Текст книги "Апостол Папуа и другие гуманисты II. Зумбези (СИ)"

Автор книги: Александр Розов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 84 страниц)

50. Экономика и астронавтика в зеркале постмодерна.

Позднее утро 20 сентября, там же: Германское Самоа, юг острова Савайи.

Хаусбот мисс Кестенвэл и мистера Бокассы – конверсионная фрегантина (18-метровый моторно-парусный катамаран) салатного цвета стояла у плавучего пирса, соседствуя с самолетами разных конфигураций и (казалось) даже разных исторических эпох…

…Среди всяких летающих объектов, в поле зрения присутствовала знакомая тарелка: «лунакэт» (машина – ньюсмейкер дня). Она висела невысоко над причалом на тросах, зацепленная под стрелой автокрана, а вокруг нее толпилась дюжина персон (вероятно, рабочие и авиа-эксперты – одеты все примерно одинаково, не понять, who is who). Для Имоджен тема профи-обсуждения инженерии была не близка, так что она не стала тут задерживаться, а двинулась к фуршетному столу на хвостовой площадке катамарана – заметив там двух знакомых персон: Джеймса Флеминга (доктора Упира) и экс-консула Улата Махно. Еще две персоны были не знакомы ей лично, но узнаваемы по СМИ: это скандально-известная 18-летняя Чанди Кестенвэл баронесса Шеппи, и ее приятель Эл Бокасса. Кстати, внешне Эл Бокасса напоминал не Жана Бокассу (лидера Центрально – Африканской Республики в 1970-х), а Иди Амина (лидера Уганды тогда же). Оба этих политика были социопатами, и кушали своих подданных, но Иди Амин в 30 лет имел приятную внешность, и умное, доброе, чуть с хитринкой лицо. Такая шутка природы. Остальные трое за столом – совсем незнакомы Имоджен. Все трое – очень загорелые европеоиды, примерно ровесники Упира. Одна полненькая, но элегантная леди, и два джентльмена (тот, что помоложе – кряжистый, в панковском стиле, тот, что постарше – спортивного сложения, с военным стилем).

Но, знакомство среди канаков – дело быстрое. Через минуту австралийка знала всех.

Полненькая, но элегантная леди – Смок Малколм, мама уже хорошо знакомой Хрю.

Кряжистый джентльмен помоложе – Йожин Збажин, мэр острова Этена (или Северное Самоа), лидер сообщества стимпанков, и деятель Общества Викторианской науки.

Спортивный джентльмен постарше, с военной стилем – Ури-Муви Старк, экс-консул Меганезии, ныне – шеф аэромобильного дивизиона Народного флота на юге Папуа.

Имоджен Мюр оказалась в такой ситуации, что впору позавидовать Буриданову ослу. Упомянутый условный осел должен был сделать выбор между двумя равнозначными вкусняшками, а в данном случае таких вкусняшок (для журналиста) было три:

1. Баронесса Шеппи и капитан Бокасса (их можно считать вместе, это понятно).

2. Смок Малколм, вице-директор фирмы SAM, говорят, с участием Сэма Хопкинса.

3. Ури-Муви Старк, о котором такие слухи в СМИ, что волосы дыбом по всему телу.

Кого выбрать?!?! Пока журналистка крутила в пальцах ножку фужера, наполненного фирменным местным вином «Готика», жизнь сделала выбор за нее. Экс-консул Старк ласково обнял Смок Малколм за талию, и они вместе двинулись в сторону компании, осматривавшей суборбитальную тарелку. Отсюда Имоджен сразу сделала два вывода.

Первый: между этими двумя персонами существует нечто ЭТАКОЕ, шекспировское.

Второй: надо вцепляться в баронессу и ее приятеля, пока они тоже не исчезли с поля.

Решение принято, а дальше – действовать по наитию. И она заявила:

– Мистер Бокасса, вам не говорили, что вы похожи на молодого Иди Амина?

– Конечно, говорили. Но я выбрал псевдоним в честь другого политика-людоеда. Во-первых, Бокасса, все же, был императором, это романтично. Как по-твоему, Чанди?..

– В этом есть доля светского шарма, – чуть иронично откликнулась юная баронесса.

