Текст книги "Наследница огненных льдов (СИ)"
Автор книги: Антонина Ванина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 34 (всего у книги 62 страниц)
– Что ж, может, ты и права, – признал Эспин. – В конце концов, судьба дала тебе шанс на новую жизнь и новое имя. Уж не знаю, что тебя ждало бы в Сарпале, если бы та семейка не уложила тебя в ящик для фруктов, а здесь и в столице у тебя всегда будем мы, твоя вторая и настоящая семья – Кроги и Мелинги. Как ты была частью нашего клана, так ты ею и останешься.
– Твой отец иного мнения, – кисло заметила я.
– Мой отец просто бесится из-за ускользающего наследства дяди Рудольфа. Так что не обращай внимания, он в меньшинстве. Все остальные всегда относились к тебе хорошо. А во мне так тем более можешь не сомневаться. После всего пережитого здесь, для меня теперь нет роднее человека, чем ты.
Как приятно это слышать. Под такие сладкие заверения и спится крепче. Правда, Зоркий всё же разбудил меня среди ночи. Странно, не похоже на него, он же росомашья лайка, он не должен шевелиться под боком спящего человека.
Я открыла глаза, а мой пёсик стоял наизготовку, будто собирался в любую секунду вылететь из палатки. Я и сама увидела, как в ясной лунной ночи на палатку падают движущиеся тени. Снаружи кто-то есть, но не зверь. Только странные звуки, будто щебет, разливаются в воздухе.
Наверное, стоило разбудить Эспина, но после всего пережитого за день, мне было совестно его беспокоить. Поэтому я высунула голову наружу сама и осмотрелась.
От палатки в сторону скал убегали двое. Они были уже далеко, и у меня не получалось разглядеть их фигуры. Но я не могла отделаться от мысли, что это дети. Или маленькие люди.
Пришлось выйти наружу вместе с Зорким. Никого рядом нет, зато пёсик унюхал какой-то свёрток возле палатки. Это был кожаный мешочек, внутри которого я обнаружила четыре камешка. В лунном свете я не могла их толком разглядеть, и потому спрятала обратно, а мешочек забрала себе, после чего вернулась в палатку и залезла в спальный мешок.
Интересно, кто подкинул нам это подношение и зачем? Помощники шаманки? Она ведь просила нас остаться на ночь, чтобы мы получили то, что поможет дяде Руди вернуться домой. Интересно, что это за камни? А может не люди их нам подбросили, а призванные шаманкой пехличи? Ладно, ответ я всё равно не узнаю, так не лучше ли снова заснуть. К чему волноваться? Если к нашей палатке снова придут незваные гости, Зоркий нас предупредит. Да и кто захочет нас здесь обижать?
Глава 62
Утром, не медля ни минуты, мы отправились в плавание, чтобы к обеду добраться до северной оконечности острова, а потом взять курс точно на Песцовый остров. Перед отплытием Эспин отыскал на берегу треснувший плавень, даже вытесал из него топором некое подобие весла, которое и передал мне.
Эспин сидел сзади, я на носу байдарки, а Зоркий между нами. Гребец из меня вышел неважный, но когда в сумерках нам навстречу одна за другой стали выплывать льдины, эти самым веслом мне пришлось отталкивать их в стороны, чтобы Эспин мог свободно грести. Через пару часов тщетной борьбы мы застряли в ледовом плену и только чудом вырвались из него. Вернее, этим чудом было течение и прилив, который и вынес нашу байдарку на берег заснеженного острова.
На востоке высились горы, впереди простирался холм с чернеющим на снежном фоне лесом. И куда нам теперь идти, я совершенно не представляла.
– Разобьём лагерь у пригорка, – принял решение Эспин. – Но для начала надо оттащить туда байдарку. Она нам ещё может пригодиться.
– В ледяном море? Мы уже никуда не сможем по нему переплыть. Разве что с наступлением весны или даже лета.
– Всё равно бросать байдарку не стоит. В конце концов, она не наша.
– Да, неудобно как-то перед Исмокетом и Тарувэвнэ.
Лёгкое судёнышко Эспин перетащил к подножию холма без особых проблем, там же мы оставили свои рюкзаки и отправились на заготовку дров.
