Текст книги "Похититель Солнца (СИ)"

Автор книги: Pumbriya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 71 (всего у книги 76 страниц)

На третий день в Храм прибыли лидеры Красной и Зеленой драконьих стай. Этас вежливо поклонился и поприветствовал Алекстразу, а та представила его своей сестре Изере, принявшей облик зеленоволосой кал’дорейки. Глава Зеленой стаи кивнула Этасу и одарила его милостивым, но рассеянным взглядом.

– Действительно, очень милый мальчик, – сообщила она Алекстразе, глядя сквозь нее.

Весь ее вид ужасно напоминал Аурозалию на первом с утра уроке в Академии, так что рыжий не сомневался, что драконица его не запомнила. Но, конечно, постоянный контроль над Изумрудным Сном куда более уважительное оправдание, чем вчерашняя вечеринка.

Общение с Алекстразой было невероятно интересным и приятным. Она с удовольствием слушала истории о даларанской жизни Краса. А Этас от нее узнал, наконец, детали приключения Ронина и наставника в прошлом.

Но вот настал день, когда все собрались на первое заседание суда. Когда все расселись по своим местам, и рыжий увидел рядом с Защитником и Обвинителем эльфа и гномку. Они были облачены в золотисто-коричневые одеяния необычного фасона, что натолкнуло его на мысль, что это были драконы в гуманоидной форме – Алекстраза упоминала, что Ноздорму не явился на суд под предлогом того, что тут уже достаточно представителей его стаи. На столе, за которым сидели гномка и эльф, находился накрытый белой тканью вертикально стоящий предмет продолговатой формы.

Явились Небожители и Тажань Чжу, последний произнес речь, и драконы эффектным движением стащили с предмета ткань.

– Часы! – Этас от удивления даже произнес это вслух.

Он метнул быстрый взгляд на Сильвану, а потом на Тралла. Те так же переглянулись с ним и с Вол’Джином, а сидевшие рядом вождь и шаман о чем-то зашептались.

Отсутствие часов и песка в Храме навело его на мысль, что побег случится уже после суда, во время казни. Но предмет, который продемонстрировали драконы (оказалось, это действительно были представители Бронзовой стаи), был именно часами, причем песочными. Достаточно разбить их и пораниться осколками – и вот уже ни одна строка пророчества больше не отделяет их от побега Тирана.

– О, Свет! Зачем? – выдохнула Джайна.

Рыжий удивленно повернулся к ней. Она же не знает о пророчестве! Для нее часы не должны ничего означать, артефакт как артефакт. Этас хранил свиток под кучей маскирующих и запирающих чар, Хаторелю рассказывал о пророчестве без свидетелей. Неужели Тралл проболтался? Остальным бы и в голову не пришло поделиться информацией с Джайной.

Но драконы, назвавшиеся Кайрозом и Хроми, принялись объяснять, как часы помогут Защитнику и Обвинителю приводить доказательства, и Этас обругал себя за несообразительность. Артефакт носил название «Видение Времени» и показывал выбранные события прошлого, создавая объемные проекции. Джайна сразу поняла, что ей предстоит заново увидеть собственными глазами гибель Терамора.

Едва леди Праудмур и остальные, возмущенные способом проведения суда, угомонились, в зал ввели Гарроша, сопровождаемого шестью стражами, и гвалт поднялся снова. Некоторых особо буйных вывели из зала охранники, Адскому Крику зачитали список обвинений и предоставили слово.

После темницы пандаренов Гаррош выглядел вернувшимся из отпуска. Кормили его, судя по всему, неплохо, раны от оружия и воздействия ша были залечены магией – шрамы были аккуратные, небольшие. От усталости и бессилия после поражения в Оргриммаре не осталось и следа – орк был самоуверен и нагл. Он сравнил начавшийся суд с Ярмаркой Новолуния и комедией (Этот маньяк что, хоть раз в жизни в театре был?) и презрительно оглядел присутствующих.

