Текст книги "Наследница огненных льдов (СИ)"
Автор книги: Антонина Ванина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 62 страниц)
Я ещё раз оглядела обезлюдевшую Кедрачёвку, сотни сгнивших рыбин и спросила:
– Ты думаешь, когда три дня назад я слышала шёпот в море, его услышали и здесь? Думаешь, кедрачёвцы сошли с ума и все как один пошли к морю и утопились?
– Я уже не знаю, что и думать, – честно признался он.
Что-то мне стало не по себе от его слов. Пустые домики и полнейшая тишина. Только наши холхуты топчутся по небольшой полянке и с треском вырывают щупальцами из земли пожухшую траву.
Да что же это за шёпот в море, который зовёт по имени и манит погрузиться в пучину? А что, если сегодня он тоже начнёт звать нас? Что, если он не успокоится, пока на этом побережье не останется ни одной живой души?
– Эспин, что-то мне неприятно здесь находиться.
– Мне, если честно, тоже.
– Может, пойдём отсюда?
Предложение, если честно, было не самым лучшим, и я это понимала. Но находиться и дальше в обезлюдевшем селении, где всё пропитано духом рыбы и смерти, мне больше не хотелось. И плевать на голод. Надо бежать отсюда прочь и как можно скорее, чтобы добраться до Энфоса.
– Куда вы пойдёте, голодранцы? – послышалось из кармана, и тут же Брум потребовал, – Иди к дому.
– Зачем?
– Буду искать аборигенов.
Меня удивила его просьба, а ещё больше зашкаливающая самоуверенность в голосе. Кого он собрался искать? Каким образом?
И всё же я выполнила его просьбу и приблизилась к необитаемому домику, который успела лично проверить. Брум вылез их кармана и, цепляясь присосками, пополз по столбу вверх, к стене, а затем забрался на крышу. Важно протоптавшись с одно конца на другой, он зорко глянул вдаль и заявил:
– Ну и что тут искать? Вон, в долине под сопкой женщины ходят, наверное, разоряют мышиные норы. А в устье лодки, рыбаки. Все при деле. Одни вы маетесь от всяких суеверий. А ещё образованные люди, когда-то школу заканчивали. Стыдобище.
Эспин не поверил и забрался по бревну к домику. С минуту он напряжённо вглядывался в направлении холма возле реки, а после заключил:
– Да, там точно кто-то есть.
Просто камень с души упал. Значит, все живы, просто заняты своими делами.
Спустившись, Эспин стал спешно отвязывать тюки от холхутов, чтобы отпустить их на вольный выпас.
– Предлагаю разделиться, – сказал он, – Я пойду к морю, а ты в долину. Попробуем попросить помощи. Надеюсь, что нам не откажут.
– А что просить?
– Для начала постоя. Скажешь, что нам нужно где-нибудь переночевать перед тем как завтра идти в Энфос. Может быть, над нами сжалятся и накормят если не обедом, то ужином.
На этом он развернулся и зашагал в сторону моря. Я же стояла на месте, не решаясь следовать к холму.
– Брум, – жалобно позвала я его, задрав голову, – ты же уже бывал на этом острове. Что собой представляют здешние аборигены? Они воинственны?
Хухморчик спустился с домика вниз, шагнул на протянутую мною ладонь и с важным видом заполз мне на плечо:
– Кто с тобой будет воевать? Не выдумывай. Эти люди верят, будто летом волки обращаются в косаток и уплывают в море, а к зиме возвращаются назад и превращаются обратно в волков. Ещё они думают, что пеструшки приплывают на остров из-за моря в раковинах и от голода могут удавиться на дереве между двух сучков. Ты что, всерьёз считаешь, что такие наивные люди будут тебя обижать?
– Не знаю, – честно призналась я, пытаясь переварить информацию.
– Ой, хватит уже выдумывать, – прокряхтел Брум, сползая по рукаву в карман. – Пошли в долину. А то кушать хочется. Надоели уже эти шишки. Хочется чего-нибудь изысканного.
– Чего именно? – не поняла я.
– Клубеньков сараны, например.
– И где мы их возьмём?
– В мышиных норах, где же ещё?
