Текст книги "Наследница огненных льдов (СИ)"
Автор книги: Антонина Ванина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 56 (всего у книги 62 страниц)
– Я буду всегда тебя любить, моя принцесса. До последнего вздоха.
Ну ясно, Мортен ведь особо не рассчитывает на то, что сможет выжить во льдах, а значит, последнего вздоха ждать осталось недолго. Короткий срок своей любви он для меня отмерил. А вот пусть и не надеется погибнуть. Я обязательно найду пехличей и попрошу их провести к оси мира вместе со мной и Мортена. Вот тогда-то и посмотрим, чего стоит его любовь до последнего вздоха.
А пока я не стала противиться руке Мортена, когда она обняла меня и прижала к его груди. Вместе теплее, и не только телу, но и душе. Хотя бы этой ночью я буду пребывать в блаженной уверенности, что я любима, что кроме меня для Мортена нет никого на всём белом свете. Так оно и будет, когда Яскаляко отвезёт нас в сторону огненных льдов. Там, на финишной прямой к оси мира для Мортена буду существовать только я одна, а для меня лишь он, и больше никого. Мы будем вместе. И никто нам в этом не помешает.
Глава 98
Утром, выйдя из яранги, я и вправду увидела, что метель закончилась, а лёгкий ветерок лишь перекатывал по насту крупинки снега. Выходит, Мортен оказался прав – погода наладилась, и сегодня мы сможем покинуть стойбище. А пока нас ждал прощальный завтрак. Из остатков двух забитых оленей женщины приготовили удивительные блюда. Мортену досталась похлёбка из полупереваренного мха из оленьего желудка и желтоватых личинок овода из-под шкуры. Мне даже было страшно смотреть на это варево, а он спокойно его ел, даже решил поддеть меня:
– Чистый белок, принцесса. Хочешь попробовать?
Нет, я не хотела, тем более что Ануаган подала мне мелко нарубленное отварное мясо в каком-то пузыре. Наверное, желудок, но неважно, главное, что мясо внутри оказалось изумительно нежным и буквально таяло во рту.
– Кушай, – улыбалась мне Ануаган, – вот всё скушаешь, родится у тебя младенчик здоровый, крепкий.
– А что это? Так необычно приготовлено.
– Так это матка важенки, а в ней кусочки сердца и зародыш маленького оленёнка.
Мне чуть дурно не стало. Сразу вспомнилась оленуха, которую мы привели в стойбище.
– Это наша… – не успела я спросить, как муж Ануаган ответил:
– Нет, ваша со стадом бегает, а эта два дня назад в яму провалилась, ногу сломала. И так померла бы до весны, вот твой муж и решил её забить, чтоб не мучилась.
– Ясно.
Что-то мне расхотелось есть кусочки сердца, между которых затерялись частички эмбриона, но Ануаган настаивала: только такое кушанье насытит мой организм и даст ему сил для рождения крепенького голубоглазого мальчика. Почему-то, глядя на меня, она была уверена, что мои дети обязательно будут голубоглазыми. Или она всё ещё поглядывала на Мортена?
Отчего-то разразиться молчаливой ревностью у меня не получилось. Глядя на Юнитынто, что сидел рядом с матерью и обсасывал мозговую косточку, я поняла одно – у Анауаган всё хорошо, у неё есть дети, покорный муж, и про былые увлечения ей некогда вспоминать. Может, она и думала все эти годы о Мортене, может и сейчас прокручивает в голове былые дни, проведённые рядом с ним, но для неё всё это в далёком и туманном прошлом. А здесь и сейчас у неё есть большая семья, и Ануаган искренне и без всякого подтекста пожелала мне того, что имеет сама – сына от Мортена.
Я всё смотрела на Юнитынто, а душа была не на месте. Вот сейчас мы позавтракаем, Яскаляко умчит нас на своих оленях далеко на север, и мальчик больше никогда не увидит своего родного отца. Пусть он ещё ничего не понимает, а мне всё равно обидно. А за Мортена вовсе стыдно – он даже не попытался пообщаться с мальчиком, поиграть, да хотя бы просто подержать его на руках. Но ведь это его родная кровь! Хотя… может Мортен и прав, что дистанцируется от мальчика. Вдруг одно прикосновение всколыхнёт в нём бурю отцовских чувств. И как с ними потом жить, зная, что родной сын далеко и неизвестно, получится ли с ним свидеться вновь? А каково это, живя в столице, всё время, год за годом думать, как там мальчик подрос, возмужал? Как зима, не суровая ли была? А стадо? Приумножается, или его выкосили волки и болезни? И как там Юнитынто с семьёй, здоровы ли, или голодают?
