сообщить о нарушении
Текущая страница: 67 (всего у книги 129 страниц)
— Откуда такая уверенность? — удивился Егор вполне искренне.
Раздался глубокий вздох.
— По глазам читать умею.
«Я уже понял…»
— Да ну?
— Ну да… Но я терпеливая, Егор. Подожду. Может быть, ты сам захочешь рассказать, — «Нет». — Может быть, когда-нибудь, годам к семидесяти, твое доверие я заслужу, — встав посреди комнаты и окидывая блуждающим взглядом пространство, изрекла Уля в никуда. — Тебе будет семьдесят шесть, ты выйдешь из подъезда, пощуришься на летнее солнце, крякнешь, схватишься за поясницу, присядешь рядом на лавочку, повернешь голову и задребезжишь: «Знаешь, малая, давно думал тебе сказать… Вот, надумал! Слушай!».
Ярко-голубые глаза испытующе уставились прямо на него. Картина, которую Ульяна только что так живо нарисовала, вызвала невольную улыбку, и разливающееся тепло растопило и смыло оставшуюся после стычки у подъезда злость. Он совсем не прочь дожить до столь почтенного возраста. Ну, наверное, она права: в семьдесят шесть можно будет уже и расколоться. А ещё ей явно не нравится «малая». Но что уж, эту привычку ему в себе не искоренить. Хотя…
Нет.
— Знаешь, малая, давно думал тебе сказать… Вот надумал, слушай. Язва ты редкая, — ухмыльнулся Егор, проходя в сторону заваленного объективами рабочего стола. Нужное ему спрятано в углу, между столом и стеной.
— А я обопрусь на свою клюку, повернусь к тебе и отвечу: «Ну, наконец-то! Ну, тогда и мне есть что тебе сказать. Но не раньше, чем ты мне, ты первый», — пропустив подкол мимо ушей, как ни в чем не бывало продолжила Уля уже в спину.
«А вот это уже интересно. Хитрая лиса… И что же?»
Егор даже на мгновение забыл, куда и за чем шел. Развернулся к провокаторше и уперся взглядом в фактически непроницаемое выражение лица. Только огонь в глазах постепенно разгорался, снова незнакомый. Огонь в её глазах постоянно разный, и этот он опять не узнаёт.
«Вот так, да?»
На его немой вопрос Ульяна попробовала ответить фирменной приторно-сладкой улыбкой, но этот раз вышло у нее натужно, вымученно как-то.
— Подождать нужно всего-то годиков сорок пять – пятьдесят, — делано равнодушно пожала она плечами. — И я всё тебе скажу. Мне тогда уже точно всё равно будет, меня будут заботить артрит и давление, а не всякие там… дедки. По рукам?
«А дедки заботить не будут, значит?..»
Егор склонил голову к плечу и чуть прищурился, пытаясь разглядеть зарытую собаку. Уля моментально сегодня зажигается. Еще пять минут назад в лифте вообще ничего не предвещало новых всполохов, но стоило попытаться обойти скользкую тему, и… И там, у школы, нечто похожее он видел. В чём дело? Очевидно, в нём. Ульяна злится, считает, что он ей не доверяет. Сама только что проблему и обозначила. Еще у школы она её обозначила. Но вот же, тут точно что-то еще есть, заботит её что-то. Голова его бедовая, видать. А голова его мало того, что в принципе не лечится: в голове его рушатся представления о лично ему комфортных дистанциях и отношениях, понимать хоть что-нибудь голова его отказывается и вот-вот треснет.
Но все-таки интересно, что она там для него припасла? Узнает лет через пятьдесят, видимо. Если доживет.
— Расслабься, — прерывая затянувшийся зрительный контакт, усмехнулась Ульяна. — Ты рискуешь спор проиграть. Заберу Коржика с собой. Где мое настроение?
Корж, который все это время путался под ногами, курсируя от неё к нему и обратно, в подтверждение Улиных слов протяжно мяукнул. Ульяна победно вскинула подбородок: «Слыхал?», мол. Подхватив кошака, высоко подняла на вытянутых руках и промурлыкала:
— Ну что, колбаса? Все-таки идешь со мной!
С ракурса Егора Корж и правда напоминал длинную пушистую колбасу: казалось, в этом животном от кончика ушей до кончика хвоста весь метр наберется. В рыжем пухе утопали её тонкие пальцы. Безвольно повиснув в руках своей хозяйки, кот совершенно не сопротивлялся, лишь локаторы свои мохнатые навострил и затарахтел, как ненормальный.