Пришлось карабкаться вверх к ивовым зарослям, а мы оба успели смертельно устать, чтобы ещё заниматься костром и варкой. Но, увы, за нас здесь этого никто не сделает.
Пока я обламывала отсохшие ветви, а Эспин рубил деревца для обустройства кострища, Зоркий забежал на самый верх холма, уставился вперёд, а потом приветственно помахал кому-то хвостиком, перемахнул через вершину и пропал.
Я поспешила вскарабкаться наверх и кинулась на поиски моего пёсика, пока с ним ничего не случилось. А Зоркий ловко пролез через заросли и спустился вниз к стае крупных серых зверей.
Волки – так я вначале подумала, и душа ушла в пятки. А потом я пригляделась к этим волкам с белой мордой и серым лбом, к их закрученным хвостам, и успокоилась. А когда я заметила нарту, к которой они привязаны, то даже обрадовалась.
– Эспин, – крикнула я ему, – скорее иди сюда. Где-то здесь должны быть люди.
Меня и саму так приободрило это известие, что я сбежала с пригорка, пробралась через заросли к нартам и огляделась по сторонам в поисках каюра, правда, безуспешно.
Четыре упряжные собаки насторожились при виде Зоркого и близко его к себе не подпустили, зато при виде меня все они приветливо помахали хвостами. Какие милашки.
Я уже давно заметила, что в подавляющем большинстве северные собаки очень дружелюбны к людям, недоверчивы к чужим собакам и люто ненавидят прочих зверей. Те, что были запряжены в нарту, очень сильно походили на волков, и только тёмные глаза выдавали в них добрую собачью натуру.
Белая морда, белая грудь и лапы, серая голова с серой спиной и боками. А на переносице интересный тёмный пик, что идёт ото лба вниз. Видимо, все четверо принадлежат к одной островной породе. А что я знаю про песцовых лаек? Только то, что одна такая была у Вистинга, и с ней он приезжал на Полуночные острова охотиться.
Два кобелька поглядывали на меня заинтересовано, а одна из сучек состроила такую умильную, даже кокетливую мордашку, что рука сама потянулась её погладить. И тут Зоркий заревновал – стоя в сторонке, он начал переминаться с лапы на лапу и подвывать.
– Ладно-ладно, – подошла я к нему, чтобы успокоить, – ты самый лучший и красивый, даже не сомневайся.
Пока я его тискала, Эспин спустился к нам с охапкой прутьев в руках. Свалив их на снег, он оглядел нарту и спросил:
– А где каюр?
– Я его не видела.
– Но где-то же он должен быть. Сама по себе упряжка не ездит.
Присмотревшись, я увидела в нарте охапку хвороста и смекнула, что каюр, как и мы, отправился к этим зарослям на поиски топлива. Значит, скоро он объявится, тогда-то мы и попросим у него помощи.
– Вот это да, – тихо прошептал Эспин, и я обернулась, чтобы понять, куда это он так заворожённо смотрит.
А позади меня в десяти метрах стояла девушка в просторной кухлянке и с длинными чёрными косами, что спускались из-под капюшона по её стану. Бледная кожа, чёрные брови, правильные черты лица и пронзительные голубые глаза. Она так пристально и холодно на нас смотрела, что мне на миг показалась, будто перед нами ещё одна шаманка и сейчас она сразит нас своим сокрушительным колдовством.
Но нет, девушка словно отмерла и направилась к нам. В одной руке она держала охапку веток, а в другой топор. Каменный, грубо обтёсанный топор. Я сначала глазам своим не поверила, а потом в ужасе подумала: что же это за дикий край, раз здесь нет железа?
– Здравствуй, – неуверенно заговорил с девушкой Эспин. – Скажи, что это за остров, куда мы попали?
А она молча обошла нас, скинула дрова в нарту и только потом обернулась, чтобы задать неожиданный вопрос:
– Вас принёс сюда железный кит?
– Что, прости? – недоумевающе переспросил Эспин.
– Железный кит пожирает в море байдарки, но иногда выплёвывает людей на берег. А некоторые остаются внутри него, чтобы плавать вместе с китом по морям.
Вот это да, она тоже видела подводный корабль и даже его экипаж, правда объяснила увиденное в меру своего понимания окружающего её мира.