Всё, теперь я понимаю равнодушие Мортена и даже завидую его хладнокровию. Вот мне уже тревожно за будущее сына моего… моего… несмотря на всё – моего любимого мужчины. Но если Мортен решил проявить стойкость до конца, то я не смогла сдержаться и полезла в рюкзак, чтобы найти там рогульку, где живёт душа найденной нами оленухи.
– Ануаган, – обратилась я к ней, не сводя глаз с таращащегося на меня мальчика, – я не очень хорошо знаю ваши обычаи, но я хочу сделать подарок твоему сыну.
Я протянула Юнитынто рогульку, а он, недолго думая, схватил её и долго вертел в руках, пока я говорила его матери:
– Эту рогульку подарила мне женщина из стойбища на юге острова. Она сказала, что её оленуха давно потерялась, так может быть, мне повезёт отыскать её. И чудо случилось, я нашла оленуху, вернее, она нашла меня. Вчера её отвели к вашему стаду, но я хочу, чтобы ты привязала эту рогульку к связке Юнитынто, чтобы теперь эта оленуха была только его. Весной она родит полудикого крепкого оленёнка, и стадо твоего сына год от года будет только приумножать. А когда Юнитынто станет взрослым, пусть его стадо станет таким большим и тучным, что вся тундра будет сереть от оленьих спин.
– Спасибо тебе, – просияла Ануаган и поспешила отобрать у сына рогульку, чтобы привязать её по всем правилам за жилу к таким же рогулькам, символизирующим личное стадо мальчишки.
Ну вот и всё, свой моральный долг перед сыном Мортена я выполнила. Пусть сам Мортен упорно делает вид, что на наш разговор не обратил внимание. Надеюсь, бедную оленуху он с нами в поход брать не планировал – ведь во льдах ей долго не жить, а у нас уже и так есть мясо с полутора туш. А мальчику живая оленуха принесёт больше пользы. Лет за пятнадцать она успеет родить пятнадцать оленят, а те, когда подрастут, родят других, а потом будут рожать всё новые и новые поколения… Интересно, за пятнадцать лет от одной только оленухи стадо может прибавиться на сотню голов? А две?
– Ну что, – нерешительно произнёс Яскаляко, заглянув в ярангу, – приготовили мы олешков и нарты. Может, передумаете к огненным льдам ехать, а?
Нет, отступать мы с Мортеном не собирались и потому уже через пять минут олени Яскаляко неслись вперёд с нашей гружёной нартой, а следом меня, Мортена и Зоркого вёз его зять. Вот и всё, обратного пути больше нет. Я ведь этого хотела. И почему сейчас мне так тревожно на душе?
В небе синюю дорожку северного сияния пронзал огонёк Ледяной звезды. Вот она, наша конечная цель. Мы пройдём под этой самой дорожкой навстречу самому яркому светилу на ночном небосклоне, пока оно не окажется точно над нашими головами.
Долгая и утомительная из-за тряски езда закончилась возле первого же тороса. Я не успела заметить, как заснеженная земная твердь сменилась льдами, но оленеводы были настороже – дальше они ехать наотрез отказались.
– Возвращаться надо, – объяснил Яскаляко. – А огненные льды там, дальше на севере. Мы там только небольшой клочок китовой шкуры оставили, но его уже, наверное, давно снегом занесло. Но вы прямо идите, может, и найдёте кусок шкуры. Ну, а мы обратно поедем. Бывайте. Если назад вернётесь, заезжайте к нам, мы всегда вам рады будем.
На этом мы и расстались. Кажется, приёмный зять озадаченно глянул на нас, прежде чем перезапрячь всех оленей в одну нарту и двинуться к стойбищу. Никто не верит в успех нашего похода. Даже Мортен до конца не верит. Значит, я должна надеяться, надеяться на встречу с пехличами, иначе нам не преодолеть столь опасный маршрут.
