Текст книги "Наследница огненных льдов (СИ)"
Автор книги: Антонина Ванина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 62 страниц)
Всё было решено – походу быть. Всё-таки не по глухим и необитаемым лесам нам придётся брести, и это уже неплохо, разве что уйдёт у нас на такой поход несколько недель. Но что поделать, те же несколько недель мы могли бы сидеть в Сульмаре и ждать, когда же некто неизвестный соизволит открыть эту загадочную зону полёта. И не факт, что мы бы этого момента дождались. А нам дорог каждый день, каждая минута, пока дядя Руди блуждает где-то возле оси мира.
Выдвигаться решили на следующее же утро. Но как только с первыми лучами солнца я вышла во двор, чтобы покормить Зоркого, то не обнаружила его. Я ходила по округе, звала его, заглядывала в чужие дворы, но всё было тщетно. Я даже отправилась к охотничьей базе, где мне сказали, что никаких белых собак там не видели. Зоркий бесследно исчез, и от этого мне хотелось плакать.
– Ты же знаешь, – пытался успокоить меня Эспин, – этот пёс и раньше не отличался смирным характером. Помнишь, как он сбежал от предыдущего хозяина? Наверное, теперь он решил сбежать и от нас.
– Но почему? – не могла я поверить в случившееся. – Я же не обижала Зоркого, я его всегда кормила и на цепь сажать даже не пыталась.
– Кто знает, что у зверя на уме? Пусть он и собака, но дикий нрав в нём точно тлеет.
– Росомашья лайка склонна к бродяжничеству, – припомнила я слова Вистинга.
– Наверное, – согласился Эспин. – Давай тогда напоследок поищем его в ближайшем леске. Если не найдём, то отправимся дальше по маршруту. Больше нам тянуть с походом не стоит.
Так мы и сделали. Петляя меж тоненьких стволов голых деревьев, я без устали звала Зоркого по имени, пока голос не осип. Но Зоркий так и не прибежал ко мне.
Во время привала на обед кусок баранины из супа не лез мне в горло, а за ужином я лишь погрызла полпластинки юколы прежде чем лечь спать.
Мой бедный пёсик, мой мохнатик, где он сейчас? Что с ним случилось? Он убежал в лес и заблудился? Кто-то злой встал у него на пути, и теперь Зоркий снова сидит на цепи в чьём-нибудь дворе? А может, в лесу ему встретился голодный медведь и тогда…
От мысли, что Зоркого съели, я невольно заплакала. Повернувшись на бок в волчьем мешке, чтобы Эспин не видел моих слёз, я задавалась вопросом: кто теперь будет ластиться ко мне, кто оближет подбородок и щёки? А кого я буду ласкать и гладить, кому почешу за ушком? И кто отныне будет прижиматься ко мне мохнатым боком, чтобы согреть в морозной ночи?
Не успела я как следует подумать об этом, как моего плеча коснулась рука. Я вздрогнула и повернулась. Эспин растерянно глядел на меня и с минуту собирался с мыслями, чтобы тихо и неуверенно произнести:
– Слушай, на Росомаший остров мы в этот раз точно не попадём. Но когда вернёмся домой, я поручу, чтобы тебе привезли оттуда точно такого же белого пса. Хочешь?
Ещё одну росомашью лайку? Он серьёзно?
– Ты разве ничего не понял? – обиделась я. – Не может быть во всём мире такого же пса, как Зоркий. Он один такой. Другого мне не надо.
Я повернулась на бок и ещё горше расплакалась. Эспин снова попытался приобнять меня, но я дёрнула плечом, ясно дав понять, что не желаю чужих прикосновений.
Зачем сегодня утром я только послушала Эспина? Надо было искать Зоркого в леске лучше и никуда не уходить. Может днём он всё ещё крутился там, а теперь его съел медведь…Какой же Эспин бесчувственный и гадкий! Как он мог предложить мне просто купить вместо Зоркого другую собаку? Неужели его торгашья душа не понимает, что не всё в этой жизни меряется деньгами? Нельзя просто так выписать чек и получить взамен верного друга. Нельзя купить любовь и ласку. И нельзя полюбить за одни лишь подарки и банковский счёт.
