сообщить о нарушении
Текущая страница: 95 (всего у книги 129 страниц)
12:05 От кого: Уля: Если честно, иногда я думаю о том, что пора бы уже отпочковаться, и бабушка то же самое сказала. Только… Здесь вы все, вся жизнь, школа рядом. Квартиру нужно оплачивать, но сейчас важнее учеба. Да и… Как её одну бросить? Это же мама… В общем, вопрос больной.
«Школу найдём, деньги не проблема… А мама…»
Одним сообщением закрутила в очередном шторме. Только Ульяна так умела: раз – и привет. В её ответе Егор видел одновременно «да» и «нет». С одной стороны, вот она признается, что сама думает в ту же сторону. С другой – тут же делится предсказуемыми переживаниями о матери, которую не позволяет оставить совесть и дочерний долг. С третьей… Она же дышать не сможет, если не съедет. Никто не сможет. С четвертой… Он не в праве в это вмешиваться, она сама должна решать. С пятой…
Ща башка взорвется!
12:10 Кому: Уля: И серьезный. Свои люди с тобой останутся, деньги заработаются, школы найдутся. А мать одна. И при этом жизнь у тебя тоже одна. Если ты уже думаешь на эту тему, то, наверное, пора к чему-то прийти и перестать метаться. Как вернёшься, расскажешь, что предварительно надумалось.
«Сначала я тебя послушаю... Да, так будет правильнее»
12:12 От кого: Уля: А ты что думаешь?
12:13 Кому: Уля: Думаю, что здесь тебе не советчик. Давай сама, без оглядки на чужое мнение.
12:13 От кого: Уля: Твое мнение не чужое. Мне важно его знать.
12:14 Кому: Уля: Уль, сама. Мне интересно, в какую сторону тебя в результате поведёт. За себя скажу, что был не готов оставлять семью. Ни в 18, ни в 25.
И неизвестно когда оказался бы готов. Наверно, лишь сейчас, когда внутри, заглушая страхи, перемкнуло и внезапно проснулся инстинкт гнездования. Как это состояние ещё назвать?
Завтра годовщина.
12:15 Кому: Уля [медиафайл]: Твой кот в край оборзел!
Коржик мирно посапывал, вытянувшись колбасой прямо на его акустике. Секунда – и раздался продолжительный свистящий звук: Корж выдохнул, увидев что-то в своих сладких кошачьих снах. Совсем рамсы попутал, чудище хвостатое, на гитаре дрыхнуть! Впрочем, это животное, кажется, прекрасно знало, что за такие фокусы ему всё равно ничего не будет. Единственное, за что он мог действительно огрести, так это за покушение на святая святых – чувствительную к пыли и шерсти фотооптику. Однако природная чуйка берегла Коржа от необдуманных действий. А так за минувшую неделю он разве что в ящик с носками не залез. А по ночам спать повадился у груди или прямо на голове.
12:16 От кого: Уля: Судя по всему, теперь это твой кот :) В общем-то, я его понимаю :) И тебя. У тебя была чудесная семья, до сих пор помню запах пирожков тети Вали, смешные истории дяди Артёма и кучу всяких душевных моментов. Помню, что завтра. Какого чёрта я взяла билет на эти даты?
12:17 Кому: Уля: Скоро домой =)
12:17 От кого: Уля: Чем будешь занят?
12:17 Кому: Уля: Работой. Работы много
12:18 От кого: Уля: У меня для тебя новости. Одну жди сегодня, а еще одну, наверное, при встрече.
12:19 Кому: Уля: Это вдобавок к тому, в чем ты там признаваться собиралась? =) С ума свести меня решила? =)
Смайлик румяный прислала в ответ. Судя по всему, к моменту её возвращения его мозг от предположений просто сварится.
На мгновение Егор застыл: как обухом по темечку огрела очередная догадка. Дикая своей нелогичностью, странная, до смешного нелепая, она не могла не возникнуть после такого количества гораздо более вероятных, но один за одним отвергнутых вариантов.
«За четыре дня?.. Да о таком вообще узнают через месяц! Нет, невозможно…»
Болтающаяся на шее подвеска, которую с тех пор Егор честно не снимал и, честно, не хотел и не думал снимать, зажгла вдруг кожу. Боги… Ему срочно надо к баб Нюре – проветрить голову.
..
Баб Нюра встретила традиционно: всплеснув руками, радостно запричитала, будто они год не виделись, и резво бросилась включать чайник и метать на стол скромное содержимое собственного холодильника. И это вопреки всем попыткам убедить её, что он совсем не голоден и вообще торопится на работу.