– Пройдём немного вперёд, – как только умчались наши провожатые, сказал Мортен. – Хоть и темень, а до ночи ещё далеко. Надо попробовать разведать местность.
– Будем искать огненные льды?
– А что нам ещё остаётся? Если это место падения дирижабля, то там должны остаться деревянные обломки гондолы. Они нам очень пригодятся, когда настанет время разводить костёр. И наверняка там должны остаться хоть какие-то ящики с продовольствием. Не думаю, что пятеро человек могли утащить с собой все запасы, что были на борту.
Мортен прав, сухпайки и дерево не будут лишними. Пусть он нарубил загодя тальник и кинул его в нарту поверх мяса, но этого топлива хватит лишь на первое время. И кто знает, сколько ещё нам идти по льдам, пока пехличи не соизволят показать себя и открыть для нас проход в свой мир, а оттуда и к оси мира? Обломки точно нужно разыскать.
И снова я шла впереди, а Мортен тянул перегруженную нарту за собой, но на сей раз с куда большими усилиями. Сначала Зоркий старался не отходить далеко от Мортена, но вскоре он осмелился пробежать мимо меня и даже рвануть вперёд. И только когда он остановился, ворчливо зарычал, а после с лаем ринулся дальше, я поняла, что происходит что-то неладное.
Зоркий быстро вернулся назад, и не один. Пёсик с лаем гнал в нашу сторону кого-то белого, мелкого и шустрого. Песец! Хорошо, что с нами нет Брума, а то бы он сейчас точно перенервничал.
Зоркий ещё долго носился за песцом, пока тот не юркнул между стоячих льдин и не затерялся в лабиринте из торосах.
– А какая славная была бы добыча, – насмешливо сказал Мортен, когда расстроенный пёсик вернулся к нему. – Сколько бы мы из неё нажарили котлет, сварили супа, а ещё ухи, и всё это на троих.
Зоркий обиженно посмотрел на Мортена своими тёмными глазами, тявкнул, будто огрызнулся, и побежал вперёд рыскать и вынюхивать новую жертву. Удивительно, но отыскал он её за пять минут. Тот же самый песец или другой улепётывал от нашего бегуна и неожиданно ему на помощь пришёл непонятно откуда взявшийся здесь второй песец. Пока один отвлекал внимание Зоркого на себя, второй улизнул, и пёсик снова остался ни с чем. На сей раз Мортен не стал иронизировать и почему-то резко скомандовал мне:
– Шела, подойди к нарте и не отходи далеко.
– А что случилось?
– Пока не знаю.
Странно всё это. Подумаешь, парочка песцов. Что тут может быть такого страшного?
Но когда я увидела в один момент четырёх зверьков, что дразнили своими пушистыми хвостами Зоркого, ощущение неправильности происходящего всё же посетило меня.
– Откуда они только тут берутся? – спросила я, не рассчитывая услышать ответ, но прогадала.
– Здесь во льдах и подо льдом обитает немало самого разного зверья. И все они друг друга едят, – на ходу объяснял Мортен. – Песцы, они обычные падальщики, подъедают крохи после чужого пиршества.
Тут он замолчал, словно давая мне время осмыслить услышанное, а я задумалась, не понимая, на что мне намекает Мортен:
– За кем песцы подъедают крохи?
– А кто тут самый крупный и удачливый охотник по-твоему? Кто может месяцами скитаться во льдах и питаться вылезшими наружу нерпами?
– Морской медведь, – догадалась я.
– Вот именно. А песцы сбиваются в стайки и бегают за ним, потому что медведь предпочитает выедать у нерп и моржей жир, а всё остальное достаётся падальщикам. Представляешь, оказывается определённая стайка песцов бегает строго за своим медведем. Они многие дни могут идти по его следу, в надежде урвать кусочек у своего добытчика. Но у этого союза есть обратная сторона. Морской медведь тоже кое-что знает о песцах. Если эти мелкие разбойники сбиваются в стаю, значит, где-то рядом есть еда. А медведь тоже не прочь пойти по следу песцов и закусить тухлятиной.