– …Во-вторых, Иди Амин формально был мусульманином, а мне неприятен ислам.

– Но, – заметила журналистка, – зачем брать псевдоним в честь политика-людоеда?

– Чтобы вселять страх в потенциального противника, – чеканно ответил Эл Бокасса.

– Кроме того, – прошептала Чанди, – это возбуждает, как все запредельно порочное.

– Вы это серьезно, мисс Кестенвэл? – растерявшись, спросила австралийка.

В ответ юная баронесса посмотрела на нее с удивлением, как на человека, заявившего сомнения в том, что дважды два четыре.

– Разумеется, мисс Мюр. Возьмите книгу Маргарет Митчел, или Ивлина Во. А если вы считаете основой романтизма французскую классику, то возьмите Ги де Мопоссана или Оноре де Бальзака, Мориса Дрюона, или Александра Дюма.

– Еще надежнее, – подхватил Бокасса, – обратить свой взгляд к корням романтического жанра, к мифам Эллады. Девушки-пастушки склоняются к сексу не с безупречными и прекрасными юношами, а с порочными козлоногими косматыми сатирами.

– Но это же мифы, сказки… – неуверенно возразила Имоджен.

– Миф это не сказка! – тут Бокасса поднял ладони к небу, – Миф является ментальным концентратом опыта, полученного в эпоху близости человека к природе. Этот сюжет: пастушка и сатир является архетипом, многократно отражаемым жизнью и изящными искусствами. Я уверен: вы встречали сюжетную схему: «красавица и чудовище».

– А-а… Да, действительно… Только я не думала, что это так важно и серьезно.

– Это более, чем важно! – воскликнула Чанди, – Это над вершиной любовной эстетики. Пожалуйста, Эл, напомни: в «Пьяном корабле» Артура Рембо, строфа, где саргассы.

– Да, сейчас… – Бокасса кивнул и продекламировал:

«Где Саргассы развертываются, храня

Сотни бравых каркасов в глубинах бесовских,

Как любимую женщину, брали меня

Воспаленные травы – в когтях и присосках».

…Австралийская журналистка почувствовала себя так беспомощно в этом водовороте безупречных аргументов, что готова была сдаться, но тут вмешался доктор Упир.

– Имоджен, эти ребята просто шутят. На самом деле, Эл получил прозвище Бокасса по названию своей дипломной работы в Антильском филиале Сорбонны: «Сравнительное жизнеописание Бокассы и Пол-Пота в ракурсе современной социально-экономической мифологии». И будь осторожна, Имоджен: у них не интеллект, а блендер для мозгов.

– Сен коммодор цинично сломал красивую игру, – произнес Бокасса.

– Доктор Упир, вы вандал! – театрально-трагичным тоном добавила Чанди Кестенвэл.

– Это вы вандалы, – возразил Махно, – чуть не довели хорошую девушку до крезы.

– Махно, давай разберемся с генеалогией термина «вандалы»? – предложил Бокасса.

– Нет, я еще не спятил, чтобы обсуждать с тобой такие вещи. Упир, давай метнемся к девчонкам? Мы ведь не эксперты по воздушно-реактивным движкам.

– Ну, – отозвался коммодор, – мы метнемся, а эти двое затиранят Имоджен.

– Мы не затираним ее, – возразил Бокасса, – я даю честное людоедское слово.

– Клянусь стенами Гластонбери, – добавила Чанди, – кстати, мисс Мюр, лучше будет в неформальном стиле перейти на общение по именам.

– Да, я только за, – ответила австралийская журналистка.

– Ну, если так... – Упир задумался, – …Скажи, Махно, а у тебя есть кто на примете?

– А как же! – ответил тот, – Я прилетел с обеими женами, и ты им нравишься.

– Хэх! Хорошая новость. А где они?

– А вот, ныряют в полу-лагуне на коралловом поле. Видишь, в 200 метрах отсюда.

– Вижу. Давай метнемся, – и, после этих слов Упир и Махно, побросав свою одежду на ближайший шезлонг, почти синхронно прыгнули через леер в аквамариновую воду.

Бокасса проводил их взглядом, и проникновенно продекламировал:

«Природа неотступно

Сама крепит взаимосвязь,

На мудрецов не положась.

