Текст книги "Чаша Лазаря (СИ)"

Автор книги: ЛискО

сообщить о нарушении

Текущая страница: 50 (всего у книги 66 страниц)

Боунс опустил голову, косо смотря на голубоглазого капитана, отдавшего свою жизнь в борьбе, которую МакКой так легко перечеркнул. Просто потому, что оказался слишком слабым, утонув в чужой жажде, поддавшись собственному неумению ненавидеть. — Капитан, как я предполагаю, у доктора МакКоя мог развиться так называемый «стокгольмский синдром». Это природный механизм выживания земной расы в трудных ситуациях морального или физического насилия. Вскинув голову, МакКой удивленно посмотрел на своего вечного оппонента в спорах и одного из тех, за кого не раздумывая отдал бы жизнь. Холодный, спокойный, за последние несколько лет научившийся еще лучше контролировать себя и уживаться в обществе людей. Не затухающий, нет, живой, дышащий и бурлящий вулкан. Ирония из ироний. Или наследие прошлого. Насколько горячим надо быть, чтобы выжить в пустыне? А на Дельта-Веге? Этот всё может. Странный. Даже защищая, он умудряется подводить под факт угодную ему теорию. Логика… такой чертовски гибкий инструмент. Защищая… — Да что ты знаешь о земной психологии, ходячий компьютер? Если вы заменили инстинкты, тысячелетия спасавшие жизни вида, на расчеты. Если заменили любовь на сообщество. Что ты знаешь, Спок? — Достаточно, чтобы констатировать у вас нервный срыв. — Может быть. Но никакого «стокгольмского синдрома» у меня нет. Иначе я бы предпочел медленную смерть рядом с тем, с кем мне было спокойно, а не вернулся на «Энтерпрайз», прекрасно осознавая, что для вас я предатель. Предатель просто потому, что не могу отказать в праве на жизнь. Их создавали такие, как мы, ученые. Такие, как ты, рациональные, видящие цель и логику. Такие, как я, знающие пределы и силу человеческого тела. Они были людьми. А стали… вещью. Тем ученым надо было сделать из них вулканцев, разумных машин без эмоций, без желаний, без страсти. Тогда бы, освободившись, они просто продолжили жить, как сделали это вы, потеряв Вулкан. Они бы просто продолжили жить. Жаль, что они не вулканцы. У меня нет этого чертового синдрома. Я спал с ним добровольно и полностью осознавая, что делаю. Мне это чудесным образом продемонстрировали, — коснулся Леонард следа на своей шее. — Боунс… Он резко встает и идет к двери. Затем тормозит, низко опуская голову и выжидая несколько глубоких вздохов. Раз. Два. Даже воздух вроде бы родного корабля словно застревает в глотке, нехотя протискиваясь в легкие. Развернувшись, Леонард МакКой одним движением стаскивает с себя свитер из тонкой темно-синей шерсти, подставляя удивленным глазам друзей еще сильное, дышащее тело. И россыпь следов на смуглой коже. Продолговатые темные пятна на руках, от самых запястий до предплечья. Красно-фиолетовые на шее и ключицах. Плеяда маленьких пятнышек вокруг ореола левого соска, так замечательно складывающихся в очертания укуса. Размытые желтоватые гематомы на ребрах. И снова темные синяки от сильных пальцев и красные следы засосов на косточках бедер, выступающих над поясом брюк. По нему можно составлять карту чужих прикосновений, можно писать сцены страсти и похоти, можно… видеть. — Не делай такое лицо, Джим. Из-за чертовой заразы я покрываюсь синяками от любого прикосновения. Но, знаешь, мне нравится, как я сейчас выгляжу. И нравится, как я себя рядом с ним чувствую. У меня забрали жизнь и будущее, под конец дав почувствовать, как это на самом деле — быть не просто нужным, но и живым. По-настоящему живым! Я не хочу это упускать только потому, что он пропитался чужой кровью. Со мной он пахнет сексом. — Боунс… Джим смотрит растерянно, большие голубые глаза полны какого-то детского удивления, словно перед ним рушится мир. Рушатся его устои. Джим Кирк не любил отдавать своё кому-то еще. Его корабль, его экипаж, его семья. Его друг. А Леонарду хотелось, чтобы у него тоже был кто-то. — Джим, я не хочу думать об этом. Я уже устал. Это война, Джим. Война вот тут, — коснулся он своего виска. А затем центра груди: — И вот тут. Это жестокая война принципов, действительности, желаний и чувств. И мы с Ханом ее прошли от и до. Думаешь, всё так