Глава 25
Я шла к холму, именуемому сопкой, с тревожным предвкушением. Я не знала, как местные жители отреагируют на моё внезапное появление. Что, если я покажусь им слишком странной? Не только моя сарпальская внешность, но и одежда. Я слышала, что аборигены Полуночных островов все как один ходят в звериных шкурах.
Но стоило мне приблизиться к долине и увидеть двух светловолосых девушек и одну седую старушку, я тут же поняла, как сильно была не права. Аструп говорил правду – по одежде аборигенов Собольего острова не отличить от переселенцев. Девушки были одеты точно так же как и я – брезентовая куртка, комбинезон. Только на ногах не резиновые сапоги, а кожаные – до колена. Да и на головах повязаны цветастые платки, из-под которых свешиваются косы. Только старушка надела под распахнутую куртку такой же полушубок, что я видела на Мортене Вистинге, перед тем как он ушёл охотиться в горы.
Не успела я поздороваться и обратить на себя внимание, как ко мне подбежала серая собака. Вернее, вначале с перепуга я решила, что это самый настоящий волк – до того её морда походила на морду дикого зверя. Но увидев хвост колечком, я вмиг успокоилась. Собака принюхалась, оценила меня взглядом тёмно-карих глаз и побежала к хозяйкам.
Возле их ног лежали объёмные кожаные мешки тёмно-серого цвета, но почему-то с одной длинной широкой лямкой. В руках девушки держали перепачканные в земле кости, подозрительно напоминающие коровьи рога.
– Издалека пришли? – добродушно улыбаясь, спросила меня одна из них.
Я так засмотрелась на их экипировку, что совсем позабыла о приличиях и цели своего визита. Пришлось вначале ответить на вопрос:
– Из Флесмера.
– А я тебе говорила – тут же сказала одна девушка другой, – на материке косы не носят.
Я невольно коснулась пучка на затылке, которые едва удерживали две последние шпильки, что у меня были. Как я лишилась остальных и у кого их оставила, до сих пор было стыдно вспоминать. А вот то, что моя причёска выглядела жалкой и растрёпанной, я и сама понимала.
– Да, – невольно сказала я, – пора бы и мне заплести косы.
– Всё о красоте, да о красоте, – пожурила нас бойкая старушка и опустилась на колени, чтобы начать рыть коровьим рогом землю, – а кто сарану будет искать?
Так я познакомилась с бабушкой Матлинэвыт и её внучками: щупленькой Нуритынэ и рослой Кирсимакан. Пока я повторяла про себя заковыристые имена, пытаясь их запомнить, девушки помогли старушке вырыть яму. Мне стало любопытно, что же они ищут в земле. А там в вывороченной яме на травяной подстилке лежали горсти клубеньков размером с чесночный зубчик, зёрнышки, семечки, и всё отдельно друг от друга.
Как мне рассказали, это нора пеструшки, а пеструшка всегда держит свою нору в чистоте и порядке:
– Вон комнатка для сараны, – поясняла мне бабушка Матлинэвыт, показывая рогом на разные отсеки и ходы в бывшей норе грызуна. – Вон комнатка для кусочков коры. Пеструшка свои запасы бережёт. Днём на солнышке сушит, вечером заносит в норку. Всё у неё на зиму есть, а икры нет. Нехорошо, надо поменяться.
Когда внучки вынули из вскрытой камеры мелкие клубеньки и сложили их в кожаный мешок, бабушка опустила в норку дудку какого-то растения, а из неё выкатились сушёные икринки.
На этом ритуал был окончен, и бабушка Матлинэвыт засыпала нору вываленной землёй, чтобы подняться и пойти дальше, видимо, в поисках нового логова.
– А что такое сарана? – поинтересовалась я у девушек.
– Это клубенёк оранжевой лилии, – ответила Кирсимакан.
– Неужели на севере растут лилии?
– Конечно, растут. И пеструшки их очень любят.
– Неужели пеструшки ещё и икру едят? – усомнилась я вслух.
– Как же не едят? – отозвалась бабушка Матлинэвыт. – Конечно, едят. Вот вернётся в норку, увидит вместо сараны икру и будет довольна. А если придёт и запасов не досчитается, то обидится, залезет на кустик и удавится в развилине от горя. Нехорошо будет. Пеструшек не надо обижать.