И чтобы мир был молод,

Царят любовь и голод».

Чанди немедленно прокомментировала:

– Из уважения к источнику постмодернистской культуры Германского Самоа, иногда хочется выражать мысли цитатами из классиков германской поэзии.

– Что-что? – переспросила Имоджен, слегка выпавшая из быстрого ритма событий.

– Это было из Шиллера, – пояснил Бокасса, – текущая ситуация хорошо иллюстрирует последнюю фразу фрагмента. Все, кроме экспертов по реактивным движкам, занялись любовью, как Упир и Махно, или голодом, как мы.

Сообщив это, Бокасса стал жевать кусочек кальмара из корейского салата. Имоджен, в азарте любопытства, спросила:

– А миссис Малколм и мистер Старк?

– Они как раз эксперты по теме, – ответила Чанди.

– Да, я поняла, но… Мне показалось, что у них близкая связь.

– И что же из этого следует, если допустить, что это действительно так?

– Просто, – сказала австралийка, – это странно. Миссис Малколм заметная фигура, и ее очевидные признаки флирта с мистером Старком, когда тут многие снимают видео.

Чанди сделала глоточек вина, и сообщила со своей изящной иронией.

– Тебе это кажется странным, потому что ты, в буржуазно-пуританском стиле видишь семейный контракт, как гибрид секса и экономики. Но здесь семья, это экономика, без регулирования секса. Это хаусхолд: институт совместного быта. Люди в микро-группе совместно ведут домохозяйство, а спят с кем угодно по взаимному желанию.

– Теоретически, я знаю, – сказала Имоджен, – но практически… Например, отцовство. Выходит, что оно в Меганезии, как правило, не определяется.

Капитан Эл Бокасса весело фыркнул.

– Пуф! Отцовство нигде, как правило, не определяется. Как говорили в Древнем Риме: только мать известна всегда. Это в биологическом смысле. А в бытовом смысле, отец известен всем, кому надо. Отец, это не биологическая, а социально-бытовая функция, прошитая в инстинктах, сформированных за 3 миллиона лет человеческой эволюции.

– Инстинкт всегда прав? – спросила Имоджен подчеркнуто-скептическим тоном.

– Инстинкт не всегда прав, – ответил он, – мы живем в частично-техногенной среде, а инстинкт сформирован до техники, поэтому, что-то надо корректировать тренингом в детстве, и позже. Но в большинстве нетехнических случаев, инстинкт прав. Секс, это нетехнический случай, к тому же, это область основного инстинкта, определяющего корневые мотивации и эмоции. Надо аккуратно подумать, прежде чем вмешиваться в многосторонне-связный базис человеческого сознания. Тут главный вопрос: зачем?

– Извини, Эл, я не поняла, в каком смысле – зачем?

– Конкретизирую. Зачем грузить противоестественные сексуальные штампы в психику ребенка раньше, чем начала формироваться естественная сексуальность?

– Конкретизируй еще, потому что я опять не поняла.

– Элементарно, Имоджен. Откуда у детей в условно-западной стране стыд наготы перед противоположным полом? Откуда термины: невеста, жених, брак, жена, муж, верность, ревность, измена? Это грузится в детский мозг раньше, чем ребенок понимает, что куда вставлять при сексе. Ребенку не сообщается о коитусе и оргазме. С какой целью, в чьих интересах, и какой ценой, создается такой перекос в психосексуальной сфере?

Австралийская журналистка оторопела от этого потока очевидных парадоксов. Хакер, возможно, сказал бы, что ее мозг подвергся DDoS-атаке, и завис. Надо звать профи по компьютерной (мозговой) безопасности. В роли такого профи здесь выступила Чанди Кестенвэл. Она постучала ложкой по фужеру, вызвав громкий нежный звон, что сразу переключило внимание Имоджен. Затем, Чанди укоризненно обратилась к Бокассе.

– Эл! Мы ведь обещали доктору Упиру, что не будем тиранить!

– Ча! Разве я тираню? Я лишь задал пакетный вопрос.

– Эл! Ты задал пакетный вопрос, как Жерар Рулетка на «Обезьяньем анти-процессе».

– Ча! Обезьяний анти-процесс был вскоре после А-революции, а ты жила в Англии.

