Текст книги "Наследница огненных льдов (СИ)"
Автор книги: Антонина Ванина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 62 страниц)
– Это и есть твоя шпионка? – смерив меня презрительным взглядом, спросил он пограничника. – Хороша злодейка, ничего не скажешь. Но ты лучше напиши, что она передаёт информацию не хаконайцам, а сарпальцам, так будет намного убедительней. И в изолятор её. Пусть остынет и подумает над своим поведением.
Не успела я и рта открыть, как пограничник подхватил меня под локоть и потащил в коридор.
– Да кто вы такой? По какому праву?.. – хотела возмутиться я, но тут грузный тип с усами усмехнулся и выдал:
– Биргер Бьёланд, мэр Сульмара. Надо немного шевелить мозгами, прежде чем открывать рот, госпожа Крог.
Ну всё, кажется, я доигралась…
Глава 37
Я думала, меня закроют в подвале с покрытыми инеем стенами, и там я буду медленно умирать от холода и воспаления лёгких. Но нет, моей тюрьмой стал деревянный сруб неподалёку от здешней то ли мэрии, то ли погранзаставы.
Меня заперли в тёмной комнатушке с маленьким решётчатым окном под самым потолком. Голая кровать без матраса, стол, табуретка – вот и всё обустройство этого узилища. Мне стало так горько и обидно за себя. Ну чем я заслужила такое бесчеловечное обращение? Бездумными обвинениями и угрозой рассказать обо всём, что происходит на островах императору? Ну да, я поступила глупо, совсем не подумала о последствиях. Зато была честна и выразила всё то презрение, что успело накопиться к представителям здешней власти.
Подумать только, из-за того, что Эспин плавал когда-то на торговом судне к хаконайскому берегу, его могут объявить хаконайским шпионом. Выходит, Эспина тоже посадят в эту тюрьму? В соседнюю камеру? Какой ужас, тогда мы точно пропали…
Но почему пограничник спрашивал меня ещё и о Мортене Вистинге? Его что, тоже подозревают в шпионаже на хаконайцев? Или здесь это стандартное обвинение для всех неугодных? Хотя кому и чем может быть неугоден Вистинг? Он ведь теперь в фаворе у губернатора Лундборга, должен привезти ему шкуры двух морских медведей. Вот ведь мерзавец, наверное, сейчас преспокойно готовится к походу на север за губернаторскими медведями, а я сижу здесь и теряю время, пока дядя Руди мёрзнет на льдине в Студёном море и ждёт помощи.
Прочувствовав всю меру собственного бессилия что-либо изменить, с досады я стукнула кулаком о стену. И, что самое странное, по ту сторону раздался скрипучий мужской голос:
– Кто там?
От неожиданности я шарахнулась в противоположный угол. Что это за голос, откуда он тут взялся? Глядя на бревенчатую стену, я заметила над кроватью расщелину, в которой мелькнула тень. Неспешным и острожным шагом я приблизилась к кровати и присела. Пришлось напрячь зрение и приглядеться, что же происходит в соседнем помещении по ту сторону расщелины. А оттуда на меня уже внимательно смотрел серый глаз.
Я снова отпрянула от стены, но не стала срываться с кровати, а собралась с мыслями и спросила:
– Кто вы?
– Харальд Альсгард, – хриплым, уставшим голосом, представился незнакомец. – А вы?
– Шела Крог.
– Крог? Из тех самых Крогов-Мелингов, торговцев? Неужели прибыли на остров что-то продавать?
– Нет, я ищу своего дядю, Рудольфа Крога.
– Поздно искать, милая госпожа. Ваш дядя пополнил ряды отважных покорителей оси мира, что уже никогда не вернутся домой.
– А вот и нет, – возразила я и поспешила поведать своему собрату по несчастью всю историю полёта "Флесмера", что была мне известна, а заодно рассказала ему о своих планах похода к Тюленьему острову.
– Вы отчаянны и безрассудны, – заключил он. – И вместе с тем отважны. Удивительные качества для такой молодой особы. Уверен, с вашим пробивным характером у вас всё получится, и до Тюленьего острова вы непременно доберётесь. А дальше… дальше я могу вам только пожелать удачи.
