сообщить о нарушении
Текущая страница: 150 (всего у книги 163 страниц)
Возможно, именно поэтому или, быть может, благодаря своей женской интуиции, она видела не собирательный образ «прославленного героя», а простого паренька с такими же человеческими слабостями и проблемами, как и у всех остальных. И в отличие от слегка топорного и «туговатого» на проявление эмоций Рона, не видевшего ничего дальше собственного носа и не интересовавшегося ничем всерьёз, кроме своего обожаемого квиддича, Гермиона не раз подмечала немного странный блеск в глазах Гарри и его (порой даже чересчур рьяный!) интерес к персоне Драко Малфоя. Казалось, Гарри не отдавал себе в этом отчёт, но его тело неизменно реагировало на появление в поле зрения платинового блондина, непроизвольно напрягаясь и обращаясь в его сторону… А ещё она видела, что Малфой так же никогда не мог обойти Гарри стороной, всегда с удовольствием отвечая, хотя чаще даже провоцируя, их «случайные» стычки в коридорах школы. Как будто бы они оба просто физически не могли спокойно пройти мимо, словно испытывали какую-то непреодолимую, почти мистическую, тягу друг к другу, стремясь хотя бы так – банально и грубо, но иметь возможность прикасаться, чувствовать оппонента! Только прятали эти двое своё обоюдное желание «сблизиться» под сотнями сургучных печатей, старательно выставляя всё таким образом, чтобы все продолжали списывать подобное поведение на обычную непримиримую вражду. И получалось это у них довольно неплохо, так как в это верили не только окружающие, включая саму Гермиону, но, видимо, и они сами. По крайней мере, до недавнего времени.
Гермионе вдруг вспомнилось, как искрились радостью глаза её лучшего друга, когда тот «вынужденно» уселся рядом с Драко Малфоем перед началом проекта по Зельеварению, и она нервно хмыкнула – похоже, Гарри уже тогда с успехом «водил их всех за нос»! Что ж, с кем поведёшься…
А Снегг? Он ведь, получается, с самого начала был в курсе отношений Гарри и Драко, и, хоть и был по некоторым причинам против, но всё равно пытался защищать их перед Люциусом Малфоем, тем самым, самоотверженно взвалив себе на плечи ещё одно бремя, которое с достоинством нёс до самого последнего вздоха…
Гермиона даже не заметила, как от размышлений на тему скрытых отношений Гарри и Драко, её мысли плавно перетекли к персоне Северуса Снегга… Она вспоминала мельчайшие детали его огрубевшей внешности, бархатный тягучий голос и порывистые, нервные жесты их отчуждённого и зачастую сурового профессора Зельеварения. И весь этот собирательный образ никак не стыковался в её понимании с тем невероятным - способным на такие сильные чувства и эмоции! - человеком, который так явно угадывался «между строк» в воспоминаниях, повествовавших о матери Гарри! Неужели Снегг действительно способен был всю свою жизнь боготворить одну лишь только женщину?! Этот вопрос не давал Гермионе покоя. Хотя до этого дня, она вообще даже вообразить не могла, что под мрачными чёрными одеждами их угрюмого профессора, от одного только взгляда, которого её саму каждый раз бросало в дрожь, на самом деле, билось такое огромное и трогательно любящее сердце!
В то же время, Гермиона для себя отметила, что Снегг, скорее всего, был глубоко привязан именно к Лили Эванс – той улыбчивой, рыжеволосой девчушке, с потрясающими ярко-зелёными глазами, что так разительно отличалась от всех, кто был известен Северусу прежде. Эта девочка, словно ослепительный лучик солнечного света, сумела отогреть своей добротой маленького и, по всей видимости, нелюбимого никем, мальчонку-замухрышку, каким был в детстве Северус Снегг. Детские впечатления всегда самые сильные – Гермиона читала об этом и знала, что, как раз таки, в детстве закладывается основной фундамент для большинства самых различных проблем и фобий, кардинальным образом влияющих на человека, как сформировавшуюся личность, уже во взрослом возрасте. И, похоже, Снегг зациклился именно на том периоде своих переживаний и отношений с маленькой Лили. Осознанно или нет, но, после его воспоминаний, создавалось впечатление, что по мере их взросления, Снегг по-прежнему видел в ней только «прошлое», упрямо отвергая тот факт, что Лили уже давно выросла… Что она уже не была тем наивным, не ведающим ничего о Волшебном мире, ребёнком, с блеском в глазах смотрящим на него, Северуса, как на какого-то невероятного сказочного персонажа и жадно расспрашивающим его о том, что пока ей было недоступно… Снегг будто бы упрямо не хотел – да и не смог, как показалось в итоге Гермионе! – смириться с тем фактом, что со временем, у Лили закономерно появились свои интересы и знакомые, и что уже давно не только он один мог поведать ей о чём-то новом и захватывающем! И, если рассуждения Гермионы были верны, то она могла представить, каким огромным ударом стало для Снегга то, что, в конце концов, «его» маленькая, улыбчивая Лили Эванс приобрела совершенно иной статус, став чужой женой, а после и матерью - Лили Поттер.