Зоркий со звонким лаем носился из сторону в сторону, а у меня даже в варежках начали холодеть пальцы. От накатившего страха. Выходит, песцы – верные предвестники появления морского медведя? А ведь нам нечем от него отбиваться. Копьё не поможет, одним ударом лапы медведь просто переломит древко, а нож-наконечник отлетит в сторону. Выходит, мы полностью беззащитны. Вот и случилось то, чего так опасался Мортен, почему не хотел идти со мной на север без ружья. Он это предвидел, а вот я ничего не хотела слушать, глупая…
– Мальчик, хватит, возвращайся! Иди к нам! – крикнула я Зоркому и на всякий случай решила прибегнуть к самой безотказной фразе, – Зоркий, кушать!
Я как могла, приманивала раздухарившегося пса, а он упорно не замечал моих криков. А тут и Мортен не выдержал и сказал:
– Пускай лает. Нам это только на руку. Пусть все вокруг слышат, что мы идём.
– Но ведь медведь… – пыталась я сформулировать свои опасения. – Он где-то рядом, да?
– Понятия не имею, но лучше будем исходить из того, что нам надо быть начеку. Если не охотящийся медведь привлекает песцов, то вскоре песцы привлекут к нам медведя. Они чуют оленину. Придётся нам охранять наши запасы и стоянку всю ночь попеременно. Ты сможешь просидеть два часа возле палатки и отпугивать песцов?
– Чем? Копьём?
– Тебе хватит и весла.
– Думаю, два часа я продержусь.
– Вот и прекрасно. Закутаешься в шкуру, понаблюдаешь за обстановкой пару часов, а потом я сменю тебя, ты поспишь два часа, и мы снова поменяемся. Выдержишь?
– Не знаю, – растерялась я, – но надо попытаться.
– Если почувствуешь, что не можешь бороться со сном, и глаза сами собой закрываются, не молчи, лучше буди меня.
– Нет, я не подведу тебя, мы будем нести дежурство поровну.
– Шела, я серьёзно, не надо геройствовать. Ты в карауле не стояла, а у меня кое-какой опыт всё же имеется. Если заснёшь снаружи, эти мелкие твари начнут грызть тебя заживо. Или придёт кое-кто покрупней, а мы не успеем его достойно встретить.
– Я не… я не буду геройствовать. И спать я тоже не буду.
– Посмотрим. Ночь будет очень длинной. Но нас только двое, иного способа её пережить я не вижу.
Так и началась череда изнурительных дней и ночей, что слились для меня в нескончаемую вереницу ожидания, наполненную темнотой, дрёмой, страхом и пронзительным холодом. Привал, примус в палатке, слегка обваренная оленина, часы дяди Руди в одной руке, весло из нарты-байдарки от прытких песцов в другой, парочка фальшфейеров в распахнутом рюкзаке и двухчасовые дежурства, перемежающиеся сном, а потом поход на пределе сил сквозь трескучий мороз и ветер.
По ночам, пока Мортен спал урывками, я доставала волшебные камни пехличей и мысленно пыталась воззвать к их бывшим обладателям. Я так ждала, что в небе появятся три голубых огонька, из-за тороса выедет волчья упряжка, а за ней будет снова волочься пойманный в сеть медведь. Но никто не откликался. И врата миров тоже не открывались. Значит, не время и не место, значит, надо попытаться в следующий раз. И пока, придётся взять в руки весло и мотнуть лопастью перед наглыми мордами, что уже тычутся в рюкзак.
Первые сутки, вторые, третьи… Растущее с каждым новым песцов напряжение, хриплый лай Зоркого, что утихал только, когда он сам позволял себе немного поспать, а ещё страх, что вот-вот я увижу самого опасного хищника Полуночных островов – всё это изматывало, но заставляло держать уши востро. И наконец неизбежное случилось.
Мы шли по гладкому ледяному полю, и если бы не свет северного сияния, я бы даже не заметила едва шевелящуюся груду меха и мышц, что выглянула из-за одинокого далёкого тороса. А когда эта груда вытянула голову вверх и начала водить из стороны в сторону своим чёрным носом, у меня хватило духу, чтобы выдавить из себя только:
– Морской медведь.
