Автор книги: ЛискО
сообщить о нарушении
Текущая страница: 62 (всего у книги 66 страниц)
— И знаете что? Пусть ваш драгоценный флот со всей Федерацией идет подальше. Я хочу отдохнуть. Хочу побыть дома, — выделил он это слово. — Со своей семьей. Хочу взять за шкипок Джима, и повторить наши каникулы пятилетней давности. Хочу проведать старого Спока, мы с этим остроухим язвой задолжали друг другу пару вечеров за спорами. И я собираюсь заняться личной жизнью. Большинству офицеров Звездного Флота тоже советую, для здоровья полезно, это я как доктор говорю. А то смотришь на некоторых, и то ли маразм от простатита, то ли наоборот. Ртом, только чтобы всякую чушь приказывать и пользуются. Вот такие у меня планы на ближайший год. Снова влезать в кабалу и спасать жизни нон-стоп, в них нет места. Звездному Флоту придется это признать. Эффект выгорания еще никто не отменял.
— С такой страстностью, доктор МакКой? Думаете, кто-то поверит, что вы сгорели хоть на половину?
— А вы ждете, когда можно будет помочиться на угли?
— Значит, вы собираетесь уйти в отставку, — сложил руки лодочкой посол, полностью игнорируя выпады МакКоя. Он выглядел слегка озадаченным и вымотанным предыдущей вспышкой Боунса, но, в общем-то, готовым к еще не одному раунду словесной борьбы. — Ваш капитан об этом, разумеется, уже в курсе.
— Разумеется. Через два месяца у нас запланирован совместный отдых на Райзе. А потом… там будет видно. И нет, посол, я даже не собираюсь рассматривать те предложения от правительства или кого-то еще, в которые входят особые исследования. Не смотрите так, я понимаю, к чему вы начали свой разговор. Но я говорил «нет» пять лет назад. Теперь, — поджал Леонард губы и широко махнул рукой, указывая на место, в котором они оказались, — тем более. Кроме того, я подумываю принять предложение одного частного инвестора, спонсирующего независимые исследования. Медицина, посол, медицина, а не оружие.
Ну да, медицина. Разная медицина.
— С вами удивительно трудно иметь дело, доктор, — протянул посол, попивая какой-то сок.
— В смысле — меня трудно заставлять делать то, что вам хочется? Да, моя бывшая жена говорила об этом. Вертеть собой, как хотят, я позволяю только тем, кого действительно люблю и доверяю.
— Своему капитану, например.
— Своему капитану — я подчиняюсь. Вертит мной мой друг Джим.
— Я знал, что это будет тяжелое задание, тяжелые переговоры. Но когда в дело привлекли ваш экипаж, оно осложнилось в разы, — медленно, так доверительно говорил посол, наблюдая за парком, смешивающимся с естественной дикой природой, уходящей к тонкой светлой полоске горизонта бушующим морем. — Подозрительные сведения о подозрительных действиях подозрительных субъектов не так давно начали доходить до Федерации. Но нам хватило, чтобы прийти к заключению, что мы вовсе не хотим снова ссориться с… ну назовем его владельцем этой планеты. Человеком его можно назвать в равной степени с вашим командором.
— Сверхчеловек, — поправил доктор, проводя двумя пальцами над бокалом с древесного цвета жидкостью.
Посол же поморщился.
— Вот именно. Он изворотлив и злопамятен, и это самые мягкие эпитеты, которые тут подойдут. Мы же не варвары и умеем договариваться. Только вот беда, нам неизвестно, что же нужно Хану Нуньену Сингху. Дипломатический комитет какое-то время ходил вокруг и около, прежде чем у нас произошел хоть какой-то диалог. И моё назначение сюда — большое достижение, надо признать. Вот только я до сих пор в растерянности, и не знаю, чего же он хочет. Всё, что я вижу, всё, что мне показано, это то, что он хочет вас, доктор. Хочет со страстностью мужчины, не знающего и не признающего отказы. Для вас это ведь не секрет?
Боунсу захотелось дотронуться до зудящей кожи, которую несколькими часами ранее ласкали губы, прохладные даже на этой звенящей жаре. Чертовы генномодифицированные ублюдки! Казалось, что если стянуть рукав форменки, на предплечье будет гореть клеймо, татуировка, как у ромуланцев будущего и землян прошлого. Чернилами под кожу, глубоководный нахальный спрут. Нежно любимое хладнокровное чудовище.