Надо же, а Брум был прав – поверья у здешних аборигенов весьма причудливые. Только, что это он притих в кармане и не встревает со своими ехидными комментариями?
– Бабушка у нас старенькая, – смущённо улыбаясь, шепнула мне Нуритынэ, пока её старшая сестра возилась с мешком и не спешила следовать за Матлинэвыт. – Когда она была маленькой, в Энфосе ещё не было школы. Она всё говорит и делает, как её учили в детстве. Все ритуалы соблюдает.
– А, я поняла, – пришлось кивнуть мне. – А ты с сестрой, значит, уже отучилась в школе и в ритуалы не веришь.
Нуритынэ тихо хохотнула и зажала рот ладонью.
– Зачем пеструшкам икра, – ответила за неё Кирсимакан, – они же, как и мыши – грызуны, травоядные. И на ветках они не вешаются. Я такого ни разу не видела.
Ну вот, всё и прояснилось. В Кедрачёвке живут точно такие же люди, как и в Квадене, ничего необычного в них нет. Разве что образ жизни немного другой. Думаю, даже в Квадене никто не промышляет разграблением пеструшечьих нор, чтобы забрать из них цветочные клубеньки. Хотя, если вся рыба отчего-то сгнила на жердях, что ещё остаётся делать, как не обирать грызунов?
За полчаса хождения по долине я узнала все подробности и приёмы добычи сараны. Серая собака не просто так крутилась рядом с людьми. Вот она остановилась, уставилась куда-то вниз, а в следующий миг начала старательно рыть лапами землю. Когда из потревоженной норы с поросячьим визгом выскочила толстая мышь с белым брюшком и коричневой спинкой, собака тут же рванула за ней, а девушки опустились на землю и продолжили рыть нору рогом, пока не вскрыли её и не забрали обнаруженные клубеньки себе.
Я огляделась и увидела, что мы не одни в долине. Ещё как минимум дюжина человек и семь собак сновали туда-сюда в поисках нор и чужих припасов.
– А что вы будете делать с этой сараной? – спросила я.
– Всё будем делать, – охотно поделилась со мной Кирсимакан. – Промоем, просушим, а потом сварим и потолчём с морошкой и голубикой. В пироги будем добавлять, в кашу. Ты что, никогда не ела сарану?
– Никогда, – пришлось признаться мне.
Девушки посмотрели на меня как на страшную преступницу против их гастрономических обычаев и заключили:
– Ничего, сейчас закончим собирать, вернёмся домой и приготовим тебе толкушу. Тебе обязательно надо её попробовать. А то была в Кедрачёвке и не ела сарану. Непорядок.
Что-то я уже слышала про толкушу. Только что? Да какая теперь разница, сейчас я готова съесть что угодно.
Ждать возвращения к домикам пришлось долго. Одна из нор оказалась такой протяжённой и глубокой, что найти в ней камеру с сараной не получалось – коровий рог не доставал до конца прохода.
– Эх, не хотел с вами связываться, – послышалось из кармана, и вскоре я ощутила, как Брум цепляется за одежду и слезает вниз по моей штанине. – Ну ладно, ради сараны помогу. Но добычу делим пополам.
Повисло тягостное молчание. Обитательницы Кедрачёвки долго смотрели на белый комок меха у моих ног, а после Нуритынэ воскликнула:
– Говорящая пеструшка!
– Какая я тебе пеструшка? – тут же возмутился Брум. – Я – хухморынмыл!
И с этими словами он подошёл к норе, оглядел её и полез по коридорчику куда-то вглубь земли. Я не ожидала от него такого поступка, а внучки с бабушкой тем более. Пока я объясняла им, что это за волшебный говорящий зверь живёт в моей куртке, как из норы начали выкатываться клубни сараны. Один, второй… десятый… двадцатый… пятидесятый. Когда в пеструшечьей норе не осталось ничего, перепачканный в земле Брум вылез наружу и стал старательно пересчитывать клубеньки и делить их на две кучки.
– Так, это мне, это тем, кто рыл… это снова мне, это им… это, так и быть, Шеле, когда оголодает…
В итоге сарана была поделена поровну, а бабушка Матлинэвыт присела на землю и наклонилась к Бруму, чтобы спросить:
– А ты в другие норки залезть сможешь? И сарана у нас будет, и у пеструшки комнатки останутся целыми.