Предложение Эспина ужасно меня рассердило. Лучше бы он ничего не говорил и не предлагал. Даже Брум понял, как сегодня мне плохо, и потому за весь день даже не заикнулся про слюнявое блохастое животное с шерстищей, которое, к тому же бесполезно и хорошо, что пропало. А он бы мог так сказать, я бы этому даже не удивилась. Однако хухморчик весь день молча сидел в нагрудной сумке Эспина, а сейчас охранял рюкзак. Тоже молча.
Утром я проснулась и поняла, что боль утраты немного поутихла, и я уже не стану накидываться на Эспина с обвинениями в бессердечии, если он скажет мне что-то не то. Даже аппетит понемногу вернулся, и я с удовольствием съела два бутерброда со сладким крепким чаем. А потом наш поход продолжился, но с каждой минутой он нравился мне всё меньше и меньше.
Сначала я не придала значение странным сучковатым веткам впереди нас, и даже не стала разглядывать их, когда проходила под ними. А потом Эспин задрал голову и уставился вверх.
– Что такое? – спросила я.
– Посмотри сама, – предложил он.
Я подняла глаза и обомлела – между двух веток кто-то втиснул три рёберные кости.
– Наверное, – предположил Эспин, – рысь охотилась и затащила добычу на дерево.
– А рысь может охотиться на людей? – на всякий случай спросила я.
– Вряд ли, не те габариты. Ей нужен кто-то помельче.
Что ж, ладно, это немного успокаивает. А то мне бы не хотелось идти и всё время озираться, не сидит ли на ближайшем дереве дикая кошка, чтобы прыгнуть мне на спину и перегрызть глотку.
Мы продолжили петлять между карликовых деревьев, но вид новых ветвей с подвешенными костями заставлял нервничать и искать хоть какое-то рациональное объяснение
– Сколько же рысей в этом лесу? – не рассчитывая на ответ, спросила я. – Они тут что, стаями охотятся?
– Не должны бы.
И вот впереди показался череп. Если бы не ветвистые рога, я бы подумала, что принадлежал он корове или ещё какому скоту. Кто-то водрузил его на верхушку обломанного дерева, и это точно не мог быть зверь.
Потом потянулась череда деревьев с новыми костями из самых разных частей тела, затем снова показалась ветка с черепом. Он был куда меньше оленьего, но с огромными глазницами и невероятно длиннющими клыками, что опускались ниже челюсти.
Мы всё шли и шли. Кости, кости, черепа – этот жуткий лес навевал самые неприятные мысли. А когда мы с Эспином увидели массивный вытянутый череп с внушительными клыками что снизу, что сверху, Эспин заключил:
– Медведь.
Никакое животное не смогло бы задрать лесного медведя, а потом затащить его тушу на дерево. Кости и черепа убиенных зверей туда поместили люди. Только зачем? И почему в таком огромном количестве?
– Брум. Брум! – позвала я его, и хухморчик нехотя высунулся из сумки Эспина так, что недовольная физиономия торчала между мохнатых пол парки. – Что это за лес, ты знаешь? Кто убил этих зверей? Зачем?
Брум лениво зевнул и нехотя протянул:
– А ведь я говорил вам, предупреждал, а вы не слушали и попёрлись непонятно куда…
– Давай не сейчас. Так ты знаешь, что происходит в этом лесу или нет? Ты тут раньше бывал?
– Бывал ли я? Ещё бы. Здесь всегда полно мертвечины. Кочевые охотники разъезжают верхом на своих оленях по лесам и стреляют пушного зверя на продажу. Потом они обдирают с него шкуру, обгладывают мясо, а кости всегда вешают на деревья.
– А зачем именно на деревья?
– Зачем? А мне почём знать? Среди этих племён полно ненормальных шаманов. Наверняка это они наколдовывают с помощью костей свои чёрные ритуалы, а зверьё приносят в жертву подземным божествам. А может и случайных путников они тоже умерщвляют на прокорм злым духам.
Лучше бы он этого не говорил. Мне сделалось так жутко, что идти дальше совсем не хотелось. Только Эспин не придал значения словам Брума, а просто запахнул парку, чтобы хухморчик скрылся с глаз долой, а после бесстрашно зашагал вперёд. И мне пришлось семенить вслед за ним.