– Эл! Есть такая вещь: протокол. Все протоколы Трибунала революционного Конвента доступны на сайте Верховного суда. Так вот: ты почти цитируешь Жерара Рулетку.

– Ча! Это точно не из протоколов. То, что Рико Верде, директор INFORFI, спецслужбы Конвента, идентичен Жерару Рулетке – лишь мнение популярных конспирологов.

– Извините, – вмешалась Имоджен Мюр, – но я уже абсолютно утратила нить беседы.

Чанди Кестенвэл громко вздохнула, и поставила фужер на стол.

– Идем по порядку. Алюминиевая революция, случившаяся позапрошлой осенью, сразу включила идеологические чистки. В частности, «Обезьяний анти-процесс» о школе.

– А! – сказала австралийка, – Это антипод «Обезьяньего процесса» в США в 1925-м?

– Верно, Имоджен. Тот «Обезьяний процесс» запрещал в школах США идеи о том, что человек, произошел иначе, чем учит библия, и под удар попала теория эволюционного происхождения человека от других обезьян. Поэтому «Обезьяний процесс».

– Подожди, Чанди! Что значит, от других?

– Это значит: человек – тоже обезьяна. Далее «Обезьяний анти-процесс». На диспуте с методистом дореволюционной школьной администрации, офицер Рико Верде убедил выборное жюри, что люди не только произошли от обезьян, но и остались обезьянами, расположенными, согласно биологической систематике, в одном семействе гоминид с орангутангами, гориллами, и шимпанзе. Если какое-либо учение утверждает что-либо относительно людей, апеллируя к их мнимой не обезьяньей природе, то это учение не только ложно, но и политически ориентировано на государство-образующие религии, например – библейские. Оно вменяет людям моральные обязательства перед особым субъектом, который назван богом-господом, а политически идентичен государству. В Лантонской Хартии запрещено государство и его институты. Оргвыводы понятны.

Юная баронесса замолчала, и взяла со стола свой фужер с вином «Готика». Имоджен в течение четверти минуты переваривала услышанное, после чего спросила:

– Значит, теперь тут в школе учат, что люди в сексе должны вести себя как обезьяны?

– Имоджен, – вмешался Бокасса, – слово «как» лишнее. Мы род обезьян. Альтернатива такова: вести себя, как психически здоровые обезьяны, или как обезьяны-истерики. В условно-западном обществе выбрано второе. В детском саду и начальной школе, дети получают загрузку того, что я ранее перечислил, поэтому к пубертату они имеют уже готовый сексуально-истерический невроз. Общество стимулирует рост этого невроза, предлагая всякие секс-сервисы. Охота за престижными женихами и невестами, рынок дешевого брачного товара, слежка за верностью, сплетни и ревность. Далее: шантаж, адвокаты, разводы, суды, раздел имущества и детей. Параллельно шагает андеграунд: порнография – легальная и нелегальная, проституция – тоже легальная и нелегальная. Добавим поток обновлений юридических запретов той или иной формы сексуального интереса и сексуальной активности, в реале и виртуале, обильно зальем политическим морализмом в СМИ, и получим модель обезьяны с хронической травмой сознания, и с электродами на гениталиях. Одно неосторожное движение, и бац!!! Удар током.

– Пауза! – решительно скомандовала Чанди.

– Пауза, – согласился Бокасса, и неспешно прикурил толстую «фиделевскую» сигару.

Австралийская журналистка энергично тряхнула головой, и спросила:

– У вас тут есть что-нибудь покрепче, чем вино, и желательно, со льдом?

– Найдется! – сказал Бокасса, и произнес (казалось) в пространство, – Алло, Индрик, ты заканчивай нацеливать ушки, и тащи сюда зеленуху со льдом.

– Сколько тащить? Всю канистру и контейнер? – деловито спросила детская малайская мордашка, появляясь сверху над ограждением флайбриджа.

– Нет, надо на одну персону. Тащи полстакана зеленухи, и стакан льда.

– На эту персону, что ли? – поинтересовалась мордашка, переведя взгляд невозмутимо-миндалевидных глаз на австралийку, – но кэп, ведь ее сдует от полстакана зеленухи.

– Индрик, никто не намерен заставлять ее пить залпом. Давай, тащи, короче.

