Текст книги "Апостол Папуа и другие гуманисты II. Зумбези (СИ)"

Автор книги: Александр Розов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 81 (всего у книги 84 страниц)

90. Экзистенциальный экстрим: PR-бои без правил.

Вечер 31 октября. Паго-Паго Харбор. Ромбомаран «Aipotu» (плавучий пресс-центр).

Трюизм: пресс-центр это PR-лицо фирмы. Лидеры фирмы иногда понимают это в том смысле, что пресс-центр должен сверкать роскошью, чем внушать репортерам идею о запредельной экономической мощи предприятия. Но в современных условиях, это не работает. Слишком часто так поступали сырьевые царьки, чтобы пустить пыль в глаза широкой публике, в то время, как их алмазно-золотые троны уже рушились к чертям.

PR-команда Слаанеша поступила абсолютно иначе: создала плавучий паблик-офис без показной роскоши, зато удобный для работы журналистов, и запредельно странный по дизайну (поэтому ставший узнаваемым для публики после первых же фото в СМИ). О ромбомаранах вообще здесь рассказывать не очень уместно, надо только отметить их свойство: вмещать кубатуру помещений, огромную по отношению к их длине. На 40-метровом ромбомаране «Aipotu» гармонично размещался планетарий с 20-метровым куполом, и вместимостью 200 персон. Планетарий играл также роль конференц-зала. Последнее замечание: «Aipotu» может показаться полинезийским словом, однако это зеркальная анаграмма от «Utopia». А теперь вернемся в планетарий, где больше сотни репортеров собрались, чтобы задать вопросы дирекции СП «Bionicraft».

Как и ожидалось, сторону Независимого Самоа (по сути: меганезийскую сторону) тут представлял Слаанеш Мюллер. Но с представителем стороны США репортеров ждал сюрприз, точнее крушение интриги. Вместо кого-то из знаковых персон Силиконовой долины или Калифорнийского Университета Беркли, в этом качестве появился некий толстенький персонаж невысокого роста с большими грустными карими глазами. Его внешность навевала мысли об этнически-еврейской версии Винни-Пуха. Впрочем, эта персона тоже была знаковой и хорошо узнаваемой: 40-летний адвокат Леви Галеви из новозеландского Окленда. Понятно, что репортеры сразу набросились на него…

…Важно отметить: в отличие от подавляющего большинства пресс-конференций, где традиционно заранее согласуются вопросы и ответы, здесь все было по-настоящему в режиме экспромта (а не в режиме традиционной театральной имитации экспромта). И репортеры, в основном, повели себя в стиле стервятников.

– Мистер Галеви! Почему ваши клиенты-бизнесмены прячутся за спиной адвоката?

– Потому, что общаться с субъектами вроде вас, это не их бизнес, а мой.

– Мистер Галеви! Как сильно нарушают закон американские инвесторы «Bionicraft»?

– Они никак не нарушили. Если у вас иное мнение, то обратитесь в суд.

– Мистер Галеви! Похоже, ваши богатые американские клиенты так насвинячили, что струсили, и заранее наняли адвоката-эксперта по судебной защите мафиозных донов.

– Мистер как-вас-там, – спокойно отреагировал Леви, – это вам надо бы заранее нанять адвоката, поскольку если вы еще раз публично оскорбите моих клиентов, то мы с вами встретимся в суде, и сумма иска неприятно удивит редакцию вашего медиа-канала.

– Мистер Галеви, – вступил следующий репортер, – поясните отношение американской стороны СП «Bionicraft» к очевидно лженаучной крионике.

– Вопрос понятен, – сказал адвокат, – но не все так просто. Одни ученые полагают, что крионика лженаучна. Другие придерживаются мнения, что крионика еще не вышла на уровень надежной технологии, однако не содержит ничего, противоречащего науке. В реферируемых журналах сообщается об успешном крионировании мелких животных.

– Но не человека! – возразил тот же репортер.

– Да, – Леви кивнул, – с человеком еще неоднозначно. Но пример Дикки Джун показал: сочетание крионики и биокибернетики удовлетворительно решает проблему.