– Спасибо, – кисло отозвалась я. – Но, боюсь, никуда я уже не дойду. Меня обвиняют в шпионаже на хаконайцев. Такая глупость, ужасно обидно. Я ведь даже никогда не видела живого шпиона.
– О, милая госпожа, может статься так, что вы заблуждаетесь.
– Почему? – не поняла я.
– Какой же шпион открыто представится шпионом? – резонно вопросил мой собеседник. – История Полуночных островов полна неприглядных страниц борьбы за северные территории. Думаете, сто пятьдесят лет назад хаконайцы со спокойным сердцем отдали империи эти острова? Отнюдь. Они никогда не забывали про них. Скажу больше, они так и не перестали считать их своими. Они думают, что Эрлинг IV просто украл Полуночные острова у Хаконайского королевства, а в обмен навязал унизительный мир. Думаете, хаконайцы простили это империи? Нет, они далеки от смирения. То, что их шхуны нелегально заходят в наши воды и вылавливают нашу же рыбу, ещё полбеды. Тех браконьеров нередко ловят и предают суду. Но как быть с теми, кто не спешит объявить себя хаконайскими рыбаками? Как разглядеть в заезжем путешественнике шпиона, который не природой любоваться приехал, а вынюхивать расположение гарнизонов? А как разглядеть в переселенце, что живёт в Сульмаре три десятка лет, хитрого и расчётливого предателя? Быть может, он ждёт дня, когда к берегам Медвежьего острова направится хаконайская армада, чтобы к её прибытию уже подговорить людей на вооружённое восстание.
– Один человек сможет устроить бунт? – с недоверием спросила я.
– Поверьте, с новым губернатором, даже лазутчики не нужны. Люди будут рады хоть хаконайцам, хоть горным духам, лишь бы они избавили их от поборов и притеснений.
– Неужели губернатор Лундборг так сильно всем надоел?
– О, милая госпожа, на Полуночных островах каждый новый губернатор считает, что он прибыл в дикий край, который не знает порядка и требует кардинальных преобразований. И он эти преобразования приводит в жизнь, не считаясь с местной спецификой. Знаете, что губернатор Лундборг устроил этим летом? Он привёз из Флесмера от самого министра природных богатств указ – во избежание истощения природных ресурсов и сохранения популяции нужно дозволить островитянам ловить лосося не в начале лета, а лишь в середине. Ужасная глупость, просто преступление. Как флесмерский министр может решать, когда полуночному лососю идти на нерест, а когда нет? Возмутительно. Поэтому я и проигнорировал приказ, просто отменил его действие в Сульмаре, чтобы спасти наш город.
– Отменили указ министра? – поразилась я.
А ведь какая изысканная речь у моего собеседника. Она выдаёт прекрасное образование. Значит он переселенец, возможно даже из самого Флесмера. И всё же, кто же это сидит в тюрьме по соседству со мной?
– Ах да, – прокашлявшись, произнёс он, – вам ведь ни о чём не говорит моё имя. Тогда позвольте представиться вновь. Харальд Альсгард, бывший мэр Сульмара, разжалованный и осуждённый за ослушание и неисполнение министерского указа.
Бывший мэр? Вот это да! Может быть, в этой же тюрьме в дальней камере сидит и бывший губернатор, который якобы украл деньги на уголь?
– Вы ослушались министра, чтобы сульмарцы не голодали, да? – начала понимать я.
– Чтобы все мы пережили это лето. Вы, наверное, не представляете, что творится в реках, когда полуночный лосось поднимается в верховья на нерест. О, это грандиозное зрелище. Воды не видно, вся река серебрится от миллионов рыбьих спин. По этим спинам, словно по мосту, можно запросто перейти реку, если только не поскользнуться, конечно. И вот когда эти косяки заходят в верховья рек метать икру, начинается удивительный круговорот бытия. Миллионы лососей порождают миллиарды жизней, а после тут же умирают. Рыба заходит в реки и, если её не вылавливать, она беспрепятственно проплывёт к горам, чтобы погибнуть. Миллионы мёртвых туш будут разлагаться в воде и отравлять всю реку от истока до устья. Теперь понимаете, почему я ослушался министра?