Егор понял, что снова завис. Чёрт знает почему, но картина его гипнотизировала. От неё веяло домом, уютом и теплом. Человеческой добротой. Корж продолжал покорно болтаться в Улиных руках, мурчание усиливалось, две пары голубых глаз лениво жмурились. Между этими двумя царило полнейшее взаимопонимание. А ведь когда-то она с улицы его принесла – дикого тощего оборвыша. Егор смутно помнит, как по осени они втроем встретились в общем коридоре. Года три, а то и четыре прошло. Ульяна с мокрым трясущимся комком шерсти в шарфе зарулила от лифтов в тамбур, а он, не очень трезвый, как раз на выход намылился – дверь закрывал. Кажется, тогда, скользнув взглядом по найдёнышу в руках соседки, он совсем не удивился, подумал: «Ничего не меняется». А может, и ни о чем он не подумал, не уверен. И вот, пожалуйста: откормленный холёный рыжий кот висит тряпочкой и разрешает делать с собой всё, что ей вздумается. Они там молча друг с другом общаются, видно же.
Ульяна кого хочешь может приручить.
Вибрация телефона в кармане привела Егора в чувство. Выудив гаджет на свет, пробежал взглядом по сообщению:
23:12 От кого: Колян: Деньги нужны в течение недели, десять дней край.
23:12 Кому: Колян: Ок.
— С тобой? Ну нет, это мы еще посмотрим, — ухмыльнулся Егор, возвращаясь к картине маслом. Наклонился к коробке, что почти две недели назад снял с антресолей и так и не вернул на место. Что-то сейчас точно будет, вопрос в том, что. Нужное ему лежало сверху, искать не пришлось.
«Вот твое настроение, прямо здесь»
На диван под раздавшийся шумный вздох полетели кассета и фотоальбом, а с тетрадью тот же номер он проворачивать не стал: это вещь чужая, её. Тетрадь Егор достал осторожно, не слишком торопясь сразу показывать владелице. Развернулся, тут же пряча анкету за спиной, опёрся о стол, сложил руки на груди и кивнул в сторону дивана:
— Падай.
Ульяна застыла посреди комнаты. С лицом её за эти несколько секунд, что ему понадобились, чтобы вытащить из коробки вещи, случились метаморфозы. Выражение на нем уже кардинально поменялось, но всё продолжало преображаться: относительное спокойствие сменяли осознание и растерянность. Глаза распахивались всё шире, брови поднимались всё выше. Взгляд метался от валяющихся на диване вещей к нему и назад, и с каждой секундой в нём обнаруживалось всё больше и больше сухой воды: он становился всё блестящее, чуть больнее. Проступившие вдруг скулы, плотно сжатые губы… Егору даже подумалось, что, может, он неверно оценил возможные последствия? Недооценил значение этих вещей для неё самой? «Лучший друг»…
Нет, за эти недели он успел всё взвесить и прийти к мысли, что показать нужно. Иногда в прошлое возвращаться тяжело. А в такое прошлое, как у них, тем более. А иногда возвращаться туда приятно. В такое, как у них, тем более. Так что прочь сомнения.
— Это я её раздавила, — присаживаясь на самый краешек дивана и беря в руки кассету, дрогнувшим голосом сообщила Уля. — Как сейчас помню…
— Угу… — глаза неотрывно следили за тем, как подушечка пальца ведет по пересекающей пластиковую коробочку трещине, как она переворачивает кассету и бежит взглядом по списку песен, узнавая, кажется, каждую. Мозг, не оказывая ровным счетом никакого сопротивления, запустил по позвонкам уже знакомые мурашки. Сотрясать воздух, шевелиться вообще не хотелось, но нужно же что-то сказать. — Но весело же было, малая!
Уголок рта потянулся вверх. Конечно, весело. Очень, очень весело! И невозможно легко…
Ульяна вскинула глаза и неуверенно, растерянно улыбнулась. Определенно, как чуть ли не на потолке тут плясала, она помнит.
— А послушать её есть на чем?
Её голос звучал очень тихо, потерянно, беспомощно как-то. Что же тогда дальше будет? Может, и впрямь откатить, пока еще не слишком поздно?
Нет.
— Условно – есть, отцовский центр я оставил, — пожал Егор плечами. Центр стоял в родительской спальне. — Но там что-то с кассетной декой: она, оказывается, сломана. Так что сначала придется починить.
— Понятно. Жаль… — забавно поджав губы, вздохнула Уля разочарованно. — Позовешь, как починишь?
— Ну, разумеется, — усмехнулся он. Разумеется! — Если я кому и дам прыгать на этом диване, то только тебе, по старой памяти.
Ульяна недоверчиво склонила голову к плечу.
— Да?
«Что за сомнения во взгляде?»