Те охотно поддались на провокацию. Ор стоял невыносимый. Джайна сквозь зубы ругалась матом – Этас теперь хорошо знал самые грязные ругательства на всеобщем, а дочь адмирала могла бы посрамить любого портового матроса. Рыжий вздрогнул, заметив, что ее глаза светятся арканной магией. Джайна складывала пальцы в сложные жесты, безуспешно пытаясь воспользоваться заклинаниями, потом попыталась подскочить, но с одной стороны ее схватил за руку Этас, а с другой – Кейлек. Дракон с легкостью прижал ее обратно к стулу и зашептал малосодержательные успокаивающие фразы.

Этас обернулся к сидящей позади Джайны Верисе – эта девица тоже могла наделать бед или просто опозорить Кирин-Тор. Бледная обезьяна сжимала кулаки, кусая и без того уже начавшие кровоточить губы.

– Интересно, он пытается устроить потасовку и хаос, чтобы удобнее было сбежать, или просто выделывается? – поинтересовался Этас, обращаясь к ней.

Вериса стрельнула на него злыми бесцветными глазами, но промолчала. Вроде успокоилась. Сам Этас не злился – куда больше его волновали будущие жертвы деяний Гарроша, а не прошлые преступления. У него была конкретная задача, и Тиран сейчас для него был просто безликой фигурой пророчества, а не кровожадным убийцей эльфов и людей.

Удары гонга, заглушающие крики, призвали всех соблюдать порядок и тишину. Обвинитель и Защитник произнесли вступительные речи, после чего был объявлен часовой перерыв. Этого времени хватило Вол’Джину, чтобы организовать усиление охраны в зале суда – пандаренских и ордынских стражей стало вдвое больше.

Первым свидетелем вызвали пророка Велена, и при всем уважении к мудрости этого дренея, Этас считал, что без его показаний вполне можно было обойтись. Велена спрашивали о событиях, случившихся до рождения подсудимого – разве это было важно для вынесения приговора? Кал’дорайская жрица-Обвинитель выставила себя расисткой – рыжий поставил себе заметку, что на главу Кирин-Тора плохо влияют не только Вериса и Вариан, но и Тиранда. Может, эта кал’дорейка и являлась героиней двух войн с Легионом, но все равно надо будет обсудить с Джайной ее расизм и слепую ненависть к Орде.

После первого заседания Этас, сославшись на любопытство, попросил Алекстразу познакомить его с бронзовыми драконами. Она представила Этаса как ученика Кориалстраза, благодаря чему рыжему не пришлось никак оправдывать свой интерес к драконам и их артефактам. Кайроз, предпочитавший для общения облик молодого привлекательного эльфа, охотно рассказывал о Видении Времени – как оказалось, его собственном изобретении. Но Этаса не оставляло ощущение, что ему многое недоговаривают.

Впрочем, это было неудивительно, ведь бронзовые драконы всегда избегали контактов с младшими расами и держали свои таланты в тайне. Этас слышал почти анекдотическую историю о даларанском маге-путешественнике, который спас детеныша бронзового дракона от гибели. В награду отец малыша (говорят, сам Ноздорму, но это, скорее всего, уже со временем приукрасили) пообещал выполнить просьбу чародея, и тот попросил научить его магии времени. Тогда дракон научил его одному единственному заклинанию – Точное Время, потому что за знание всего прочего был бы вынужден его убить. Звучало как детская сказка, но для Точного Времени и впрямь требовалась не арканная магия, а что-то совершенно непонятное, и больше никак этот странный вид энергии чародеи не сумели исследовать и использовать.

По крайней мере, Этас точно узнал, что противоударных чар на Видении Времени не было – под антимагическим куполом они могли в любой момент остановить работу артефакта.

– Мероприятие ответственное, столько высоких гостей, а у нас тут вдруг технические проблемы, – Кайроз развел рукам и покачал головой, давая понять, что такая ситуация неприемлема. – Потом, после суда, можно будет поэкспериментировать. А пока лучше просто не ронять.