Да, я поняла – Альсгард боялся, что весь Сульмар вымрет без питьевой воды. А ещё я поняла другую вещь, но на всякий случай решила её уточнить:
– Губернатор Лундборг выпросил у министра запретительный указ не просто так? Он хотел, чтобы в самом начале путины его знакомые рыбопромышленники успели перекрыть реки и выловить всю рыбу? Тогда получается, реки всё равно не были бы отравлены.
– Если бы я только знал, зачем на самом деле выдумали этот глупый указ… – сокрушался бывший мэр, но всё же взял себя в руки и твёрдо заявил, – Нет, я бы всё равно проигнорировал его. Нельзя так поступать с людьми. Прошлая зима была такой холодной. К лету у всех кончились запасы юколы, что даже стало нечем кормить собак. Как я мог кому-то запретить ставить на реке запоры и ловить рыбу? Для чего? Чтобы случился голодный бунт? Нет, теперь я точно знаю, что поступил правильно. За те две недели путины, пока меня не арестовали, сульмарцы успели наловить хоть что-то. А потом приплыли промышленники и перекрыли реки сетями. На том и конец. И мне, и сульмарцам. Новый губернатор просто преступник и аферист. Он аффилирован и с военными, и с рыбопромышленниками. Вот поэтому в Сульмаре и появился гарнизон погранзаставы. Эти люди наказывают простых сульмарцев за незаконный вылов, а здешний крабокомбинат едва успевает переработать привезённый промышленниками прилов. А сульмарцы теперь вынуждены покупать краба и лосося в здешнем магазине, чтобы не умереть с голоду. Но откуда деньги у простых рыбаков и звероловов? Первые остались без ремесла, это ведь они раньше продавали лосося, а теперь сами вынуждены выменивать его на дикоросы. А охотники? Теперь им приходится рисковать собственной жизнью и уходить в леса за пушным зверем, лишь бы продать шкуры и уплатить ими же подать. Скольких уже подрали голодные медведи, а скольких так и не нашли ни живыми, ни мёртвыми... Всё, милая госпожа, не пройдёт и пяти лет, а при нынешнем губернаторе Сульмар окончательно вымрет. Скоро здесь не останется никого, разве что я, потому как моё заключение будет длиться и длиться…
Я так и не спросила, сколько ещё лет осталось благородному мэру томиться в этом срубе. Внезапно дверь в мою камеру распахнулась. Рядом с конвоиром стоял Эспин.
– Всё, Шела, – сказал он, – пошли отсюда. Я поручился, тебя отпускают.
Я так и не успела попрощаться с мэром Альсгардом. Стоило мне повернуть голову к расщелине, за ней я увидела лишь полоску тусклого света и больше ничего.
Покинув вместе со мной сульмарскую тюрьму, уже на улице Эспин признал:
– Ты меня просто удивляешь, Шела. Это надо же было догадаться угрожать здешним воякам императором. Да они размажут тебя по стенке скорее, чем ты доберёшься до Флесмера со своими жалобами. Хорошо, что здешний мэр отходчивый. Решил постращать тебя, но не сильно.
– Зато он верный ставленник губернатора Лундборга, – не смогла я скрыть эмоций, – и наверняка такой же преступник, как и он.
Я пересказала Эспину всё, что услышала от бывшего мэра Сульмара. Вот только последовавшая реакция стала для меня неожиданностью:
– Ну, и что тебя удивляет? – совсем не впечатлился моим рассказом Эспин. – Ты же видела и Кваден, и Энфос. Да они не сравнятся даже с самой захудалой тромской деревушкой. А ещё называются городами. А всё потому, что Полуночные острова всегда были для империи сырьевым придатком и ничем больше. Думаешь, кого-то во Флесмере волнует, как здесь живут аборигены и переселенцы? Тебя саму это волновало, пока ты не приехала сюда? Вот именно, что нет. Империи нужны тысячи тонн рыбы, как когда-то была нужна пушнина. Зверь в здешних лесах заметно перевёлся, видимо, скоро придёт конец и рыбе. Вот тогда-то про Полуночные острова и вовсе забудут. И когда с началом навигации к берегам не будут больше подходить продовольственные пароходы, людям здесь станет жить раз в десять тяжелее. А пока у них ещё всё хорошо. В отличие от нас с тобой.