– Мы видели того кита, но приплыли сюда на байдарке. Меня зовут Эспин, а это моя сестра Шела. Мы идём к оси мира, чтобы найти нашего дядю. А как тебя зовут?
– Тэйминэут.
– Где ты живёшь?
Девушка махнула рукой куда-то в сторону ольховника, а Эспин спросил:
– Можем мы переночевать в твоём доме? Твои родные не будут против?
Она промолчала, окинув Эспина внимательным, просто пронизывающим насквозь взглядом, от которого всё внутри похолодело, а потом повелительно сказала Эспину:
– Возьми свои дрова.
– Да, конечно. Сейчас.
Эспин подхватил нарубленные ветки и хотел было скинуть их в нарту Тэйминэут, но она воспротивилась:
– Неси в руках, а я поеду вперёд.
С этими словами она зашла за спинку нарты, поставила ноги на полозья и хотела уже дать команду собакам трогаться вперёд, но Эспин вновь обрёл дар речи после её дерзких слов и предупредил:
– Хорошо, только нам надо вернуться за вещами, забрать их с собой. У нас ещё есть байдарка. Её можно будет отнести к твоему дому?
– Отнесёшь все потом. А сейчас идите за мной.
Она прикрикнула на собак, и те потянули нарту в сторону леса, а мы с Эспином побрели следом, еле переставляя ноги по рыхлому насту.
– Какая-то она странная, – поделилась я с Эспином своими опасениями, когда девушка отъехала от нас на приличное расстояние. – И где здесь хвалённое северное гостеприимство?
– Она меня немного пугает, – признался он, – есть в ней что-то неуловимо опасное. Брум, может, ты знаешь, что с ней?
– А что с ней? – отозвался из-под парки хухморчик. – обыкновенная дикая девка и ведёт себя по-дикому. А ты что думал, на самых дальних островах живут такие же аборигены, что и на Медвежьем острове? Да, конечно! Помнишь зверопоклонников-оленеводов? Они ещё ничего, у них хотя бы есть стальные иголки из Сульмара. А у этого острова ни один пароход никогда не причаливал. Тут людей с континента вообще никогда не видели. Так что не суетись и делай всё, что тебе говорят. А то мало ли, сделаешь одно неверное движение, и тебя выгонят ночью из дома замерзать на морозе.
Когда мы вышли из редкого леска и перед нами открылся вид на ровное поле снега, первое, что бросилось в глаза, так это чернеющая неподалёку дыра необъятных размеров. Такой провал в грунте смотрелся невероятно, даже пугающе.
Собачья упряжка остановилась прямо возле осыпающегося края дыры, и мы поспешили догнать Тэйминэут, чтобы спросить её:
– Что это такое?
– Человек со стеклянными глазами наказал нас, – хладнокровно изрекла она, глядя в бездонную пустоту. – Он пришёл к нам летом из-за моря и сказал, что хочет копать близ гор глубокую яму, чтобы из тела земли вышел жир, а человек со стеклянными глазами собрал его и увёз далеко за море, откуда сам пришёл. Старики воспротивились, сказали, нельзя копать землю, иначе можно проделать дыру в Нижний мир, и тогда злые духи поднимутся оттуда и нашлют болезни на всех людей. Тогда человек со стеклянными глазами обиделся и ушёл в сторону заката, а на следующую ночь земля содрогнулась и рухнула вниз. Восемь домов, что стояли на этом месте, провалились в Нижний мир, и теперь злые духи терзают людей и собак, кто был там. А мой дом и ещё два никуда не упали, но злые духи всё равно поднялись из дыры, чтобы терзать и мучать тех, кто не провалился под землю. Все мы болели, все страдали. Кто помер, кто убежал прочь отсюда. Осталась только я и мой отец. Он давно болеет, еле двигается, а уходить отсюда не хочет. Ему ещё давно шаман сказал, что доживёт отец до седин и помрёт далеко от родного очага. А отец шамана задумал обмануть. Говорит, никуда не пойду, здесь помирать буду. Он к верхним людям хочет правильно уйти, прямо с этого места к своей родне попасть и не заблудиться.
У меня голова закружилась от созерцания бездны, а тут ещё такая странная история. Человек со стеклянными глазами, жир земли – что это вообще значит? Про злых духов из Нижнего мира судить не могу, но огромный провал в земном грунте точно есть, а вот как глубоко он простирается, понять сложно.