— Подождет твоя работа десять минут, — бодро нарубая батон белого и следом батон докторской на кусищи по пять сантиметров в толщину, торжественно водружая на стол упаковку с вафельным тортиком в шоколадной глазури и включая плиту под кастрюлей, отрезала она.
У Егора от количества разномастной еды каждый раз медленно ползли на лоб брови. Хлеб, колбаса, торт и суп. Причем в представлении баб Нюры порядок погружения в организм соблюдать не обязательно. Тортик вполне можно закусить борщом, почему бы и нет? И зефиром заполировать. А чтобы уж наверняка, сверху закинуться колбасой. И украсить сметаной.
Бесполезно. Сколько они с баб Нюрой друг друга знают, столько втолковывают друг другу одно и то же. Егор – что в него не полезет и треть её угощений, а у баб Нюры ответ на всё один: «Кушай-кушай, Егорушка. Кушать надо как следует! Смотри, какой худосочный, кожа да кости, без слёз не взглянешь». Вот и сейчас: в бледно-серых глазах читается, что «голодным» его отсюда не выпустят. Грудью на проходе встанут.
После баб Нюры сутки можно вообще без всякой еды обходиться.
Разбирая пакет с наскоро купленными продуктами, Егор искоса наблюдал за учинённой суетой. Вот этот самый тортик неделю назад он собственноручно брал для неё в ближайшем магазине. Чтобы сама ела. Но бабушки – они бережливые… И заботливые. И вообще… Толку с ними спорить? Не знает он, где она там кости разглядела: его восемьдесят с копейками килограмм при нем.
Мысли, что ворвались в голову с час назад, беспокойно в ней копошились, вызывая неясные эмоции. Внутри себя он словно замер в ожидании: казалось, только разреши к себе прислушаться, услышишь верный ответ, и он удивит. Если начистоту, уже удивлял, пусть и не прозвучал ни чётко, ни смутно – вроде вообще никак. Однако само допущение не поднимало внутри бури, так, легкую рябь. На допущение душа откликалась воистину буддистским в таком положении спокойствием.
А должна бы метаться, как металась каждый раз, стоило ему подобный исход представить. Всю свою «взрослую» жизнь Егор делал всё от него зависящее, чтобы не допустить залета. Проводя параллели с самим собой, не мог не страшиться потенциальных последствий для будущего маленького человека. Не мог не понимать, что расплата за безалаберность будет катастрофической. В случае, если его не поставят в известность, безотцовщина, аборт или детдом. В случае, если поставят... Страшно представить, с учетом своего потребительского отношения к прошедшим через него девушкам. Нет, не детдом – этого он не позволит… А что тогда? Принудительное сожительство ради ребенка, раз уж принимал в появлении новой жизни непосредственное участие? Изъятие ребенка у матери на случай, если родит и захочет избавиться? Борьба с чувством вины, если будет принято решение об аборте?
По идее, свежая версия о том, в чём именно Ульяна собралась признаваться, к этому моменту должна была его уже на стенку загнать, но… Сюрприз.
— Какой-то ты последнее время тихий, мальчик мой, — ставя перед Егором тарелку с борщом и усаживаясь на излюбленный свой стул, отметила баб Нюра. Вот этот характерный вкрадчивый тон как бы намекал на то, что она явно что-то подозревает, но по традиции заходит издалека. Этому приёмчику Егор у неё и научился.
— Всё в порядке, баб Нюр, — пространно ответил он. — Работы много.
— Работа – это хорошо. Когда делом занят, и времени на глупости нет, — охотно согласилась баб Нюра. — Но не в работе ведь дело, — покачала она головой. — Меня-то обмануть не пытайся, я тебя как облупленного знаю.
Пожурила называется – совсем беззлобно. Егор ухмыльнулся, поднял ладони в жесте, означающем, что сдается, но промолчал. Обсуждать глубоко личное желания предсказуемо не возникло. Впрочем, как и желания дальше пудрить этой святой женщине мозги.
— По глазам вижу, — продолжала гнуть своё баб Нюра. — В глазах-то черти пляшут. Горят.
— Огонь-пожар, — уткнувшись носом в суп, пробормотал Егор. Борщ оказался просто божественным. Баб Нюра легко бы могла зарабатывать нехилую добавку к пенсии, нанявшись мастером по борщам в какой-нибудь понтовый национальный ресторан.
— Как-как ты сказал? Совсем оглохла на старости лет…
— Говорю: вкусно, баб Нюр, спасибо!
— Ты хлебушка ещё возьми. И сметанки себе положи, — обрадовавшись, закивала она. Помолчала с полминуты и добавила: — Ну, сдается мне, уж у Ульяши-то повкуснее будет, да?