— Да.
— Ну… ладно. Не знаешь ты, на что подписываешься, Егор…
Егор округлил глаза. В смысле? Он не знает? Как раз он еще как знает! Шторы-то кое-кто иногда задергивать забывает, да и в клубе всё он видел. И в школе тоже. И... кто, в конце концов, ураганом по его комнате носился когда-то?
— А это… — Уля нерешительно потянулась к альбому и, едва коснувшись обложки, вскинула на него выжидательный, полный замешательства взгляд. «Можно?».
«Наверное, нужно…»
— А это интереснее, — чувствуя, как в груди защекотало перышком, произнес Егор. — Это… Посередине открывай, не промажешь. Их там немного, камеру мы не очень любили.
«Понеслась…»
Прикрыв глаза, застыв у стола, Егор подумал о том, что когда отец настаивал, не стоило так упрямиться: куда больше фотографий вошло бы в этот альбом. От каждой внутри дёргает, каждая поднимает в душе тёплое цунами. Вспоминать тот отрезок, вспоминать светлое в собственной жизни — приятно. Сколько всего благодаря снимкам сейчас встало бы чёткими кадрами прямо перед глазами, будь оба сговорчивее.
До ушей донесся тяжелый вздох, кто-то расчувствовался и тихонько шмыгнул носом.
— Я их не видела…
«Конечно, ты их не видела… Я же тебе их не показывал»
Тишина в комнате настала оглушающая, лишь пленочные конверты изредка шуршали – это Ульяна переворачивала страницы – и шмыганье учащалось. И где-то в ушах отдавался отчаянный стук собственного сердца. Не мог заставить себя открыть глаза. Потому что… Что он тогда увидит? В тех, напротив?
— Эти качели поменяли тринадцать лет назад, мне одиннадцать было… — и без того взволнованный голос зазвучал надсадно, задрожал уже в открытую. — Тут уже такие ржавые…
«Да… Поменяли. Спустя месяц… После того как… Чёрт!»
— И этот свитер я припоминаю, — немного помолчав, сипло продолжила Уля. Нет, возможно, он таки сильно недооценил значение, которое имели для неё эти кадры и вообще их детские отношения. — Ты же из него вообще не вылезал. Как у Фредди Крюгера, только полоска синяя.
«Да»
— А сам ты, похоже, не прочь был найти поинтереснее занятие, чем малышню соседскую развлекать… Видок у тебя, конечно… Забавный.
«Да. Нет, ну… Да ну тебя!»
— И вот на этой, с журналом, тоже… Одни вихры торчат! И вот тут… — кого-то прорвало. Улю даже молчание его не смущало. А может, и смущало, и несколько напряженный, высокий тон был тому свидетельством. Впрочем, когда он сам впервые больше чем за тринадцать лет эти фото увидел, его тоже прорвало. По-своему. — Нет, тут ты просто недовольный, зато я подозрительно довольная. Только не помню, что там было…
«Пофиг что…»
Егор отчетливо слышал надсадный звон собственных нервов. Принимая решение показать Ульяне фотографии, он не думал о последствиях для себя самого. Хотелось на выдохе попросить прощения. Хотелось бежать со всех ног, под них не глядя. Он понял вдруг, что всё ждёт вопроса, всё это лето ждёт вопроса. Но сейчас не слышал в её голосе ни намека на обиду: растроганная, обескураженная, она рассматривала фотографии, копалась в собственной памяти и сыпала комментариями. Она словно взяла и вырезала из жизни тринадцать лет. А после склеила те семь и эти месяцы. Почему? И стоит ли каяться, если таков её выбор?
А главное, ведь если вопрос всё-таки последует… Он не объяснит. Это же придется провести вскрытие и вывалить перед ней собственное нутро. Распотрошить, препарировать, разложить на атомы. Рассказать совсем всё. Возможно, не выйдет не сдать её мать. Нет, он не готов.
А она… Она как чувствует и не спрашивает. «Забыла». «Подождет». «До семидесяти». Вот и всё.
— Каре дурацкое у меня… — кое-как справившись с надтреснутым голосом, проворчала Ульяна себе под нос.
«Отличное каре!»
Следом послышался нервный смешок:
— Вообще, мы с тобой здесь на двух нахохлившихся воробьев похожи. Или волчат…
«Угу. Мы с тобой вообще похожи… На удивление… Не заметила?»
— А тут ты… как будто… рыжий? Мне кажется?