– Что? В нору к пеструшке? Нет, ни за что. Я их боюсь. Они же настоящие животные. От них можно ждать что угодно. Пусть лучше собака их выкуривает.
Помянутая серая собака уже закончила гонять грызуна по долине, а может быть, даже успела поймать его и съесть. Теперь она вернулась к нам и как-то странно посмотрела на Брума.
Как только она гавкнула на него, я поняла, что дела плохи и хухморчика нужно спасать. Но не успела я нагнуться и схватить Брума, как он повернулся к собаке и грозно рявкнул:
– Что?! Кто посмел раззявить на меня пасть? А ну, место! Лежать!
Удивительно, но, услышав человеческую речь, собака вильнула хвостом, потом нехотя села, а после и вовсе легла, пристыженно глядя на Брума.
– Вот так-то лучше. Добычу она почуяла… Что б тебе всю жизнь одними пеструшками питаться.
Поворчав и потоптавшись возле добытых клубеньков, Брум скомандовал мне прибрать нашу долю в карман, а после полез по штанине туда же сам.
После его выходок желание собирать сарану и дальше у всех напрочь отпало, особенно у собаки. Её еле удалось уговорить подняться и вернуться вместе с нами в Кедрачёвку.
Бабушка Матлинэвыт бойко вышагивала впереди, а её внучки, взяв увесистые мешки с сараной, последовали за ней. Я думала, широкая кожаная лямка нужна, чтобы повесить её на плечо, но всё оказалось намного сложнее. Девушки закинули мешки за спину и, поместив лямку на лоб, гордо подняли головы и пошли вперёд. Такого способа переноски тяжестей я ещё не видела, но спросить Нуритынэ и Кирсимакан, удобно ли им так ходить и не болит ли шея, у меня не было никакой возможности.
Всю дорогу девушки допытывались, кто такие хухморчики, что они ещё умеют, и где взять себе таких же.
– Четыре хухморчика улетели вместе с моим дядей к оси мира, – призналась я, – и сейчас они где-то на севере от Тюленьего острова ждут, когда я найду их и помогу вернуться обратно.
– Куда улетел дядя? – переспросила меня бабушка.
– К оси мира, – повторила я.
– К Ледяной звезде, – пояснила ей Кирсимакан. – На самый север. Помнишь, дирижабль над нами пролетал в начале лета, низко так шёл, что надпись на боку было видно. Вилпунувен сказал, что это учёные летят, чтобы глянуть, что там под Ледяной звездой творится. Так ему в Квадене сказали, когда он за керосином и чаем туда ходил.
– А чего смотреть-то? Бабка моя ещё говорила, что на севере Ледяная звезда светит так ярко, что полгода там ночи совсем не бывает. Остальные полгода там царит кромешная тьма, и пехличи освещают себе дорогу огнём, который не греет.
– Кто такие пехличи? – заинтересовалась я.
– Хозяева ночных гор, – пояснила бабушка.
– Это какое-то племя?
– Это маленькие люди с нерпичьими глазами. Зимой они ездят на охоту в маленьких нартах и запрягают их тетеревами. Если увидишь на снегу узкий след от нарты, не ходи по нему – пехличи осерчают и погубят тебя. Не любят они пришлых. А под Ледяной звездой и вовсе никого лишнего не потерпят. Всех предадут смерти.
Не успела я испугаться за дядю и расстроиться, как увидела, что Нуритынэ за спиной бабушки подаёт мне какой-то знак, качая головой и помахивая рукой.
– Это легенда, – пояснила Кирсимакан.
Что ж, можно было облегчённо выдохнуть и выбросить из головы странные рассказы бабушки. Но Матлинэвыт тут же одёрнула внучек и прикрикнула:
– Совсем от рук отбились! Позабыли заветы предков! Говорила я вашему отцу, чтобы не уводил вас в Энфос, чтоб не оставлял вас в школе на всю осень и зиму. Что вы теперь знаете о родовой жизни? Всё позабыли, ничьих слов не уважаете.
– Прости, бабушка, – пристыжено опустила глаза Нуритынэ. – Просто вряд ли Шела верит в злых духов и богов. На материке они, наверное, не обитают.
– Злые духи не обитают, – подтвердила я, – только хухморчики.