«Понятия не имею»
Ложка с супом замерла на полпути ко рту и плавно вернулась в тарелку. Егор поднял на баб Нюру глаза, ощущая, что контролировать поползшие к ушам уголки губ совершенно не способен. Ну всё, не вышло из него в этот раз партизана. Он пытался!
— Вот-вот! Вот об этом я и говорю, — лучезарная улыбка баб Нюры омолодила её лет на двадцать. — А взгляд-то, взгляд-то! Хитрющий! Эх, мать твоя с отцом не видят, что тут делается… Слава Богу!
«Слава Богу, что не видят?»
— Слава Богу, дождалась! — считывая немой вопрос в недоумённом взгляде, спохватилась она. — Теперь и на покой можно.
Удивительная бабуля. Он ведь и слова не сказал, а она уже ко всем заключениям пришла. Ну, раз сама пришла, то и хорошо – не придётся ничего объяснять.
— Рановато, баб Нюр, — хмыкнул Егор в тарелку с борщом. — Что там делать?
Баб Нюра цокнула языком, всплеснула руками.
— Ох и мастер же ты зубы заговаривать! Ты кушай-кушай, Егорушка, а то кожа да кости. Хлебушка ещё возьми… Всё хорошо у вас?
— Вроде… — ответил он неопределенно. Здесь тоже рановато что-то конкретное говорить, да и – боги, неужели сейчас всерьез об этом подумалось? – сглазить страшно.
— Вот и славненько… Славненько… Молодцы… — закивала баб Нюра, продолжая светло улыбаться. — Знало моё сердце, так и будет! А как же ещё? Ты свой выбор давно сделал.
«Да?..»
Егор в замешательстве уставился на свою собеседницу. Вот оно что, оказывается? Давно? Очень интересно. В таком случае… Хотя бы намёк какой-то на «сделанный выбор» нельзя было дать, нет? На годик-второй пораньше?
Сердце уже знало ответ. Нельзя.
— Всему свое время. Сам должен был понять, — склонив голову к плечу, меж тем изрекла баб Нюра.
Не бабушка, а Штирлиц какой-то. В пёстром халате, что так нежно любят все до одной бабушки на свете. Воскресший Нострадамус. Что ещё ей известно, интересно?
— Ну, раз дело приняло такой оборот, может быть, следует всё же ей правду узнать? — чуть подумав, осторожно поинтересовалась она. — Как ты считаешь?
«Вы о тогда? Или о совсем тогда?»
Вряд ли баб Нюра говорила сейчас о его детстве. Она в курсе всей его подноготной, мама в ней – на тот момент еще работающем педагоге – нашла понимающую душу и бегала за советами. Но в личном общении баб Нюра больную тему старалась не трогать. Надо бы уточнить.
— Вы о... детском доме?
— Нет, мальчик мой, — тягостно вздохнула баб Нюра. — О детском доме ты ей расскажи обязательно… Я о другом…
«Уже рассказал… Нет»
— Нет, — настала очередь Егора головой качать. — Не хочу портить их с тёть Надей отношения. Тогда я решил сам.
— Это ты думаешь, что сам решил, святая простота, — проскрипела баб Нюра. Её голос всегда становился скрипучим, когда она расстраивалась. — Дело твоё, Егор. Но ты поверь старой, такие вещи не забываются. И Ульяша пусть простила, но не поняла и не забыла. И продолжает мыслями туда возвращаться, хоть всё уже быльём поросло. А ты чужие грехи на себя берёшь.
Замолкла, сверля его настойчивым взглядом, призванным, видимо, убедить в своей правоте. В ответ Егор молча сообщал ей, что тема не обсуждается. Они бы так могли долго друг с другом «разговаривать», но баб Нюра наконец сдалась.
— Приходи ко мне завтра вечером. Посидим, помянем семью твою, Царствие им Небесное.
«Хм-м-м… Ну…»
Вот как отказаться?
— Ладно. Около восьми загляну, — ответил Егор, нарушая наставшую тишину. Вообще-то он планировал завтрашний вечер в гордом одиночестве провести, но баб Нюре разве откажешь? Как? Открыв приложение с картой города, оценил загруженность дорог, бросил взгляд на часы. — Вам пора уже, наверное, выезжать? Минут десять на сборы у вас, и я такси закажу.
— Ой, батюшки! — воскликнула баб Нюра. — И то правда! Сколько тебе со мной забот!
— Это не заботы, — Егор выдавил из себя кривую улыбку. — Это вложение в будущие борщи.
В борщи, угу. Конечно. «Свои» ему нужны как воздух. Они – его спасательный круг, они – обещание, что не всё с ним потеряно. По сути, это вложение в собственную внутреннюю тишину, в возможность когда угодно вернуться в тепло, под лучи света. Ощутить себя нужным, кому-то важным, чем-то полезным. По большому счету… положа руку на сердце… получается, он делает всё это ради себя. Страшится остаться без протянутой близкими руки.
