Текст книги "Апостол Папуа и другие гуманисты II. Зумбези (СИ)"

Автор книги: Александр Розов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 73 (всего у книги 84 страниц)

82. Философия гуманизма и живые бомбы.

Утро 28 октября. Берег в полумиле к юго-западу от аэропорта Паго-Паго.

Недостроенный отель «Сапфировая волна» – пункт размещения тиморских беженцев.

«Натуралистический гуманизм, это экспериментальная наука, призванная заместить в современном обществе такие институты, как традиционная мораль и религия», – такой фразой начал канадский профессор Найджел Эйк (ныне – волонтер-посол доброй воли UNICEF) свое интервью-экспромт Стэйси Вакехиа, метиске англо-маори из Окленда, репортеру канадско-новозеландского студенческого TV «Polyscope».

Стэйси уважительно кивнула, и задала уточняющий вопрос:

– Мистер Эйк, а как проверить экспериментально какое-нибудь правило этики?

– Стэйси, плюньте на полвека разницы в возрасте, и называйте меня по имени.

– Хорошо, Найджел. А что вы скажете о моем вопросе?

– Я скажу, что вопрос разумный. Если наш гуманизм основан на философии научного познания, то любые предлагаемые утверждения должны проверяться на практике. Мы привыкли слышать о некоторых общечеловеческих ценностях в этике. Это: уважение человеческого достоинства, свободы, демократии, равноправия и верховенства закона, принятого справедливым свободным информированным демократическим путем. Для проверки можно провести прямо сейчас мысленный эксперимент. Вы знаете, что это?

– Да, конечно, я знаю, – подтвердила репортер, – это тот же эксперимент, только не на лабораторном столе, а на имитации лабораторного стола в воображении.

Профессор Эйк удовлетворенно кивнул.

– Это превосходное доходчивое объяснение, Стэйси. Давайте мы мысленно по вашему выбору уберем что-то одно из этого списка ценностей, и посмотрим на результат.

– О! Это интересно! – с готовностью согласилась мисс Вакехиа.

– Тогда: ваш выбор? – спросил профессор.

– Найджел, давайте уберем самое первое: уважение человеческого достоинства.

– Хорошо, Стэйси. Убираем первый пункт. И, казалось бы, если при этом эффективно защищены права человека, то ничего страшного. Вам так кажется, или нет?

– Допустим, да, – осторожно ответила она, – по-моему, если мои права защищены, то я обойдусь без уважения со стороны людей, которые сами наверняка не в моем вкусе.

– Это, – сказал профессор Эйк, – типичное разумное рассуждение человека, который не принадлежит к меньшинствам.

Девушка-репортер сделала отрицающий жест ладонью.

– Найджел, я принадлежу к меньшинству. Ведь я наполовину маори. По матери.

– Нет, Стэйси, – он улыбнулся, – не то. Ни в Новой Зеландии, ни в Канаде, ни здесь на Американском Самоа, большинству нет дела до этнического происхождения. Но вот в Японии, несмотря на эффективные законы, традиционный дефицит уважения к иным культурам и этносам стал бы проблемой. Вижу: вы кивнули, значит вам это известно.

– Да, Найджел, но в Японии традиции, выше чем закон, так что пример не очень...

– Я ждал этого возражения, Стэйси. Но назовите страну, где закон выше чем традиция.

– Хотя бы Новая Зеландия! – мгновенно отреагировала она.

– Отлично! – сказал он, – Теперь скажите: существует ли в Новой Зеландии уважение к человеческому достоинству, как ценность этики, ОТДЕЛЬНО от закона?

– Найджел, боюсь, я не поняла вопроса.

– Тогда я поясню. Если уважение к человеческому достоинству – отдельная этическая ценность, то зачем закон «anti-hate», карающий за неуважение к иной культуре?

– Э-э… Я думаю: этот закон нужен для защиты меньшинств от оскорблений.

Профессор Эйк удовлетворенно кивнул.

– Итак, мысленный эксперимент установил: уважение к человеческому достоинству не является ценностью этики в Новой Зеландии. Есть лишь закон, запрещающий открыто демонстрировать неуважение к иным культурам. И этот закон тут же отменяет вторую ценность из списка: свободу информации, а значит – свободу и демократию. Если есть национальный цензор, контролирующий информацию, то у него все три ветви власти, включая законодательную. Верховенство закона превращается в произвол цензора. И теперь можно подводить итоги нашего мысленного эксперимента: мы легко доказали несостоятельность этого официозного списка общечеловеческих ценностей вообще.