Однако, верный своим идеалам, Снегг даже тогда с поразительной преданностью стремился защитить эту женщину, хотя, скорее всего, и сам уже понимал, что влюблён лишь в призрак прошлого, которого на самом деле уже давно нет… Он так отчаянно цеплялся за её жизнь, будто боялся потерять себя самого, если вдруг все его подозрения окажутся правдой! И, как заключила Гермиона, под тяжестью этих убеждений, Снегг с каждым новым днём, словно всё сильнее «ссутуливался», вжимая понурую голову в плечи от горя и одиночества, но продолжал угрюмо, словно по привычке, нести через годы свою неподъёмную «драгоценную» ношу… Возможно, он мечтал таким образом искупить или приглушить свою вину за то, что по неосторожности передал Тёмному Лорду то злополучное пророчество Сивиллы Трелони…
«А ведь он был достаточно привлекательным юношей», - неожиданно призналась самой себе Гермиона, мгновенно розовея до самых кончиков ушей от смущения. Впервые она задумалась о Северусе Снегге, как о мужчине…
Невольно сравнивая его с Роном, – потому что, собственно, больше ей и сравнивать-то было не с кем, ведь и отношений, как таковых, ни до, ни после Рона, у неё не было! – она ощущала всё более сгущающееся смятение собственных чувств и уже сама не понимала: что же её так расстраивало?!
Их отношения с Роном начались так спонтанно и сумбурно, что Гермиона даже толком не поняла, когда пара невинных коктейлей в «Трёх мётлах» резко перевели её в статус «моя девушка». Несколько лет тесной дружбы прочно укрепили Рона в её сознании, как родного, и сделали его таким привычным, что ни один из них не решался зайти дальше робких, невесомых соприкосновений губ, которые и на настоящий поцелуй-то походили с огромной натяжкой. Но, рассудив здраво, Гермиона тогда решила, что Рон, по крайней мере, не вызывал в её душе какого-то явного отвращения или неприязни. И она решилась. Это только сейчас, после всего, что ей довелось узнать и увидеть не только в проявлении чувств Гарри к Малфою, но и Снегга к Лили…Гермиона впервые осознала, что ни о какой рассудительности и взвешенности решений, к которым она так стремилась всю свою сознательную жизнь, в настоящих отношениях и чувствах друг к другу и речи быть не могло! Ведь Рон ни разу не вызвал в её чутком девичьем сердце того заветного, воспетого многими поколениями влюблённых, трепета и благоговения перед возлюбленным. Даже для неё – девушки с хорошим воспитанием и определёнными принципами в вопросах серьёзных отношений - всё складывалось между ними, как будто через силу: слишком закономерно, ровно и даже шаблонно. Хотя Гермиона, перечитав великое множество самой разнообразной литературы, сразу начала подозревать, что это были абсолютно не те эмоции, которые должны были связывать настоящую влюблённую пару. Да даже та страсть, вперемежку с какими-то упрёками и выяснениями отношений, что искрила тогда, в нише, между её лучшим другом и Драко Малфоем, выглядела куда живее и подлиннее, чем что-либо ве́домое ей до ныне …
Но странное дело… С виду холодный, неприступный, словно крепость, и загадочный зельевар, с его некогда-то тонкими, выразительными чертами лица и пронизывающими, чёрными, как ночное небо, глазами, после всего казался ей интригующим и, возможно, даже куда более…привлекательным, чем тот же огненно-рыжий, взрывной, будто нестабильное пламя, и вечно голодный Рональд, с которым ей, по большому счёту, и поговорить-то было не о чем, кроме как о Гарри и Волан-де-Морте, во время их «вымученных» свиданий… Отчего-то сумрачная сдержанность Снегга, как выяснилось, таившая в себе, «надёжное плечо» и преданное до последнего вздоха сердце, очаровывали и…покоряли. И Гермиона не могла не признать хотя бы того, что мысли о профессоре Снегге необъяснимым образом волновали её собственное сердце, заставляя его учащённо биться! Но осознание того, что она непоправимо опоздала и вздыхала сейчас о том, кого уже не вернёшь, делало её совершенно несчастной и раздавленной.