– Где же твой дом? – спросил девушку Эспин, – наверное, далеко отсюда, раз он не провалился.
– Нет же, вот он, совсем рядом.
Я присмотрелась, а на вытоптанной снежной поляне возле обрыва возвышался сугроб, возле которого лежали шесть серых собак, а из самого сугроба вверх тянулась струйка дыма. Тэйминэут направила упряжку к подножию снежного холмика, остановилась и принялась распрягать собак. Зоркий их упорно сторонился, поэтому забежал на вершину сугроба, подобрался к струйке дыма и заинтересованно уставился вниз.
– Дом что, внизу, под снегом? – догадалась я.
– Много снега зимой выпадает, метели дуют, – ответила Тэйминэут, – дома всегда снегом засыпает.
– А как же мы попадём внутрь?
– По лестнице через крышу. Сначала ты иди, – обратила она свой взор на Эспина и приказным тоном повелела, – свой хворост в дом занесёшь, а потом мой перетаскаешь.
– Послушай, Тэйминэут, – хотел было осадить её Эспин, но я дёрнула его за рукав, чтобы наклонился, и тихо шепнула ему на ухо:
– Эспин, давай не будем с ней ссориться. Помнишь, что сказал Брум? Лучше сделай, как она говорит, лишь бы не было неприятностей. Мы и так измучились за целый день, я уже не хочу возвращаться к берегу и разбивать лагерь. Сил нет.
– Будто у меня они остались, – шепнул он в ответ, но всё же направился с нашими дровами к вершине сугроба.
Тэйминэут пошла за ним, я следом. Удивительно, но теперь мы стояли вовсе не на сугробе, а на круглой бревенчатой площадке, слегка припорошённой снегом. Посередине зияла подсвеченная всполохами огня дыра, а из неё торчала резная фигура стилизованного человечка. Вернее, эта фигура была навершием лестницы, что вела через дымовое отверстие в дом.
– Спускайся вниз, – велела девушка Эспину.
Ни слова ей не говоря, он только раздражённо глянул на меня и, держась одной рукой за бревенчатую лестницу, а другой прижимая к груди рубленные ветки, полез вниз. Дым очага быстро скрыл Эспина из виду. Я слышала, как он кашляет, а потом через силу осипшим голосам говорит кому-то:
– Здравствуйте. Куда положить дрова?
– Туда… – донёсся слабый старческий голос.
Не успел Эспин подняться обратно за хворостом Тэйминэут, она сама предложила мне спуститься в дом. Я вобрала побольше воздуха в грудь, затаила дыхание и нащупала ногой круглое углубление в бревенчатой лестнице. Надо было ещё и глаза закрыть, а то от дыма мигом навернулись слёзы. Ладно, учту на будущее, когда придётся вылезать обратно.
Изнутри дом очень напоминал смесь восьмиугольного сруба и чума. Бревенчатые стены с полками и в то же время жерди, где развешаны меховые одежды и травяные корзины. Пол устлан ветками, поверх которых растянуты шкуры, у стены валяются смотанные сети с деревянными поплавками и каменными грузилами. В самом центре жилища горит костёр, а над ним висит котёл. Висит на крюке, а крюк продет через цепь. Костяную цепь. Теперь понятно, чего так долго Эспин на неё смотрит.
Неподалёку от огня на циновке сидел старик. Такого измождённого и болезненного лица с впавшими щеками мне ещё не доводилось видеть. Зато, стоило старику глянуть на Эспина, как в этом тщедушном теле нашлись силы для повелительного тона:
– Ну, что встал, раз пришёл? Неужели это весь хворост, больше нет?
– Есть, – немного опешил от такого обращения Эспин. – Он наверху, в нарте.
– Ну так неси, чего ждёшь?
Эспин проглотил и это, только снял нагрудную сумка, чтобы отдать её мне, и полез прочь из дома. В три приёма он перенёс весь хворост Тэминэут в дом, а потом настала пора возвращаться к побережью за нашими вещами.
– Пойдём, Шела, пока окончательно не стемнело, – обратился он ко мне.
Но и тут старик не упустил возможность встрять:
– Ты нашу гостью не тревожь, дай ей отдохнуть с дороги. Сам иди.