Такое вызывающее заявление адвоката вызвало почти минутное замешательство среди репортеров, но затем нашелся тот, кто спросил:

– Мистер Галеви, скажите прямо: в той Дикки Джун, которая вышла перед публикой на вечеринке в прошлую полночь, и днем на автодроме, какой процент синтетики?

– Это научный вопрос и я адресую его мистеру Слаанешу, – сказал адвокат.

– Я отвечу, – мгновенно подключился Слаанеш, – и начну с зубов автора вопроса.

– С моих зубов? – удивился репортер.

– Да. Точнее, с имплантов, которыми заменены ваши передние зубы.

– Верно. И что такого? Я в университете играл в хоккей, так бывает. Подумаешь, какая ерунда: импланты зубов. Вы обещали ответить насчет мисс Джун.

– Я уже начал отвечать, мистер…

– …Веддисон, ABC, – договорил репортер, – так, где ваш ответ, мистер Слланеш?

– Мой ответ начинается с того, что у большинства людей в зале есть процент синтетики. Импланты зубов чаще всего, но у некоторых это синтетические элементы скелета, или синтетические фрагменты кровеносных сосудов и сердца. У репортера инфо-агентства «LantONline» правая рука от локтя заменена биопротезом… Зитто, я прав. E-oe?

– E-o! – громко ответил незийский репортер, и поднял правую руку над головой.

Поскольку Зитто был в рубашке с коротким рукавом, линия сопряжения живой ткани с протезом у локтевого сустава хорошо просматривалась, а синтетичность кисти руки не вызывала сомнений. В смысл: кисть была вполне функциональная (Зитто держал в ней телекамеру), но явно пластиковая.

– Mauru-roa! – Слаанеш по-военному отсалютовал ему, – короче: реальность такова, что иногда мы заменяем части организма на импланты или биопротезы. И никому пока не приходило в голову вычислять процент синтетики в собеседнике, чтобы сделать некие выводы о его человеческой аутентичности. Почему мистер Веддисон вдруг решил это вычислить относительно мисс Джун? Поясните смысл, мистер Веддисон.

– Но… – репортер сделал паузу, свидетельствующую о неуверенности , – …Но, должен существовать разумный предел. Одно дело 5 процентов, и другое дело 95 процентов.

– Ну, где этот разумный предел? – поинтересовался Слаанеш, – После какого процента синтетики в организме вы откажетесь считать человека – человеком?

– Слушайте, я ведь не говорю, будто человек с протезами, это не человек. Но публика должна узнать, какой, все же, процент этого у Дикки Джун.

В этот момент слово перехватил Леви Галеви.

– Осторожнее с такими заявлениями, мистер Веддисон. Вы призываете к публикации данных, отнесенных законом США к медицинской конфиденциальности. Мисс Джун сегодня же может подать на вас в суд, и ваши слова дорого обойдутся вам.

– К черту такие штучки, – проворчал Веддисон, и уселся в кресло, давая понять, что не настаивает на своем вопросе. Тут вместо него вскочил другой репортер.

– Мистер Галеви, я Барри Диллинджер из TTN. Скажите, как юрист, признает ли закон человеческие права за существом, у которого протез вместо мозга?

– Мистер Диллинджер, никакой закон не требует наличия мозга у человека, и признает человеческие права, в частности, за анацефалами, у которых практически нет мозга.

– Как нет мозга?!

– Просто: нет. Этот вопрос детально освещен в медицинской энциклопедии.

– Но, – продолжил спор Диллинджер, – по закону, если у пациента не работает мозг, то медики отключают такого пациента от искусственного дыхания.

– Юридически, – сообщил Леви, – отсутствие работы мозга, это вегетативное состояние, которое не дает права отключать пациента. Другое дело, если ткани мозга необратимо разрушаются. Но критерий необратимости неясен. После сообщения научной команды «BioQuark» в Филадельфии в 2010-х о реставрации мозга лягушек комбинированным методом нейрохимии и стволовых клеток, позиция законодателей стала осторожной, и исходит из будущей возможности вернуть к жизни пациентов из состояний, которые в медицине считаются смертью мозга и личности. Авторитетные юристы отмечают, что приравнивать мозг к личности – нонсенс. Мозг – лишь одна из многих групп органов.