– Эспин, – жалобно звала я его позади, – а что, если всё это правда?
– Глупости, – отмахнулся он, не сбавляя шаг. – В Сульмаре живут такие радушные люди, а в дне ходьбы от него людоеды? Не может этого быть.
Что ж, может и так. А что это за строения маячат впереди, прямо на деревьях? Мне сделалось любопытно, и я уверенно зашагала вперёд, лишь бы скорее подобраться к прямоугольным низеньким срубам.
К моему огорчению это были вовсе не дома и не амбарчики, а всего лишь ящики, приземистые, длинной в человеческий рост, из самых банальных досок. Что они делают на деревьях, что в них хранится? Ответ не пришлось долго искать.
Стоило подойти к одному ветхому ящику, от которого отошла боковая доска, и я увидела торчащую из неё корявую ветку. А потом я подошла ещё ближе и поняла – это не ветка, а человеческая рука с наполовину истлевшей плотью.
Завизжать от ужаса и отвращения мне не дал Эспин, он просто закрыл мой рот рукавицей и дал знак молчать. Когда он понял, что я немного успокоилась, то убрал руку и стянул с плеча ружьё. Сняв чехол, зарядив ружьё, Эспин поставил его на предохранитель и, что характерно, снова вешать на плечо не стал. Он так и держал его в руках, пока мы медленно, постоянно оглядываясь, продолжили идти вперёд.
– Эспин, мне страшно, – вполголоса призналась я. – Ты будешь стрелять, да? В кого?
– Не знаю, – ещё тише шепнул он мне. – Но если кто-то сейчас наблюдает за нами и у этого кого-то дурные намерения, пусть увидит ружьё и поймёт, что мы тоже настроены решительно. Пошли.
Я поняла, что Эспин просто блефует – не станет он ни в кого стрелять, тем более, если нас окружит племя тех самых людоедов и потащит на вертел. Он не боец. Вот если бы нашим проводником был Мортен Вистинг… Но его с нами нет.
Глава 47
Во время похода по заснеженному лесу я вздрагивала от малейшего шороха за деревьями, озиралась на каждую тень, ожидая, что вот-вот из-за кустов кедрача выскочат злые люди и вмиг освежуют нас с Эспином, а наши кости аккуратно сложат в ящик на дереве.
Время шло, ничего подозрительного вокруг не происходило, и тем страшнее было увидеть серую громадину за кустом рябины. Если бы ружьё было в моих руках, с перепугу я бы точно выстрелила. Хорошо, что им распоряжался Эспин, иначе ни в чём не повинному оленю пришёл бы конец.
Когда он вышел из-за куста, я долго смотрела на него и не могла понять: так олень это или нет. Вроде бы рога имеются, пусть и не ветвистые, а будто обломанные, и ростом он всё же довольно мал. Но где же пятна на боках, где грация, где изящество как у делагских лесных оленей? Этот не вздымал гордо голову, чтобы оглядеть нас, а продолжал рыть копытом снег в поисках пропитания.
– Идём, – уверенно предложил мне Эспин и зашагал в направлении животного.
Не успела я остановить его, как Эспин уже стоял в пяти шагах от оленя, а тот поднял голову и внимательно его осматривал. Как же я боялась, что зверь испугается человека и ударит Эспина копытом, но ничего подобного не происходило. Олень смотрел на Эспина с какой-то невыразимой тоской в глазах, и только теперь я обратила внимание, что шею животного опутал кожаный ремешок, а два других продеты между рогов и опоясали морду. Выходит, олень явно знаком с людьми и верно им служит. А это значит, что где-то поблизости затаились его хозяева. Но Эспина это, похоже, не тревожило.
Как только олень отвернулся и зашагал куда-то в сторону, Эспин повесил ружьё на плечо и пошёл за ним. Но мне это категорически не понравилось:
– Не надо, – хотела я остановить его. – А что, если он приведёт нас к своим хозяевам-людоедам?