– ОК, – отозвалась мордашка, и исчезла.

– Это кто? – тихо спросила Имоджен.

– Эхо войны, – тоже тихо ответила Чанди, – во время батакской оккупации, исламисты привезли с Явы толпу подростков для живых бомб. Индрик из младших: ему 8 лет.

– О, черт… Но имя не индонезийское.

– Сайберское, – сообщил Бокасса, – в русской мифологии, это подземное существо, не появляющееся на поверхности при свете дня. Так назвали, потому что мальчишка год прятался в подвале под разбомбленным зданием, таскал пищу с ближайшего склада, и только случайно попался. Шустрый, толковый, знает английский. Из него будет толк.

– Вы его опекуны? – предположила австралийка.

– Нет, он под опекой аббатства Мифрилланд, а мы участвуем в программе адаптации.

– О, черт… – повторила она, – …Хорошо, что план исламистов сорвался.

– Нет, план был реализован, но пояса шахидов оказались в недостаточном количестве, поэтому два десятка подростков, как бы, лишние, остались в живых. Такие дела.

У Имоджен Мюр на языке вертелись еще вопросы, но… Она не успела. На хвостовую площадку вышел Индрик, одетый в широкие (не по его детскому росту) камуфляжные шорты с множеством карманов. В руках мальчишка нес два стакана: первый – полный кубиков льда, второй – залитый до половины некой изумрудно-зеленой жидкостью.

– Вот, кэп, как ты заказал, – объявил он, ставя стаканы на стол.

– Mauru, Индрик, – сказал Бокасса.

– Maeva oe, – ответил 8-летний малаец, уселся на шезлонг, и достал из одного кармана сигарету, из другого зажигалку. Прикурил.

– Это третья за сегодня, значит 300 метров. И без всяких «позже», – сказал Бокасса.

– Ну… – протянул мальчишка, и выпустил из ноздрей струйки дыма.

– …И без всяких «ну», – Бокасса, изобразив строгость, погрозил ему пальцем.

– Да, кэп, – буркнул Индрик.

– Это о чем? – спросила Имоджен, бросая в стакан с зеленухой кубики льда.

– О компенсации вреда курения, – пояснила Чанди, – одна сигарета заплыв 100 метров.

– Угу, – подтвердил мальчик, затянулся, и снова выпустил струйки дыма из ноздрей.

Бокасса хлопнул в ладоши.

– Так, Имоджен. До тест-драйва не очень много времени. Если остались вопросы…

– Да, конечно!... – сказала она, и сделала глоток зеленого зелья (весьма неосторожно – дыхание перехватило, как от ураганного шквала в лицо), – …Уф! Проклятье! Это надо маркировать значком «только для ирландцев».

– Хорошая идея, – одобрила юная баронесса.

– Дарю бесплатно, – сказала австралийка, – а вопрос… Да! Феминиды.

– Что феминиды? – спросил Бокасса.

– Сейчас я спрошу развернуто. Я говорила с капитаном Ематуа Тетиэво. Он заявил, что феминиды (я цитирую дословно) это многоцелевые конфигуративно полугуманоидные относительно малобюджетные роботы. И, что это роботы не для секса, а для широкого спектра задач по замене человека в инженерных, научных, и бытовых ситуациях, когда такая замена целесообразна (конец цитаты). Ты согласен с таким определением?

– Да, – Бокасса утвердительно кивнул.

– Я спросила, – продолжила она, – почему феминиды продаются, в основном, как секс-роботы? Тетиэво заявил, что это вопрос к гуманитарно-экономическому содиректору. Насколько я понимаю, гуманитарно-экономический содиректор, это ты.

Он снова утвердительно кивнул и улыбнулся.

– Все верно, это мой вопрос. Для ответа надо вернуться к пройденному: к сексуально-истерическому неврозу у обезьян вида homo sapiens в условно-западном обществе. На данном массовом, почти тотальном, неврозе построена продажа огромного множества сервисов – порнография, проституция, слежка, адвокатура, брачные агентства…

– …Тренды моды эротичной одежды, кстати, – вставила свое слово Чанди.

– Точно, – Бокасса снова кивнул, – эти каблуки, похожие на копыта верблюда, и всякие подвязки, напоминающие портупею диверсанта-профи, объявляются эротичными.