Он улыбнулся, изображая легкое смущение, и стрельнул глазами на Этаса. Рыжий отвел взгляд, но не сразу. Посоревноваться в искусстве флирта с тролль-знает-сколько-тысячелетним драконом было интересно, а если это немного развяжет тому язык – то и необходимо.

Итак, разбить часы может любой, просто неосторожно столкнув их на пол или швырнув, в приступе ненависти, в Адского Крика. Впрочем, Этас и не надеялся, что пророчество можно предотвратить на этом этапе.

– А что будет, если они разобьются и песок просыплется? – уточнил Этас, изображая из себя эльфа, который делает вид, будто его интересует артефакт, а не собеседник.

– О, для начала будет неловкая ситуация, – мягко рассмеялся Кайроз. – И суд придется переносить. Но Время не пострадает, Азерот не погибнет, и новый Катаклизм не случится, уверяю вас.

Дальнейшие расспросы вызывали у дракона раздражение, которое он достаточно умело пытался скрыть. Этас увел разговор в сторону, чтобы потом снова будто бы невзначай вернуться к артефакту, но больше из Кайроза ничего полезного вытянуть не удалось.

========== Глава 64. Прощение ==========

Сцены деяний Гарроша оставляли тягостное впечатление. Представители Альянса кривили морды, изображая благородное негодование, и Этас бы поверил в искренность их возмущения, если бы собственными глазами не видел, что и их тоже временами ослепляют гордыня и предрассудки. Многие тут были «хороши». А из-за того, что Защитник и Обвинитель, рьяно взявшиеся исполнять свои обязанности, вытряхнули наружу немало секретов свидетелей и других лиц, создавалось впечатление, что цель суда – не вынести приговор Гаррошу, а ткнуть собравшихся носом в их собственные грехи и недостатки.

Этас был необычайно рад, что убедил Джайну не вынуждать его свидетельствовать в суде, но опасался, что задать ему пару вопросов пожелают Тиранда или Бейн. А если они спросят, известно ли ему, кто предал Похитителей Солнца – соврать суду Августейших Небожителей или нарушить приказ великого магистра? А если Видение Времени покажет сцены резни, и Этасу снова придется увидеть их своими глазами – как ему после этого продолжать делать вид, что в Кирин-Торе все в порядке?

Оказалось, волновался он зря. Об истории о Божественном Колоколе суду рассказывал только принц Андуин Ринн, это происходило на второй день суда. Когда он упомянул об агенте Похитителей Солнца, организовавшем кражу Колокола из Дарнаса, на Этаса и его спутников обратились взгляды многих из присутствующих.

У Этаса не раз спрашивали, как он решился вернуться в Даларан после чистки, а Джайне неоднократно задавали вопрос, как она может доверять Похитителям Солнца после кражи и резни. Оба они начинали вдохновенно лить в уши слушателям песни о мире и милосердии, чародейском братстве и доверии к союзникам. Особой тайны в том, что за каждого из них перед другим поручился Каэль’Тас, не было, но Даларан должен выглядеть самостоятельным государством, а не зависимым проштрафившимся детищем Квель’Таласа.

И сейчас, когда в Этаса впились удивленные, подозрительные и гневные взгляды, Джайна уверенным покровительственным жестом положила руку ему на плечо, строго оглядела зал и остановила взгляд на свидетеле. «Кто тут смеет косо смотреть на моих кирин-торцев?» – говорил весь ее вид. Принц Андуин споткнулся на полуслове, а потом стал говорить о краже так, словно ее провернула только Орда – и это полностью соответствовало истине.

Обвинять Похитителей Солнца было несправедливо с самого начала – у Джайны не было достаточных доказательств, – и если бы она вела себя умнее, никто не нуждался бы сейчас в ее демонстрации доверия и протекции. Но рыжий все равно был благодарен ей за поддержку.

Видение Времени показало сцену использования Колокола, и Этас невольно вспомнил, как во время даларанской резни подозревал, что Бесцветные находятся под его воздействием. Напрасно. Их надменное, злорадное торжество и холодная, сосредоточенная ненависть совсем не походили на воздействие ша. Даже пособник маньяка-Гарроша пытался бороться со злостью и ненавистью, а те только упивались мимолетной властью.