– Головокружительно! – заявила репортер, – А если бы выбрала другой пункт из этого официозного списка, то итоги мысленного эксперимента были бы теми же?

– Да, – подтвердил профессор философии, – вы догадливы Стэйси.

– Настоящее репортерское ремесло требует догадливости, – ответила она, – а скажите, Найджел, можно ли узнать ценности этики натуралистического гуманизма?

Найджел Эйк немного загадочно улыбнулся.

– Интересный вопрос, Стэйси. Натуралистический гуманизм довольно молодая наука, моложе чем робототехника. Начала этики роботов составил Айзек Азимов в 1942-м, а начала натуралистической этики людей составил Корлисс Ламонт в 1949-м. Да, такой парадокс: люди занялись рациональной этикой для роботов раньше, чем для себя.

– Значит, – предположила она, – ценности этой этики еще только формируются?

– Точнее, – ответил он, – ценности этой этики всегда будут еще только формироваться. Натуралистический гуманизм – не догма и никогда не станет догмой. По определению Ламонта, это развивающееся учение, открытое для новых экспериментов и фактов. Но некоторые принципы натуралистического гуманизма, все же, можно назвать догмами. Например, принцип открытой информации, как корневой ценности, на которой, как на фундаменте, держаться все иные ценности. Засекречивание, это антиценность. Тайные службы и закрытые темы, которые запрещено обсуждать простым людям, а разрешено только кругу приближенных к власти, это всегда против человека и прогресса. В ряде этических систем строятся аргументы, обосновывающие право властей на тайну. Как правило, главный аргумент: необходимость защиты от внешних и внутренних врагов. Государство без права на тайну проиграет войну государству, имеющему это право. В прошлом веке такой аргумент выглядел убедительным. Но в начале XXI века в ходе нелепой «Войны против терроризма» его убедительность поблекла. А после того, как Меганезия, вообще без государства и без института государственной тайны, выиграла подряд две войны против Западного альянса, можно списать этот аргумент в утиль.

Стэйси Вакехиа, как прилежная студентка подняла руку и спросила:

– А как насчет того, что в Меганезии есть разведслужба INDEMI?

– Я ждал этого возражения, Стэйси. Да, есть INDEMI, но секретность в деятельности незийской разведслужбы не институциональна, а функциональна.

– Найджел, я не поняла: что значит, там секретность функциональна?

– Это значит, – ответил он, – что секретность применяется в каждом случае только для конкретных, понятных целей. Такая секретность естественна, она есть в деятельности каждого человека, и заложена даже генетически. 5-летние дети сам изобретают игры, состоящие в припрятывании чего-то своего, и в поиске припрятанного другими.

– Верно, – согласилась репортер, – ну, а что значит: секретность институциональна?

– Это часть симптоматики ожирения власти при переходе от первобытного вождизма к государственной бюрократии. Вождь стаи шимпанзе – функционален. Если вы просто понаблюдаете за стаей, то легко поймете, для чего и когда он нужен. Государственная бюрократия, это нечто иное. Не функциональная часть стаи, или общества, а паразит, старающийся перехватить и перераспределить как можно больше ресурсных потоков. Государственная тайна, как и государственная цензура, это ожирение власти по линии информации. Ожирение идет также по другим линиям: семейно-сексуальной, военно-оружейной, материально-экономической, и прочих. В перспективе, бюрократическое государство будет неизбежно раздавлено собственным весом, но это отдельная тема.

– Да. Найджел, и хотелось бы зарезервировать на какой-нибудь день беседу об этом.

Профессор Эйк согласно кивнул и улыбнулся:

– Располагайте мной в любое время, когда застанете меня незанятым.

– Ловлю вас на слове! – объявила мисс Вакехиа, – А сейчас давайте поговорим о вашей миссии волонтера-посла доброй воли UNICEF по новой проблеме Тимора.