легко, я просто лег под него и всё? Помнишь старую-старую игру, «морской бой» называется. Знаешь, это совсем не игра. Это планомерное уничтожение защиты. Обоюдное. Мы пропадали в друг друге, влипали, врастали. В древней истории был ритуал смешения крови. Вот когда стоишь и дерешь друг другу сердца, кровь смешивается. Два изломанных, искалеченных чудовища. Натянув обратно свитер, МакКой с тоской посмотрел на своих мальчишек. — Ничего не изменилось. Я по-прежнему не с вами. Между нами космос. Понимаешь, Джим? Чертов ебанный космос! «Ich springe mit» больше не работает. — Из-за него, Боунс. — Из-за меня. Если бы ты умер тогда, я бы этого не пережил. Лазарь — это я. Ты — чаша. Хан — кровь сына божьего. Прости. Когда совсем бледный, едва стоящий на ногах доктор вышел из лаборатории, Джим Кирк какое-то время смотрел на дверь, а затем со стоном уронил голову на руки, болезненно скорчившись на кушетке. Он быстро, загнанно дышал, и, казалось, даже яркая желтая форменная куртка потускнела. — Я всё равно его потерял, Спок. Этот монстр забрал у меня всех. Пайка, теперь и Боунса. Они были моей семьей. Теми, для кого я был не капитаном, а просто Джимом. — Упершись ладонями в свои колени, он распрямился, снова становясь капитаном. — Боунс прав, это война, в которой я не собираюсь проигрывать. Вулканец едва заметно склонил голову вперед: — Я не вижу в этом логики. Разве война не призвана разрушать и завоевывать? — И что ты предлагаешь? Просто отдать его Хану? — Не думаю, что доктор считает себя вещью, которую можно отдавать или нет. В словах доктора МакКоя было немало правдивого и заслуживающего внимания. Более того, считаю, что во время этой беседы он попытался сравнить меня со сверхлюдьми и тем самым воздействовать на эмоциональную основу. Это было изначально провальной попыткой, но во многом я согласен с его выводами. — Как понимаю, о последнем Боунсу лучше не знать, чтобы его инфаркт не хватил от счастья? Они какое-то время смотрели друг на друга, словно пытаясь в друг друге найти тот якорь, который не унесет их в тот шторм, что поднял доктор МакКой. И Спок практически чувствовал солоноватый, пахнущий йодом запах. — Я предлагаю обследовать доктора на предмет «стокгольмского синдрома», предоставив отчет о выводах доктора М’Берги в Звездный Флот, как только представится возможность. Если диагноз подтвердится, после лечения можно будет ходатайствовать о снятии ряда дисциплинарных нарушений. — С таким диагнозом его лишат врачебной практики на несколько лет, а уж СМО Боунсу уже никогда не бывать. Нет, Спок. Он прав. Как бы ты ни пытался его защищать, должны быть другие пути. Ложь в этом случае — не выход. С этого всё началось. С того, что вы оба мне солгали. Так что произошло за те сутки, когда они были заперты здесь? — Я имею мало представления о подобных взаимоотношениях. Но подозреваю, что доктору МакКою как-то удалось получить уважение Хана Нуньена Сингха. — Ты действительно ничего не понимаешь во взаимоотношениях, Спок. Уважение… Это скорее звериная верность. Вы оба не перестаете меня удивлять! *** На корабле его очевидно ненавидели. Да, может кто-то что-то там и понял-принял, но большинство относилось к вернувшемуся доктору строго осуждающе, а какая-то группа даже враждебно. Кирк не собирался держать своего друга как пленника, разрешив спокойно перемещаться на борту, а сам МакКой был слишком упрям и своеволен, чтобы отсиживаться ото всех сплетен и злопыханий в каюте. Кроме обычного состава на судне оказалось еще и сто тридцать человек с «Атланты», все, кто выжил. С ними было… сложно. После нескольких часов сна на стуле в кабинете капитана, первое, что он сделал, это проверил состояние медблока. Да, с него сняли обязательства СМО, да и врачебной практики он, скорее всего, лишится, но эти простые факты не делали его другим человеком, лишая профессионализма. Его персонал принял вошедшего в двери доктора так, будто он и не уходил, и вместо стильного свитера, чуть жмущего ему в плечах, но прикрывавшего горло, на Боунсе синяя форменка. Когда один из пострадавших приковал к себе внимание опального доктора, проворная молоденькая медсестра протянула ему падд с данными и