В растерянности я едва заметно развела руками, а Эспину пришлось идти за нашими вещами. Два рюкзака он за раз не утащит, а если ещё задумал перенести сюда лодку, то мне придётся провести немало времени наедине с неприветливым семейством.
Дабы прервать повисшее молчание, я решила представиться старику, рассказать, кто я такая, кто – Эспин, и куда мы идём. В ответ я узнала, что старика зовут Аймонеке, он рыбак, но из-за болезни, которую обрушил на селение человек со стеклянными глазами, он так и не смог выйти к морю этим летом, а со всем хозяйством управляется теперь уже его единственная дочь.
Имя старика показалось мне знакомым, как будто где-то я его уже слышала. Ничего конкретного я припомнить так и не смогла, потому поспешила перевести тему разговора на цепь над очагом.
– Она холхутовая?
– Холхутовая, – подтвердил старик. – Сам резал. И ещё много таких нарезал, пока руки мои не тряслись, и пальцы разгибались. Большой был холхут, с длинными клыками, широкими рёбрами. Он тут неподалёку возле гор ходил, и вдруг сошла лавина и придавила его. Я тогда на охоту шёл, увидел, как клыки из сугроба торчат. Долго откапывал тушу, зато вся кость от холхута мне досталась. И шкура его тоже. Вон, какая большая, весь пол устелить получилось. Влагу от земли не пропускает, и тепло хранит. Большой был холхут, я тогда с него собакам мясо на всю зиму заготовил.
Я невольно посмотрела себе под ноги. И вправду, пол покрыт монолитной шкурой со стриженым жёстким волосом. Мне уже доводилось щупать такой на Собольем острове – тогда я гладила маленького холхутёнка карликовой породы. Тут же лежала шкура с легендарного холхута Полуночных островов, за клыком которого в былые годы охотились зверобои всех мастей. Значит, на Песцовом острове эти гиганты ещё обитают. Интересно, нам с Эспином доведётся повстречать здесь клыкастого исполина?
Мы и дальше беседовали с Аймонеке о холхутах, пока Тэйминэун варила ужин в котле. Странно, со мной старик был весьма приветлив и добродушен, даже настоял, чтобы я приняла в подарок одну из холхутовых цепей.
– Ты наша гостья и не должна уйти из этого дома без подарка, – сказал он. – Вот как посмотришь на эту цепь, вспомнишь старого больного Аймонеке. Если соблаговолят духи, помру я скоро, а дело рук моих ещё долго будет жить и тебя радовать.
Я лишь кисло улыбнулась в ответ. Что мне сказать этому измученному тяжёлой жизнью человеку? Если ему приятно сделать мне подарок, как же я могу его не принять.
И всё равно странно, отчего в этом доме меня принимают как гостью, а Эспина, словно чернорабочего? И девушка отнеслась к нему неприветливо, и её отец груб с ним. Может, Аймонеке опасается молодого мужчину в своём доме, хочет уберечь дочь от возможных неприятностей? Если бы Эспин не артачился и продолжал представлять меня всем как свою невесту, то сейчас не таскался бы в потёмках за нашими вещами в одиночку. Но раз мы уже точно не влюблённая пара, пусть помучается.
Когда Эспин принёс в дом мой рюкзак, я с хоязевами уже приступила к ужину из рыбной похлёбки. Тэйминэут даже не предложила Эспину подкрепить силы, а её отец только спросил, много ли ещё у нас вещей и, услышав ответ, отправил Эспина таскать их дальше. Даже мне в этот момент стало его жалко, и я хотела отпроситься идти с ним к побережью, но хозяева сказали, что трапеза не окончена и они меня ещё как следует не накормили. Пришлось выбирать между жалостью к уставшему и голодному Эспину и возможностью не обидеть хозяев, под чьей крышей нам придётся провести эту ночь. Второе перевесило.
К моему удивлению, дом оказался не таким уж и восьмиугольным, ведь в нём имелись сени. Как оказалось, по назначению они используются только летом, когда снег сходит и из дома можно выбраться через боковой вход. Сейчас же сени служили кладовкой, откуда Тэйминэут вынесла миску с куском жира и горсть мороженых ягод. Всё ясно – на десерт нас ждёт толкуша.