– Давайте, – согласился он, – только проблема не новая, а старая, которая предсказуемо обрушивается на Тимор при каждом военно-политическом обострении. Страна крайне бедная, технически слаборазвитая, и с дефицитом пресной воды. Как только какие-то политические силы дестабилизируют полуживую экономику Тимора, там происходит падение из нищеты в голодную катастрофу. Вот, вкратце, суть проблемы.

– Понятно, Найджел. А правда ли, что многие ваши друзья открыто говорили вам, что принципиально вам лучше было бы отклонить предложение UNICEF?

– Правда. Это мнение 32 процентов моих друзей на блоге. Но 41 процент высказались наоборот, за принятие предложения, я согласился стать волонтером-послом.

Лицо девушки-репортера выразило искреннее удивление.

– Найджел, получается, что вы не сами решили согласиться?

– Получается, – ответил он, – что я не нашел в себе достаточно воли в данном случае, и открыто, честно делегировал это коллективу людей, которых я уважаю.

– А-а… Можно подробнее?

– Нужно! – уточнил Эйк, – Нужно подробнее, поскольку такая проблема выбора очень типична для ученых-публицистов с независимой личной позицией. Есть такой меткий журналистский термин: Альтернатива Слезинки Ребенка. Образ этой самой слезинки заимствован у Достоевского – русского литератора и философа XIX века. Собственно, альтернатива формулируется так. Допустим, есть рецепт гармонии и счастья для всего человечества. Но чтобы рецепт сработал надо замучить одного ребенка. Ваш выбор?

– Мой? – переспросила мисс Вакехиа.

– Да, ваш. Как вы решили бы эту альтернативу?

– Э-э… Замучить, имеется в виду насмерть?

– Да, в этом весь смысл. Но не обязательно делать это лично. Надо просто объявить.

– Э-э… Черт побери! Я не готова!

Профессор философии выразительно развел руками.

– Вот ваш выбор, типичный для цивилизованного человека западной культуры.

– А-а… Какой правильный ответ?

– Что вы, Стэйси! Это не физика, тут нет правильного ответа, но есть несколько этико-философских концепций. По Аристотелю: из двух зол надо выбирать меньшее. Итак: в негармоничном обществе будут замученные дети, их намного больше одного – значит, рецепт надо выполнить. И противоположная концепция: при выборе из двух зол надо выбирать то, что без насилия с нашей стороны. Значит, рецепт надо отвергнуть. Пусть погибнут хоть миллион детей, но мы не запятнаем себя убийством одного невинного.

– Черт побери! – повторила Стэйси, – мне не нравятся обе. А может, есть что-то еще?

– По условию задачи, – ответил он, – третьего не дано. Ответ да или нет. Но, к счастью, реальный мир не допускает возникновения таких задач. Реальные задачи – открыты во времени и пространстве, они не сводятся к одному акту выбора с одним результатом.

Стэйси Вакехиа глубоко вдохнула и шумно выдохнула.

– Уф! Как все непросто… Но, какое отношение имеет ваша миссия волонтера-посла к Альтернативе Слезинки? Ведь речь не о том, чтобы кого-то замучить, а наоборот.

– Да, – ответил он, – казалось бы, наоборот. Речь о том, чтобы спасти тысячи детей. Но помогать UNICEF в какой-либо миссии, включая эту – крайне неэтично.

– Извините, Найджел, я не понимаю. UNICEF, это просто детский фонд ООН.

– Представьте, Стэйси, что вам предложено возглавить благотворительную акцию по борьбе с инфекциями в Бангладеш. Но вы знаете, что это – часть рекламной кампании мерзейшего финансового концерна, который запутывает фермеров в микрокредитах с грабительскими процентами, сгоняет их с земли, заставляет продавать свои почки для расчетов с долгами, и прочее в таком роде. Вы согласитесь, или нет?

– Конечно, я пошлю их к чертям. Но, Найджел, мы же говорим об ООН. Это довольно сомнительная политическая организация, но не настолько.

– Настолько, и даже хуже, – возразил профессор Эйк, – деятельность комитетов ООН в области глобального миропорядка, финансов, и рынков, хуже чем деятельность самых отвратительных политических фигур последних двух столетий вместе взятых.

– Найджел, по-моему, вы утрируете.

Канадский профессор отрицательно покачал головой.