кратко описала случай. И смотрела этими своими влажными усталыми глазами, почти неслышно шепча «доктор МакКой». И половина персонала смотрела. Два года исследовательской миссии, они тут все научились понимать друг друга без слов. И сейчас даже новенькие, наслушавшиеся сплетен девочки смотрят на него с надеждой. Почти шестнадцать часов с момента эвакуации. Шестнадцать часов ада в медотсеке. — Я больше не имею права, — опустил он глаза и протянул падд. — Если сейчас кто-то может его спасти, так это вы, — строго заявила Чепел. Она едва ли менее упряма, чем он сам. Другие бы тут просто не выдержали. Его бывший персонал — свора упрямых высококвалифицированных сволочей. И с этим соглашался каждый, кто видел, с каким спокойствием они обычно шили, латали и кололи. Милосердие тут позволено только ему, и под него, как под тяжелую руку, лучше не попадать. — Эта подстилка не дотронется до Хасана! Наперерез им, едва ли не отталкивая по пути, подошел человек. И судя по виду разбитой и еще толком незалеченной брови и каплям крови на желтой форме, это был гость с «Атланты». К нему тут же подоспели несколько таких же, едва заметно подрагивающих от адреналиновой бури, жажды расправы и ненависти. — Хасан умирает, мы ничем не можем помочь, — таким же уверенно-мягким, профессиональным голосом произнесла Кристина. Ее строгая прическа давно обвисла и потеряла свой аккуратный вид от влажности пота и крови. И всё равно его старшая медсестра выглядела как богиня здравоохранения. — Операцию необходимого уровня может сделать только доктор МакКой, только он может совершить подобное чудо… — Мы не позволим этому мяснику резать нашего товарища! — Тогда пусть медленно умирает от внутреннего кровотечения. От холодного злого голоса вздрогнула даже Кристина. — Если вскрыть пораженную зону, ваш товарищ истечет кровью за несколько минут. Сейчас же кровь медленно сочится в его нутро. Даже если наладить постоянное переливание и дренаж, он всё равно умрет в течение двух часов. Но вам ведь на это плевать. Вам ваше мнение, ненависть и жажда возмездия важнее, чем жизнь друга. Правильно. Не делайте ничего. Дайте ему умереть. И вы никогда не окажетесь на моем месте. Никогда не окажетесь заложниками совести. Это ведь не вы убили его. Вы просто не дали ему помочь. — Леонард, пожалуйста! — положила ему ладонь на предплечье Чепел. — Я не собираюсь никому доказывать, что я не верблюд, дорогая. Черт побери, я даже не считаю себя виноватым. Я лишь делал то, что считал нужным. — Что у вас тут происходит? Кирк. Вовремя. Рядом с ним стоял невозмутимый Спок и потерянный, бледный Фил. Заметив обеспокоенный взгляд доктора, мальчишка попытался улыбнуться. Вышло у него хуже, чем мог бы вулканец. Значит, коммандер всё же заглянул ему в голову, как и грозился Джим. — Ничего особенного, капитан. Не сошлись в вопросах милосердия. Ну, знаешь, старый спор — помощь врага или гордая смерть. Притом даже не ваша, — бросил он взгляд на своих противников. — Легко торговаться за чужую жизнь, не так ли? А отдать свою за чью-то еще? — Боунс! Он дергается, но тут же смиряет нрав и опускает взгляд. — Ты можешь его спасти? — Наверное. Я могу попробовать. — Тогда приступай. — Джим, я… — Это приказ, доктор МакКой. — Но… — Мне плевать… — Джим! — рявкнул Боунс, выкидывая руку вперед. Дрожащую руку. — Мне нужно моё лекарство. Надо сходить ко мне в каюту. Джо знает… — Доктор? Я… вот, — протянул несколько пузырьков Фил. — Я знал, что понадобится. Боунс кивнул. Хорошо иметь рядом всевидящее око. Почти профессионально заправив гипо, Фил подошел к нему и для начала провел пальцами по предплечью и мягкой шерстяной ткани. — Должен же я был что-то взять взамен моей серой формы, — насмешливо задрал бровь МакКой. — Она осталась у меня в каюте. Вместе с Йориком. — Доктор, позвольте мы сначала проверим содержание гипо, — сузила свои голубые глаза Кристина. Он удивленно посмотрел на нее, а вот Филипп снова нахохлился. — Вы думаете, я могу причинить вред доктору? Больше никто из нас никогда не осмелится его тронуть. Даже если от этого будет зависеть наша жизнь. Доктор дал нам больше, чем вылеченный генетический дефект. Он видел в нас людей, даже если