– Да брось, – отмахнулся он. – Если у людей есть олени, значит, у них есть и оленье мясо. В таком случае, зачем им человечина? Как раз-таки именно этот олень приведёт нас к миролюбивым аборигенам. Пошли.
Что-то мне с трудом верилось, что в жутком лесу, где на каждом дереве висят чьи-то кости, могут обитать добрые и гостеприимные люди. Но у Эспина на этот счёт были свои соображения.
Оленя едва хватило на четверть часа бесцельных скитаний по лесу, а после он снова принялся рыть копытом снег. Эспина это не остановило, и мы продолжили искать людей самостоятельно и через полчаса вышли из зарослей в снежную долину. А там…
Три десятка оленей бродили по белому полю с черными проталинами, а за их спинами возвышались два удивительных на вид конических строения: одно большое, другое поменьше. От их верхушек к небу поднимались клубы дыма, и мне стало несказанно интересно: неужели очаг находится внутри этих конических домиков?
Стоило подойти ближе, как зигзагообразные узоры на поверхности строений сразу бросились в глаза. Конические дома покрыты берестой? И мастеру было не лень так тщательно вырезать с десяток зубчатых полосок от самой узенькой на верхушке до самой протяжённой у земли? И как этот берестяной слой вообще держится на перекрещенных шестах, чьи верхушки торчат из дымового отверстия? И всё же мне не особо хотелось получить ответы на свои вопросы у хозяев дома.
Когда я прошла вслед за Эспином мимо двух пасущихся оленей, то невольно остановила его, чтобы в полголоса сказать:
– Может быть, не будем заходить? Пройдём мимо.
– Всё ещё боишься? – спросил он и резюмировал – Поздно. Надо было сразу обходить это место стороной, а так, если что, нас запросто найдут по следам на снегу.
– Тогда, может быть, просто повернём назад?
– Хочешь ночевать в палатке на снегу?
– Ну так ведь мы расчистим место, обложим его ветками кедрача и только потом поставим палатку.
– А ещё потратим керосин для обогрева. А на севере в необитаемой тундре он будет нам куда нужнее, чем здесь.
Какой экономный. Не хочет тратить керосин для примуса, но готов рискнуть нашими жизнями и напроситься в гости в берестяной дом к неизвестным нам людям с неизвестными намерениями.
– Шела, тебя всё ещё беспокоят кости в лесу? Уверен, у этого есть разумное объяснение. И здесь мы его можем получить.
– Не знаю, – замялась я. – Какое-то нехорошее у меня предчувствие.
– А у меня очень даже позитивное предчувствие. Чувствуешь запах? В доме явно варят что-то вкусное. И уж явно не человечину.
Не хотелось мне поддаваться на его провокацию, но Эспин первым шагнул в сторону большого дома и даже успел обойти его по кругу и вернуться ко мне.
– Не пойму, где здесь вход, – озадаченно заключил он. – Какие-то шкуры торчат между берестой, но ни дверей, ни окон.
– Вот и хорошо, – обрадовалась я и предложила, – Пойдём отсюда.
– Подожди, – не отступал Эспин и решил попытать счастья возле малого дома.
Удивительно, но только он приблизился к участку стены, заделанному шкурой, как эта самая шкура отогнулась, словно занавеска, и из-за неё показалась собачья голова. Внимательно оглядев и Эспина, и меня зверь, не стал ни выбегать, ни лаять, а просто скользнул обратно и скрылся в доме.
– Заходи, заходи, – послышалось изнутри, – иди к нам, кушать будем.
Всё, нас засекли, и обратного пути больше нет. Пришлось пригнуть голову и вслед за Эспином протиснуться через шкуру-занавеску внутрь.
Сначала меня сбила с толку темнота, дым и смесь самых разных запахов внутри замкнутого пространства. А потом глаза постепенно адаптировались, и я увидела костёр по центру круглого помещения и шест с крюком, на котором висел огромный котёл.
Больше десятка людей всех возрастов сидели на покрытых шкурами циновках вдоль сплошной стены из таких же шкур, перед ними стояли низенькие столики с посудой, а три собаки сидели рядом и заворожённо смотрели, как хозяйка в распахнутой парке вынимает из котла увесистые куски мяса и перекладывает их в миски.