Зоркий вторил мне, но на свой лад. Он не решался отбежать далеко вперёд, просто предупреждал хищника лаем, что не стоит с нами связываться. И огромный медведь будто бы послушался его. Он опустил голову, немного понаблюдал за нами, а потом повернулся и ушёл за торос. Я почти перевела дыхание, но быстро поняла, что рано обрадовалась. Медведь никуда уходить и не думал, он просто двигался параллельным с нами курсом, будто размышлял, что делать с пришельцами, без спросу ворвавшимися в его ледяное королевство.
Идти дальше было страшно, ещё страшнее было останавливаться, но разбить лагерь все же пришлось. Мортен поставил палатку вплотную к нарте и зачем-то занёс в неё канистры с керосином.
– Что это значит? – поинтересовалась я, не забывая поглядывать в сторону медведя, что начал ходить кругами вдали от нас.
– Не хочу, чтобы учуял. Иначе его ни огонь, ни шум не остановят.
– Не понимаю, при чём тут керосин?
– И никто не понимает. На Собольем острове рыси роют землю, чтобы найти корни валерьяны, а потом они лижут их, впадают в эйфорию и катаются по земле. А медведей, что лесных, что морских, всегда привлекали бочки с керосином. Видимо по той же причине – хочется получить толику блаженства. Сколько таких историй, как медведи укатывали со складов бочки, лизали их, протыкали когтями, а потом устраивали паломничества к месту, где разлито топливо. Видимо, и керосин, и валерьяна, это аналог алкоголя в животном мире или ещё чего похуже.
– Ты думаешь, медведь сейчас обходит наш лагерь только из-за канистры с керосином?
– Ну, во льдах людьми он вряд ли питался, чтобы сейчас жаждать нашего мяса. Возможно, ему доводилось пробовать случайно забредших сюда диких оленей, но жирные нерпы и моржи его сердцу куда милее. Так что не наш запах его привлекает, а керосиновый.
– И что нам теперь делать?
– Тебе – залезать в палатку и спать.
– А дежурство?
– Забудь и отдыхай. Тебя один на один с медведем я не оставлю.
– Но ведь у нас всё равно нет ружья, а ты…
– Я, если надо и пять суток кряду могу не спать. А фальшфейер поможет отогнать медведя. Треск и огонь их пугает.
– А если не отпугнёт? А если он голодный? А если…
– Перестань задавать глупые вопросы и иди спать, – устало и немного раздражённо сказал мне Мортен, а я больше не осмелилась ему возражать.
Пока снаружи он раз за разом обходил лагерь, я не могла сомкнуть глаз в палатке, даже лежать спокойно в спальном мешке не получалось. Я снова вытащила камни пехличей и помедитировала над ними, пока снаружи не раздался подозрительный треск и свет яркой вспышки не пробился через тент.
Я поспешила выбраться наружу и увидела, как в одной руке навытяжку Мортен держит фальшфейер, а в другой сжимает копьё и медленными, но твёрдыми шагами движется вперёд. Зоркий привычно лаял, но упорно жался к его ногам, не решался отойти в сторону или кинуться вперёд. А впереди было на кого нападать, если хватит смелости и глупости.
Большой и толстый медведь стоял в паре десятков метров от нас. Он неуклюже развернулся и неспешно направился к торосам. А когда Мортен поднял над головой фальшфейер и замахнулся копьём, медведь и вовсе ускорил шаг и вскоре побежал прочь от лагеря, не оглядываясь.
Всё, Зоркий издал победный лай, и даже немножко пробежался, делая вид, что прогоняет гиганта.
Фальшфейер упал на лёд, а Мортен подошёл к нарте, ни на миг не позволив себе обернуться и подставить спину уже убежавшему медведю.
– Ты его прогнал? – пытаясь унять панику в голосе, спросила я. – Он точно больше не вернётся?
– Это была самка на сносях, ей сейчас не нужны проблемы, – отозвался Мортен, приблизившись к палатке. – Она ищет место, где можно устроить берлогу и отлежаться до родов. Она бы и олениной не побрезговала закусить, но материнский инстинкт и страх непонятного пересилил голод. А может, и нет. Проверим.
Мортен отказался идти спать, а мне запретил оставаться одной снаружи, пока где-то неподалёку бродит нагуливающая жир медведица. Все уговоры смениться на посту и лечь отдохнуть оказались бесполезны. Я вернулась в палатку, но сон упорно не шёл от волнения и ожидания неприятностей. Глаза предательски слипались, сознание проваливалось в пустоту, и только новая порция лая вырывала меня из тягучего забытья.