Барри Диллинджер энергично помассировал ладонями свои уши, стараясь переварить услышанное, и это ему удалось. Он восстановил боевую форму, и заявил:

– Но ведь человек без мозга не может мыслить!

– Да, – согласился новозеландский адвокат, – а человек без легких не может дышать. В Университете Род-Айленд в 2000-х был создан прототип протеза легких: «BioLung», а немного раньше, в Университете Питсбурга – прототип протеза сердца: «HeartMetal».

– Мистер Галеви, я повторю, все же, что человек без мозга не может мыслить.

– Мистер Диллинджер, а я повторю: мозг – лишь одна из многих групп органов. Очень важно, что это группа органов, и прототипы протезов некоторых из них, созданы тоже примерно тогда же: в 2000-х – 2010-х. В частности, это глаза – они, согласно биологии, являются органами мозга, и это гиппокамп – орган мозга, отвечающий за память. Если проследить дальнейшее развитие этой отрасли биомедицины, то мы увидим прототип протеза таламуса – органа мозга, отвечающего за коммутацию внешних сигналов…

– …А личность-то где?! – импульсивно перебил другой репортер, молодой парень.

– Личность, это термин не биологии, а культурологии, – сообщил Леви, и выразительно посмотрел на Слаанеша. Тот кивнул, и сказал:

– На этот вопрос мистера Сируса Грейберга готов ответить я.

Парень-репортер с нескрываемой радостью улыбнулся и предположил:

– А! Вы смотрите наш канал «Реддиггер и Динокрок», точно, мистер Слаанеш?

– Не совсем так, мистер Грейберг… Или Реддиггер? Как вам привычнее называться?

– Если не возражаете, мистер Слаанеш, то лучше Реддиггер.

– ОК, – Слаанеш кивнул, – не то, что я ваш зритель, но я в курсе вашей деятельности в области пранка и, увидев вас в листе гостей, навел справки. Вы отчаянный человек. За прошедший квартал вы перенесли две глубокие потери сознания. Первое от шока при сотрясении мозга, второе от шока при касательном пулевом ранении в шею.

– А… – Реддиггер коснулся ладонью хирургического шва на шее, – …Да, все верно.

– Итак, – продолжил Слаанеш, – ваше сознание где-то терялось, и личность исчезала.

– Да, все верно, но ведь потом они вернулись, в смысле: сознание и личность.

Слаанеш вздохнул с артистичной грустью.

– Увы, мистер Реддиггер. При таких глубоких потерях сознания, аналогичных микро-инсультам, погибают несколько миллионов нейронов в мозгу, и разрушаются десятки миллионов связей в памяти. Попытайтесь вспомнить, что было перед теми случаями?

– Э-э… – репортер-пранкер снова коснулся ладонью хирургического шва, – …Я это не помню. Медики говорят: это нормально. И потом полисмены рассказали мне все.

– Конечно, медики правы, – сказал Слаанеш, – но, с позиции философии, вы уже не тот

мистер Реддиггер, что был до первого шока, и не тот, что был между первым и вторым шоком. Вы третья личность, созданная этим организмом, в ходе местной регенерации: внутреннего ремонта мозга. Предыдущие две личности – мертвы. Философски говоря, произошел разрыв существования личности, и она исчезла из вселенной. Позже, через неопределенное время, в реставрированном мозгу структурировалась новая личность, получила из внутренних и внешних источников часть воспоминаний мертвеца, и этого оказалось достаточно, чтобы субъективно, как артист, перевоплотиться в мертвеца, и убедительно сыграть его роль перед окружающими.

– Но ведь я это я… – растерянно возразил репортер-пранкер.

– Да, но… – Слаанеш грустно улыбнулся, – …С позиции философии, вы не тот парень, который жил до попадания пули в шею. Тот умер 22 октября на острове Аоба.

Сирус Грейберг, кажется, переходя от растерянности к тихой истерике, начал руками ощупывать свое тело. Альберт Бикмор (более известный как Динокрок), понял, что с напарником творится неладное, и сразу начал действовать.

– Эй, Сирус, – зашептал он, схватив Грейберга за руку, – давай, дружище, пойдем.

