сообщить о нарушении
Текущая страница: 103 (всего у книги 163 страниц)
Словно во сне, передвигались они с Роном, Гермионой и Джинни через невнятно бормочущую толпу и, наконец, добрались до самого её края. Туда, где, онемевшие от горя ученики и преподаватели, оставили немного свободного места. Каким-то краешком своего опустошённого Сознания, Гарри уловил тот момент, когда, появившийся с другого края у подножия башни, Хагрид застонал от горя и потрясения, но не остановился, заставляя себя двигаться дальше и приблизиться к месту трагедии. Полувеликан тоже медленно шёл вперёд, будто выплывая из расступающейся перед его могучим телом толпы учеников, пока не достиг тела Дамблдора и не осел, как подкошенный, перед ним на заснеженную землю. Глотая крупные, как фасолины, слёзы, что без конца струились по его небритым щекам и, огибая кустистые усы, терялись где-то в густой, взъерошенной бороде, Хагрид вскоре не выдержал и, разрыдавшись в голос так громко, что в Запретном лесу с верхушек голых деревьев вспорхнули спавшие до этого, невидимые птицы, спрятал лицо в своих огромных ладонях.
Не обращая внимания на его стенания, Гарри опустился на колени возле безжизненного, изломанного тела Дамблдора по другую сторону. Он даже не почувствовал, что его кроссовки уже были насквозь мокрыми от набившегося в них и постепенно тающего снега, а ноги сводило от холода, мгновенно пробравшегося под грубую ткань его грязных джинсов.
Гарри казалось невероятным, чтобы этот Великий волшебник мог вот так запросто позволить сегодня себя убить… Позволить, чтобы Волан-де-Морт праздновал сегодня свою небольшую победу, чтобы мог потешаться вместе со своими Пожирателями над тем, «как, должно быть, забавно чудаковатый старец сейчас развалился на виду у всех с неестественно выгнутыми в разные стороны конечностями»… Как Дамблдор мог пригреть на своей груди эту «змею» и, позабыв об осмотрительности, дать Снеггу возможность подобраться к себе настолько близко?!
Гарри сгрёб пальцами пригоршни снега и это его немного отрезвило. В любом случае, после всего случившегося, у него уже просто не осталось сил на то, чтобы злиться. Сильно ссутулившись над искалеченным телом Дамблдора и задушено дыша ртом, он словно плыл на крошечном плоту по течению бесконечной реки своего собственного горя и безвольно уносился всё дальше и дальше… Туда, где больше не было боли, не было неразделённых чувств, горечи предательства, не было разлук и бездонной печали в отрешённо смотрящих на него серых глазах… И даже сейчас, глядя на расслабленное, усеянное мелкими снежинками и такое необычайно умиротворённое лицо Дамблдора, его морщинистые веки, застывшие, как бы в полуулыбке, приоткрытые губы и, всё ещё с надеждой «смотрящие в светлое будущее», неподвижные и потускневшие голубые глаза, Гарри казалось, что Дамблдор вовсе не свалился с огромной высоты. Он не умер. Нет. Просто… Если на секунду притвориться и поверить, что всего этого кошмара не было, и не обращать внимание на странные углы, под которыми отходили от тела директора руки и ноги, то можно было даже представить, будто старый шутник-Дамблдор, для своего очередного чудаковатого развлечения, по собственному желанию, вдруг пришёл да и улёгся сам у подножия Астрономической башни, распластавшись в этом глубоком снегу, как на взбитой перине, в своей уютной, воображаемой спальне, окружив себя тишиной и покоем морозной ночи… Просто прилёг ненадолго отдохнуть от мирской суеты и полюбоваться на звёзды… Хотя бы на секундочку бы представить…
Но, даже после смерти, состарившийся и изборожденный глубокими морщинами облик Альбуса Дамблдора хранил в себе ту последнюю, нерастраченную частичку былого величия и скрытого могущества, что всегда покоряли в нём Поттера…
Лишь одно мешало этой красивой иллюзии походить на настоящую правду – ярко-багровое, расползшееся вокруг головы Дамблдора, словно ореол, чересчур кричащее и броское на фоне, сияющего иссиней белизной, зимнего полотна, пятно, которое Гарри при всём своём желании не смог бы принять за что-либо иное, кроме как, за кровь.