– Нет, я не утрирую. Практически все локальные войны и гуманитарные катастрофы в современном мире вызваны работой ООН, и полувековая гуманитарная катастрофа на Тиморе – не исключение. Поймите, Стэйси: это стратегия ООН. Чем больше войн, чем масштабнее гуманитарные катастрофы, чем чудовищнее жертвы, тем проще тратить и воровать средства, получаемые фондами ООН от стран-доноров. Если бы вдруг, волей могущественных инопланетян, прекратились бы войны, то ООН потеряла бы смысл, а следовательно, интерес ООН, чтобы войны длились непрерывно и вечно.

– Э-э… – репортер смутилась, – …Я не рассматривала это под таким углом.

– А зря! – наставительно сказал он, – Надо рассматривать именно под таким углом.

– Понятно… – протянула новозеландка, – …И все же, вы согласились.

– Да, я согласился. Мне не хватило силы воли против Аргумента Слезинки Ребенка, я организовал голосование на своем блоге, и… Мы уже обсуждали результат.

Стэйси Вакехиа кивнула, и Найджел Эйк продолжил.

– Я согласился. Но когда чиновник UNICEF показал мне план-график миссии, у меня, вскипел мозг от негодования. Там предлагалось направить на Тимор несколько грузов гуманитарной помощи: продовольствие, медикаменты, и сборно-модульные домики.

– Минутку, Найджел, а почему негодование? Это ведь реально нужные вещи.

– Да, нужные, чтобы гражданская война могла идти вечно! – ответил он, – В 1990-х это происходило в Сомали. ООН присылала продовольствие и медикаменты, все это сразу попадала к генералу Айдиду, и он мог продолжать войну. Если бы не эта помощь, его боевики в разрушенной стране оголодали бы, и разбежались бы по деревням.

– Так, Найджел, вы возмутились, и?..

– …И продвинул свой план-график, – сказал он, – можно сказать, что я там сработал на опережение. Чиновники ООН просто не успели отреагировать на мою альтернативу, и блокировать ее. Конечно, я бы не смог это сделать, если бы не подключились графиня Леокадия, мистер Инвербрас, и мистер Старк.

– А-а… Значит операция ЭТЭМ, это ваша инициатива, а не инициатива UNICEF?

– Не моя, а скорее коллективная, как я указал.

– Да, я поняла… Я имела в виду: это не инициатива UNICEF.

– Совершенно верно, Стэйси.

– Так, Найджел, а как быть с тем, что число бедствующих на Тиморе около 100 тысяч? Эвакуация полутора тысяч на Амеро-Самоа не решит проблему.

– С одной стороны, – ответил он, – число бедствующих преувеличено. На самом деле, примерно 20 тысяч. Из них нас интересуют только женщины с малолетними детьми. Получается примерно 12 тысяч. Это 8 полетов супер-грузовика «Mriya». Первый, как видите, уже выполнен. Если сейчас здесь мы хорошо справимся с размещением, то на очереди два перелета на Новую Каледонию и два на Новую Ирландию. Останется три перелета. Мы сможем пристроить их тоже, если справимся с первым размещением.

– Э-э… Значит, Найджел, всех следующих беженцев вы переправите в Меганезию?

– Да, на те большие острова где сейчас много ресурсов, но явный дефицит людей.

– Понятно… А как сейчас идет первое размещение здесь, на Амеро-Самоа?

– Сейчас амеро-самоанские служащие здравоохранения проводят общий медицинский осмотр прибывших. Им помогает Дафна Уилсхип из тиморской команды «Врачей без границ». Замечательная женщина. Дальше мы вместе с ней, и с тиморскими ребятами школьного возраста, поедем в Фогаголо, там автодром фирмы «RUR». Хозяин фирмы разрешил сегодня использовать этот автодром в качестве парка аттракционов.

…

Та же дата 28 октября, полдень. Автодром Фогаголо недалко от Паго-Паго.

Площадка резервной контрольной башни с круговым обзором.

Вице-адмирал Ледроад опустил бинокль (с помощью которого он наблюдал за всей территорией автодрома, где раздельно циркулировали около трехсот подростков из четырех тиморских религиозных фракций). Итак: он опустил бинокль, сделал глоток фруктового чая из чашки, чуть грустно покачал головой, и произнес:

– Знаете, Хелм, сейчас мне обидно за мою страну.