– Куда? – апатично отозвался тот, перестав ощупывать себя.

– Просто, пойдем, давай, – и Динокрок потащил напарника к выходу из планетария.

…

В бар. Вот был правильный ответ на вопрос Грейберга – Реддиггера «куда?». Бар при плавучем пресс-центре – планетарии был стилизован под кают-компанию на Станции «Солярис» над одноименной планетой из одноименного НФ-романа Станислава Лема (интерьер взят из не очень удачной, но самой «спецэффектной» шестой экранизации). Бармен тоже соответствовал. Точнее робот-барвумен (поскольку это была феминида), одетая в трико цвета индиго. На груди была золотая надпись: «Лидия».

– Привет, Лидия! – начал Динокрок, усадив Реддиггера за стойку, – Что тут из выпивки лучше всего для моего друга, который подавлен готической философией?

– А какая у вашего друга реакция на крепкий алкоголь? – спросила феминида.

– У него хорошая реакция. С четырех шотов он дуреет, а с семи не попадает в дверь.

– Тогда, я рекомендую для вашего друга шнапс «Горячие двигатели».

– ОК, налейте шот «Горячих двигателей» ему… Э… И, то же самое мне.

– Заказ принят, – ответила она.

Реддигер, хмуро наблюдая, как феминида, двигаясь хореографически, выставляет два стакана на стойку и наливает в них шнапс, тихо проворчал:

– Берт, дружище, ты зря тратишь на меня выпивку. Я мертв.

– Сирус, не плети фигню! – возразил Динокрок, – Забей на эту философию. Ведь если философствовать, то я тоже мертв. Ты помнишь, 13 июля у меня был плохой день?

– И что? – так же хмуро отозвался Реддиггер, машинально взяв стакан.

– Что-что! Помнишь, как нези – коммандос вмазал четыре пули мне в ногу?

– И что? – снова спросил Реддиггер.

– Не тупи! – строго потребовал Динокрок, отхлебнув шнапса, – Я же говорил тебе, что провалялся в шоке полдня. Так что, если ты мертв, то я сто раз мертв. Выпей-ка.

– Как скажешь, мне все равно, – Реддиггер залпом выпил шот, затем продышался, тихо чихнул, и спросил в третий раз, – и что?

Динокрок задумалася на несколько секунд, после чего обратился к феминиде:

– Лидия, повторите ему, пожалуйста.

– Заказ принят, – объявила она, и налила вторую порцию шнапса.

– Давай, выпей, – с этими словами, Динокрок плечом толкнул напарника.

– Как скажешь, – отозвался тот, и опять выпил залпом.

– Так-то лучше, Сирус. Теперь скажи: ты помнишь 13 июля?

– Черт знает, – пробурчал Реддиггер, – так-то вроде, я помню, но вдруг, это был не я? В смысле, я помню про не себя. Ты понимаешь, дружище?

– Не ройся в этом, Сирус. Просто расскажи, что ты помнишь.

– Как скажешь, – снова согласился Реддиггер, – в общем, мы с тобой решили разыграть чернокожую канадку-тинэйджерку, компьютерного художника. Какие-то исламисты в Канаде преследовали ее, и она слиняла к нези на остров Косраэ. А мы изобрели очень прикольный пранк, будто мы те самые исламисты. Все шло отлично, но вдруг парень, который оказался рядом с этой тинэйджеркой, стрельнул тебе в ногу, а другой парень подкрался и врезал мне по голове. Это я потом узнал, а тогда я просто вырубился. Но, понимаешь, Берт, в том-то и дело. Я узнал, когда очухался, но вдруг это не про меня?

– Сирус, выбрось это из головы. Ты это ты. Мы напарники. Я понял, как доказать тебе точно! Ты смотрел на себя в зеркало?

Реддиггер неопределенно пожал плечами, и тогда Динокрок обратился к феминиде.

– Лидия, у вас есть зеркало?

– Зеркало какого размера вас интересует? – задала она уточняющий вопрос.

– Маленькое зеркало, – пояснил он, – я хочу, чтобы мой друг увидел себя.

– Маленькие зеркала имеются в лавке сувениров, это дверь из холла напротив бара.