– Садитесь, угощайтесь, – добродушно предложила она и тут же налила нам суп.
Я растерялась от столь нежданного гостеприимства. У нас с Эспином даже не стали спрашивать, кто мы такие и что здесь делаем – просто пригласили за стол и тут же выставили угощение.
Пришлось оставить рюкзаки у входа и пройти к месту, которое специально для нас освободил седовласый мужчина и юноша, что сидел рядом с ним. Эспин запросто уселся на низкий полог и сумел подобрать ноги, но что-то у меня не очень получилось совладать со своими конечностями и громоздкими унтами на них – наверное, всё из-за того, что я и ростом ниже и ноги у меня короче.
Посмотрев на мои мучения, хозяйка подала мне низенькую табуретку в виде квадратной доски с загнутыми оленьими рогами вместо ножек. Такого занимательного предмета интерьера я ещё не встречала и потому с интересом опробовала его. Посуда тоже оказалась интересной: ложка из бараньего рога, деревянная миска с резными зигзагообразными узорами снаружи и наваристым супом внутри.
Клубеньки сараны в похлёбке я опознала без труда и тут же их распробовала. А вот когда дело дошло до куска мяса, мне пришлось призадуматься. И как его есть? Ни вилки, ни ножа. Не рвать же его зубами как дикое животное.
Я невольно посмотрела на своих соседей за столиком и то, как они справляются с этой задачей. Женщина в годах держала в одной руке кусок мяса, а его краешек захватила зубами. В другой руке она держала нож и одним ловким движением раз за разом отрезала кусочек мяса прямо у своих губ и тут же его сжёвывала. Эти удивительные манипуляции она повторяла так быстро и изящно, что закрадывалось подозрение, будто и у меня это может так же легко получиться. Вот только нужно встать из-за стола и подойти к своему рюкзаку, чтобы достать подаренный мне в Сульмаре нож.
Вернувшись на место, я принялась за упражнения с мясом. Кажется, все домочадцы с интересом наблюдали за моими успехами как за бесплатным зрелищем в цирке. Вначале мясо чуть не выпало у меня из рук прямо в миску, прежде чем я успела ухватить его зубами, потом я чуть не порезала губу. В итоге хозяйка жалостливо посмотрела на меня и предложила:
– Да ты порежь на кусочки и ешь, как привыкла.
И вправду, что это я. Подражать аборигенам глупо, их искусству поедания мяса ещё нужно поучиться. К слову, мясо оказалось весьма жёстким и чем-то отдалённо напоминало говядину. Ну ничего, зато сытно.
Только после крепкого чая обитатели дома стали с интересом расспрашивать меня и Эспина, откуда мы и куда идём. Стоило Эспину начать рассказ об экспедиции дяди Руди, слушатели как один притихли и внимали каждому его слову. Но как только Эспин спросил, не видели ли они летом пролетающего над ними дирижабля, старший из мужчин ответил:
– Не, не видели. Не знаем, кто такой дилижабрыль. Ты лучше скажи, неужели собрался к чум-горе идти?
– А что такое чум? – поинтересовалась я.