Этас напрягся, неожиданно остро ощутив всем телом, что за его спиной сидят четверо Бесцветных. Самых радикально настроенных Верисе было велено не брать, но… Она сама виновна едва ли не больше всех! Она вряд ли убила кого-то лично, но следопыты и чародеи Бесцветных выполняли ее распоряжения. Нараси и ее отряд только проводили аресты, никого не убивая, но они не остановили своих коллег и не покинули Серебряный Союз во время раскола. Как и двое других следопытов, которых Вериса взяла с собой.

Потом юного Ринна опрашивал Защитник, и, следуя его наводящим вопросам, принц говорил о милосердии, об отсутствии ненависти и о желании сохранить Гаррошу жизнь. Говорил неярко, неубедительно, но сам факт, что будущий правитель Штормграда снова подтвердил свою миролюбивую репутацию, порадовал. Гаррош пощады не заслуживал, но шестнадцатилетние дети не должны никому желать смерти, это нормально, что принц ответил так.

Но от Этаса не укрылась злость Сильваны – она ждала, что Защитник будет выполнять свои обязанности лишь формально, а никто из свидетелей не попросит о снисхождении к маньяку. Лицо Джайны было замкнутым и мрачным, и рыжий не мог понять, о чем она думает.

В день вызывали трех-четырех свидетелей, множество вопросов было им задано, немало сцен продемонстрировало суду Видение Времени. Вскрывались секреты – личные и государственные, – слухи подтверждались и опровергались, и наверняка за пределами зала заседаний произошло немало ссор. К счастью, Квель’Таласа и Кирин-Тора все это касалось куда в меньшей степени, чем остальных. Позже Джайну вызовут свидетелем, будет обсуждаться тераморская трагедия, но пока Этас наблюдал за происходящим достаточно отстраненно.

Однако на пятый день суда Обвинитель вызвала свидетельствовать Алекстразу. История, которая происходила с ней в Грим Батоле, далеко не сразу стала достоянием общественности. Во Вторую войну Альянс строил версии, откуда у орков появились молодые красные драконы, на которых те бросались в бой, потом стало известно, что Алекстраза была в плену, и только три года назад, когда клан Драконьей Пасти присоединился к Адскому Крику, о преступлениях орков против Красной стаи заговорили. Этас узнал, что спасение Королевы Драконов провернули Крас и Ронин, причем последний рассказывал, что наставник использовал его втемную, не посвятив в детали происходящего. В то время Этас ужасно ревновал, что Крас не обратился за помощью к нему, и даже мысль, что в Грим Батоле было опасно, и жизнь Ронина не раз висела на волоске, утешала мало.

Однако сейчас Алекстраза рассказывала эту историю совсем с другой стороны. Негероической. Когда Этас не был с ней знаком и понятия не имел, что Королева Драконов имела какое-то иное отношение к его наставнику, помимо политических контактов, он воспринимал принуждение к воспроизводству молодых драконов… ну, скорее, как жестокое обращение с животными. Он знал, что воспитанные Драконьей Пастью ящеры были агрессивны и неразумны, и совершенно не задумывался, как должны были воспринимать их судьбу пленники-родители.

Этас вдруг вспомнил, как считал, что Зела не заслуживает ненависти за свою верность вождю. Вряд ли Зела, молодая орочиха, принимала участие в издевательствах над Алекстразой, она тогда была еще слишком маленькой, если вообще родилась. Но вот старшие члены Драконьей Пасти… Если бы Этас сейчас вдруг оказался в недалеком прошлом, в бою за бухту Острорука, он вряд ли удержался бы от искушения отправить по оркам волны магии, огненной, как дыхание тех, чьи жизни они отняли или искалечили.