Пока Тэйминэут готовила угощение, я ещё раз оглядела дом. Да, обстановка очень сильно напоминает ту, что я видела в чуме, только вместо ящиков у стен стоят плотные кожаные мешки со всякой всячиной, а пологи закрыты не серыми оленьими шкурами, а медвежьими, даже одной пятнистой из неизвестного мне зверя.
Так, стоп! Дымчато-серая шкура, тёмные кольцевидные пятна… Я невольно коснулась нагрудной сумки, но она была пуста. Брум успел из неё вылезти и теперь где-то прячется или хозяйничает в кладовке, и его не спросишь, та ли это шкура, о которой я думаю, или нет.
– А где вы добыли этого зверя? – спросила я Аймонеке.
– Не я, а Тэйминэут. Я этим летом совсем слаб стал, помру скоро, а она с детства вместе с братьями на охоту ходить любила. И хорошо, что охотиться умеет, иначе этим летом нам бы не прокормиться было. Вот, с месяц назад подстрелила она горную рысь. Редкий зверь, он людям на глаза попадаться не любит, потому что скрытный. А тут он с Тэйминэут толсторога не поделил. Пришлось и в горную рысь стрелу вонзить.
Я удивлённо посмотрела на девушку, а она продолжала толочь в миске жир с ягодами как ни в чём не бывало. Девушка-охотник – это что-то новое. А ещё откровением для меня стал лук и кожаный колчан со стрелами, что висели на стене. Значит, огнестрельного оружия в этих краях тоже никогда не было.
– Тэйминэут, – обратилась я к ней, – а как выглядела эта горная рысь?
– Как рысь, только большая, серая, с крупными пятнами, толстым хвостом и круглыми ушами.
– Так ведь это барс, – убедилась я. – Как странно, один мой знакомый охотник искал такого зверя на Медвежьем острове, но видел только его следы. А он очень мечтает добыть такого барса.
Вот я и вспомнила о Вистинге и даже немного расстроилась. Где он теперь? Наверное, уже на полпути к Великой полынье и браконьерскому судну, что переправит его в Хаконайское королевство. Интересно, он думает, что нас с Эспином съели косатки, или считает, что мы просто утонули? Вот бы снова устроить ему сюрприз и показаться на глаза живыми и невредимыми, но скоро он сбежит с островов, и мы точно больше никогда не увидимся.
Даже жаль, что мы не успели попрощаться. А ведь на Капустном острове я назвала Вистинга бездушным подлецом, а он меня взбалмошной девчонкой – не очень подходящие слова для прощальных речей. А ведь Вистниг наверняка опять страдает и корит себя в нашей с Эспином гибели. И по Зоркому скучает. А Зоркий по нему? Что-то он подозрительно притих. Надеюсь, моего пёсика там сверху не закусала серая стая.
Когда мы только начали есть приготовленную Тэйминэут толкушу, Эспин вернулся в дом со вторым рюкзаком. Хозяева снова не позвали его отужинать, и он совершенно злой ушёл за байдаркой.
После трапезы Тэйминэут отправилась кормить своих собак и моего пёсика тоже. Я поднялась наверх вместе с ней, чтобы пресечь возможную драку за еду, но ничего подобного не случилось. В руках у Тэйминэут был мешок с маленькими сушёными рыбками, и этих рыбок она поочерёдно кидала своим собакам, предварительно окликнув каждую по имени. Собаки ловили угощение на лету, и драться друг с другом даже не порывались. Зоркого я покормила сама, чтобы помнил, кто теперь в нашей стае вожак.
К этому времени и Эспин успел вернуться с байдаркой на плечах. Тэйминэут указала ему на пристройку в виде амбарчика на сваях, что стоял неподалёку, туда он и затащил судёнышко.
А потом все вместе мы спустились в дом, но снова никто не предложил Эспину поужинать. Напротив, Аймонеке потребовал, чтобы Эспин помог ему подняться наружу по нужде. Отказать в такой деликатной просьбе больному старику было никак нельзя, но Эспин и не предполагал, что Аймонеке уцепится трясущимися руками ему в плечи, сядет на закорки, и на своей спине Эспину придётся поднимать старика по лестнице.