Люди – они эгоисты.
— Разве могла я когда-то подумать, что соседский мальчик будет делать для меня больше, чем сын и внуки вместе взятые? — вздохнула баб Нюра, словно мысли читая. — От них и звонка не дождешься.
Сын у баб Нюры в Питер тридцать лет назад работать переехал и так там и осел. А дети его по миру разлетелись: работают, переженились, своих завели. Муж её умер давно. Вот и вышло, что свой век ей приходится доживать в компании кота Тимошки и пятнадцати горшков герани. И «соседского мальчика».
— Оформлю дарственную на квартиру… — пробормотала она. — Продашь, дом купите, заживете… Детиш..
— Давайте не чудите, баб Нюр, — перебил её Егор, резко поднимаясь со стула. Внутри вдруг вспыхнуло раздражение. Эти разговоры про дарственную он уже не впервые слышал, и не нравились они ему. Он на своих-то восьмидесяти квадратах не знал порой, куда себя приткнуть, на какую стену лезть, зачем ему чужие? Люди – они эгоисты, но не до такой же степени. Не ради же квадратов всё… — Вам ещё жить и жить.
Что до «детишек»… «Детишек»…
«А вдруг всё-таки да?.. И молчит… Да не может быть!»
— Не обижайся, Егорушка! — испуганно запричитала баб Нюра. — Знаю я, что не надо тебе. Мне надо, понимаешь? Спокойнее мне так за тебя будет. Буду знать, что как следует отблагодарила, — «Отблагодарили? Вы? Меня? Вы серьезно?!» — Ты ж у меня ни копейки не взял! Из собственного кармана всё.
«Заканчивайте…»
Мысли завихрились, сменяя друг друга – успевай осознавать и реагировать. Это он не знал, чем платить баб Нюре за её душевность, заботу и доброту. Эти «копейки» – ничто, бумажки замусоленные, херня. Зачем ещё они нужны? Он всё вытрясти из карманов готов, лишь бы её руки были распахнуты навстречу как можно дольше. Что тут обсуждать, о чём вообще она толкует? Что за маразм? Еще чуть-чуть, и наговорит ей чего-нибудь, и давление у неё от волнения подскочит в небеса.
Поднявшийся внутри протест грозил прорваться в голосе, и все усилия сейчас оказались брошены на то, чтобы себя не выдать.
— Закрыли тему, баб Нюр. Завещайте какой-нибудь благотворительной организации, если родным отдавать не хотите. Детскому дому. Приюту для животных. Хоспису. Вариантов масса. А мне своего за глаза хватает. Всё, я вызываю машину, собирайтесь.
Баб Нюра расстроенно цокнула и, покачав головой, отправилась в большую комнату. Через десять минут она сядет в такси, которое доставит её до клиники. Где сегодня у неё то ли три, то ли четыре записи. Затаскают опять по кабинетам… Но лишь бы результат был. И ему пора, работа не ждет.
— Не забудьте набрать, как закончите! — крикнул Егор уже из коридора. — До дома вызову. Ну и расскажете заодно, что да как.
— Как королевишну меня катаешь, — донеслось из комнаты. — На личной карете!
«Ну а как? Не на общественном транспорте же через полгорода...»
— Личную карету я вам не предлагаю, — усмехнулся Егор. Воображение тут же нарисовало баб Нюру на «Ямахе». Вторым номером. В шлеме. — Вам такой экспириенс{?}[опыт (англ.)] по душе не придётся.
— Как-как ты сказал? Повтори…
— Говорю: хорошего дня, баб Нюр. Звоните. Я ушёл.
..
«Личная карета» завелась с первой попытки. Егор обхлопал себя по карманам и по привычке заглянул в рюкзак с фототехникой, на всякий случай всё же проверяя содержимое. На работу настроиться пока так и не удалось: все мысли вертелись вокруг догадки, которая хоть и была наречена бредовой, а из головы выветриваться не спешила. Предположения наслаивались одно на другое, и душа металась. Ну существует же вероятность, пусть минимальная? Ну могла она как-то это ощутить спустя несколько дней? Чисто теоретически? Интуитивно? А когда тесты такое начинают показывать? Сразу или нет?
Чувствовал: пока не выяснит, попал ли в этот раз в цель или вновь промазал, ни спать не сможет, ни работать – пойдут все процессы по одному известному месту. В башке-то полный швах, каша из вопросов к ней и себе. В таком состоянии даже на дороге сосредоточиться проблематично, не то что на всём остальном. Ему мерещатся пяточки...
14:25 Кому: Уля: Ты ведь уже сказала бы, если бы что-то критично важное? Да?