– Так вот он, чум, – поднял глаза мужчина и размашистым жестом обвёл руками стены из шкур. – Самый лучший дом из всех. Бывал я в Сульмаре, не нравятся мне их срубы, неуютно в них, как-то тесно. Да и стоят они всегда на одном месте. А вот чум всякий раз и разобрать можно, чтобы переехать с места на места, а потом снова собрать. А вот чум-гора, она всегда на одном месте стоит, прямо под Ледяной звездой, и живут в ней пехличи нерпоглазые. В ночи своим колдовством они из моря крадут китов и по подземным ходам переносят их в свою чум-гору. А потом они варят кита в своём огромном котле, и тогда из чум-горы поднимается дым клубами. А в котле так сильно булькает, что близ чум-горы земля ходуном ходит. И всё из-за пехличей и их колдовства. Лучше бы не ходили вы к чум-горе. В былые времена, когда ещё Полуночных островов не было, жили все люди под Ледяной звездой в изобилии и достатке, горя и болезней не знали, все больше в забавах и играх время проводили, на свадьбы ходили, танцы любили, зрелища всякие. Мало работали, о завтрашнем дне не думали. Захотели, пошли в лес и ягод с корешками набрали, захотели, на охоту пошли и самого жирного оленя добыли. И так круглый год. А потом выросла под Ледяной звездой чум-гора, сотряслась вся земли от края до края, на куски раскололась и по морю расплылась. А потом пришли суровые холода, что и море льдами покрылось. Вот тогда и кончилась беззаботная жизнь. С тех пор приходится всем людям много трудиться, чтобы с голоду не помереть, по лесам и тундре странствовать, чтобы пропитание добывать. Настоящие люди так по Полуночным островам и расселились, а иные из них на материк подались, но корни свои там мигом забыли. А под Ледяной звездой только пехличи в чум-горе и остались, никого кроме них больше там и нет. Зря ваш дядя на зов Ледяной звезды подался. Манит она всякого, будит кровь предков, что ещё на цельной землице под звездой жили. И вас звезда тоже манит, и вас кровь предков зовёт. Вот только не найдёте вы около чум-горы изобильных лесов и цветущей тундры. Давно там всё окутал мрак и холод, какого здесь отродясь не бывало. Так может, останетесь у нас, погостите, поможете в лесу чёрного деда изловить. Говорят, охотники с материка все как один мастера на чёрного деда с ружьём ходить, никогда не промахиваются. Так может, пойдём сегодня в лес?
Вопрос был обращён к Эспину, но я тоже напряглась. Про какого это чёрного деда идёт речь? И зачем его убивать? Или те ящики на деревьях покоятся не просто так?
– Простите, – обеспокоенно начал Эспин, – но что вам сделал этот чёрный дед?
– Ещё ничего, но ведь обязательно сделает. Вон, уже заметили по следам, дней пять он тут рядом в лесу ошивается. Видно, хочет наших олешков завалить. А у нас олешков и так маловато, не знаем, как бы зиму пережить. Так что, поможешь нам чёрного деда убить?
– А может быть, попытаетесь с ним договориться? – предложил Эспин. – Поделитесь с ним мясом после забоя.
– Делились уже, а он ещё больше слопать хочет. С первым снегом оленуху завалил, теперь опять к стаду подбирается. Голодный он, летом рыбы не наловил и теперь еду ищет. Жизни не даёт, того и гляди, скоро за людей примется. А ты, я вижу, с чёрным дедом, сладить должен. Вон, у тебя на шее его зуб висит.
Я уставилась на распахнутую парку Эспина и только тогда заметила резной медвежий клык на шнурке, что был привязан к нагрудной сумке. Так что же это выходит…
– Чёрным дедом вы называете медведя? – озвучил мою догадку Эспин.
И тут по чуму пронёсся поражённый вздох:
– Ты что, – полушёпотом попрекнул Эспина седовласый, – не называй его по имени, а то чёрный дед услышит и придёт сюда.
Теперь всё прояснилось. А ведь я уже что-то слышала про суеверия здешних островитян в отношении медведей. А теперь нам с Эспином удалось услышать несколько удивительных поверий из уст обитателей чума. Оказывается, если повстречаешь в лесу медведя, то нужно упасть перед ним ниц на колени и попросить пощады – тогда он точно не тронет. А ещё он не трогает спящих людей. И, самое невероятное, если медведю повстречается одинокая женщина, ей следует обнажить грудь, чтобы медведь устыдился и убежал обратно в лес.
Такие милые поверья, но улыбка вмиг пропадает с лица, стоит вновь услышать приглашение на охоту. Что-то я сильно сомневаюсь, что Эспин сможет помочь обитателям чума защитить их оленей. В Квадене Аксель Аструп говорил о медвежьей охоте так, будто только опытный охотник может на неё пойти. Кто-то вроде Мортена Вистинга. А за эти недели Эспин не потратил ни патрона – он вообще не стремился испытать свою охотничью удачу, видимо, из-за крайне скудного опыта. Но по глазам вижу, в своей несостоятельности он признаться постесняется. Придётся мне исправлять ситуацию.
– А кто же тогда убил того чёрного деда, чей череп висит на дереве в лесу? – спросила я. – Ведь кто-то из вас, да?