Однако было ещё кое что, что не давало Гермионе покоя… Даже посмотрев воспоминания зельевара, она так и не смогла понять: зачем Снегг, идя на риск, спас её от того же Фенрира Сивого практически на глазах у других Пожирателей Смерти?! И почему так отчаянно не хотел, чтобы она вообще участвовала в том противостоянии в день смерти Дамблдора?! Какая ему, по большому счёту, разница, что станется с обычной студенткой? Ведь она же не Гарри - не дочь погибшей Лили Эванс и даже не Избранная!? Чем она заслужила такое его пристальное внимание и…заботу!? Ей же не показалось? Снегг действительно…заботился и о её благополучии?!
«Да нееет! Не может быть! - смущённо хмыкнула себе под нос Гермиона, покрываясь нежным румянцем. – Наверное, профессор Снегг думал, что я смогу помочь Гарри не наделать ошибок, если останусь жива…»
Почему-то неприятная мысль о том, что она могла интересовать Снегга исключительно, как некий «фактор» воздействия на Гарри, отозвалась неожиданно болезненным теснением где-то слева под рёбрами. Ведь, если это, на самом деле, было так, то получалось, что сама она, как личность, ни для кого из представителей мужского пола не существовала, будто бы она и не девушка вовсе, а только друг, соратница, «ходячая энциклопедия» – просто невидимка?!
Конечно, подобное предположение звучало довольно преувеличенно. Наверное, всё дело было в её подавленным состоянием. Ведь в прошлом году она в полной мере убедилась, что способна, не меньше других, нравится парням. Да ещё каким! Во время Турнира «Трёх Волшебников» за ней ухаживал сам Виктор Крам. А приметил и выделил он только её из огромной массы девиц, что томно вздыхали при каждом его появлении, именно за то, что она - другая. Естественно, внимание Виктора льстило Гермионе. Однако этого оказалось недостаточно, чтобы всколыхнуть её округлившуюся грудь безудержным сердцебиением.
Но соревнования закончились. Виктор уехал. А привычный и знакомый «от» и «до» Рон остался… И Гермиона не сомневалась, что, если бы не «дружеский пинок» от Гарри, то не известно, сколько бы ещё Рон мялся и мямлил себе под нос, пытаясь предложить ей попробовать встретиться вне школы. Окончательно запутавшись в том, чего же всё-таки хотелось ей самой, Гермиона тогда (как-то совсем не по-гриффиндорски) сочла кандидатуру Уизли вполне…эм, удобной. А, собственно, почему бы и нет?! Они были знакомы уже достаточно давно, вместе «съели не один пуд соли», друзья-не-разлей-вода, да и Рон, по её мнению, никогда бы не сделал ничего такого против её воли. Вот только его решительности и рвения всё равно хватило ненадолго. А когда Рон осознал, что и сама Гермиона не горела желанием углублять их отношения, попсиховал с недельку, да и опять сник, старательно отводя глаза во время щекотливых пауз в разговорах и тщательно пряча покрасневшие кончики ушей под отросшей огненно-рыжей шевелюрой. И всё как-то само собой сошло на нет…
Гермиона зябко поёжилась и, растирая свои худенькие предплечья ладонями, грустно вздохнула.
Она вспомнила о том, что где-то там, возможно, даже в это самое мгновение, в Запретном лесу её лучший друг, Гарри, идёт на встречу с собственной смертью ради того, чтобы в очередной раз – в последний раз! – спасти их всех… Хотя… Возможно, Гарри думает сейчас не обо всех, а о ком-то…вполне конкретном… А ещё она думала о том, что её саму так никто и никогда не любил… Так же как и Северуса Снегга…
Горло её сдавило спазмом, грудь начала судорожно вздыматься от сбивчивого дыхания, и по щекам снова заструились слёзы.
Знал ли её дорогой друг, что воспоминания Снегга произведут на неё такой ошеломительный эффект? Мог ли предположить, что за эти десять-пятнадцать минут всё её прежнее восприятие Мира, да и отношений между мужчиной и женщиной в принципе, бесповоротно перевернётся с ног на голову?! Мог ли хотя бы смутно представить, что его верная подруга, вечно ворчавшая из-за проигнорированного домашнего задания и таскавшая за собой «тонны» заумной макулатуры, когда-либо будет так безутешно выть, свернувшись «калачиком» на полу в директорском кабинете, и горевать не только потому, что не может ничем помочь в его «последнем деле», но и навзрыд оплакивать того, кто, возможно, даже не одобрил бы этого…будь он всё ещё жив…
Гермиона не знала, сколько минуло времени, прежде чем её перестали душить слёзы. Но когда она, наконец, сумела успокоиться, то первым делом вернулась к Омуту памяти, где всё ещё кружили воспоминания Северуса Снегга. Помня о том, что обещала другу выполнить его «последнюю волю»: обелить память об этом человеке в глазах общественности, а также понимая, что Гарри наверняка захотел бы скрыть от посторонних не только воспоминания о своём отце и Сириусе, но и его личных отношениях с Драко Малфоем. И, занеся над Омутом волшебную палочку, она постаралась максимально сосредоточиться, чтобы осторожно отсортировать нужные воспоминания.