– Спасибо Лидия. Присмотрите, пожалуйста, за моим напарником, а я туда и назад.

– Если надо, то я вызову вашему напарнику медицинскую помощь – сказала она.

– Нет, все не так плохо. Просто присмотрите за ним, договорились?

– Я присмотрю за вашим напарником, – согласилась феминида.

– Спасибо, Лидия! – с этими словами, Динокрок метнулся из бара…

…И через минуту влетел обратно, находясь в полном смятении.

– Проклятье! Сирус, там тот парень, нези – коммандос, что прострелил мне ногу!

– Хреново! Надо линять! – отреагировал Реддиггер, сразу забыв все экзистенциальные вопросы, и сосредоточившись на практически тревожной ситуации.

– Поздно… – прошептал Динокрок, глядя, как в бар входит молодой, очень загорелый европеоид в незийской униформе – пятнистом коротком полукомбинезоне, на боковом длинном кармане которого – барельефные контуры компактного пистолет-пулемета.

– Ребята не беспокойтесь, – сказал он внезапно дружелюбным тоном, подняв открытые ладони на уровень груди, – я пришел с миром.

– Да ладно… – недоверчиво пробурчал Динокрок.

– Честно, блин, с миром! – продолжил этот милитаристский персонаж, – Прикинь, я не специально тогда подстрелил тебя. Я не знал, что это такой розыгрыш. Дебильный, но розыгрыш. Ты в куртке с капюшоном ни разу не отличался от шахида в рейде.

Оба пранкера с облегчением выдохнули – этот парень хоть и коммандос, но выглядел убедительно дружелюбным. Реддиггер даже рискнул слегка наехать на него.

– А ты знаешь, что мой друг из-за того выстрела чуть не лишился ноги?

– Я знаю. Хорошо, что обошлось. Короче: хотите, я поставлю вам выпивку?

– Да ладно, – Динокрок махнул рукой, – выпьем мы на свои. А ты лучше задвинь нам страшную историю, для эрудиции. Ты насмотрелся, судя по тому, как стреляешь.

– Только действительно страшную историю, чтоб до дрожи, – уточнил Реддиггер.

– Aita pe-a, – легко согласился парень в униформе, и уселся за стойку, – если по жизни разобраться, то у меня с 17 лет сплошь страшные истории, с перерывами на отпуск.

– Ого! Это круто! Чем же ты таким занимаешься, и как тебя зовут, кстати?

– Тоби Рэббит, лейтенант быстрого реагирования, – ответил он, и окликнул феминиду-барвумен, – Лидия, пожалуйста, чашку кофе по-флотски.

– Заказ принят, – объявила она.

…

Тем временем, пресс-конференция СП «Bionicraft» в планетарии продолжалась.

Очередным атакующим репортером стала женщина лет 35. Ее вопрос прозвучал так:

– Почему ваш рекламный клип, адресованный западному потребителю, позиционирует бытовых роботов-феминид, как товар для мужчин – альтернативу женщине в доме?

– Миссис Грейс Ски, тележурнал «BBN-Economics», – прочел Слаанеш с ее бейджика.

– Да, – сказала она, – зрителей очень интересует ответ. Многие полагают, что подобная реклама недопустима, поскольку целенаправленно оскорбляет всех женщин.

– Это ужасно! – Слаанеш развел руки в стороны, и развернув ладони к искусственному небосводу планетарию, – Помогите это исправить. Скажите: в чем оскорбление?

– Странно, что вы не понимаете, – сказала репортер, – я объясню. Ваш рекламный клип проводит для мужчины сравнение между женой и феминидой, в пользу феминиды. Вы внушаете потребителю, что робот лучше человека из конкретной социальной группы.

– Вопрос явно к мэтру Леви, – с этими словами, Слаанеш повернулся к представителю американской доли в СП «Bionicraft».

Новозеландский адвокат широко улыбнулся и потер руки.