Настало время накинуться на Эспина с расспросами и узнать, что же случилось с ним и Ирнайнавом после того, как пограничники развели нас в разные стороны.
– С Ирнайнавом всё хорошо, – успокоил меня Эспин. – Он абориген Полуночных островов, ему не возбраняется бороздить морские проливы.
– Он здоров?
– Как приятно, что ты о нём так заботишься, – поддел меня Эспин. – Моё здоровье, я так понимаю, тебя не особо волнует.
– Ну, я же вижу, что ты в порядке, – замялась я. – Щенячий жир?
– Даже не напоминай про эту гадость, – скривился он. – Ирнайнав выпил его залпом, даже не поморщился. Местные, видимо, к такому лечению привычны.
– Но ведь помогло же.
– Помогло, – признал он. – Особенно Ирнайнаву. Нас притащили в чей-то дом, а там полно людей, только нас не хватало. Жиром его поила молодая дочь хозяина. В общем, кажется, он уже нашёл себе и невесту, и дом, в котором будет жить и отрабатывать право жениться. А я успел найти постой и для нас с тобой.
– Правда? – обрадовалась я.
– Правда, – признал он. – При всей убогости здешних, с позволения сказать, городов, единственное, что мне безоговорочно нравится в Полуночных островах, так это люди. Они здесь весьма отзывчивы. Представляешь, только я вышел после допроса из здания мэрии, меня увидела женщина с налобным мешком, тут же подошла ко мне и предложила постой.
– Прямо так сразу? – не поверила я.
– Она ведь увидела, что я не здешний. Сказала, что после смерти мужа и сына, у неё теперь в доме много места для гостей. Даже схватила меня за руку и потащила к своему двору. Еле уговорил её подождать с угощениями, мне ведь нужно было идти забирать тебя. Но зато я запомнил тот дом и двор. Ну что, идём обедать? Ты ведь уже успела оголодать в своём изоляторе?
Да, подкрепить силы нам бы не помешало. Вот только кое-что всё же не давало мне покоя:
– А где Зоркий и Брум?
– Понятия не имею, – слишком беззаботно признался Эспин. – Собаку местной породы, как понимаешь, никто арестовывать не стал. Бегает, наверное, где-то по Сульмару. Может быть, даже успел утащить из чьего-нибудь амбара толсторожью ляжку. Не волнуйся за него, такой пёс нигде не пропадёт.
– Ну, а Брум? – не могла успокоиться я.
– А что Брум? Ты же мне как-то рассказывала, что он год кочевал по этим островам. Он тем более не пропадёт. Я даже не удивлюсь, если окажется, что он успел добраться до аэродрома, залез на самую верхушку причальной мачты и теперь ждёт ближайшего дирижабля. Наверняка собрался бежать от нас во Флесмер, с него станется.
– Значит, в Сульмар ещё летают дирижабли? – заинтересовалась я.
– Летают, – с какой-то странной интонацией произнёс Эспин. – И у нас есть два билета на ближайший рейс.
– Зачем? – с замиранием сердца спросила я.
– Нас депортируют, Шела. Мэр ссылается на то, что у нас нет разрешение на поездку или письменного приглашения от кого-нибудь из сульмарцев. Всё, путешествие окончено. Губернатор Лундборг категорически не желает, чтобы ещё двое Крогов сгинули в северных льдах.
Нет, я отказывалась в это верить. Мы ведь преодолели такой путь… Да, мы всего лишь обогнули один остров и перебрались на другой, но это уже стало величайшим подвигом для нас двоих. Мы смогли преодолеть стихию и самих себя. Мы уже не будем прежними.
– Шела, остынь, – внезапно услышала я. Эспин стоял напротив и внимательно смотрел на меня. – По глазам вижу, ты что-то задумала. Нет, я не буду снова испытывать терпение властей. На меня чуть не повесили обвинение в шпионаже из-за того, что я когда-то возил пушнину к хаконайцам. Это, во-первых, а во-вторых, мы уже дважды чуть не утонули. Помнишь непропуск? И я помню, до конца жизни не забуду. А здесь нам просто повезло, что Лундборг натравил на нас отряд пограничников. Если бы не они, понятия не имею, добрались бы мы живыми до Сульмара или нет.