– Может на материке и нет пехличей, – уступила бабушка, – а в горах и под Ледяной звездой точно есть. Ещё мой отец рассказывал, как видел их однажды. В ту зиму он ходил охотиться в горы, но так и не сумел настрелять зверя для сборщика пушнины. Горевал он шибко, говорил, если не получит сборщик двадцать шкурок соболя, то отнимет он у нашей семьи всю юколу, что на зиму засушили. И вот перед приездом сборщика пушнины решил отец испытать судьбу в последний раз. Пошёл к горам и видит – след от нарт, только маленький совсем, узкий. Вспомнил он, что про пехличей люди говорят, и подумал: была не была. Или дома с голоду всей семьёй помирать, или одному с пехличами встретиться. Смекнул он, раз они на охоту поехали, то скоро по этому следу с убитым зверем обратно вернутся. Срубил он ножом тонкое деревце, положил его поперёк следа от нарты, а сам за кедрачом спрятался. До самой ночи ждал, а как луна взошла, слышит, кудахчет кто-то. Это тетерева нарты пехличей тянут. Вдруг щёлкнуло что-то, и вспорхнули тетерева над кедрачом. Это нарты пехличей на деревце наехали, полозья подломились, а птицы со шлеек сорвались и улетели. Вышел отец из-за кедрача, видит, стоят маленькие люди в собольих кухлянках, плачут. В нарте у них соболя лежат, белки, зайцы. Пехличи отцу и говорят, помоги нам до дома в горах добраться, а мы отблагодарим тебя. Погрузил тогда отец маленькие нарты пехличей в свои нарты, а собаки отказались их тянуть – выли, скулили, а потом сорвались с постромок и в лес убежали. Пришлось отцу самому брать в руки постромки и тянуть обе нарты, куда пехличи укажут. Всю ночь тянул, совсем из сил выбился, а когда луна за горами скрылась, подошли они к сопке, а в ней дыра разверзлась. И светится изнутри так ярко, что глаза слепит. А пехличи сгрузили свою нарту с отцовской и в дыру унесли, а ему говорят, иди к себе домой и не оглядывайся, тогда наградим тебя богатством. А если обернёшься, не жить тебе. Отец испугался и потянул свою нарту прочь от той сопки. Всё утро и весь день не оглядываясь шёл он прочь от страшного места, а как домой добрался, уже сумерки опустились. Вышла мать из дома и видит, в нарте-то у отца меха всякие лежат. И собольи, и росомашьи, и от огнёвки, и от белки. И все выделанные. Мать уж не чаяла отца увидеть, ведь не было его дома целую неделю. А ему казалось, что только ночь прошла, как он пехличам помогал. И ведь не обманули они его и не сгубили, а богатством одарили. Рассчитался в тот год отец со сборщиком пушнины и кое-что до следующего года сберёг. А пехличей с тех пор больше не видел. Вот что я слышала от него в детстве. И меха те своими глазами видела. Не обычные они, а будто серебром усыпаны.
Какая необычная сказка. Злые духи становятся добрыми, стоит им попросить у человека помощи. А ведь до чего коварен человек, раз может заставить злых духов послужить себе на пользу. Надеюсь, никакие карлики с нерпичьими глазами не встретятся нам с Эспином по пути к Тюленьему острову, а то неизвестно, получится ли у меня быть настолько хитрой и расчётливой, чтобы заслужить их милость.
Глава 26
В Кедрачёвке к нашему приходу уже вовсю кипела жизнь: мужчины и молодые парни вернулись с устья реки. На окраине селения стояли тазы, чаны, вёдра, доверху заполненные какой-то студенистой белёсой массой. Заметив на посуде кровавые разводы, я напряглась. А когда мне на глаза попался огромный, просто гигантский тёмно-серый мешок из содранной серой кожи, на конце которого отчётливо виднелись ласты, я почувствовала себя дурно.
– А я видел весь процесс от начала и до конца, – подойдя ко мне, доверительно сказал Эспин. – И как снимали шкуру чулком, и как срезали жир и мясо. И внутренности. Зрелище не для слабонервных.
– Что это за зверь? – только и смогла спросить я.
– Лахтак.
– Кто?
– Помнишь лежбище тюленей в непропуске? Так это один из них.