– …И, – добавила Чанди, – сервисы по контрацепции, абортам, и планированию семьи.

– Да, – согласился он, – можно не продолжать. Вот на этом трэше делаются триллионы долларов для финансово-коммерческого оборота. Если взглянуть шире, то мы увидим типичный для финансового капитализма метод закабаления потребителя: продажи ему кредитных денег, сразу уходящих в оплату ненужных товаров, в погашение кредитов, навязанных ранее, и в расчеты по ненужным сервисам по получению этих ненужных кредитов на оплату ненужных товаров. Отличие сексуального рынка в том, что сфера основного инстинкта гораздо более болезненна для психики, чем любая иная сфера. И значительная часть людей готова на многое, чтобы выскочить из кабалы в этой сфере.

– Пауза! – опять скомандовала Чанди.

– Пауза, – снова согласился Бокасса, и повернулся к мальчику, – ну ты, докурил? Тогда снимай штаны, и марш в воду. Твоя дистанция до алого вымпела на рифе, и обратно.

– Кэп, но до вымпела не 150 метров, а 200, провалиться мне сквозь небо!

– Индрик, ты прав. Лишнее пойдет в зачет следующей сигареты. Договорились?

8-летний мальчишка вздохнул, затем сбросил свои шорты с карманами, и неожиданно грациозно прыгнул через леер, так что тело вошло в воду четко: почти без всплеска.

– Вот, – сказал Бокасса, – до чего доводят детей дурные привычки.

– А вы не слишком гоняете его? – обеспокоилась Имоджен.

– Мы не гоняем его, видишь: он плывет в спокойном темпе. И хорошо плывет!

– Хорошо, – признала она, глядя на удаляющуюся смуглую фигурку, – итак, на чем мы остановились в теме о феминидах, о которых, кстати, ты пока не сказал ни слова?

– Феминида, – объявил Бокасса, – это инструмент освобождения из кабалы. Мужчина – потребитель получает практичный эрзац жены-домработницы за сходную цену. И ему больше не надо бродить по минному полю секс-рынка, где на каждом шагу его может подстерегать финансовая или юридическая ловушка. Он приходит с работы домой, где феминида сделала уборку, приготовила заказанный ужин, и встретит хозяина словами, которые он хочет услышать. Она ничего не требует, не лезет со своими проблемами, и всегда готова сделать что-то для комфорта хозяина: хоть принести пиво или кофе, хоть заняться сексом – вполне удовлетворительным по статистически усредненной оценке.

– Это кто оценивал? – скептически поинтересовалась австралийская журналистка.

– Волонтеры-мужчины из целевого сегмента рынка, – ответил он, – на сайте «Bionicraft» можно посмотреть аудио-видео записи тестов, и итоговые текстовые протоколы.

– Нормальная женщина, – сказала Имоджен, – не захочет близости с таким мужчиной.

В ответ, гуманитарно-экономический содиректор поднял ладони и очень выразительно похлопал. Имоджен посмотрела на него с легким недоумением:

... – Объясни, что сейчас означали аплодисменты?

– Они означили: эти твои слова подтверждают, что феминиды на австралийском рынке социально востребованы. Они заменят женщин в бытовых ситуациях, где женщина не хочет быть, а мужчина не хочет, чтобы женщина там была. Все станут счастливее! По статистике, в Австралии 30 процентов мужчин – потенциальные покупатели феминид.

– Эл! Откуда такая статистика?

– Из двух австралийских министерств: по делам семей, и по социальным услугам.

– О, проклятье! Я не думала, что так много! Почему, черт побери?

– Имоджен, по-моему, Эл обстоятельно изложил причины, – напомнила Чанди.

– Не укладывается в голове! – заявила австралийка, – Выбрать партнера – пластикового робота вместо нормального живого человека! Я психологически не понимаю этого!

– А чем, по-твоему, в условно-западной стране средняя женщина лучше феминиды?

– Эл, почему ты сравниваешь с роботами только женщин, но не мужчин?

– Потому, что спрос на бытовых F-роботов в разы выше, чем спрос на M-роботов.

Австралийка кивнула (в знак того, что ответ принят) и задумалась.