– Это почему? – спросил майор фон Зейл, тоже опустив бинокль.

– Потому, что во всей Америке никому не хватило смелости и предприимчивости для бизнеса, который я вижу здесь. Я даже не о роботах-водителях. Я о самих тачках. Нет проблем построить в Калифорнии цех по производству реплики «Форда-АС» 1904-го. Только никому из наших нынешних дерьмовых бизнесменов не хватило яиц на это. Я иногда бываю в бешенстве, когда вижу таких болванов в модных костюмах, в модных туфлях, в модных галстуках, и без яиц! Вы понимаете?

– Хьюго, я не эксперт по специальной терминологии американского бизнеса, и…

– …Бросьте дурить мне голову, Хелм, – ворчливо перебил вице-адмирал, – вы отлично понимаете, что такое бизнесмен с яйцами. Например, Слаанеш, хотя похож на педика, однако, у него яйца крепче, чем у всей нынешней бизнес-элиты Силиконовой Долины. Раньше в Силиконовой Долине все парни от бизнеса были с такими яйцами. А что мы наблюдаем теперь? Дух бизнеса Долины умер в 2011-м вместе со Стивом Джобсом. В нынешнее время бизнесмены умеют только клянчить у банкиров – новые кредиты, а у китайских фабрикантов – дисконты на продукцию, которая придумана в Америке. Они докатились до уровня коммивояжеров при косоглазой супер-империи. Я не расист, но обидно. Или может, это я ворчу от того, что старею? Как по-вашему, Хелм?

Майор-прокуратор улыбнулся и высказал свое мнение:

– По-моему, Хьюго, вы ворчите от обиды не за Долину, а за то, что мы обделались.

– Мы обделались?! – переспросил Ледроад, и пренебрежительно фыркнул, – Это разве обделались?! Когда в 2010-х наша разведка просрала всю свою агентуру в Китае, это действительно: обделались. А сейчас… Да, мы ошибочно включили Дафну Уилсхип в список персон, не вызывающих подозрений. Но мы, все-таки, выявили ее вовремя. И, вероятно, она пока не чувствует, что ее террористическая миссия провалена.

– Вероятно, так, – согласился фон Зейл, поднял бинокль, и нацелил на…

…Женщину, уроженку европейского севера, похожую на энтузиастку тропического спортивного пешего туризма (по признакам телосложения, осанки, и стиля одежды). Сейчас она опекала одну из групп тиморских подростков, нечто наподобие большого школьного класса с возрастной неоднородностью (от 10 до 14 лет). И, запросто могло показаться, что Дафна Уилсхип (гражданка Нидерландов, возраст 36 лет, образование высшее медицинское широкого профиля, волонтер организации «Врачи без границ») собрала в одну группу юных пациентов, биологическое состояние которых наиболее рискованное. Можно было сравнить этих – со сверстниками из той же мусульманской фракции. Все прибывшие тиморские подростки (даже независимо от фракции) были слишком худыми (вероятно, все они не очень хорошо питались и рано приобщились к тяжелому ручному аграрному труду). Но в основном все подростки были смуглыми и энергичными. Лишь у этих наблюдались признаки серьезного нездоровья. Не просто худоба, а еще бледность, вялость, в общем: состояние на полпути к дистрофии…

Вице-адмирал, между тем, помолчал немного, хлебнул еще чая, и поинтересовался:

– Хотите знать, что не так с тинэйджерами, которых опекает Дафна Уилсхип?

– Хочу, – ответил фон Зейл.

– Я тоже хочу, – сказал Ледроад, – медики из Народного флота, которых вы так кстати подключили, оказались весьма находчивыми. Они аккуратно пообщались с доктором Уилсхип, выслушали ее версию, и взяли у всех тинэйджеров пробы крови – будто для формального анализа на инфекции по правилам въезда. Скоро мы узнаем больше. А в данный момент уже известно, что доктор Уилсхип врет.

– Хьюго, скажите: как именно она врет?

– Она врет, будто эта группа тинэйджеров при аграрных работах случайно отравилась инсектицидом. Но ваши медики считают, что дело в чем-то ином.