– Но ведь дядя Руди…
– Нас просто не выпустят из Сульмара, – начал растаптывать мои надежды Эспин. – Думаешь, за нами не следят? Да город просто кишит военными, они на каждой улице стоят, особенно на окраинах. Незамеченными мы отсюда не уйдём.
– Но ведь должен же быть выход.
– Выход один – к причальной мачте. Всё, Шела, это конец. И не думай, я этому вовсе не рад. Но ничего поделать с властями не могу. Извини.
Глава 38
До дома, где нас ждали, я шла, пиная с досады каждый комок снега, что лежал на моём пути. Так обидно поворачивать обратно, будучи на полпути к цели. Ну ладно, не на полпути, а в самом его начале. Но всё равно обидно, аж скулы сводит.
Я настолько погрузилась в мрачные думы, что нисколько не удивилась тому, как вернулась в тот же дом, из которого утром меня и увели. Чудесное совпадение, что старшая из хозяек в этот день встретила на своём пути именно Эспина, но мне уже не хотелось изумляться.
Зато теперь у меня появилось время узнать имена моих спасительниц. Девушку в красной косынке звали Минтукав, а её свекровь – Рохаган. Они усердно старались накрыть для нас сытный стол, а мне было ужасно стыдно перед этими женщинами – я ведь уже знала, что без погибших мужей живут они очень бедно, а тут ещё с нежданными гостями приходится делиться запасами. Или всё-таки не такими уж нежданными? Зачем Рохаган вообще пригласила Эспина на постой, да ещё, как он сказал, настойчиво тащила его в дом? Что-то тут нечисто.
Пока я размышляла о скрытых намерениях наших хозяек и неспешно отламывала пальцами кусочки не самого свежего сыра и запивала их крепким чаем, Минтукав, не скрывая восторга, поведала всем нам о необычайном происшествии, что приключилось с ней всего пару часов назад, когда она ходила в магазин.
– … Выхожу на улицу и вижу: собачка белая. Такая интересная, никогда таких не видела. Пушистая, грива густая, шеи не видать. Глазки чёрные, уши торчком, тоже мохнатые, морда широкая, тупенькая – сразу видно, кобелёк. Умильный такой. Я ему говорю, какой ты красивый, можно тебя погладить? А он мне прямо человечьим голосом отвечает, дай шишку, потом гладь. Я аж обомлела. Говорящая собачка! Испугалась я, а как тут не испугаться? Подумала, может, послышалось мне, другой кто сказал. А собачка смотрит на меня, язык высунула и опять говорит, неси шишку, есть хочу. А тут мимо магазина шёл Тахвогиргин, сосед наш, так он тоже слышал, как собачка разговаривает. Она и у него шишку просила, сказала, если не дадим, она нас проклянёт, и не будет в здешней реке целый век рыба ловиться, и в горах все толстороги перемрут. Страшно так стало. Это же какие страсти творятся! Видно, не сама собачка разговаривать научилась, а зловредный дух в неё проник. Да ещё беды насылать умеет! Хорошо, что у Тахвогиргина при себе была шишка, правда, обшелупоненная наполовину, но ничего. Он её собачке протягивает, она нюхает, а не берёт. Он шишку на снег положил, собачка снова понюхала, потом голову подняла, жалобно так на нас посмотрела, а к шишке не притронулась. И тут собачка как рявкнет, мол, лежать. Я аж испугалась, не знаю, что делать, в снег что ли падать. А собачка сама легла, лапы к шишке вытянула, голову склонила, грустная такая. И вот, гляжу, с загривка собачкиного клок шерсти выпал, прям на землю скатился, и к шишке. А потом он шишку схватил, и под бок собачкин с ней покатился. Ой, страшно как! Это же, наверное, зловредный дух из собачки вышел, чтобы шишку себе забрать. Потом из-под бока собачкиного ошмётки шишки только и летели. А потом клок обратно к собачкиному загривку прирос, она и убежала. Вот такие страсти у нас творятся.
Я дара речи лишилась от такого рассказа. Брум, вот смутьян! Оседлал Зоркого и теперь разъезжает на нём по Сульмару и пугает прохожих. Да ещё проклинает! Вот найду, устрою ему головомойку.
– Куда он убежал?
– Кто? – спросила Минтукав.