– Ладно… Начнем с того, что женщина может родить ребенка.

– Ну, – сказал Бокасса, – для одних потребителей это плюс, а для других это минус. Те потребители, для кого это минус, выберут феминиду. Те, для кого это плюс, понятно: выберут женщину, но не австралийку, а деревенскую папуаску из-за пролива Торреса. Деревенская папуаска неприхотлива, не болтает, не ревнует, и рожает хоть ежегодно.

– Я думала, – произнесла Чанди, – что асси импортируют филиппинок, а не папуасок.

– Филиппинки это вчерашний день для асси-рынка! – авторитетно объявил он, – Они в среднем красивее и расторопнее, но быстро учатся, адаптируются к социальной среде, начинают воспринимать мужа-импортера и брак с ним – в терминах рынка. С высокой вероятностью это ведет к разводу, и судебному отъему половины имущества мужа. И, соответственно, в терминах рынка: мужчина может доверять товару типа деревенская папуаска и типа феминида, но не товару типа австралийка и типа филиппинка.

– О, проклятье! – воскликнула Имоджен, – Почему вы считаете людей – товаром!

– Мы тут считаем людей – обезьянами, – напомнил Бокасса, – но вот условно-западное общество, в частности – современное австралийское, не считает людей – обезьянами, и поэтому считает людей – товаром. А у любого товара есть жизненный цикл, в финале которого, он заменяется другим, лучше удовлетворяющим запрос рынка. В Австралии начала 2000-х государство заменило людей в call-центрах на говорящих роботов. Этот процесс развивался, люди привыкли общаться с роботами, а не с людьми, СМИ очень убедительно объясняли: это удобно и прогрессивно. Скоро роботы заменили людей в большинстве клиентских отделов банков, и агентств по трудоустройству. В 2010-х на инновационный рынок пришли роботы-менеджеры, и СМИ объяснили людям: робот-начальник, это удобно и прогрессивно, толерантно и справедливо.

– Пауза! – объявила юная баронесса.

Бокасса замолчал, раскурил потухшую сигару, и поглядел в сторону вымпела на рифе. Мальчишка-малаец почти достиг поворотной точки. Через минуту, он вылез на риф и, выпрямившись во весь рост, вскинул ладонь к небу. Чанди отсалютовала в ответ, и он, энергично оттолкнувшись, прыгнул в воду, чтобы плыть обратным курсом.

– Слушайте, а Индрик учится где-нибудь? – спросила Имоджен.

– Конечно! – Чанди улыбнулась, – Он везде учится. Каждый волонтер программы взял школьный предмет, и обучает. За мной практическая математика.

– А за мной экономическая история, – сообщил Бокасса.

– Экономическая история… – эхом отозвалась Имоджен, – …Скажи, Эл, с точки зрения экономики: что плохого в роботе-начальнике?

– Это безразлично для экономики, но это небезразлично для психологии. Если человек согласен, чтобы робот говорил ему: «ты принят», «ты повышен», или «ты уволен», то самооценка и достоинство у него ниже, чем у виллана в феодальном владении.

– Эл, а что говорит психология о самооценке и достоинстве мужчины, который боится женщин, и удовлетворяется эрзац-сексом с механизированным куском пластмассы?

– Смотря, какое общество, – сообщил Бокасса, – в сексуально-свободном обществе, это признак низкой самооценки. В сексуально-несвободном обществе картина иная. Этот мужчина боится не женщин, а государства, которое лезет в чужой секс, реальный или виртуальный, и ищет там криминал. У человека с собственным достоинством тут два варианта: стать экстремистом, или выбрать форму секса, лежащую вне госконтроля.

Имоджен Мюр возмущенно взмахнула руками.

– Эл! Ты говоришь об Австралии, как о каком-то дерьмовом шариатском эмирате!

– Минутку! С чего ты взяла, будто я говорю об Австралии?

– Черт побери… – проворчала она. – …Ты меня поймал в совсем детскую ловушку.

– А кстати, – вступила в диалог Чанди, – об Австралии и детских ловушках. Какое твое мнение, Имоджен, об инквизиции в стиле дела «Свити-Хэнсон» 2014-го в Брисбене?