История Алекстразы была ужасной. Обвинитель не стала демонстрировать с помощью Видения Времени те сцены, да и не было вины Гарроша в том, что случилось, когда он был ребенком. Но даже просто представляя себе, через что пришлось пройти Королеве Драконов, Этас не мог не поражаться ее мужеству и стойкости.

Обвинитель закончила свои вопросы, и к свидетельнице вышел Защитник. Сейчас задача Бейна была проста, Алекстраза была Хранительницей Жизни, и вряд ли она стала бы требовать смертную казнь как единственную форму наказания.

– Я буду краток. Вы много страдали от рук Драконьей Пасти в частности и орков в целом. Как вы к ним относитесь сейчас? – проговорил Бейн мягким и в то же время деловитым тоном, будто он был добрым наставником, который хотел поскорее закончить экзамен, поставив всем высокие оценки за чисто символические ответы.

– Я не имею ничего против любой из рас Азерота, – ответила Алекстраза таким тоном, будто именно такого вопроса и ожидала. – Я Хранительница Жизни, и несмотря на то, что большинство моих способностей как Аспекта исчезли, моё сердце всё ещё такое же, каким было раньше.

– Нравятся ли они вам? – спросил Защитник.

Чтобы уточнить, что говорил конкретно об орках, а не обо всех народах Азерота вообще, он указал подбородком на одного из представителей орочьей расы. Совершенно случайно, этим представителем оказался Гаррош Адский Крик, отчего вопрос приобрел двусмысленность.

– Я люблю их, – светло и ласково улыбнулась Алекстраза.

Она произнесла свои слова, обращаясь к Бейну, но потом медленным и исполненным достоинства движением повернула рогатую голову и оглядела весь зал, словно излучая материнскую нежность на всех собравшихся: орков, тауренов, эльфов, людей… Ее взгляд остановился на Этасе всего на долю секунды, но этого времени ему хватило, чтобы всей свой сутью ощутить, что и его она тоже очень-очень любит.

Алекстраза сидела на стуле, смиренно сложив руки на коленях, прикрытых длинным, до пола, подолом широкой ало-золотой мантии. У нее не было при себе ни оружия, ни монарших регалий, позади нее не возвышалась стража и не блистала разряженная свита, но в этот момент она была невыразимо величественна и прекрасна. Пока в Азероте есть такие существа, как Алекстраза, пока ее Красная стая остается влиятельной политической силой, нельзя терять надежду, что однажды затянувшийся период непрекращающихся войн за амбиции и ресурсы очередных маньяков, расистов и просто излишне воинственных особ закончится долгим и счастливым миром.

Защитник, наверно, был доволен таким ответом, хотя по мохнатой тауренской морде сложно определить эмоции. Он задал несколько уточняющих вопросов, чтобы лишний раз продемонстрировать суду, что алекстразино «люблю их» относилось и к оркам тоже, и к Гаррошу в том числе.

– О чём она говорит? – прошептала вдруг Джайна удивленно и зло. – Что она делает?!

Этас недовольно покосился на свою начальницу и сдержал готовое сорваться с языка «Тебе не понять». Джайна всего лишь человек, ей негде взять многотысячелетней мудрости дракона, ей не прочувствовать долга и роли Хранительницы Жизни. Алекстраза – другая, в любви к жизни ее суть, и несправедливо обвинять Джайну в том, что она уступает в великодушии Королеве Драконов. Они все уступают.

Обвинитель, чувствуя, что теряет инициативу и упускает аудиторию, потребовала перерыва, однако ее запрос был отклонен.

– У меня есть последний вопрос, – медленно, осторожно подбирая слова, проговорил Защитник. – Если бы один из тех самых орков, что так мучили вас, что убивали ваших детей, когда они ещё находились в скорлупе, пришёл бы к вам сегодня, и со всей искренностью просил у вас прощения… что бы вы сделали?

Этас бросил на него сердитый взгляд. Защитник выполняет свои обязанности, это понятно, но как можно спрашивать о таком? Как вообще можно кого-либо ставить перед таким выбором?

Алекстраза повернулась к ордынской стороне зала и, найдя там кого-то взглядом, снова обратилась к Бейну.