Собаки в немереном количестве крутились возле людей, надеясь на угощение. Возвращающиеся из долины женщины затаскивали свои налобные мешки в домики, и спускались вниз с ножами и алюминиевыми мисками, чтобы помочь в разделке огромного тюленя.
Все были заняты делом кроме нас с Эспином и ещё двух карапузов, которые едва научились ходить. Мне было дико видеть, как маленькие дети без всякого присмотра ходят и бегают между шестов с рыбой и под жилыми домиками. А если с ними что-нибудь случится? А если они доберутся до реки и упадут туда?
Я в напряжении наблюдала за детишками, стараясь не упустить их из виду, даже подошла ближе, чтобы в случае чего прийти на помощь. Но она явно не требовалась, и поняла я это, увидев двух чёрных пушистых собак, что крутились рядом с детьми. Они словно пастухи не давали им разбежаться в разные стороны, перегораживая путь мягкими боками. А ещё собаки не могли удержаться, чтобы не облизать чумазые личики, перепачканные чем-то съестным. Всё ясно, родители уверенны в верности мохнатых нянек и потому могут спокойно заняться не менее важными делами.
Когда мимо меня незнакомая женщина пронесла ведро, полное окровавленных кишок, а вслед за ней пробежала собака, с содранной мордой мёртвого тюленя в пасти, я решила уйти на окраину селения. Лучше с приличного расстояния наблюдать, что станется с тушей пойманного лахтака и не чувствовать сопровождающих это действо запахов.
– Какая ты брезгливая, – последовав за мной, заметил Эспин. – Привыкай, это настоящая жизнь. Здесь у людей нет иного способа прокормить себя.
– Я понимаю, но…
– Думаю, на флесмерских скотобойнях всё обстоит примерно так же.
– Что, собаки бегают по соседним улицам со свиными головами в зубах?
– Ну, до такого, конечно не доходит. Но крови и потрохов, полагаю, там не меньше.
– Всё равно неприятно на это смотреть.
– О, скажи спасибо, что не пришлось участвовать. А ведь я помогал вытаскивать этого лахтака на берег, когда его буксировали на байдаре.
– На море есть байдара? – тут же оживилась я.
– Есть, но ни до Сульмара, ни до Энфоса нас на ней не подбросят. Слишком далеко и опасно, к тому же одним лахтаком сыт не будешь. Завтра рыбаки снова пойдут ловить морского зверя. Но мне пообещали дать проводника. Завтра его снарядят в Энфос, закупиться в тамошнем продовольственном магазине. Он нас с радостью проведёт через кедрачи на север.
Вот как. Оказывается, на море Эспин не терял времени зря и нашёл нам проводника. А всё, что смогла узнать я, так это историю о духах гор, что обитают возле оси мира. Странно, а я думала, что ось мира окутана морскими льдами. Но бабушка Матлинэвыт и её предки были уверены, что там есть гористая суша. Интересно, а как обстоит дело на самом деле?
Пока я размышляла об этом, к нам подошла Кирсимакан. Завидев Эспина, девушка зарделась и даже кокетливо ему улыбнулась, после чего сказала:
– Идёмте чаевать.
Возле одного из домиков расположилось монументальное кострище: две высокие рогатины, вертикально вогнанные в землю, держали на себе толстый шест, с которого свешивалась цепь с крюком на конце. На этом самом крюке был подвешен закопчённый до черноты чайник, а под ним трещал костёр. Да, такая конструкция куда надёжней той, что вчера соорудил Эспин.
В нескольких шагах от костра под открытым небом уже был накрыт стол. Вернее, это был не стол, а две доски, поставленные на пару деревянных ящиков. Зато на них Нуритынэ и бабушка Матлинэвыт уже выставили миски с загадочной на вид массой светло-лилового цвета. По густоте она походила на сметану – это я определила, поддев угощение ложкой.
– Ты попробуй, – подбодрила меня Кирсимакан, когда мы присели на низенькие полена возле ящиков, – это самое лучшее лакомство.
И правда, ничего подобного я в жизни не ела. Жирное, кислое и сладкое одновременно. И такое сытное, что утренний голод как рукой сняло.
– Это так… необычно, – подобрав подходящее слово, призналась я. – И вкусно.
– Похоже на ягодный йогурт, – поддержал меня Эспин. – А что это такое?