– Черт! Ведь это другая тема: сексуальные домогательства к малолетним девочкам.

– О, нет! В деле не было девочки. Хэнсена посадили за флирт с сетевым фантомом.

– Э-э… Но ведь этот фантом выглядел, как 10-летняя филиппинка по имени Свити.

– Имоджен, – ласково произнес Бокасса, – тебе не кажется, что по такой логике следует сажать в тюрьму за убийство всех игроков сетевых шутеров? Там фантомы выглядят в точности, как люди, а игрок убивает их из ружья, взрывает гранатами, режет ножом.

– Э-э… Это сложный юридический вопрос, и… Слушайте, может, не надо об этом?

Бокасса улыбнулся, пыхнул сигарой, и выпустил изо рта кривоватое колечко дыма.

– Aita pe-a, Имоджен. Это твой репортаж. Так что задавай тему, какую хочешь.

– Большое спасибо, ребята. Mauru-roa. Я бы хотела задать вопрос о секте тау-китян.

– Задавай, – согласился Бокасса.

– …Почему, – продолжила Имоджен, – к этой секте такое особое отношение? Ваш суд разгромил безвредные церкви, но с тау-китянами поступил очень гуманно, хотя, если ознакомиться с учением тау-китян, то это никак не назовешь безвредным.

– Хэх… – Бокасса хмыкнул, – …Что вредного в учении тау-китян, по-твоему?

– По-моему, почти все это учение вредное! – объявила она, – Я не говорю об их культе первобытного стиля – без домов и одежды, с абсолютно беспорядочным сексом. Как я понимаю, это их законный культурный выбор, согласно Лантонской Хартии. Но, если взглянуть на их культ стимулирования фертильности с целью безумно-многоплодных беременностей, то это уже выходит за рамки допустимого по Хартии. Я права?

– Ты, – ответил Бокасса, – права в случае культа. Но, как установил суд, это не культ, а любительская научная инициатива по развитию биотехнологии человека. В Декрете о Технологиях, включенном в Хартию, сказано: технологии – главное достояние нации. Задача фонда НТР и спецслужбы соответственно: отработать технику безопасности, и содействовать ученым-любителям, желающим ставить такие эксперименты на себе.

Австралийская журналистка взяла стакан, позвенела кубиками льда, очень осторожно сделала маленький глоток зеленого пойла, после чего объявила:

– Значит, это правда!

– Что – правда? – не поняла Чанди.

– Правда, – пояснила Имоджен, – что лидеры Меганезии поверили психопату-фанатику профессору Хуану Ларосо, и занялись реализацией его безумного проекта.

– О! Интересный вывод! Уточни: ты о каком проекте?

– Я о проекте строительства межзвездного корабля поколений. Согласно книге Ларосо «Город Галактики», на первой фазе создается коллектив энтузиастов. На второй фазе – обитаемая орбитальная станция. На третьей – двигатель, который отправит станцию с экипажем в путешествие к Тау Кита, или к какому-то другому пункту колонизации. Я констатирую, что коллектив энтузиастов создан, что подписан протокол об участии в американо-новозеландском быстром проекте долговременно-обитаемой орбитальной станции «Holloworld», на острове Косраэ в Микронезии проходят тесты некого микро-магнетарного космического движка, а на острове Амбрим в Вануату, в тайне проходят параллельные тесты ядерной машины на этом микро-магнетарном эффекте. Научный руководитель – Молли Калиборо, генеральный консультант – Халлур Тросторсон. И?..

Произнеся это «И?..», австралийская журналистка посмотрела в глаза Бокассе. Он, не смутившись ни капли, ответил:

– Близится теплое время, и гуси уже начинают метать икру.

– Э-э… – Имоджен тряхнула головой, – …Это что?

– Ты ведь журналист, наверняка читала это, – заметила Чанди.

– Ах да, это Марк Твен: «Как я редактировал сельскохозяйственную газету». А теперь, надеюсь, кто-нибудь объяснит, к чему сейчас была эта цитата?

– Разумеется, я объясню, – пообещал Бокасса, но…

…Тут 8-летний мальчишка-малаец доплыл до хаусбота, схватился за трап, и крикнул:

– Вы что, по сторонам не смотрите? Там лунакэт уже положили на воду!

…