— Еще сутки назад я бы удивился подобному выбору, скорее заподозрив его в интересе к вашему красавчику-капитану, или, прости Господи, вулканцу. Но сейчас его предпочтения не кажутся мне случайными. Не стоит так беспокоиться доктор, произошедшее между вами почти шесть лет назад меня не очень-то волнует. Что произошло три года назад, тоже. — Вторя своим словам, посол четко отслеживал реакцию Боунса, прекрасно видя, как вздрагивают ресницы полуприкрытых глаз, как двигаются желваки на щеках и пальцы впиваются в беззащитное животное на коленях. Подтверждая, так красноречиво подтверждая. — В конце концов, я тут не ради расследования, а для заключения мира. Который, как известно, даже худым лучше войны.
— Зачем это всё? Что вы от меня хотите?
— Думаю, это очевидно. У меня инструкции дать Хану всё, что он пожелает. И если он попросит, вы, доктор, скажите ему «да».
МакКой задохнулся, на какой-то момент чуть не потеряв контроль над собой. Провел рукой по лицу, над верхней губой, бросая взгляд на пальцы, словно всё еще ожидая увидеть на них кровь.
— Вы из своего ума выжили? Совсем с ним не дружите? Да с какого такого перепуга я должен ложиться под этот ходячий раритет трехсотлетней давности? Вы…. вы всерьез предлагаете такое?
— Совершенно верно, доктор. И сядьте, — послышались железобетонные нотки в голосе.
Только тут Боунс понял, что стоит на ногах, сжимая руки в кулаки, а скинутый с коленей Йорик обиженно пурчит где-то у парапета балкона.
— И вы вот так легко готовы раскидываться ценными кадрами?
— Вы сами заявили, что собираетесь в отставку. Но даже если бы нет… Доктор, у нас нет другого выхода. На подобное развитие событий мы даже не могли рассчитывать. Скорее на кровавую месть всему экипажу «Энтерпрайз». У вас выхода тоже нет, смиритесь с этим. Как там говорят вулканцы — потребности многих? Чем вы готовы заплатить за спокойствие своего экипажа, и своего капитана? Мы ведь еще даже не начинали расследование с целью выяснить, что же на этой планете, на свободе и вообще в живых делает Хан Нуньен Сингх, которого вы устранили три года назад, предоставив в доказательство его тело. Не думаю, что трибунал — это лучшее завершение вашей пятилетней миссии. Согласитесь, никакого сравнения с отчетами, по поводу которых вы тут так переживали. Не стоит сверкать глазами, я в своей жизни совершал и более тяжелые сделки.
— И вы вот так просто отдадите человека, потому что этому чудовищу, видите ли, захотелось?
— Это будет удачная для нас сделка. Вы сможете принести Федерации гораздо больше пользы, чем можете только мечтать на месте СМО.
И судя по всему, сам посол уже потирал руки от предвкушения того, на что могут развести и выдоить из сверхчеловека. Прямо или косвенно. Просто подсунув ему… игрушку.
Леонарду стало противно от подобной политики. Так же он был уверен, что Хан ее не оценит. Этот жесткий диктатор и политик с такими зубами, что от зависти могли удавиться все аллигаторы Миссисипи и Совет Федерации, никогда и никому не отдал бы своего человека. Наказал бы сам, вырвал сердце и заставил съесть, отрастить новое и снова вырвал. Но никогда не позволил никому чужому даже на миг задуматься над тем, что безнаказанно причинив вред одному из них, мог бы так же перестать считаться с остальными. За малейшие посягательства на своё он мстил, жестоко и мрачно.
Сверхчеловек во всей своей красе.
Приняв такой «подарок», Хан просто перестанет уважать и считаться с Федерацией, с ее людьми, ее интересами.
Но мнимый рычаг давления на него кому-то кажется дороже.
— И вы думаете, он допустит рядом с собой вашу шлюху? Меня? После всего, что… после всего, что мы друг другу причинили?
— В ваших же интересах сделать всё, чтобы допустил. У нас нет другой возможности приблизиться к нему. Хан, кажется, совершенно не заинтересован ни в чем. Как он сказал — у него есть всё, что он может взять сам. Вас, судя по всему, он тоже может взять. Вопрос лишь в том…
— Вопрос только в цене. Я понял. Тогда почему бы вам самому не пойти и не подставить ему свою задницу.
— Если бы это помогло. К сожалению, он выбрал худший вариант.