Меганезийский майор кивнул в знак того, что воспринял инфо, после чего спросил:

– А удалось ли выявить террористический инструментарий?

– Предположительно, – ответил Ледроад, – бомбы-импланты в брюшной полости.

– Предположительно? – переспросил фон Зейл.

– Да, Хелм. Послеоперационные швы хорошо заметны на видеосъемке в душевой.

– Хэх… А примерная оценка объема имплантов?

– Более литра на каждом носителе, – ответил вице-адмирал.

– Ясно, – сказал майор, – понять бы еще схему взрывателя…

Хьюго Ледроад хлебнул еще чая, и произнес:

– Кое-что я могу сказать точно, исходя из данных наших сканеров. Эта схема собрана абсолютно без металлических элементов, и без собственных радиосигналов. Дальше – версия: это – простейшая пластиковая электронная микросхема. Радиоприемник плюс циклический сумматор, плюс пироэлемент, и батарейка на органических радикалах. В горновзрывном деле такие схемы популярны уже 10 лет. Все очень просто. Подрыв по сигналу – 12-значному коду с обычной цифровой рации.

– Ну, – сказал фон Зейл, – если у Дафны Уилсхип найдется цифровая рация, у которой в памяти записана куча 12-значеных кодов, то, значит вы угадали.

– Пора брать ее, – заключил вице-адмирал.

– ОК, – согласился майор, и нажал пару значков на наручных часах-коммуникаторе.

Минутой позже мимо Дафны Уилсхип прошел неприметный персонаж в комбинезоне рабочего автодрома, прикрыл рот ладонью и тихо чихнул. Через несколько мгновений, казалось бы, без видимой причины, мисс Уилсхип рухнула на грунт. К счастью, здесь превосходно работала экстренная медпомощь. К упавшей женщине сразу подкатился микроавтобус с надписью «Ambulance», и два санитара загрузили ее в салон. Никто не заметил в шее женщины маленькую прозрачную оперенную стрелу из духовой трубки. Впрочем, КАК БЫ санитар сразу незаметно выдернул эту стрелу, спрятал в карман, и объявил, что, похоже, у женщины случился солнечный удар. Такое часто случается у европейцев под палящим солнцем. Это нестрашно, скоро пройдет. Еще через минуту подъехал туристический автобус, и увез всех юных подопечных доктора Уилсхип…

…На площадке резервной контрольной башни автодрома Фогаголо вице-адмирал без особого пафоса, и тихо, но выразительно похлопал в ладоши и пояснил:

– Ваша команда, Хелм, достойна аплодисментов.

– Благодарю за оценку, Хьюго, – сказал фон Зейл, – теперь, по нашему неформальному договору, вы можете выбрать: кто рулит первым допросом этой персоны?

– Тут надо подумать… – произнес Ледроад, – …А куда вы поместите эту дамочку?

– На «Утгард», – с этими словами фон Зейл махнул ладонью в сторону пирса, хорошо просматриваемого с башни. Там парковался колесный ретро-пароход: 30-метровый и непропорционально-широкий, трогательно-неуклюжий на вид.

– Миленькая вещица, – одобрительно проворчал вице-адмирал, – я надеюсь, мы можем быстро выйти на нем в нейтральные воды, чтобы юридически... Вы понимаете?

– Да, это займет полчаса.

– Хорошо, – вице-адмирал кивнул, – а что, если я возьму одного толкового мальчишку, лейтенанта разведки 3-го флота? Это внучатый племянник моего сослуживца и друга.

– Лейтенант Блейз Бергхэд, что ли? – спросил фон Зейл.

– Так точно, – Ледроад снова кивнул.

– Хэх… В принципе, Хьюго, дело ваше, кого взять. Но внучатый племянник адмирала Бергхэда, возможно, слишком молод для такой шоковой работы. Ему 22 года, так?

– У вас, – заметил Ледроад, – такую работу иногда выполняют даже тинэйджеры.

– У нас своя специфика. Я просто не знаю, хорошо ли это для младшего Бергхэда.

– Знаете, Хелм, у вас или у нас, если парень решил стать разведчиком, то в 22 года ему жизненно необходимо избавиться от иллюзий вроде всякой гуманистической чепухи.

– Как скажете, – лаконично согласился майор INDEMI.

…