– Я бы простила его, конечно же, – сказала она чуть снисходительно, но вовсе не высокомерно.

В зале повисла тишина. Смолкли шепотки, кажется, даже никто не шевелился. Этас слышал взволнованное, прерывистое дыхание Джайны, почувствовал, как сидевший справа от него Хаторель сжал его пальцы (рыжий и не заметил, когда тот успел взять его за руку).

«Я бы простила его, конечно же». Алекстраза произнесла эти слова так, словно озвучила всем известную истину, несомненную и не требующую доказательств. Этас ощущал внутренний протест, ему хотелось подойти к ней и сказать, что она не права, поспорить, попытаться переубедить ее. Она должна понять, что вовсе не обязана прощать такое! И если она говорит о прощении не из чувства долга, а по велению души, то это неправильная позиция! Ценить и оберегать чужую жизнь, даже если это жизнь врагов и недостойных уважения существ – это одно, а прощать такие мерзости – это уже слишком!

Этас был с Алекстразой не согласен и оттого казался самому себе недостаточно хорошим. Кориалстраз… он был драконом Красной стаи, ее мужем. Он разделял ее точку зрения? Возможно. Пожалуй, да. Он умел видеть всех насквозь и понял бы искренность просьбы о прощении.

Вот оно, настоящее милосердие и умение прощать. Не терпеть все обиды молча, а даровать прощения только тем, кто искренне просит о нем. Половина правильного ответа была заключена в вопросе Защитника. «… и со всей искренностью попросил прощения».

Какую обиду и какое преступление нужно прощать? Это зависело не от личности пострадавшего, а от искренности виновного. Осознав, что именно Алекстраза имела в виду, Этас почувствовал, как уходят чувство несогласия и напряжение.

Больше Алекстразу ни о чем не спрашивали, и сегодняшнее заседание закончилось. Этас вышел вместе с Хаторелем на одну из террас Храма. Вид на озаренные заходящим солнцем горные пики был прекрасен, но ощущение душевного покоя опять пропало. Этаса не покидало чувство, что Алекстраза преподала сегодня им всем очень важный жизненный урок, но он из-за черствости или душевной лени не сумел усвоить его.

Тот, кто искренне раскаивается в содеянном, тот заслужил прощение – казалось бы, простая и удобная формула. Ничего принципиально нового в этом не было. Этас даже припомнил несколько пословиц из талассийского и всеобщего, выражавших в той или иной форме эту мысль. Смутно всплывали в голове касающиеся этой темы отрывки философских трудов, которые когда-то, в годы обучения, приходилось вызубривать, делая вид, что понимаешь смысл. Но жизнь сложнее любых принципов и правил. Когда Этас пытался применить этот метод к реальным жизненным ситуациям – он оказывался в тупике.

Искренность – как ее определить и измерить? Насколько Этас может доверять своей интуиции и голым фактам в этом вопросе?

Должен ли Этас простить Верису и Джайну? По-настоящему, а не только на словах, простить, ведь Джайна уже дважды просила его об этом, и на Острове Грома она, как ему казалось, говорила начистоту, без притворства и без задней мысли.

А Вериса… была Верисой. Она не умеет просить прощения, и означает ли это, что она никогда не сможет его получить? Алекстраза точно сказала бы, что это нормально, что Этас все еще любит свою дурную младшую кузину, даже если она совершила отвратительный поступок и не особо-то раскаялась.

Должен ли Этас простить Кольтиру, если тот извинится – впрочем, он-то точно не извинится, скорее уж Вериска напьется и проболтается, что понимает свою ошибку и сожалеет о ней. Правильным ли будет такое прощение? Впрочем, простить – это еще не значит продолжать общаться, верно?

А что насчет Фанлира? Он не мог попросить прощения у Похитителей Солнца, потому что нарушил бы приказ великого магистра. Перед Этасом он, конечно, не извинится, потому что у них вражда. Но Роммат говорил, что Фанлир понял, что был неправ… Нет, ничего он не понял. Этот самодовольный хлыщ считал, что его заслуги не оценили, а оказанное ему великим магистром благодеяние по возвращению его продажной шкуры в Квель’Талас наверняка рассматривал как часть сделки, плату за шпионаж. Фанлир не заслуживал прощения, это точно!