– Пёс.
– А, собачка. Так кто её знает? Вроде в сторону реки, на окраину. А, наверное, она побежала к охотничьей базе. Что там ещё у реки может быть интересного?
– А как туда пройти?
– Что, тоже хочешь на говорящую собачку посмотреть? – понимающе улыбнулась Минтукав. – Так это, со двора выйдешь на дорогу, чуть вперёд пройди и направо. Так и иди до реки. Два двухэтажных дома сразу увидишь. Это охотничья база. Только осторожна будь. На той неделе мужики всей толпой ходили в лес, искали медведя-подранка. Он ведь наших и соседских собак поел, ещё в дома ломился. Всё, задрали его, а шкуру на базу принесли. Теперь дух убитого медведя там обитает, отомстить хочет.
– Кому отомстить? – растерялась я от такого странного рассказа.
– Так охотникам, которые его убили. Ты если шкуру ту увидишь, скажи духу-медведю, это не из-за тебя он помер. Он ведь подслеповат, не видит ничего, ещё не разберёт, кто ты есть, и навредит как-нибудь.
– А что сказать?
– Скажи, что не ты его обидела, это всё пограничники, они его сгубили и рыбу у него отняли, потому он голодный всё лето и ходил. Пусть дух-медведь на них осерчает. Совсем от них житья нет, извергов.
Мы с Эспином переглянулись. Его здешние суеверия касательно убитых медведей явно забавляли. Я же лишний раз убедилась, как сильно сульмарцы не любят приехавших с континента военных. Это надо же додуматься, наслать на них дух убитого медведя, чтобы он их покарал. Интересно, каким образом? Хотя, если по мнению Минтукав Зоркий может проклясть рыбу в реках и толсторогов в горах, то духу-медведю и не такое под силу.
– Пойду, найду пса, – встав из-за стола, объявила я.
– Хорошо, идём вместе, – вызвался Эспин.
Но не успел он подняться, как хозяйки наперебой стали предлагать ему лакомые пластинки копчёного лосося и варёное нерпичье мясо. В общем, на поиски Зоркого и Брума я отправилась одна, и гастрономический разврат продолжился уже без меня.
Путь до реки оказался недолгим. Парочку двуярусных зданий и множество мелких хозяйственных построек вокруг я приметила сразу, и потому пересекла заснеженный пустырь без всяких сомнений.
Никакого ограждения вокруг базы не оказалось. Что ж, постучусь в один из домиков, спрошу, не видел ли кто белого пса. Если там мне никто не откроет, постучусь в другой… А что это за деревянная рама стоит у них во дворе? И что это такое большое и коричневое висит внутри неё?
С интересом я подошла ближе и обомлела. Вот она – шкура убитого лесного медведя, что ел собак. Какой же он гигантский! Теперь я поняла, откуда у местных этот суеверный страх даже перед мёртвым медведем. Размах лап уже вызывает оторопь. А каким высоким был медведь… намного выше меня. Даже если руки поднять, всё равно кончики пальцев не дотянутся выше морды. А сама морда… нет, её покромсали, когда отделяли кожу от мяса. Теперь через глазницы были продеты верёвки, они же пронзали всю шкуру по периметру, натянув её на раму так туго, что не было видно ни одной волнистой неровности. Эта шкура больше походила на ковёр. А может она и должна в дальнейшем стать чьим-то предметом интерьера?
– Слушай, охотник, – внезапно раздался грубый бас по ту сторону шкуры, – ты же какой-то там военный, да? А я видел в газете фотографию, оружие у вас есть такое, пулемёт называется.
– И?
– Надо бы тебе взять этот пулемёт с собой на север, раскидать в тундре куски мяса, чтобы со всей округи сбежались песцы, да побольше. А потом их всех из пулемёта очередью. Чтобы ни один не ушёл, чтобы все издохли… И потом ободрать их на шубу.
Этот голос я узнала без труда. Брум в своём репертуаре. Но вот кого он подбивает на это злодейство? Неужели какого-нибудь пограничника?
Я неспешно выглянула из-за краешка шкуры и одним глазом увидела, как на поленнице вполоборота ко мне сидит мужчина в меховой одежде с надвинутым на лицо капюшоном, а Зоркий сидит перед ним и довольно щурится, оттого что незнакомец его поглаживает.