Медведица ещё пару раз показывалась близ лагеря, и ещё пару раз Мортену приходилось зажигать фальшфейеры. А я сквозь дрёму пыталась сосчитать, сколько теперь у нас осталось шумных предупредительных огней.
Когда Мортен разбудил меня, я думала, что он наконец надумал отдохнуть, но нет, часы показывали, что прошла целая ночь, а значит, настало время сворачивать лагерь и идти дальше.
– Но ведь ты совсем не спал, у тебя не хватит сил.
– Зато у медведицы хватит сил наматывать круги возле нас. Надо уходить отсюда и как можно дальше.
Я чувствовала себя нахлебницей и бесполезным балластом в одном лице. Мортен не хотел идти без ружья по льдам, но из-за меня он всё же оказался здесь и теперь старается изо всех сил сделать всё, чтобы мы выжили. А у меня не получается придумать, как помочь Мортену и облегчить его ношу.
После изнурительного перехода сквозь позёмок и ледяной ветер в лицо я настояла на остановке, когда Мортен уже еле передвигал ноги. Если бы потеря сил вразумила его и заставила отдохнуть… Нет, он не спал уже вторые сутки, но упорно продолжал охранять наш лагерь, не давая мне выбраться из палатки раньше времени.
И снова ночью у нас был гость. На сей раз не знакомая нам медведица, а самец покрупнее. И снова Мортен жёг фальшфейер, снова замахивался копьём, а медведь послушно ретировался, чтобы снова вернуться и не в одиночку. Теперь уже два самца прохаживались неподалёку от лагеря, не решаясь на более активные действия.
– Медведи же не стайные животные, – ничего не понимая, сказала я, когда Мортен отогнал их и позволил мне покинуть палатку. – Почему эти двое бродят рядом?
– Двое ещё не стая, – отозвался он, но больше ничего не сказал.
Мортен завернулся в шкуру, присел возле нарты и уставился в одну точку, а я засомневалась, что таким образом он высматривает хищников вдали. Это больше походило на сон с открытыми глазами.
– Ты должен отдохнуть, – тряся его за плечи, сказала я. – Иди в палатку, а я присмотрю за медведями. Если они снова будут приближаться, я тебя разбужу.
– Когда они побегут в твою сторону, ты уже ничего не успеешь сделать, ни разбудить меня, ни огонь зажечь. Лучше возьми свой рюкзак и положи туда еды, столько сможешь унести. И маленькую канистру с керосином тоже забери себе.
– Я не понимаю, зачем мне это делать?
– И повяжи уже поверх кухлянки ножны, – не обращая внимания на мои возражения, продолжал Мортен. – Если всё пойдёт не по плану, ты успеешь распороть палатку и убежать, пока я буду сдерживать их атаку. Ты должна попытаться уйти как можно дальше, пока я…
– Мортен, я не брошу тебя, – испугалась я. – Ты что? Я никуда не уйду без тебя, даже думать об этом не смей.
– Ты же так хотела спасти своего опекуна, – глядя на меня в упор, выдал он. – Будь верна своей мечте до конца.
В этот миг я почувствовала себя бессердечной дрянью, той самой, что разглядел во мне Мортен неделю назад. Из-за своей мечты я завела его во льды на верную смерть, а теперь он отдаёт последние силы, чтобы дрянь жила и продолжала мечтать.
– Ты, наверное, сошёл с ума, – еле выдавила я. – Это всё от недосыпа. Иди в палатку, а я понаблюдаю за медведями. Ты что забыл, я очень далеко вижу.
– Но не на триста шестьдесят градусов вокруг себя.
– Но, Мортен, ты же…
– Живо в палатку! – рявкнул он, – И не смей оттуда даже нос высовывать, пока я не позволю! Но сначала собери рюкзак и положи его возле спального мешка. Живо!
Мне пришлось выполнить всё, что он приказал. Уже в палатке я дала волю слезам, но запретила себе всхлипывать и выть в голос – чтобы Мортен не услышал. Я плакала не от обиды, вовсе нет. Мне было страшно, очень страшно. И стыдно. За свою беспомощность.