Ну, это уже перебор. По-моему, Аймонеке просто симулирует свою крайнюю немощность. Тэйминэут его точно не выносит из дома каждый раз на спине. Значит, он может выбраться наружу сам, или в доме есть ночной горшок.
Странный всё-таки этот дом, и семья странная. Тэйминэут молчит, так ни разу в глаза мне не посмотрела. Вскоре она взяла в руки белые оленьи шкуры и начала сшивать их толстой иголкой. Костяной иголкой. И нити какие-то странные, будто из травяных корней. И стежки широкие, размашистые – даже я шила штаны Ерхолевли аккуратней.
– Что ты шьёшь? – спросила я девушку.
Тэйминэут продолжала вонзать иглу в белые шкуры и будто через силу ответила.
– Кухлянку отцу. Он давно просил. Пора бы и закончить её.
Странная выйдет кухлянка, совсем нетёплая и неряшливая.
Когда Эспин занёс Аймонеке в дом и усадил на его место, старик немного покряхтел и поковылял к пологу, чтобы улечься спать. Тэйминэут предложила мне лечь за занавеску из шкуры барса, а сама отложила шитьё и спряталась за медвежью шкуру. Про Эспина все как будто и забыли. Ему не предложили ни похлёбку, ни толкушу, даже спальное место не подготовили. А у него уже и не было сил что-либо просить. Он так и завалился в свой спальный мешок голодным и быстро заснул.
Ужасное гостеприимство. Завтра же покинем это вымершее селение и попытаемся найти другое, с нормальными, отзывчивыми людьми. Думаю, бесполезно просить у Аймонеке и Тэйминэут какой-либо помощи. Болезнь и горе после катастрофы близ селения на них так повлияли или ещё что, не знаю. Жалко их. Но Эспина жальче вдвойне.
Глава 63
Проснулась я раньше всех. Выглянув из-за шкуры, увидела лишь тлеющие угольки в костре и тень Брума. Он держал что-то в ручках и грыз, потом протоптался по спящему Эспину и скрылся за нашими рюкзаками. Я ощутила ужасный холод, ведь всю ночь дом не отапливался, а в крыше зияет самая настоящая дыра, из которой уходит всё тепло. Пришлось плотнее укутаться в спальные шкуры и свернуться клубочком, чтобы согреться.
Вскоре меня разморило и снова потянуло в сон. Проснулась я под звуки шагов и стук деревянной посуды, а потом выглянула из-за занавески и глазам своим не поверила. У пылающего костра сидел Эспин, а Тэйминэут расставляла перед ним угощения. Свежая толкуша, юкола, даже перетёртая с брусникой икра. Эспин с недоверием смотрел на эти подношения и не удержался от вопроса:
– В чём подвох?
– Тебе не нравится моя стряпня? – немного обескуражено, но без всякой спеси спросила девушка. – Ты хочешь, чтобы я приготовила что-то другое?
– Нет, я просто хочу знать, с чего вдруг такая щедрость. Вчера ты мне даже чай не предложила, а сегодня собираешься кормить как на убой. Вот я и спрашиваю, к чему бы это?
– Ты заслужил, – неожиданно мягко обратился к Эспину Аймонеке и даже улыбнулся ему. – Все поручения вчера выполнил и даже слова против не сказал. Прошёл ты мои испытания, все трудности выдержал. Теперь не боязно самое дорогое такому трудяге в награду отдать.
– Какие ещё испытания? – ничего не понимая спросил Эспин, – какая награда?
– Ну как же? Ты вчера пришёл в мой дом с охапкой хвороста? Пришёл. А я сразу понял, зачем ты тут. Отработал ты за мою дочь на славу, теперь по праву можешь брать её в жёны.
Отработал? Охапка хвороста? Испытания? Как же я сразу не догадалась! Ой, во что же мы вляпались с Эспином, как теперь выкручиваться? И ведь видели мы на Медвежьем острове бесправного жениха, что горбатился на Яломатке целых полгода за право взять его красавицу-дочь в жёны. И про обычай с хворостом слышали, а вчера даже мысли не возникло, что задумала Тэйминэут с её отцом.