Шмыгнув замёрзшим носом, он протянул руку и поправил съехавшие с крючковатого носа очки-половинки. Задержав взгляд на посиневших, но, по прежнему, улыбающихся губах Дамблдора, стёр рукавом свитера вытекшую из его рта струйку крови и, в последний раз заглянув в его поблёкшие, подёрнутые мутно-голубой пеленой, глаза, навсегда сомкнул ему веки. Длинно выдохнув, Гарри продолжал вглядываться в старое, мудрое, но мертвенно-бледное лицо, только сейчас осознав огромную, ужасающую истину: никогда больше Дамблдор не заговорит с ним, не засмеётся и никогда уже не сможет прийти ему на помощь…
Понурив голову, Гарри сильно закусил губу. Ему хотелось кричать. Хотелось выть, как и Хагрид, что неверяще раскачивался взад-вперёд, словно маленький, брошенный всеми в пустом, холодном доме, ребёнок. Хотелось вскочить на ноги и выплеснуть куда-то в небеса всю ту боль, что раздирала его изнутри. Но, даже если бы у него сейчас хватило бы на всё это сил, он всё равно не мог позволить себе этого сделать. Он должен был оставаться сильным и самоотверженным за всех, кто всё ещё был жив и нуждался в нём. Должен был взять себя в руки и двигаться вперёд. Дамблдор не оставил ему чётких указаний, но одно Гарри знал наверняка – нужно отыскать и уничтожить остальные крестражи, а потом… И делать всё это нужно было как можно скорее.
Отведённое ему время неожиданно резко сократилось до минимума. Гарри почувствовал, как оно буквально начало утекать сквозь его пальцы, прямо как те рубины Гриффиндора, что высыпались из разбитых «песочных часов» в холле школы, и вынужден был со скорбью признать, что ожидать и далее возвращения Драко больше не было смысла...
Предал ли его Драко, как Снегг предал Дамблдора и его слепую веру в него? Сам ли придумал выждать подходящий момент, чтобы попробовать ещё раз, после стольких лет, подобраться к нему вплотную и забрать себе его сердце или просто идеально разыграл свою партию, переплюнув по изобретательности даже самого Дамблдора?
Гарри не знал или не хотел знать ответов на собственные вопросы.
Только по всему выходило, что, куда бы не пророчила отправиться ему Распределяющая шляпа и каким бы хитрым стратегом не являлся от природы Дамблдор, они оба оказались жестоко обманутыми теми, кому и в кого верили больше остальных… Теми, кто в итоге навсегда окрасил в памяти скорбящих эту жуткую ночь в цвета своего слизеринского факультета, допустив, чтобы в небе над Хогвартсом появилась Чёрная метка!
Стянув заиндевевшие очки, Гарри набрал полные ладони снега и умыл перепачканное кровью и по́том лицо. Кожу сразу же защипало и неприятно стянуло от холода, но сейчас эти простые внешние ощущения казались даже необходимыми, потому как внутри его всё разваливалось на части.
Его плеча робко коснулась чья-то рука. Она вдруг показалась Гарри слишком горячей и даже обжигающей, в то время, как его собственные пальцы уже онемели от холода. Но он не стал сопротивляться, когда она скользнула в его ладонь, вынуждая оторвать от мокрого лица руки, и потянула за собой, наверх.
- Гарри, вставай. Ты совсем замёрзнешь, - заботливый шёпот Грейнджер, словно через толщу воды, продирался в его ухо.
И Гарри повиновался, бездумно продолжая смотреть на тело Дамблдора, от которого его старательно уводили Гермиона и Рон. Наверное, в этом был какой-то смысл, так как ни пальцев ног, ни влаги, насквозь пропитавшей его простенькие кроссовки, он уже определённо не чувствовал. Вскоре Рон набросил ему на плечи какой-то плед, водрузил на нос снятые очки, а по ногам, поднимаясь снизу от промёрзших стоп, заструилось приятное тепло – наверное, это Гермиона применила к нему какое-то Согревающее заклинание.
Гарри поднял на друзей усталые, покрасневшие глаза, но у него не хватило сил даже на то, чтобы выразить им свою благодарность. Но он знал, что его лучшие друзья, поймут всё и без слов.
В толпе за их спинами негромко переговаривались люди. Гарри понадобилось долгое время, чтобы найти в себе силы оглядеться. Наконец, он заскользил взглядом по головам стоявших полукругом студентов и большинства преподавателей.