– Я не занимаюсь браконьерством, – наконец, ответил он Бруму, что стоял на полене рядом с ним, – за массовым истреблением диких животных обращайся к Иверсену и Месету. Они как раз прибыли на остров для отстрела толсторогов с воздуха.
Словно почувствовав, что на него кто-то смотрит, мужчина повернул голову. Теперь я увидела его лицо и в ужасе спряталась за шкуру. Нет, только не Вистинг! А может мне просто показалось?
Я осторожно выглянула из-за шкуры вновь. Нет, не показалось. Там на поленнице расположился именно Мортен Вистинг и никто иной. А Зоркий сидит перед ним, терпит его ручищи на своей шее и явно хочет большего. Вон, теперь лапы поставил ему на колени, тянет морду к лицу, собирается лизнуть.
Зоркий, как ты мог? Я бы всё тебе простила. Даже воровство продуктов. Но что ты нашёл в Вистинге? Он же так грубо тебя треплет, что вся шкура ходит ходуном. Бедненький мой мальчик, я же всегда с тобой обращалась нежно.
Я не смогла долго наблюдать за этим душераздирающим зрелищем, как ненавистный Вистинг завоёвывает доверие моего пёсика. Взяв себя в руки, я вышла из-за шкуры и, стараясь сохранить каменное выражение лица, направилась к поленнице.
Как только я приблизилась к Зоркому, Вистинг соизволил поднять глаза и взглянул на меня. А вот Зоркий… Он даже не отпрянул от него, даже не повернулся, чтобы посмотреть на меня. Так обидно.
– Будьте добры, – как можно более уверенно заявила я, – верните мне моего пса.
Во взгляде Вистинга смешалось целая гамма различных эмоций. Вроде, он и был рад видеть меня, а вроде и не совсем. Ну да, наверное, один мой вид внушает ему чувство стыда.
– Здравствуй, – потеснив Зоркого в сторону и поднявшись с места, сказал он.
Это прозвучало так ласково, словно приглашение к примирению, на которое Вистинг уже не надеялся, но вот появилась я, и все надежды снова ожили.
– И шпильки мои тоже верните, – не стала я поддаваться на этот призывный взгляд. Пусть Вистинг и дальше страдает.
Не успел он ничего мне ответить, как Зоркий ткнулся носом мне в колено и виновато посмотрел в глаза. Ну надо же, всё-таки вспомнил о своей спасительнице и кормилице. Ладно, не буду сердиться, тем более, мне же надо напомнить Зоркому, кто любит его больше всех.
Я опустилась на корточки, обхватила гриву пса руками и начала его тормошить, приговаривая:
– Зоркий, мальчик мой, пушистик, лохматик…
О, как он обрадовался нашим излюбленным нежностям. Зоркий тут же положил лапы мне на плечи и обслюнявил обе щеки. Ну ладно, потерплю, главное, что мой пёсик так сильно любит только меня одну.
– Странно, – глядя на нас, неуверенно произнёс Вистинг, – твой маленький помощник не сказал, что этот пёс твой.
– А что он сказал?
– Что он бездомный.
– Конечно, бездомный, – и тут же Брум подал голос с поленницы. – Из дома его выгнали за плохое поведение. А они притащили его с какой-то помойки, грязного, блохастого, невоспитанного. И всё таскают за собой. Какая от него польза? Никакой. Только жрёт в три горла.
– Что? – возмутилась я и глянула на Брума. – А кто вытаскивал тебя из затопленной лодки? А в чьей шерсти ты прятался и вымогал у прохожих еду? Учти, я всё про тебя знаю.
Хухморчик начал пристыженно шаркать ножкой по полену, стоило мне припомнить, как Зоркий спас его от прибывающей воды.
– Ну, ладно, – признал он, – какая-то польза от этого животного всё же есть. Но небольшая. Просто крохотная. Затраты на еду она совсем не оправдывает. Может, отдадим его кому-нибудь, а?
На миг я даже онемела от такой наглости, не зная, что и сказать. А Вистинг, наблюдая за нашими пререканиями, рассмеялся и признался:
– Этот маленький хитрец уже предложил мне забрать пса себе. И я почти согласился.