– А где ты видела тот череп? – тут же спросили меня с весьма испытующей интонацией.
Кажется, я сказала что-то лишнее. Теперь все – и взрослые, и дети – с любопытством взирали на меня в ожидании ответа. Пришлось его дать:
– Так ведь в том лесу кругом кости на ветках. И ящики…
Договаривать не хотелось, да мне и де дали. Женщины тут же заохали и суетливо повскакивали со своих мест. Мужчины и мальчики покинули чум, а мы с Эспином продолжали сидеть за столом в полном одиночестве, но недолго. Нас быстро заставили подняться и вытолкали наружу, но вовсе не для того чтобы прогнать, а помочь.
Как оказалось, сами того не ведая, утром мы забрели на местное кладбище, а те самые ящики на деревьях были простыми гробами. Вот и разрешилась эта жуткая загадка – оказывается, своих покойников аборигены Медвежьего острова никогда не закапывали в землю. Да и попробуй разрой яму в условиях вечной мерзлоты.
– Ни одна кость не должна покоиться в земле, – на ходу объясняла нам хозяйка чума, – это большой грех и перед людьми, и перед зверьми. Всех надобно подвешивать в воздухе, чтобы души их парили, по земле не шагали и к людям не возвращались. А вы через кладбище прошли и к нам забрели. Может, какой дух там к вам прицепился. Надо бы к шаманке идти, чтобы она покамлала и изгнала духа.
И снова духи. Ну что ж, шаманка так шаманка. Тем более что у меня есть к ней давно волнующий меня вопрос.
Глава 48
Мы попали во второй чум, тот самый, где ранее Эспин не смог найти вход. А их там было аж четыре – по числу семей, проживающих внутри. Столпотворение в чуме было нешуточным. Старики, зрелые люди, молодые, дети – все сновали туда-сюда. Выходит, дети сульмарскую школу не посещают, как не посещали её никогда и их родители. Теперь понятно, откуда все эти суеверия о медведях, пехличах и шаманах – это племя живёт настолько обособленно и самобытно, что с кедрачёвцами их не сравнить. Хотя, вон, возле дальней циновки стоит керосиновая лампа – значит, какие-то контакты с цивилизацией у этих людей происходят. Наверное, в сульмарском магазине. А расплачиваются они беличьими шкурками. Вон они, висят на шестах, что воткнуты между прутьями каркаса.
Когда нас усадили неподалёку от очага, я увидела сухонькую старушку в цветастом наряде из множества ленточек и не менее цветастого фартука, поверх которого висела круглая медная пластина. На её лице запечатлелись причудливые татуировки: полоса вдоль переносицы, кресты над бровями, дуга на подбородке. Все эти чёрные рисунки исказились глубокими морщинами. Сама старушка еле двигалась, но молодая девушка с такими же незамысловатыми татуировками на висках и щеках поставила для неё табуретку прямо напротив нас. Усадив старушку, она подала ей кожаный бубен и обшитую мехом колотушку. И началось действо.
Все обитатели чума расселись вдоль стены и внимательно наблюдали за происходящим, а старушка, начала бить в бубен и протяжно, на одной ноте что-то нечленораздельно запевать. Мерный стук, бряцанье колокольчиков, привязанных к ободу бубна, заунывная песня без слов – от этой монотонности меня начало клонить в сон. Чтобы хоть как-то сосредоточиться, я начала разглядывать атрибутику старой шаманки. Необычный у неё бубен, в форме яйца, а на натянутой коже чёрной и красно-коричневой краской начертаны стилизованные рисунки. Солнце, звёзды, олени, лодки, сани, деревья, горы, безголовые люди – что бы это могло значить?
Звук бубна и пение постепенно становилось всё громче и громче. Все присутствующие затаили дыхание, будто чего-то ждали. И тут из горла шаманки полились совсем уж странные звуки. Пение сменилось карканьем, а потом и вовсе звериным рыком. Глаза старушки были прикрыта, а сама она покачивалась в такт бубну, пока не завалилась на бок. Я испугалась, что ей сделалось плохо, и уже хотела вскочить с места, но татуированная девушка опередила меня. Она подхватила старушку на лету и помогла ей лечь на циновку. Кажется, с шаманкой всё было в порядке, просто она крепко спала, даже похрапывала. Неожиданный поворот.