А вот Кадгар однажды просил Этаса о прощении и выглядел тогда в достаточной мере искренним. Но он извинялся за личное, а не за политику, четко очерчивая границы своего сожаления, и никаких оправданий и смягчающих обстоятельств у него не было. Этас ни тогда, ни сейчас не чувствовал в себе желания и силы простить Кадгара и снова начать относиться к нему хорошо и с уважением.

Хаторель стоял у Этаса за плечом и так же смотрел на открывающийся с террасы вид, и рыжий был благодарен ему за эту молчаливую поддержку. Хаторель тоже был учеником Краса и во многом разделял его убеждения, но рыжий почему-то не хотел сейчас делиться с ним своими мыслями. Возможно потому, что собственные казались ему неправильными. То излишне идеалистичными, оторванными от реальности, то слишком озлобленными и мелочными.

Согласно пророчеству Гаррош сбежит, значит, не успеет раскаяться. А если бы пророчества не существовало – как бы рыжий рассуждал тогда? Этас был уверен, что Адского Крика все равно необходимо казнить, чтобы не было бунтов, восстаний и других попыток освобождения. Даже если Гаррош раскается сейчас, нет гарантий, что союзники не перевоспитают его снова. Содержание в темнице – это постоянный риск освобождения, и даже если попытка будет неудачной, будут жертвы. Жизнь Гарроша все-таки имеет ценность, но не большую, чем жизнь тех же пандаренских стражников. Сможет ли понять такую логику Алекстраза? Не скажет ли она, что ошиблась в нем, посчитав, будто из него получился бы хороший дракон? Красный дракон.

«Наша работа – предотвращать и прекращать войны. Чтобы убитых было меньше». Этас очень хотел думать, что Крас мог бы с ним согласиться. Для предотвращения новых жертв пусть лучше умрет один только Гаррош, даже если в этой мысли есть какая-то безжалостность и малодушная жестокость. Нет другой возможности надежно обезвредить его.

На следующий, шестой, день суда Этас узнал немало нового о сотрудничестве Бейна и Джайны во времена ее тераморского правления. Леди Праудмур получила нагоняй от короля Ринна, и в очередной раз проворчала, что вне себя от счастья быть главой нейтрального государства и не подчиняться Вариану. Сам же Этас считал, что уважительные добрососедские отношения с тауренами характеризовали леди скорее с хорошей стороны. Впрочем, ее прежнее миролюбие ни для кого не было секретом.

А на седьмой день суда свидетелем вызвали Джайну. Она отвечала на вопросы сначала спокойно и уверенно, но потом начала бледнеть и крутить на пальце кейлеково кольцо. О поступке Талена она, как и обещала, упоминать не стала, а вот Тиранда не желала упускать возможность сказать пакость об Орде, к которой она, как и прочие члены Альянса относили Похитителей Солнца тогда и, судя по всему, сейчас.

– Во время битвы был обнаружен предатель, не так ли? – спросила она.

– Да. Среди чародеев, присланных Кирин-Тором, один оказался агентом Орды, – ровным тоном ответила Джайна.

Взгляды ее и Обвинителя скрестились, и Тиранда испытала на себе то, что в кулуарах Фиолетовой Цитадели называлось «леди не в настроении». Готовая к бою магическая энергия архимага, специализирующегося на энергии Льда – мерзейшей ощущение. Тиранда или уступила ее воле или вспомнила о справедливости, но тему предательства оставила.

Вопросы продолжались, и Джайна выглядела все хуже. По ее щекам катились слезы, ее руки, когда она поднесла ко рту стакан с водой, дрожали. Этасу было ужасно жаль, что ей приходится переживать все это снова. Все знали, что случилось в Тераморе, так зачем же продолжать терзать его бывшую правительницу? Однако, когда Обвинитель попросила активировать Видение Времени, Этас почувствовал, что должен увидеть своими глазами, а не только узнать из рассказа Джайны, как же Ронин решился умереть ради нее и Верисы.