Я уже не ждала, что эту ночь мы переживём относительно благополучно, но всё вышло именно так. Зато дневной переход под покровом тьмы и небесного сияния дался нам ещё тяжелее, чем накануне. Как бы мы ни старались оторваться от любопытной парочки медведей, в итоге вышло так, что на нашем пути показались ещё двое хищников.
– Что происходит? – едва слышно прошептал себе под нос Мортен.
Он был растерян не меньше меня, и теперь на пределе сил тянул нарту в сторону от опасных попутчиков.
Из-за разницы в росте у меня не получилось составить Мортену компанию и впрячься в нарту. Всё, что я могла для него сделать, так это во время привала сварить ужин на примусе, помочь натянуть тент на каркас палатки, а потом снова попросить:
– Пожалуйста, ложись поспать. Я смогу понаблюдать за обстановкой. И Зоркий сможет, он ведь обязательно поднимет лай, когда кого-то учует.
– Их слишком много, вы не сможете уследить за всеми, когда они придут.
– Тогда я останусь здесь с тобой. Тоже завернусь в шкуру и буду наблюдать. Медведей ведь много, нам надо лучше за ними приглядывать.
Мортен долго молчал, прежде чем сказать:
– Хорошо. Рюкзак держи рядом с собой. Когда придётся уходить, не беги и не поворачивайся к ним спиной.
– Мортен, я никуда не уйду, – пришлось твёрдо заявить мне. – Ты не заставишь.
– Но ты ведь понимаешь, это не может продолжаться бесконечно. У нас осталось только два фальшфейера. Да, потом можно сделать факел и пропитывать его керосином. Но керосин быстро закончится. А потом – холодная смерть.
– Мы найдём пехличей до того, как кончится керосин. Я верю, они помогут нам.
– Ты, видимо, плохо слушала островные сказки. В них пехличи губят людей обманом и коварством, а не помогают им.
– Ты же знаешь, пехличи не выдумка, ты сам их видел.
– Я знаю, что они есть. А ещё я знаю, что аборигены говорят о них правду. Кто такие пехличи? Злобные карлики, которые любят злые шутки. Их можно подчинить себе, только если сам пойдёшь на обман, если начнёшь говорить с ними на единственно понятном им языке подлости. Ты не виновата, что они тебя обманули. Северное сияние ведь горит в небе. А большего они тебе и не обещали.
Вообще-то обещали. Обещали истребовать жертву за то, чтобы я встретилась с дядей Руди. И этой жертвой стал Эспин. А теперь оказывается, что одной загубленной жизни им мало. Или жертва была напрасной? Неужели пехличи и не собирались вести меня навстречу дяде Руди? Они заманили меня, чтобы тоже сделать жертвой. А я привела с собой на заклание Мортена и Зоркого. Какая же я дура и дрянь…
Я сидела позади палатки и прокручивала в памяти все дни и мгновения, что пережила после того, как покинула родной дом. Шумный вокзал, тесный поезд, первая встреча с Мортеном, качка на пароходе, разъезжающиеся стулья и Мортен в ресторане, неожиданное плавание на плашкоуте, мрачный Кваден, коварный непропуск, гостеприимная Кедрачёвка, Зоркий на цепи, белухи в проливе, арест в Сульмаре, чумовище и олени, термальное озеро и Мортен на прибрежных камнях, Ясноморье и ворчливый старичок с нерпичьими штанами, большие и беззащитные капустники, коварные косатки, подводный корабль, дом Тэйми, Мортен и метель, грозные холхуты и погибшие собаки, мерзкие браконьеры, воинственные оленеводы, любвеобильные рыбаки, шкуры снежных волков, вороватый барс, шхуна мертвецов, морж-убийца, умирающий Эспин, мой побег и теперь…
Внезапный толчок в грудь вырвал меня из калейдоскопа ярких картинок, что как в синематографе сменяли друг друга. Мне пришлось открыть глаза и увидеть привычную темноту то ли ночи, то ли дня, а ещё белый мех прямо возле лица. Не успела я испугаться, как мохнатый бок шевельнулся и отбежал в сторону. Это всего лишь Зоркий, а не медведь. А я, кажется, задремала, сидя на морозе, и вместе со шкурой, в которую завернулась, завалилась на бок. Опасно, хорошо, что пёсик был настороже.