Мне казалось, на этом ритуал камлания можно завершить, и пора бы уже расходиться, но все вокруг продолжали чего-то ждать. Наверное, прошло не менее получаса, прежде чем старушка проснулась, присела, тряхнула головой и поведала скрипучим голосом:
– Дух росомахи пришёл вместе с чужаками.
Все так и ахнули. Только мы с Эспином озадаченно переглянулись.
– Росомаха рассказала мне, – продолжала шаманка, – как много лет назад охотилась на оленей в этих местах. Она выдирала зубами из кочек ягель, а потом залезала на дерево и ждала, когда в леске покажется олень. Только он появлялся, росомаха бросала на землю ягель и подманивала оленя подойти ближе. А как только он подходил, росомаха кидалась на него с ветки и драла зубами и когтями. Очень умная была росомаха, пока Ахтотым не поставил на неё петлю, а Кастикав не застрелил её.
И тут все присутствующие уставились на двух мужчин в летах с подозрительно одинаковыми мясистыми носами, будто они родные братья.
– Росомаха гневается на нас? – обескуражено спросил один.
– Но ведь это случилось, когда мы совсем молодыми были, – поддержал его второй. – Да и сама она виновата, что в тот год трёх олешков загрызла. Мы ведь правила не забыли, голову её и кости на том самом дереве оставили, как и положено.
– Росомаха не станет держать зла, – заверила их шаманка. – Она прилетела вслед за чужаками, чтобы сказать нам, что чёрный дед сегодня явится сюда.
И снова сдавленные вздохи удивления и, кажется, страха.
– А ещё она сказала, что чёрный дед обидел её, поцарапал дерево, где висел её череп, свалил на землю её кости, и теперь росомаха недовольна. Она летела за чужаком с ружьём, чтобы прийти к нему во сне и сказать, чтобы он убил старого деда. Только так чужак будет прощён за то, что потревожил дух росомахи в лесу. И чёрный дед должен быть убит, чтобы олени и люди больше не страдали от его прожорливости.
С каким же воодушевлением все восприняли слова шаманки. Кроме нас с Эспином, конечно же. Я уже начала подозревать, что все эти камлания и рассказы о якобы общении с духом росомахи не более чем уловка, чтобы заставить Эспина пойти на охоту. Надо же, а ведь вначале я всерьёз поверила в могущество шаманки, даже собиралась спросить её о Хозяине моря и о том, стоит ли мне снова испытывать судьбу и переправляться с острова на остров в байдаре. Но после такого хитрого рассказа о духе росомахи и якобы обидевшем её медведе мне вмиг расхотелось откровенничать с ушлой старушкой. Как бы и для меня она ни придумала какое-нибудь испытание, чреватое неприятностями.
А вот Эспину всё же пришлось идти на охоту, потому как мужчины тут же засуетились, похватали ружья, подпоясали парки и, несмотря на слабые отговорки, вывели Эспина из чума.
Я даже не успела ничего возразить. Что же теперь с ним будет? В случае опасности другие охотники ведь не дадут его в обиду? У них ведь тоже есть ружья, а Эспин, видимо, им нужен для храбрости. А вот если бы мы отправились в поход вместе с Мортеном Вистингом, я бы за Эспина совсем не переживала. Вистинг знает толк в охоте на медведя, он бы принял бой со зверем на себя. И почему уже в который раз я ловлю себя на мысли, что мне очень не хватает этого шпиона и предателя? Не к добру это.
Дабы скрасить ожидание, обитательницы чума стали накрывать столики и поочерёдно приглашали меня к каждому, чтобы я отведала, то суп, то чай с оленьим молоком, то копчёную рыбу, то толкушу на гусином жиру. Мне казалось, что я лопну от такого изобилия, но женщины настаивали – я должна уважить каждую хозяйку, ведь их в чуме четыре, и каждая должна досыта накормить гостя. Да уж, не думала, что северное гостеприимство может иметь такие крайние, даже чрезмерные формы. Но есть мне всё же пришлось, чтобы не обидеть женщин.