Доктор встал, подобрал Йорика, устраивая его на своём плече. Посмотрел на посла. Молча и долго. От самых мысов остроносых тапочек, по подтянутому, но уже стареющему телу в гладком шелке халата поверх домашней одежды, мягким складкам кожи на шее и благородным морщинам у твердо сжатого рта. Не споткнулся даже о пристальные темные глаза, остро следящие за собеседником и всей обстановкой в целом. Весь облик посла говорил о его профессионализме, об умении адаптироваться, опыте и холодном расчете.
МакКой же был… не акулой высокой политики и интриг. Ему хватало ответственности за чужие жизни, чтобы растрачивать себя на амбиции. Хватало уверенности в своём капитане и экипаже «Энтерпрайз», чтобы не лезть в подковерные игры. Свою главную битву он уже выстоял, больше не тянет. Но…
Но даже давящий взгляд человека, думающего, как продать его подороже, не мог вывести в нем порядочности и какого-то острого, жалящего милосердия.
— Знаете, в чем ваша ошибка? Вы воспринимаете его слишком как человека. И слишком как не землянина. Почитайте историю, что ли. Он взял под свою власть только четверть Земли. Ему не надо было больше. Мировое господство — слишком забавно звучит. Он привел свою страну к богатству и довольству. И жестоко мстил, когда кто-то покушался на принадлежащее ему. Когда кто-то пытался взять власть над ним. Вспомните судьбу Адмирала Маркуса. Судьбу Сектора 31, будь он неладен, и пусть каждый его агент подхватит ашаранскую дифтерию с тяжелым протеканием.
— Вы хорошо его знаете, доктор.
— Он чуть не убил Джима и всех нас. После этого я связался со старшей версией коммандера Спока из другой вселенной, и вытряс из него столько информации, сколько мог. И про их первую встречу, и про вторую. Нельзя просто взять скальпель и начать операцию, не видя анализы и анамнез. А я был в его крови по локоть. Не метафорически, посол. Вы же так играючи отдаёте ему то, что он хочет. А что, если следующей он захочет вашу жизнь?
— Если это будет входить в интересы Федерации, то я отдам ее, — таким бесконечно смиренным, бесконечно надменным тоном ответил этот человек.
Боунс хмыкнул. И нагнулся к лицу посла, задирая бровь и щуря глаза:
— Вы не поняли. Всю. Вашу. Жизнь. Если ему будет нужен ваш труп, Хан возьмет его сам.
Уже у самых дверей с балкона, доктор оглянулся и добавил:
— Не заигрываете с Чудовищем. Это рискованно. Я знаю.
***
Звук под водой распространяется совсем иначе, глуше и в то же время нежнее. Так волны находят на волны. Свет в воде растворяется, тонет, исчезает, меняя очертание объектов, ощущение расстояния и сил. Без дыхания мозг начинает работать иначе, тело подстраивается и экономит драгоценный кислород. Если умеешь контролировать собственные рефлексы, подавляя желание сделать вдох, мозг в какой-то момент может потерять контроль и медленно снизить свою деятельность до полного отключения. Даже не заметишь, как новый вдох станет не нужен, как умрешь.
Их тела достаточно сильны, чтобы затухание мозговой активности началось в среднем через двенадцать минут, реанимировать же можно до пяти часов. При правильной кратковременной подготовке, замедлив сердцебиение до минимума, тело может находиться в стазисе много суток. Для того чтобы все чувства перестроились на новую среду, достаточно и двадцати семи секунд.
Для сверхлюдей возвращение в начало эволюционной петли происходило более чем удачно. Выбрав водную планету, они не прогадали.
Когда по поверхности бассейна выразительно хлопнули, Хан уже знал о его присутствии. Звук чужого сердца тут слышался иначе, но узнавался. Как и это нетерпение, вместе с сердцебиением, отразившимся в груди.
Хан распутал ноги и сильно оттолкнулся ото дна, через несколько секунд выныривая. За то время, пока мозг подстраивался к новому мироощущению и данным, сверхчеловека сжали за подбородок, проталкивая в рот воздух и теплый язык.
Слишком медленно, заключил он, заодно напоминая себе проверить, как скоро адаптируется, если на него нападет кто-то неизвестный. Тело всё же слишком тренировано и покорно принимало Леонарда полностью своим.
— Ты похож на злую ведьму из мультика про русалочку. Только тентаклей не хватает.
…Полностью своим.
— Тебе хватит и одного.
— Ты сначала вытащи его из воды, потом уже грози.
Выпустив его из хватки, МакКой отошел от бортика бассейна. Позвенел посудой у столика, кидая в стакан кристаллики льда, звенящие о толстые стеклянные стенки. Даже под синей звезднофлотской формой было видно, как напряжены плечи и остро торчат лопатки. Хотелось зубами впиться в затылок.