– Толкуша, – ответила Нуритынэ.
– Это из тех клубеньков сараны, которые мы собирали? – догадалась я.
– И из голубицы.
– Но ведь тут есть что-то ещё, – заметил Эспин, – что-то вяжущее.
– Так это лахтачий жир.
Как-то некстати перед глазами всплыл образ собаки с тюленьей мордой в зубах. И толкуша тут же перестала казаться вкусной.
– Что, – не менее кисло спросил Эспин, – сырой жир с того лахтака?
– Да нет, прошлогодний. Мы его ещё той осенью накоптили.
Это уже радовало. Не хотелось бы мне есть сало того животного, что забивали чуть ли не на моих глазах.
Вторым блюдом оказалась кислая лапша вперемешку с сушёной икрой, вроде той, что бабушка Матлинэвыт оставляла пеструшкам. На вкус блюдо было очень даже приятным, хоть и странным. И даже не из-за икры.
– А что это за лапша? – спросила я.
– Это не лапша, – объяснила Кирсимакан. – Это кора. Мы её по весне квасили в берёзовом соке.
Не думала, что когда-нибудь мне придётся есть куски деревьев. Хотя, нарезанная узкими полосками квашеная кора очень даже мягкая и съедобная.
В конце трапезы был чай, такой же чёрный и крепкий, что и в кваденской столовой, но душистый. Видимо, помимо ощутимой горсти заварки в чайник кинули ещё и здешние травы.
После столь плотного обеда наши хозяйки отправились к своим односельчанам, чтобы поучаствовать в разделке лахтака. Вернее, всё уже было разделано до них, оставалось лишь прокоптить куски жира и мяса, чтобы их можно было хранить и есть всю зиму.
На окраине Кедрачёвки стояли две вырытые ямы. К ним-то и несли с ближайшей сопки ветки и лапы кедрача, который должны послужить дровами. А дров, как нам сказали, требовалось немало.
Взяв топор, Эспин тоже отправился к сопке, и я вместе с ним. Надо же хоть каким-то полезным делом отблагодарить кедрачёвцев за гостеприимство, стол и завтрашний поход к Энфосу.
В обеих ямах на раскалённых камнях пылали костры. Жар стоял такой, что было страшно подойти близко и кинуть вниз очередную охапку срубленных дров. Когда костёр прогорел, мужчины принялись сгребать золу вёслами в сторону, а после уложили дно ямы ветками ольхи. А на эти ветки уже складывали куски жира в одну яму и куски мяса в другую. Потом эти куски перекладывали слоем веток, а на него снова клали куски лахтака, снова ветки, снова лахтака, и так, пока он не кончился. Тогда-то ямы и прикрыли травой и досками.
– Пусть покоптится, пусть жаром пропитается, – сказал один из мужчин в рыбацком костюме, и вскоре все разошлись.
С наступлением сумерек всюду запылали костры. Возле каждого домика варился чай и нарезались полоски юколы. К счастью, не той, что сгнила на жердях, а которую успешно засушили ещё в середине лета.
Ужинали мы за одним большим столом из ящиков, возле которого собралась вся Кедрачёвка – что-то около тридцати пяти человек. Нас с Эспином то и дело спрашивали, что нового в Квадене. А во Флесмере? А как там император? Чем занимается Эспин? А в Хаконайском королевстве он бывал? А как там? А что там?
Я тоже не отставала от кедрачёвцев в умении выпытывать всё, что мне интересно. Так я узнала, что вся рыба сгнила на жердях из-за внезапных дождей и снега, и что завтра её соберут и свезут на байдаре подальше от домов, чтобы медведи не тревожили людей. Оказывается, из-за тех же самых медведей летние домики и строят на высоких столбах – чтобы дикие звери не смогли забраться внутрь и поживиться запасами.
На мой вопрос, неужели в селении совсем не держат скота, мне ответили, что всех своих немногочисленных холхутов и коров кедрачёвцы оставили в зимнем селении возле гор, где за ними присматривает пара семейств, что никогда не перекочёвывают на лето к устью и предпочитают жить оседло.
Ещё несколько семейств в летнее время живут в маленьких селениях вверх по течению реки, так что зимой в Верхней Кердрачёвке собирается около сотни человек.