На лицах учеников застыло одинаково потрясённое выражение. Мало кто из них знал, что действительно сегодня стряслось на вершине Астрономической башни, и отчего ночью в замке шёл какой-то бой. И, возможно, не все из них ещё осознавали весь масштаб случившейся трагедии, но, безусловно, столь скоропостижный и неожиданный уход Дамблдора из жизни, глубоко тронул и ужаснул каждого из них по-своему. Даже обычно строгая и сдержанная на эмоции Минерва Макгонагалл выглядела абсолютно раздавленной и как будто постаревшей сразу на несколько лет. Как и на всех, кто сегодня бился с Пожирателями Смерти, на ней были видны следы недавнего противостояния вторжению в Хогвартс – ссадины на лице и руках и разодранная ночная одежда, поверх которой она успела за всё это время накинуть только чью-то, любезно одолженную, мантию. Гораций Слизнорт тоже выглядел потрясённым. Он неотрывно смотрел на почти утонувшее в снегу тело своего старинного друга, и в глазах его плескались ужас и боль утраты, но, тем не менее, мужественно продолжал поддерживать профессора Макгонагалл за плечи. Остальные профессора, которые узнали о случившемся уже после сражения, тоже выглядели не лучшим образом.
Однако нашлись и те, кто несколько выделялся из общей массы скорбящих. Гарри не мог ошибиться или перепутать! Участники «Сопротивления», по двое или по трое стоявшие то там, то тут, хоть и выглядели не менее подавленными, но в их глазах не было того застывшего выражения полнейшей растерянности, первобытного ужаса и затравленности, что явственно читались у всех остальных. Нет. Их неподвижные, но чрезвычайно сосредоточенные, взгляды, подёрнутые сдержанной скорбью наравне с решимостью - все, как один, были направлены на Поттера! И все они отчётливо говорили ему о том, как они благодарны ему за то, что Гарри, так или иначе, но успел помочь каждому из них обрести уверенность в собственных силах; за то, что, благодаря их занятиям, в отличие от остальных, они смогли почувствовать себя хотя бы сколько-нибудь подготовленными к тому вызову, что бросил им всем сегодня Волан-де-Морт! Благодаря Гарри, они были готовы принять этот вызов и сражаться за завтрашний день.
Глядя на участников «движения», Гарри подивился тому, как их собранность и сила общего духа внезапно придали и ему самому уверенности в том, что поступок Драко и смерть Дамблдора – ещё не конец. У них у всех ещё было ради чего двигаться дальше. Даже лишившись поддержки Драко, Гарри понял, что больше не был не одинок. Пожалуй, только во взглядах Панси и Блэйза, помимо всего прочего, Гарри неясно ощущал что-то ещё, что касалось его лично, но он предпочёл не думать сейчас об этом…
Немного отделившись от сокурсников, Джинни вышла вперёд и медленно подняла над головой свою волшебную палочку, на кончике которой горел прощальный огонёк, как дань памяти безвременно покинувшему их - Великому Светлому волшебнику – Альбусу Дамблдору. И вскоре, десятки таких же огоньков взметнулись вверх к ночному небу, ярко мерцая, вместо тысяч звёзд, которые затмевала дымчато-зелёная Метка Пожирателей Смерти.
Среди присутствующих воцарилась удручающая тишина Минуты молчания. Даже Хагрид, прекратив свои безутешные рыдания, тяжело поднялся на ноги и, утирая заплаканные глаза огромным носовым платком, стал почти беззвучно всхлипывать. И эта тишина расползалась по округе, словно оглушающий и нестерпимо давящий на барабанные перепонки туман, окутывая скорбящих оцепенением и чувством невосполнимой утраты. Многие заплакали, будто кто-то невидимый, наконец, позволил им выразить все свои чувства. Но тут Гарри заметил, как Гермиона, смотря в сторону Запретного леса и тоже глотая слёзы, прижала пальцы к губам и глаза её при этом необычайно расширились от удивления – кентавры выступили стройной линией у кромки леса, молча выражая свою солидарность их общей утрате.
А спустя мгновение ночную тишину внезапно вспорол неслыханный доселе вскрик – где-то в темноте запел феникс Дамблдора.
Все присутствующие, как по команде, повернули головы в том же направлении. Такого пения Гарри не слышал от Фоукса ни разу: потрясающей красоты горестный и преисполненный вселенской скорби по погибшему хозяину плач. Эта песнь, казалось, проникала под кожу и сладкими вибрациями щекотала даже кости. И, слушая феникса, Гарри почувствовал, что эта музыка звучит у него внутри – то было его собственное горе, волшебным образом превратившееся в песню, которая отдавалась чувственным эхом в разбитом и обманутом сердце и, разносясь над просторами замка, лилась в его высокие окна и уносилась ввысь.
Как долго все молчали, вслушиваясь в эти чудесные звуки, никто не знал, как и не смог бы объяснить, почему, пока они заворожённо слушали звучание подлинной скорби в исполнении Фоукса, их собственные горе и боль утраты как будто стихали, даря странное утешение и спокойствие.