их не видели мы сами. Вы отняли у нас всё, но теперь нам есть, в кого верить. — Если ты скажешь это, я лишу тебя мороженого. — У нас есть… — Фил! Боунсу определенно не нравилось, когда его называли словом, которое в его понимании не могло относиться к живому человеку. — …наш доктор, — улыбается это чудо, снова так сильно напоминая своего близнеца. Опять разлучать их было плохой идеей. О чем только Хан думал? — Обалдуй! Готовьте операционную, мисс Чепел. А чего все замерли? Работы больше другой нет? — С возвращением, Боунс, — улыбнулся Джим Кирк. Он еще не простил. Он не забудет. Но, может, не всё потеряно, а? Ну-ну! Комментарий к Глава 29 "Всемогущий и Милосердный" Часть 1 Кратко говорить о докторе на родном корабле у автора опять не получилось((( *Веди меня в цепях, Освободи от стыда, Лаской причини боль. Я стою на коленях И умоляю тебя сжалиться, а ты говоришь: Не взывай к милосердию, Предстоит ещё слишком много боли. Не проси о милосердии... О милосердии... ========== Глава 30 "Всемогущий и Милосердный" Часть 2 ========== Я же своей рукою Сердце твое прикрою, Можешь лететь И не бояться больше ничего. Сердце твое двулико — Сверху оно набито Мягкой травой, А снизу каменное, каменное дно. (Агата Кристи — Черная луна) В собственный лазарет, но уже в качестве пациента он вернулся через двадцать девять часов после окончания операции. Ему стало плохо на мостике. Так уж получилось, что на «Энтерпрайз» стало мало мест, где он чувствовал себя в относительной безопасности и уюте, и если в лазарете его приняли без вопросов, всего сразу, то здесь в присутствии доктора расслаблялись постепенно. Хотя в этот раз Чехов широко улыбнулся, как только Боунс вышел из турболифта, а капитан едва ли не подскочил от нетерпения в своем кресле. Словно ничего и не изменилось. — Слушай, Джим, чисто любопытно, что с тебя затребовал Хан за моё «возвращение»? Вряд ли эта мстительная сволочь простила тебе подобную формулировку. К обращению МакКоя тоже давно все привыкли, хоть первое время и косились на Филиппа, будто парня это должно как-то оскорбить. Но сверх демонстрировал полный пофигизм, давно привычный к подобным словечкам. С правдой не спорят! — А ты как будто не знаешь, — фыркнул капитан. — Откуда? Я десять часов проторчал в лаборатории, проводя поголовную вакцинацию с тяжелым протеканием. — А остальное время? — Мне снова снять рубашку? — приподнял брови доктор. — Нет! — сразу же пошел на попятную Джим Кирк, сообразив, что он там увидит. А вот несколько человек команды не смогли удержать собственных эмоций и кивнули. За что Чехов получил подзатыльник, а Ухура тяжелый взгляд из-под косых бровей. — Если у меня не отнимут корабль, мне придется попытаться скрыть от Федерации планету, которую ты им подарил. Боунс, как ты вообще… Ну начал хотя бы с колечка, что ли! — Это ты в Академии мог подкатывать к девчонкам только со своей улыбкой и парой вялых цветочков с соседней клумбы. А тут, знаешь ли, подарки должны быть адекватными объекту ухаживания. Хотя я бы не назвал так процесс, когда тебя берут за шкирку, тычут носом в консоль, требуя выбрать планету… Черт, обычно в меня так тычут другим местом, требуя вот немедленно выбрать метод лечения подцепленного ЗППП. — Эй, нечего смотреть при этом в мою сторону! — рассмеялся Кирк. — Я практически семейный человек и давно ничего подобного не делал! Боунс сразу примолк, разрываясь между желанием промолчать и вывести на чистую воду. А еще через полчаса они с Джимом ругались чуть ли не хрипоты: — Послушай меня… — Я слушаю! Но ты несешь какой-то бред. — Ты никогда меня не слушаешь! А потом… — Пф-ф-ф, я давно уже не тот мальчишка… — …мне приходится вытаскивать тебя… — …на которого надо было орать, чтобы… — …с того света! — …он не наделал глупостей. И это ты влип так, что я не знаю, что нам с этим делать! — Из-за тебя! — резко выкрикнул Боунс, сразу же понимая, что не должен был этого говорить. Но отступать было поздно. — Всё, что я ему вольно или невольно обещал за твою жизнь — это милосердие. И если бы не эти покушения, если бы не болезнь, если бы ему не пришлось срочно искать способ сохранить мне жизнь, возможно, ничего этого бы и не было.