькие. Даже звери их не едят.
В качестве наглядной иллюстрации к его словам Дозорка обглодал одну ягодную веточку и даже не поморщился. Что ж, островная собака должна знать толк в пропитании. Значит и мне не стоит ничего бояться.
– Ничего она не горькая, – возразила я Эспину, попробовав ягоду, – даже почти не кислая. Просто убитая морозом.
Упрямец ничего пробовать и проверять не стал, зато достал топор и начал рубить хворост для костра.
Стоило нам устроить привал, и снег словно по команде прекратился, а над головой даже показался клочок голубого неба. Пока огонь растапливал свежий снег в котелке, у нас появилась возможность оглядеться и понять, куда же мы пришли.
Вокруг простиралась тундра. Только далеко на востоке синели вершины гор. Эспин даже достал из рюкзака волнистую после просушки карту и принялся что-то вычислять над ней и прикидывать наш дальнейший маршрут.
На обед у нас был суп из китовых консервов. Что-то он не слишком охотно лез мне в горло, видимо из-за воспоминаний о китокомбинате. Наверное, мясо для этой самой консервной банки нарезали те ненормальные, что покусились на Эспина. Ему, кстати, сваренный суп тоже не очень-то понравился.
– Давай скормим эту бурду псу, – предложил он. – А на ужин обойдёмся юколой.
Я была согласна на такое перераспределение провизии, вот только дозваться Дозорку не получилось. Хорошо, что снег больше не валил, и у меня получилось приметить его лежащим поодаль между кочек. Держа горячий котелок краем рукава, я с воодушевлением отправилась к псу. Я уже предвкушала, как он обрадуется подношению, с каким аппетитом выхлебает суп, как с благодарностью посмотрит мне в глаза. Но Дозорка даже не шелохнулся, когда я приблизилась к нему вплотную. Он упрямо лежал на брюхе, вытянув вперёд лапы, и что-то жевал.
Стоило мне приглядеться, как я увидела сероватый студенистый кусок, огрызок жёлтой плёнки, и невольно воскликнула:
– Дозорка, как ты мог?!
Пёс слопал без остатка кусок лахтачьего жира, что подарили нам в Кедрачёвке. Даже желудочный мешочек сжевал и не подавился.
Я вернулась к стоянке, и обследовала свой рюкзак. Стягивающая верёвка развязана, мешок с сараной валяется на снегу, плитки чая тоже разбросаны неподалёку. Вот ведь хитрый воришка! Удивительно, что не тронул юколу и оставил её лежать на дне рюкзака. Или Дозорка запланировал сожрать её на ужин?
Я была ужасно расстроена его поведением, а ещё больше тем, что не представляла, как отучить пса от воровства. А тут ещё Брум решил подлить масла в огонь:
– Теперь поняла, почему бывший хозяин его не жаловал? Ничего, у балбеса тоже есть ружье. Пока не поздно, пока этот блохастик вконец вас не объел, попроси, чтобы он пристрелил его.
– Ни за что, – отрезала я. – Мы не убийцы.
– Когда этот песец съест все ваши припасы, а ты будешь помирать с голоду, ещё вспомнишь мои мудрые слова. Ты ещё узнаешь, на какого бесполезного проглота променяла меня. Этот песец и тебя сожрёт, когда закончится вся еда. Вот такую змеюку ты пригрела на груди. Теперь стыдись.
Мне и вправду было стыдно, но не перед Брумом, а Эспином. Дозорка ведь утащил жир, который мог сильно пригодиться нам обоим. Это был наш стратегический запас. А теперь он медленно переваривается в собачьем животе.
– Можно подумать, ты очень-то хотела испробовать того лахтака, – решил приободрить меня Эспин.
– Из жира и сараны можно было бы сделать толкушу, – вяло возразила я.
– И чем бы ты её толкла? Ладно тебе, не расстраивайся. Если хочешь, купим в Сульмаре ещё один такой кусок.
Да нет, я не этого хотела. Я думала, что держать при себе собаку не так уж и сложно, а оказалось… Как же заставить Дозорку слушаться? А что, если он так никогда и не признает меня своей хозяйкой и будет промышлять воровством? Что если он и вправду всё время будет объедать нас с Эспином?
После привала всю дальнейшую дорогу я думала, как быть с мохнатым попутчиком. А он без всяких признаков раскаяния на невинной морде плёлся за нами и даже не пытался обогнать.
– Что, объелся, тяжело идти? – строго спросила я его. – И как тебе не стыдно?
Пёс подошёл ко мне и хотел было ткнуться носом в ладонь, но я убрала руку.
– Не подлизывайся. Я сегодня на тебя обижена.
Наверное, интонация, с которой это была сказано, получилась слишком грубой. Но должна же я была обозначить своё недовольство поведением Дозорки.