Все-таки вынудила распахнуть глаза. Перевернув очередную страницу, Уля наткнулась на фото, где ему восемь или девять. Сзади, положив острый подбородок на тощее детское плечо, его крепко обнимала мама, еще совсем молодая. Сюрприз. Если хоть когда-нибудь Ульяна спрашивала себя, откуда взялась эта дворовая кличка, то вот ответ. Пришла из прошлой жизни в эту. Вместе с сигаретами.
— В детстве рыжиной отливал, — с трудом разлепив губы, вытолкнул из себя Егор. — Со временем потемнел. Так бывает.
— Да? — искреннее удивление, прозвучав в голосе Ульяны, тут же отразилось простодушным изумлением на лице. — А почему я не помню?
— Маленькая была? — пожал он плечами.
Совсем маленькие дети не запоминают нюансы внешности. Им не до таких мелочей. Они запоминают эмоции, которые в их жизнь привносят люди. Попроси Егора кто сейчас вспомнить цвет волос первой воспитательницы, он не сможет. Вроде темный. Зато он помнит все до одной гримасы на её лице, повергающую в ужас огромную черную бородавку на щеке и свой страх.
— А есть совсем-совсем детские фото? — робко поинтересовалась Ульяна. — Интересно увидеть…
Егор покачал головой. Таким фото взяться просто неоткуда. Снимков, на которых он младше восьми с половиной, не существует в природе, а к десяти на прежний рыжий отлив одни намеки остались.
— Нет… — на всякий случай пряча взгляд, пробормотал Егор. — Первый фотоаппарат отец купил уже здесь, в Москве.
Что правда.
— Вообще-то, знаешь, ты совсем не изменился, — констатировала Уля удовлетворенно. Даже голос повеселел. — Все такой же лохматый, такой же худой и смотришь на мир с тем же полным подозрений прищуром.
— А ты изменилась. Довольно сильно.
К этим выводам Егор на похмельную голову пришел, но с тех пор от них не отказался. И уже не откажется. Каждый новый день, каждая минута рядом показывают ему, как все-таки она изменилась. Снова и снова. А пухлые щечки и пляшущие в глазах искорки провокатора — это просто маскировка. Должно же было в ней хоть что-то от прежней Ульяны остаться. Остались смелость, открытость новому…
— Правда? — с неприкрытым скепсисом в голосе и глазах переспросила она.
— Угу…
— Я, вообще, про внешность…
— Я понял. А я, вообще, про всякое.
«Про всякое? Про «всякое» мне тоже есть что тебе сказать», — сообщил косой взгляд, но озвучивать эту мысль Ульяна не стала. И спасибо. Хватит ему на сегодня впечатлений, и так голова кругом.
— Смотри, тут Смирнов на фоне затесался, — тыкнула она ногтём в фигуру пацана где-то за лавкой. — Подходить уже опасается.
Еще бы он не опасался. До Смирнова не дошло с первого раза, но зато со второго очень хорошо дошло сразу всё. И с тех пор он не то что муляжи мышей в её сумки не подкладывал, не то что подножки в детсадовских коридорах не ставил, а вообще старался обходить Ульяну стороной – во избежание третьего контакта с её соседом. Во дворе Егору удалось очень быстро построить борзоту всякую. До того, как семья Черновых переехала в этот дом, такие методы раз и навсегда решать вопросы местным домашним птенцам и не снились. Ни их возраст, ни их телосложение напугать Егора не могли. Благодаря стараниям родителей его вообще мало что по-настоящему пугало в новой жизни. Разве что мысли о том, что однажды все всё поймут. А потом, после Ульяны, окреп страх потерять, со смертью семьи вросший в него намертво.
— Очень разумное решение, — глухо отозвался Егор.
Уля хмыкнула и вскинула на него глаза:
— Ты всегда меня защищал. Спасибо…
Столько признательности там, в этом взгляде, светилось, что неудобно стало. Ничего эдакого он не делал. Исполнял роль старшего брата, сначала без всякого энтузиазма, а потом уже в полной уверенности, что иначе и быть не должно. На «спасибо» принято отвечать «пожалуйста», но он не чувствовал, что заслуживает её благодарности.
— Пожалуйста. Но не всегда, — возразил Егор. — О чем-то ты умалчивала.
«А иногда просто была не права»
— Ну я же не могла ябедничать постоянно, — распахнув ресницы, тут же попыталась оправдаться Ульяна. Так себе аргументы, если честно. — Я же и сама иногда могла справиться…
«Ага. Я и смотрю, как ты сама со Стрижом справилась…»
Брови невольно поползли вверх. То-то про её проблемы узнавал он через раз, а то и через два – от левых людей. Вот и сейчас вполне возможно чего-то не знает. «Товарищ» этот мутный всё еще не дает ему покоя, хотя она же даже не заикалась о нём с тех пор ни разу.