– Что!? – вознегодовала я и мигом поднялась, чтобы одарить Вистинга суровым взглядом. – Я этого пса спасла от пули. Да я за него отдала так нужный нам примус. И вы всерьёз считаете, что после этого я отдам Зоркого вам? Да ни за что. И не забудьте вернуть мои шпильки. Я знаю, что они при вас.
Закончив испепелять взглядом посуровевшего Вистинга, я уже собиралась было уйти, но он не дал. Когда сильные руки легли мне на плечи, я на миг оторопела, не зная, чего ожидать от этого мужчины в следующий миг. А он так тихо и примирительно сказал:
– Дай мне хотя бы шанс извиниться перед тобой.
Извиниться? А это уже интересно. Это очень даже интригует, как и нерешительный взгляд Вистинга.
– Для начала, – предложила я, – уберите руки.
Моё пожелание он нехотя, но всё же исполнил. А потом Вистинг опустил глаза и начал свою речь:
– Тогда, в Квадене, я был слишком груб с тобой. Извини. Просто ты умеешь выводить из себя.
– Я? – захотелось возмутиться мне, но тут Вистинг заметно осмелел и заявил:
– Конечно, ты, принцесса. Я и подумать не мог, что ты окажешься такой коварной соблазнительницей. Но ты сразила меня наповал, когда отправилась со своим кузеном к непропуску. В то утро ты разозлила меня больше всего.
– Так это я разозлила? – не переставала я дивиться такой наглости.
– Твоя упёртость просто поражает воображение. Я ещё не встречал таких целеустремлённых особ. Скажи, принцесса, есть ли в этом мире хоть что-то, что может тебя остановить? Или ты готова спуститься хоть в пекло, лишь бы вызволить оттуда своего опекуна?
– Всё, что я делаю, я делаю исключительно для спасения дяди Руди и его экипажа.
– Надо же, – как-то невесело произнёс Вистинг, – а ведь я начинаю ему завидовать. Через пару дней я отправлюсь в здешние горы и если не вернусь, вряд ли кто-нибудь станет с такой страстью кидаться на мои поиски. Пожалуй, некоторые даже обрадуются и вздохнут с облегчением, когда поймут, что меня не стало.
Что он такое говорит? Кто будет рад его кончине? Неужели после смерти жены у Вистинга совсем не осталось близких ему людей? Он потому и предпочитает скитаться по глухим и безлюдным местам, что никому в этой жизни не нужен? Как это грустно. Наверно, из-за своего одиночества он и стал таким вздорным типом. И почему я начинаю его жалеть?
– В тот день, когда я ушёл из Квадена в горы, внутри меня всё клокотало, – продолжал он делиться своими мыслями. – Я всё время задавался вопросом, насколько нужно быть пустоголовыми мечтателями, чтобы в одиночку отправиться в поход через самый опасный участок на острове. И, главное, какие слова мне нужно было найти, чтобы объяснить вам это. А на следующее утро я проснулся с тяжёлым ощущением, что что-то сделал не так. В Квадене мне надо было не политесы с вами разводить, а как здешний мэр, просто сдать вас пограничникам, чтобы посидели в изоляторе и подумали о перспективах своего выживания в дикой природе. Да, мне нужно было просто выкинуть из головы твою выходку с ночным визитом, отодвинуть в сторону все эмоции и действовать, как положено – с холодным расчётом. Только в тот день, когда я это понял, уже было поздно что-то делать. В голове крутилась только одна мысль – вы оба утонули, и виноват в этом не в последнюю очередь я сам. Знаешь, принцесса, каково это, целых три дня ходить по горам, выслеживать толсторогов, а потом разделывать очередную тушу и смотреть на собственные руки в крови? На третий день мне уже стало казаться, что это человеческая кровь – твоя и твоего кузена. Представляешь, насколько это опасная мысль для человека, у которого есть ружьё, а рядом нет никого, кто бы отговорил его покончить с муками совести.
Я слушала его и понимала, что передо мной стоит какой-то другой Мортен Вистинг – не тот распутник, что кадрил меня в поезде, на пароходе и у дома Аструпа, а весьма совестливый, сентиментальный и даже ранимый человек. И это стало для меня неожиданным откровением.