Увидел. Силой своей магии Ронин сумел создать разрыв в антителепортационном поле, генерируемом каким-то артефактом на гоблинском дирижабле. Том самом дирижабле, который нес мана-бомбу.

Джайна действовала глупо и бестолково. Вместо того, чтобы выполнять распоряжения более опытного мага, она принялась пререкаться с ним, а ведь это время она могла потратить с большей пользой. Например, объявить всем магам в городе о созданном разрыве и потребовать немедленной телепортации парами. Несколько дополнительных жизней можно было спасти.

– Я должен заставить бомбу направиться сюда, прямо сюда, чтобы спасти Верису, – объяснил Ронин свой отказ телепортироваться.

Этас подался вперед, впившись взглядом в его воссозданную Видением Времени фигуру. Ронин выглядел измотанным, ему и до создания этого разрыва поля пришлось немало колдовать, и в последнем своем сообщении он сетовал на нехватку маны.

Наконец Джайна, та, золотоволосая, из прошлого, вняла его убеждениям и принялась плести заклинание перемещения. Успела в последнее мгновение. Вспышка от ее телепортации слилась со светом мана-бомбы. Все в башне озарилось бело-сиреневым сиянием тайной магии, а тело Ронина мгновенно обратилось в пепел.

Первой мыслью Этаса было, что Ронин даже не почувствовал боли. Второй – что даже если бы Джайна телепортировалась раньше, Ронин все равно остался бы в башне, перенаправляя бомбу. А если бы Джайна настояла на том, чтобы остаться вместо него – он все равно не доверил бы молодой девчонке спасение его жены, даже если бы не считал своим долгом сохранить жизнь будущему лидеру Кирин-Тора.

В горле воздух застрял колючим комком. Тогда, полтора года назад, Этас оплакал смерть Ронина, и потом сожалел больше об отсутствии покровителя и адекватного лидера, чем о потере близкого человека – по крайней мере, старательно себя в этом убеждал. Однако сейчас он с трудом сдерживался, чтобы не выдать свою боль.

Этас медленно повернулся к Верисе. Она сидела, не шевелясь, прямая как посох и бледная как призрак. Ее лицо было мокрым от слез, а взгляд был таким пустым, что рыжий сомневался, что она все еще воспринимает происходящее. Он хотел подержать ее за руку, но в этот момент объявили перерыв, поэтому Этас поднялся и, осторожно взяв Верису за плечи, заставил встать и выйти из зала. Она не сопротивлялась и, казалось, вообще не осознавала, кто и куда ее ведет. Этас жестом велел Ворриэлю не идти за ними, а сам осторожно направил Верису в одно из мелких подсобных храмовых помещений.

Он полусидел на какой-то тумбе, чуть наклонившись, чтобы его лицо оказалось на одном уровне с заплаканной мордашкой кузины, и все еще держал ее за плечи. Хотелось ее обнять и успокоить, но Этас помнил, как в прошлый раз ее взбесила такая попытка.

– Вериса, – тихо позвал он.

Она моргнула, сфокусировав на нем взгляд, и несколько мгновений пыталась сообразить, чего он от нее хочет.

– Я думала… – начала она, а потом вывернулась из рук кузена и сделала несколько нервных шагов по комнате. Она сжимала и разжимала пальцы, кусала губы, а потом вдруг потребовала сказать честно, спал ли он с Ронином.

– Он твой муж, дура! С чего бы вдруг я с ним спал?! – Этас опешил он причудливости, если не сказать грубее, верискиной логики.

Она сделала еще один круг по комнате, достала откуда-то платок, вытерла слезы и высморкалась. Взгляд ее стал сосредоточенным и будто бы спокойным. Она подошла к Этасу, вдруг потянула его за волосы, заставляя наклониться, и уставилась ему в лицо.