– Да, миссис Ски, ваш вопрос бесспорно ко мне. Я отвечал на такой вопрос в судебном процессе «Лига равноправия женщин» против «Bionicraft» в Мельбурне. Наша четкая позиция соответствующая материалами дела: нигде, никогда, ни прямо, ни косвенно, в рекламе «Bionicraft» не указывалось, будто феминида лучше жены, как человека. Мы указывали лишь, что феминида выполняет некоторые практические опции лучше, чем человек. Считать это оскорблением, значит утверждать, подобно луддитам, что любая машина, превосходящая человека в какой-либо трудовой опции, это враг человека. И, приняв тезис луддитов за истину, мы должны сломать все наши машины, вернуться в европейское средневековье, и обречь себя и своих детей на неблагополучие и нищету, бывшую нормой тогда, но называемую гуманитарной катастрофой в XXI веке.

– Вы передергиваете, мистер Галеви! – строго сказала Грейс, – Никто в здравом уме не выступает против машин, включая роботов, и в частности: бытовых роботов, которые готовят пищу, моют посуду, стирают белье, убирают пыль, и совершают стандартные бытовые покупки через сеть. В общем, нет жестких возражений даже против роботов, которые дают суррогат секса. Но робот, который специально сконструирован, чтобы в любых семейных делах подменить человека, и так рекламируется – это недопустимо.

– Под человеком, – произнес Леви, – вы сейчас имеете в виду жену, не так ли?

Грейс Ски утвердительно кивнула.

– Да. Мы ведь об этом говорим. О женах, как определенной социальной группе.

– Такой аргумент, – продолжил Леви, – тоже приводился заявителем в суде Мельбурна, поэтому я повторю тот ответ, который был дан там, и принят судом. По определению, данному в Современной Британской энциклопедии: «традиционная семья, это микро-группа из двух дееспособных разнополых супругов – мужа и жены, которые связаны общностью быта и взаимной моральной ответственностью, а также юридически, и по обязанностям в отношении своих несовершеннолетних детей». Это определение ясно указывает две компоненты, относящиеся к жене.

…Первая: общность быта с мужем, не эксклюзивная для жены, и свойственная также домочадцам, домашним животным, и бытовым машинам, включая роботов.

…Вторая: моральная ответственность, бесспорно эксклюзивная для жены.

…СП «Bionicraft» никогда не претендовала на замещение жены каким-либо роботом в названной эксклюзивной функции. Претендовать на такое было бы абсурдно, ведь как свидетельствует наш здравый смысл, всякая мораль и моральная ответственность, это внутренние духовные представления о добре и зле, которых не может быть у робота.

– Вы снова передергиваете, мистер Галеви! – возмутилась репортер «BBN-Economics».

Новозеландский адвокат изумленно выпучил глаза и сложил руки перед грудью, став изумительно похожим на Винни-Пуха, шокированного неправильными пчелами.

– Простите, миссис Ски, но в чем, на ваш взгляд, я передергиваю?

– Ваше определение семьи…

– …Нет, миссис Ски, это определение из Современной Британской энциклопедии.

– Но, мистер Галеви, это глупое определение! Тут ни слова о любви и о сексе.

– Приведите определение, с которым вы согласны, – предложил Леви.

– Я не думала об этом, но в определении семьи должен быть секс, иначе это чушь!

– Я сожалею, миссис Ски, но Комитет ООН по Правам человека дезавуировал все такие определения в своем вердикте по делу «LGBT-Worldwide» против Польши.

– Как?! Почему?! – изумилась она.

– Потому, – сказал Леви, – что в таких определениях семья, это: сексуальный союз двух взрослых, мужчины и женщины, публично объявленный, и одобренный обществом. С позиции LGBT, это нарушает статьи 12 и 25 Всеобщей декларации, и суд согласился.

– Fuck! – спонтанно буркнула Грейс, и растерянно замолчала…

…Ее тут же заменил Мортон Чансвил из таблоида «Klaxon-Post» (за световой день он оправился после зомби-розыгрыша, и восстановил профессиональное нахальство).

– Мистер Галеви, скажите, как адвокат: что такое педофилия?

– Педофилия? – переспросил Леви и пожал плечами, – Это не ко мне, а к психологу.

– Не увиливайте, мистер Галеви! Все знают, что педофилия – это секс с малолетними.

– Вы ошибаетесь, мистер Чансвил. Педофилия, это сексуальное влечение взрослого к малолетнему. Любое влечение, это предмет психологии, а не юриспруденции.