Откуда-то сбоку из темноты выпорхнуло золотисто-алое пламя и все невольно ахнули, не признав поначалу в нём феникса Дамблдора. Покружив над собравшимися, Фоукс плавно спланировал прямо на грудь мёртвого хозяина и непонимающе стал склонять голову то в одну, то в другу сторону, словно всё ещё надеясь, как и Гарри ещё совсем недавно, что Дамблдор – большой любитель розыгрышей и шуток – вот-вот с прежней добродушной улыбкой распахнёт свои смеющиеся голубые глаза и поднимется на ноги. Почему-то именно это отчаянное неверие преданного феникса, вновь пошатнуло то блаженное умиротворение, что минутой ранее, сам же так ложно внушил им всем Фоукс. Но тут где-то на опушке протяжно завыл пёс Хагрида, Клык, и феникс мгновенно встрепенулся. Громко вскрикнув напоследок, он взмыл высоко в небо и очень скоро затерялся в его черноте. И в этот раз Гарри отчего-то был уверен, что Фоукса они больше никогда не увидят… Что феникс навсегда покинул Хогвартс, точно так же, как и Дамблдор покинул школу, как покинул этот мир…как покинул самого Гарри.
После того, как феникс улетел, а Клык, наконец, умолк, перестав выводить свою жалобную «песнь», Гарри даже стало казаться, что у подножия башни стало ещё темнее, чем прежде, а на сердце вновь начал давить неподъёмный камень. Многие уже опустили свои палочки, но уйти первыми не решались. Все молчали, не зная, что стоило сказать – ещё никому из них не приходилось переживать смерть человека подобной значимости. И в этой звенящей тишине голос профессора Слизнорта прозвучал неожиданно громко:
- Минерва, похоже, что…теперь…эти господа пришли…к Вам, - мягко произнёс он и указал на группу людей, что приближались к ним со стороны главных дверей замка. Броско-алые мантии развивались за их могучими спинами, подобно языкам яростного пламени на фоне заснеженных лугов Хогвартса и внушали ученикам неподдельный трепет.
При виде авроров, Макгонагалл сильнее запахнула слишком просторную для её стройной фигуры мантию и, коротко взглянув на Слизнорта, выступила вперёд. Один из авроров, возглавлявший отряд, шагнул к ней навстречу. Гарри, как и многие другие, сразу же узнал его суровые черты, не раз мелькавшие в статьях газет. Это был нынешний глава Управления авроров или иными словами - Аврората - Гавейн Робардс. И опять-таки, как и многие, Гарри был немного удивлён тем, что сам глава Аврората прибыл вместе со своими подчинёнными на место преступления. Это только лишний раз доказало всем, что Дамблдор, даже после смерти, для многих оставался не последним человеком…
- Кто является приемником скончавшегося Альбуса Дамблдора на посту директора школы «Чародейства и Волшебства «Хогвартс»? – без всяких приветствий и сочувственных речей зычно спросил Робардс, чеканя каждое слово, согласно старой армейской привычке.
- Судя по всему… - Макгонагалл ещё раз оглянулась на тело Дамблдора и удивительно твёрдо заявила: - Я!
- Хорошо, - отрезал аврор, сцепляя за спиной руки, и, став прохаживаться с выправкой вышколенного вояки вдоль собравшихся, словно перед собственным выстроенным полком, объявил:
- Всем учащимся следует немедленно вернуться в замок и ожидать дальнейших указаний исключительно в помещениях, специально отведённых их факультетам, в соответствии с изначальным распределением! Никаких шастаний по замку или «на минуточку к друзьям»! Все лишние визиты и разговоры отменяются! Об остальных распоряжениях вас уведомят ваши непосредственные руководители.
Двое авроров обступили тело Дамблдора и накрыли его белой тканью. Ученики не двинулись с мест, с нарастающим волнением наблюдая за каждым их жестом.
- Я что-то не ясно сказал? – командным тоном прикрикнул на них главный аврор. – Выполнять!
- Мистер Робардс! – тут же вмешалась возмущённая профессор Макгонагалл. Даже её неуместное одеяние не могло задушить в ней вспыхнувшее чувство протеста против такого вызывающего отношения к детям! – Вовсе не за чем повышать голос на моих учеников! Вас прекрасно было слышно всем и не стоит давить на детей! Они - просто дети, которые напуганы и сбиты с толку случившейся сегодня трагедией, а не ваши подчинённые авроры! – со всей свойственной ей жёсткостью, весьма напористо и убедительно заявила Макгонагалл, никогда, если не считать соревнований по квиддичу, не разграничивавшая свою хорошо скрываемую любовь к детям исключительно по факультетам.