А вот вопрос, почему в селении так мало детей, вызвал минутную заминку. Зря я задала его, а ведь могла бы догадаться, что дети кедрачёвцев, что учатся в Энфосе, живут весь учебный год в тамошнем интернате и к родителям возвращаются только на время каникул.
Старики заворчали, что в Энфосе детей учат всяким ненужным глупостям и там они совсем отбиваются от рук, что порой и в Кедрачёвку не хотят возвращаться. А вот родители настаивали, что образование – важное и нужное приобретение. Ведь когда-то они и сами учились в энфоской школе и жили в интернате вместе с детьми из других селений. И ничего, как поймать, разделать и заготовить рыбу с лахтаком знают, а значит, в этой жизни не пропадут.
Так за разговорами незаметно подкралась ночь. Эспина с большой охотой приютил в своём домике наш будущий проводник Вилпунувен, а я отправилась вместе с Кирсимакан, Нуритынэ и бабушкой Матлинэвыт в их жилище.
В свете керосиновой лампы Брум висел на перекладине под крышей, а мы уже лежали на набитых коровьим и холхутовым волосом матрасах под стёгаными тряпичными одеялами, но так и не могли наговориться:
– А у Эспина есть невеста? – внезапно спросила меня Кирсимакан.
Девушка с грустью потупила взгляд, погрузившись в собственные думы, а я принялась размышлять, что же ей сказать. Я и сама не знала ответа на этот вопрос. Есть или нет? Я или Сигни? Сложно всё это объяснить, тем более девушке из бедного рыбацкого села.
– Есть одна во Флесмере.
– А почему он на ней до сих пор не женился?
Почему? Потому что отец заставляет его жениться на мне?
– Времени нет, – пришлось соврать мне.
– А путешествовать, значит, есть, – вздохнула девушка.
– Почему тебя это так взволновало?
– Да вот, – нехотя пояснила она, – пришёл незнакомый парень, да ещё издалека. Думала, может он свободный, невесту ищет. Знаю, у вас в городах всё по-другому устроено. Но всё равно, помечтать хотелось…
Надо же, как обитательницы этого острова реагируют на Эспина. Что резчицы с рыбокомбината, что Кирсимакан…
– Подожди, – сообразила я, – ты ведь не об Эспине думаешь. Ты бы за любого пошла, кто предложит?
– Ты что? Нет, конечно. За любого меня бабушка не отдаст. Просто у нас в Кедрачёвке уже давно все друг другу родственники, жениха не найти. Это надо ждать, чтобы в Каменке какой-нибудь парень задумал невесту искать. А даже если и задумает, то скорее в Энфос или Сульмар отправится. Не придёт сюда никто, далеко слишком. Только твой кузен пришёл, и то, несвободный. Да и не отдала бы ему меня бабушка.
– Это почему? – удивилась я. – Он такой плохой кандидат в женихи?
– Отработать должен, – послышалось с лежанки бабушки Матлинэвыт.
– Что отработать?
– Должен прийти в наш дом и начать отрабатывать. Рыбу ловить, сети чинить, юколу сушить. И ничего в замен просить не должен. Что посчитаем нужным, то ему для жизни дадим, а без остального обойдётся. Кирсимакан хорошая хозяйка, за неё не меньше года отрабатывать придётся.
– Да хоть бы месяц, я и на то согласна, – шепнула мне девушка.
– То есть, – пыталась понять я, – чтобы жениться, парень должен прийти в чужой дом и начать в нём работать? А когда отработает, то он может забрать невесту в свой дом?
– Ничего он не заберёт, – твёрдо заявила бабушка, – здесь останется, в наш род войдёт. И то, если хорошо отработает и себя покажет. А нет – вернётся домой ни с чем.
Вот это брачные обычаи. Отчего у нас во Флесмере не такие? Я бы тогда не знала бед, сидела бы дома, заставляла Эспина вести всё домашнее хозяйство. И через год, может быть, за хорошее поведение разрешила бы ему ночевать не на диване в гостиной, а в спальне.
До чего же хорошо быть кедрачёвской девушкой… А вот мне и так пришлось спать бок о бок с Эспином три ночи подряд. И это только начало нашего с ним похода на север. Что же будет дальше? Чего мне ждать? К чему готовиться?