– Это какая-то ошибка, – начал отнекиваться Эспин. – Я вовсе не собирался ничего отрабатывать, просто…
– С хворостом в мой дом пришёл? – не отставал от него Аймонеке. – Вещи весь вечер носил? Меня по нужде наверх поднимал? Еды не просил? Так что тебе, мало испытаний за мою Тэйминэут?
Девушка зарделась и украдкой глянула на Эспина, а он всё понял и в ужасе вскочил с места.
– Это же ты меня заставила нести тот хворост. Хитростью заманила в дом, а теперь ещё хочешь, чтобы я на тебе женился?
– Что ты, – спокойно ответила она, – Ничего я тебя не заставляла, ты сам всё сделал. Сам помочь согласился. Как же я могла отказать?
Вот ведь интриганка! А с виду и не скажешь, что такая коварная.
Пришлось мне вылезти из-за полога и подойти к костру, чтобы принять участие в спорах:
– Разве можно отработку за невесту исполнить за один только вечер? – спросила я Аймонеке. – На Медвежьем острове я слышала, что и два года жениху приходится работать на отца девушки, чтобы заслужить право на ней жениться. Вы что, совсем не цените свою дочь, раз готовы отдать её руку и сердце всего лишь за неполный день отработки? Не маловато ли для такой умелицы, что и ужин приготовит, и кухлянку сошьёт и на охоту пойдёт?
– Стар я слишком, чтобы два года ждать. Болею я долго, что уже сил не осталось свою немощь терпеть и других ею изводить. Давно уже я должен был к верхним людям уйти, а всё заботы здешние держали. Как я Тэйминэут одну оставлю? Нет у неё больше никого кроме меня, все ещё летом померли. Плохой я буду отец, если замуж её не выдам, прежде чем к верхним людям уйду. Всё, исполнил я сегодня свой отеческий долг, теперь и помирать пора.
Эспин как мог пытался переубедить старика, говорил, что в наших родных краях так браки не вершатся, что никакой женитьбы для себя он не планировал. Аймонеке не желал ничего слышать, и непрестанно повторял, что дочь его теперь мужняя, а он ото всех забот о ней избавился и теперь хочет спокойно помереть.
– Ну что вы такое говорите? – пыталась я образумить старика. – Когда вы собрались помирать? Вам ещё жить да жить.
– Кончились мои дни, я так решил, – строго одёрнул меня Аймонеке и повелительно обратился к Тэйминэут. – Что, дочь, помнишь наш уговор?
– Да, отец, – безрадостно отозвалась она.
– Сшила ты мою погребальную кухлянку?
– Этой ночью закончила.
– Помнишь, где осенью я сложил лапы кедрача для моего погребального костра?
– Всё помню.
– Ну, так не медли, доставай ремень, обмотай вокруг моей шеи и потуже затяни. Если умру от руки родного человека, тогда не успеют злые духи утащить мой болезный дух в Нижний мир. Отойду я сразу к своим предкам в Верхний мир, на том и обрету покой.
Я не очень поняла, о чём шла речь, но когда девушка покопалась в недрах кожаного мешка у стены и вынула оттуда натуральную удавку, у меня едва ноги не подкосились. Она собирается задушить родного отца?
– Так, хватит, – веско произнёс Эспин и приблизился к Тэйминэут, чтобы отобрать кожаный ремень. – Я никакого согласия на женитьбу не давал. Я принёс в этот дом хворост, потому что хотел принести хворост. Всё, никакого скрытого подтекста. В моём родном городе браки заключаются иначе, и когда я надумаю жениться, то искать невесту буду только на континенте и среди равных мне по статусу. Уж извини, Тэйминэут, но ты явно не моего круга. Благодарю за ночлег, нам пора. Идём, Шела.
Девушка остолбенела от такой тирады. Мне даже стало жаль её. Понимаю её мотивы: отец безнадёжно болен, селение обезлюдело, а найти жениха, чтобы освободить Аймонеке от отцовского долга на этом всеми забытом побережье, невозможно. Конечно же, Тэйминэут уцепилась за первый подвернувшийся шанс обрести долгожданного мужа. Обвела Эспина вокруг пальца, ведь должна была она понять, что он не абориген и здешних обычаев не знает. Заманила его в дом, Аймонеке устроил Эспину ускоренную версию отработки для соблюдения видимых приличий. А отец с дочерью славно спелись. Но Эспина им всё равно не переубедить.