– Нет, вы обманываете! Все знают, что сексуальное влечение к детям, это криминал.

– Мистер Чансвил, я советую вам тоже открыть в сети Британскую энциклопедию. Вы узнаете там много нового. В частности: что криминалом могут быть лишь действия, совершенные субъектом во внешнем мире. А влечения субъекта, это внутренний мир, события которого по определению не могут рассматриваться, как криминал.

Репортер таблоида безразлично махнул рукой.

– Ладно. Тогда скажите: как закон относится к сексу взрослых с малолетними?

– Мистер Чансвил, я снова советую вам открыть в сети Британскую энциклопедию. Я понимаю, что прошлой ночью вы попали в жесткий зомби-розыгрыш, но пожалуйста, возьмите себя в руки, и оставайтесь в теме пресс-конференции, если задаете вопросы.

– Ладно, будь по-вашему. Скажите, какой рост у вашего продукта: феминиды?

– Это вопрос не юридический, – ответил Леви и глянул на Слаанеша.

– Да, это ко мне, – подтвердил тот, – у нас два базисных типоразмера 4 фута и 5 футов.

– А какого типоразмера производится больше? – спросил репортер.

– 4 фута, – сказал Слаанеш.

– Значит, это правда! 4 фута! Это рост девочек от 7 до 9 лет. Что вы на это скажете?

– Я скажу, что рост роботов выбирается по опционально-экономическим критериям. В частности, робот NAO, французская модель 2008 года, с которой начались доступные самообучающиеся роботы, имеет рост 2 фута, как 3-месячный младенец.

– Но, все-таки, мистер Слаанеш, почему ваш выбор пал на 4 фута?

– Элементарно, мистер Чансвил. Масса робота, а значит и расход материалов на него, пропорционален кубу роста. С другой стороны, 4 фута, или 120 сантиметров, это тот минимальный рост, при котором роботу доступны все функции домработницы.

– Включая секс с хозяином? – мгновенно отреагировал репортер таблоида.

Слаанеш невозмутимо пожал плечами.

– Там, где это принято, да: включая секс с хозяином.

– Значит, – объявил репортер, – вы сознательно продаете секс-рабынь для педофилов.

– Как вам объяснить, мистер Чансвил?.. Наверное, так: Вы слушаете музыку на своем айфоне, или что у вас там?

– Да, и что? У меня музыка только с лицензионных сайтов.

– Но я о другом, – сказал Слаанеш, – Вам не приходит в голову, что айфон, это ваш раб-музыкант? Вы, не учитывая его вкусы и стремления, заставляете его в любое время, по вашему произволу, играть вам рок или рэп, а вдруг он устал? Или он любит Моцарта?

– Что за чушь?! – отреагировал репортер, – Это ведь просто электронный гаджет!

– Поздравляю, мистер Чансвил. Вы ответили на свою прошлую реплику о рабынях. Я говорю: «робот-домработница», а вы говорите: «домашняя секс-рабыня». Так?

– Но, – возразил репортер, – если феминида, это робот-домработница, то зачем она так сконструирована, что с ней можно заниматься сексом?

– Наша команда, – ответил Слаанеш, – конструирует роботов в форме, комфортной для пользователя. Мужчине комфортнее, когда домашний робот похож на женщину.

– В этом и дело мистер Слаанеш! Мой айфон непохож на человека, поэтому не может ассоциироваться с рабом. А ваши 4-футовые феминиды похожи на 8-летних девочек. Видимо, вы так получаете сверхприбыль, но надо понимать: это «лоликон», уголовно наказуемый в Австралии, Новой Зеландии, и еще десятке цивилизованных стран.

Слаанеш улыбнулся и удовлетворенно фыркнул.

– Ну вот: мы добрались до проблемы лоликона. Порно не в гениталиях, а в мозгах, как говорил Ларри Флинт. Проблема не в том, что между ног у робота-домработницы, или у рисованных девочек-лоли в комиксе. Проблема в том, в том, что ведущие СМИ грузят обществу в мозги. Если столпы общества штампуют закон, по которому надо сажать в тюрьму любого, у кого на компьютере эти рисованные лоли, то значит, СМИ заразили общество параноидной эротофобией. Далее по Фрейду: фобия бьется с инстинктом, и порождает агрессивную манию. Чем больше эротофобии вы грузите через СМИ, тем больше живых, не нарисованных, детей становятся жертвами маньяков. Такие дела.