Длинно выдохнув, Гермиона выудила из него первую нежно-голубую нить, повествовавшую о первом поцелуе Гарри и Малфоя, но в последний момент её рука нерешительно зависла над полом. Она не хотела нарушать данное другу слово, однако и безвозвратное удаление столь важных, по её мнению, воспоминаний так же показалось ей верхом кощунства! Поэтому Гермиона просто переместила его в пустой пузырёк, хотя даже не могла пока представить, что будет делать с ними дальше. Просто понимала, что не сможет этого сделать. И всё.
Вскоре на директорском столе стояло два пузырька, в которых поблёскивали отфильтрованные воспоминания покойного Северуса Снегга. Уже распихивая их по внутренним кармашкам своей волшебной сумочки, Гермиона была твёрдо уверена лишь в одном: чем бы ни закончилось сегодняшнее сражение, она не позволит очернить память об этом непонятом и героически мужественном человеке - Северусе Снегге! Теперь она знала, что Снегг, в какой-то степени, сделал не меньше, чем сам Дамблдор или даже Гарри, чтобы дать возможность им всем жить с мирным небом над головой!
Наскоро отерев лицо и решительно выдохнув, Гермиона перебросила через плечо тоненький ремешок зачарованой сумочки и спешно покинула разгромленный директорский кабинет.
*\*
В высокие окна Большого зала уже начинали пробиваться первые рассветные лучи, придавая, царившей вокруг разрухе, чуть менее удручающий вид и вселяя в сердца выживших робкую надежду на благополучный исход.
Застыв в распахнутых дверях, Гермиона встревоженно заскользила глазами вдоль уложенных штабелями прямо на полу тел погибших и раненных. Всё внутри неё сжималось и стонало от скорби и боли, когда её взгляд вновь и вновь выхватывал из этой страшной массы знакомые мертвенно-бледные лица с навечно сомкнутыми веками.
Ненароком задев Гермиону плечом и невнятно извинившись, мимо прошаркал, слегка волоча за собой раненную ногу, Невилл Долгопупс. В одной руке его была волшебная палочка, а в другой – крепко зажата потрёпанная и пыльная Распределяющая шляпа.
- Невилл! – резко встрепенулась Грейнджер, на ходу успев схватить его за рукав. – Ты, случайно, не видел Рона?
- А…Гермиона… - как-то рассеянно прохрипел Долгопупс, с трудом отвлёкшись от собственных мыслей и смерив её расфокусированным взглядом. – Рон… - он слабо повёл головой из стороны в сторону, будто оглядываясь. – Кажется, он был где-то там, - Долгопупс неопределённо махнул рукой в сторону того места, где раньше размещался преподавательский стол и побрёл дальше, кого-то высматривая.
Осторожно пробираясь среди собравшихся в зале, Гермиона слабо улыбнулась и помахала Кикимеру, бегавшему по залу вместе с Добби и другими эльфами и оказывавшему всяческую помощь тем, кому это было необходимо. Залюбовавшись их слаженной совместной работой, Гермиона обо что-то споткнулась и чуть не пропахала носом пол, лишь чудом сумев удержать равновесие. Но, когда выпрямилась, то едва не поперхнулась воздухом от возмущения.
Облокотившись спиной о стену, Рон сидел в расслабленной позе с закрытыми глазами и довольно улыбался, пока Лаванда Браун бережно отирала его лицо влажной губкой, что-то ласково приговаривая при этом.
- Рональд Уизли! – осуждающе громко сказала Грейнджер и, раздувая ноздри, упёрла руки в бока.
- Гермиона? - подскочив на месте, Рон стремительно покрывался бурыми пятнами. – Мы тут это…
- Я не слепая, Рон. И без твоих объяснений вижу, что вы тут «это»! – язвительно процедила она. Её грозный взгляд метнулся в сторону Лаванды, которая тут же съёжилась под его тяжестью, и тоже неловко поднялась на ноги.