Внезапно он подскочил ко мне и снова ударил лапами в грудь.
– Эй, ты чего? – возмутилась я. – Зачем пихаешься? Всё ещё обижаешься на меня, да? Хочешь дать сдачи? А не поздно ли?
Зоркий тявкнул, словно огрызнулся, и скрылся за углом палатки. Не успела я подняться, как он оббежал её, вернулся ко мне и снова тявкнул.
– Да проснулась я, проснулась. Не ругайся.
Зоркий затих и зашёл за палатку, потом остановился, выглянул из-за угла и уставился на меня. Что он хочет? Чтобы я подошла к нему и Мортену? Ну хорошо, подойду. Наверное, Мортен, сидит возле входа в палатку, думает обо всём плохом. Надо бы отвлечь его от дурных мыслей. Пусть он и не настроен на светскую беседу, а я всё равно напомню ему обо всех хороших мгновениях, что мы пережили вместе. Нельзя погружаться в меланхолию раньше времени. Мы должны сохранить в душе то, что ещё способно наполнить теплом наши сердца.
Я обошла палатку и увидела, как Зоркий упирается передними лапами о колени Мортена и заглядывает ему в глаза, а Мортен никак на него не реагирует. Странно, мог бы и погладить Зоркого, он ведь этого добивается. Но стоило мне приблизиться к Мортену, и я поняла причину этой странности. Глаза закрыты. Всё-таки уснул. А ещё говорил про пять суток кряду без сна. Не знаю, где ему приходилось столько бодрствовать, а здесь на Севере в трескучий мороз силы уходят куда быстрее, чем в умеренном климате.
Я опустилась на колени рядом с Мортеном и по примеру Зоркого попыталась немножко погипнотизировать его. Нет, не просыпается. Конечно, он ведь очень сильно устал за эти дни. Наверное, не стоит его будить в такой момент, но лучше бы Мортен забрался в спальный мешок и отдыхал в палатке. Но если я разбужу его и предложу отправиться в палатку, где ему будет хоть немного, но теплей, Мортен снова начнёт упрямиться и в итоге останется снаружи, чтобы продолжить свои бдения.
И всё же слишком крепко он спит, даже грудная клетка почти не вздымается.
Я попыталась осторожно прикоснуться к его заросшей щеке. Пусть борода и бакенбарды покрыты инеем, но кожа всё равно тёплая. Или ещё тёплая? Тревожные мысли диктовали мне просунуть руку под ворот и проверить пульс, что я и сделала. Есть, бьётся, хоть и не так часто, как я рассчитывала. Наверное, это всё от усталости.
Я накрыла Мортена своей шкурой. Пусть спит, раз у него получается делать это сидя. Зоркий почему-то не был со мной согласен. Он ткнулся носом в лицо Мортена, затем снова потоптался по его коленям. А потом мне пришлось отогнать его в сторону.
– Не хулигань, – шикнула я. – Нашему Мортену надо отдохнуть. Ты же спал сегодня перед ужином? Вот он тоже хочет спать.
Если бы Зоркий был человеком, я бы подумала, что сейчас он хмурится и неодобрительно смотрит на меня. Но его осуждение во взгляде я терпела недолго. Пёсик решил, что раз хозяин спит, то с хозяйкой ему общаться не о чем, и потому решил побегать по льду в стороне от лагеря. Ну и ладно, пусть разомнётся. А я глянула на часы и решила, что можно заняться готовкой завтрака. Не знаю, сколько ещё проспит Мортен, а я точно скоро захочу есть.
Пока я возилась с примусом и канистрой, то случайно расплескала керосин на лёд. Не так много ценного топлива мы потеряли, но всё равно обидно.
На всякий случай я перенесла примус в сторону и поставила на него котелок о снегом, но не успела я отыскать в нарте подходящий кусочек мяса, как вдали послышался лай.
Зоркий мчался к лагерю со всех лап, но не ко мне он подбежал в первую очередь, а к Мортену. Новая попытка разбудить его снова не увенчалась успехом, и Зоркий кинулся обратно, чтобы обгавкать того, кто собирается почтить нас своим визитом.