Он ныряет, погружаясь до дна в несколько метров, а затем снова выталкивает себя. Откидывает назад волосы. Проходит мимо Леонарда, оставляя за собой влажные следы. Накидывает на плечи халат, не завязывая его.
Если МакКой настроен сначала поговорить, то им лучше больше не приближаться друг к другу. Хана завораживает, как этот человек проходит сквозь все его рефлексы, его изменения на уровне генокода, жесткой выучки и воли. Хан готов преклоняться перед властью, что сильнее него. Его выдержка, отточенные до оттенков чувства, его тело, побеждающее инстинкты, весь он готов сдаться с одного лишь взгляда, с одного движения обычного, не самого покладистого и благоразумного человека. Поводок и ошейник. За которые он благодарен! Это странно, и это правильно.
— Ну? Какие-то комментарии, пояснения? — бросил МакКой наполняя свой стакан. Хотя по всему выходило, что ему на сегодня хватит. — Не то чтобы мне нужен был лишний повод для скандала.
Хан склонил голову от левого плеча к правому. Осмотрел доктора от начищенных форменных сапог, до встрепанного затылка, оценивая, на что тот сейчас способен. И заранее проигрывая в этой угадайке. Он всегда проигрывал. С самой первой минуты своего заточения в лаборатории корабельного доктора «Энтерпрайз». Как же фатально он проигрывал!
Устроившись в кресле, Хан промокнул полотенцем начавшие чуть завиваться волосы.
— И каждое слово будет использовано против меня.
МакКой сделал глоток, и то, как его губы касались стекла, то, как пальцы держали стакан, вызывало ревнивое желание побыстрее закончить с этим разговором.
— Это было жестоко с твоей стороны. Это было так, черт побери, жестоко! Я думал сдохну там, рядом с этой стеклянной колбой. Рядом с ним. Это мой ребенок, мой сын.
— Это наш сын. И если понадобиться, я привяжу тебя к той колбе, чтобы дать вас друг другу.
— Мы же все рассчитали — до дня. И именно поэтому я должен был послезавтра прибыть на Землю. Сдать документацию, вынести нервы всем, до кого дотянусь, объяснить детишкам, что космос — гребанная помойная яма с рождественской иллюминацией. А за двадцать восемь дней до его рождения вернуться домой. Понимаешь — домой! Это, — взмахнул он рукой, — не дом. Это какая-то ракушка, сиди в ней молча и сверкай далеко не интеллектом, обрастая новым слоем блесток. Я чувствую, словно это меня посадили в стеклянную колбу за шаг до вас. Вы вроде рядом, но мне до вас, как до звезд, не достучаться. Не коснуться. Так от ледяной воды пальцы ломит, в огне и холоде. Думаешь, от того, что ты меня сюда притащил, кому-то стало легче? Я не видел вас месяц. И был готов не видеть еще два. Договориться с собой о подобном — как маленькое самоубийство. Тем самым банальным «надо». И проклятым в веках «так будет лучше». Мне было чего ждать. Помнишь, как было тогда, три года назад, когда «Энтерпрайз» вышвырнули на миссию, лишь бы не видеть подольше. Тогда я не сомневался, что ты объявишься при первом удобном случае. Мне впервые хотелось в чертову тьму и мрак. Мотивация творит чудеса! А что теперь? Я тебя спрашиваю — что теперь? Как мне обратно собраться? — развел он руками.
Красивый, опустошенный и больной. Подобная распахнутая ранимость всегда делала язвительного и упрямого доктора особенно прекрасным. Настоящим. Его такого хотелось уложить на первую подходящую поверхность, и иметь до тех пор, пока полностью не расслабится, не отдаст контроль и ответственность хотя бы за себя.
Сейчас МакКой обвел невидящим взглядом помещение, не обращая никакого внимания на то, как вода бассейна играет с мозаичным потолком в гляделки. Рассеянно провел кончиками пальцев по краю отставленного стакана.
— Наш мальчик будет очень красивым. Не то чтобы я первоначально это закладывал, сам знаешь, только необходимый тебе минимум. Но я уверен — он будет красивым. Если уж сейчас такое чудо, даже если не считать «божественное зачатие». Нос будет явно не мой. — Леонард усмехнулся, горько утапливая правый уголок губ. — У него такие тонкие прозрачные пальцы. И он там один. Почти всегда один. Ты поступил как последний мудак, знаешь?