– Вот, значит, вы как? – огрызнулся Мортон Чансвил.

– Нет, – Слаанеш покрутил головой, – Это не я, это Фрейд и статистика.

– Если вы так, – заключил репортер таблоида, – то я передаю слово мисс Марте Витте, репортеру интернет – телеканала «Heettape» из Нидерландов, который сотрудничает с интернациональной командой TDH, защищающей права детей.

– Ну, передавайте, – невозмутимо отреагировал Слаанеш.

…

Марта Витте, довольно типичная молодая голландка, склонная к пробежкам по утрам, эпатажу по вечерам, и вере в собственную значимость, резко вскочила с места, быстро двинулась к месту организаторов, и (никем не остановленная) заняла позицию между Слаанешем и Леви Галеви. Было заметно, она удивилась, что ей никто не помешал.

– С чего бы, – с ноткой юмора произнес Слаанеш.

– Что с чего бы? – переспросила Марта.

– С чего бы мешать вам, – пояснил он, – вы хотите самовыражаться? Ну, валяйте.

– А вы хоть представляете, что я сейчас скажу? – с вызовом в голосе спросила она.

– Мисс Витте, не пугайте, а говорите, что хотели. Публика ждет.

– Знаете, мистер Слаанеш, я готова провести серьезную критику вашей продукции. Не просто наскакивать, как тут делали некоторые, а разложить по косточкам, как влияют феминиды на отношение мужчин к женщинам и детям, и вообще к другим людям. Вы можете отвечать софистикой, но феминиды усиливают уже возникший жуткий тренд избегания человеческих отношений. Особенно – отношений мужчин к женщинам. Вам известна тихая катастрофа-2030 в Японии, не так ли?

– Да, – ответил Слаанеш, – мне известна эта катастрофа, или системно-популяционный кризис. Но это было предсказано еще 20 лет назад, так что феминиды тут не при чем.

– Мистер Слаанеш, я говорила: феминиды не создали катастрофический тренд, он уже существовал. Да, еще 20 лет назад прогнозировалось, что ряд очень развитых стран с, казалось бы, высоким уровнем жизни, будут демографически рушиться из-за апатии, эгоизма, межличностного отчуждения, и потери интереса к продолжению рода. Но вы строите бизнес на этом. Уверены ли вы, что поступаете правильно?

Слаанеш задумчиво погладил ладонью свой гладкий округлый подбородок.

– Вот что, мисс Витте, я не политик, а бизнесмен. Наша команда делает товар, который удовлетворяет потребности людей. Люди показывают потребность в домашнем друге, помощнике и сексуальном партнере – мы создаем феминиду. Так работает бизнес.

– А вы не слышали о социальной ответственности бизнесмена? – спросила она.

– Да. И видел список бизнесменов, которые об этом говорят. Это как если бы киллер в свободное от работы время пропагандировал всеобщую отмену смертной казни.

– Ладно… – Марта вздохнула, – …Я говорила об этом без надежды на понимание. Мой главный вопрос иной. Вы знаете Дафну Уилсхип из команды «Врачи без границ»?

– Я слышал о ней. Ваша соотечественница, арестованная за то, что притащила партию героина, зашив его в брюшные полости тиморских подростков – своих пациентов.

– Мистер Слаанеш, я не верю в это! Я знаю Дафну, она не могла так поступить.

– Так, а почему вы говорите это здесь? Скажите локальным американским властям.

– Я говорю здесь, потому что прошу помощи у всех, кому небезразлична судьба такой самоотверженной женщины, спасшей десятки жизней в слаборазвитых странах.

– Так, дайте подумать. Вы хотите, чтобы мы поверили вам на слово, что мисс Уилсхип невиновна, и чтобы мы начали независимое расследование.

– Да, что-то в этом роде. Вам лучше знать, как это правильно называется.

– Вот что, мисс Витте, встретимся после пресс-конференции, – сказал Слаанеш.

…