сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 129 страниц)
— И каковы наши новые регалии? — уточнил Вадим осторожно, проходя на кухню следом за Егором. Явно беспокоило его, что так стремительно в немилость к матери впал. Это Стриж еще наверняка не в курсе, как тёть Надя над чадом своим ненаглядным всю жизнь трясется. «Как царь Кощей над златом чахнет»{?}[А. С. Пушкин, «Руслан и Людмила»].
«Да, попал ты, приятель. Это тебе не Машу-Дашу-Глашу окучивать. Может, всё-таки передумаешь? Ещё не поздно»
— Егор теперь ещё и сказочник. А ты, – Уля ткнула Стрижа пальцем в грудь, — ты… Ой, ладно, неважно. Но придется постараться, чтобы исправить.
— Ну а ты кто? — усмехнулся Егор. — Пошатнулась твоя безупречная репутация, да?
Вместо ответа малая закатила глаза к потолку. Сам, мол, подумай. Расчёт был, видимо, на в лохматые времена царившее между ними взаимопонимание. А чего тут думать? Тут как день всё ясно: если легенда не проканала, значит, влетело малой как пить дать. Её с младых ногтей воспитывали в принцессы. Не его дело, конечно, кто кого как воспитывает, у каждого свои методы. В его семье тоже границы допустимого с самого начала очерчивались предельно чётко и ясно, но волю жить и набивать в процессе собственные шишки никто подавлять и не думал. Судя по недовольному лицу и тону малой, «принцесса» от короны своей наконец устала. Бунт на корабле поднялся: огребла, однако вместо того, чтобы послушно исправляться, опять с шалопаями всякими якшается.
Но предупредить на всякий случай стоит:
— Обратной дороги нет.
— Дороги к статусу «идеальной дочери»? Пусть теперь кто-нибудь другой её ищет, — раздраженно протянула Ульяна, озираясь по сторонам. — Давно было пора.
«Ты сама это сказала»
И всё же – всё же видно: хорохорится. Пытается звучать так, словно её и впрямь мало волнует, как в дальнейшем сложатся отношения с мамой, а у самой глаза водой блестят. Люди прилагают все силы, чтобы казаться сильнее, чем есть на самом деле, он и сам со своей маской разве что не спит – это понять можно. И всё-таки домашним, выросшим в тепличных условиях детям выход из зоны комфорта должен даваться куда сложнее.
— Да ладно. Мать у тебя нормальная: поворчит и оттает, — стараясь, чтобы собственный голос звучал как можно увереннее, ответил Егор. — Сколько я ей нервов за это время потрепал, и ничего – всё так же готова помочь в любую минуту.
Уля промолчала: то ли согласилась, то ли наоборот не согласилась с озвученной мыслью. Взгляд скользнул по наполовину пустой миске.
— Коржик, кс-кс-кс! Иди сюда, предатель, я знаю, что ты опять тут! — И, чуть помолчав, добавила уже гораздо тише: — Дома-то тебя нет…
«Предатель» не спешил появляться на зов, хоть и прятался действительно здесь. Если определять точные координаты, дрых в ранее принадлежавшей матери с отцом спальне, растянувшись палкой колбасы поперёк одеяла. Но подсказывать малой путь Егор не станет. Дверь туда вечно закрыта, туда он не пускает забредших в его квартиру зевак; порога той комнаты не переступила и не переступит ни одна девушка. И не потому, что постель никогда не убирается, не потому, что по сравнению с остальной территорией там царит лёгкий бардак, а потому, что должны быть у каждого человека места, принадлежащие ему одному, места, спрятанные от любопытных глаз, места, в которых от чужих глаз можно спрятаться и спрятать. Нора, грубо говоря. В этой квартире, представляющей собой, по большому счету, проходной двор, нора находилась во второй спальне. Вот уж куда вход гостям будет заказан на веки вечные. И Коржу до понедельника тоже был. Но в понедельник кот ту дверь просто вынес, скрёбся под ней как ненормальный, словно от того, впустят или нет, зависит его жизнь. И вот уже неделю, как спит только там, независимо от присутствия или отсутствия хозяина квартиры в непосредственной близости. И да, стоит признать, что наличие рядом живой тарахтящей, вибрирующей души сильно облегчает существование.
Не дождавшись явления царя народу, Уля забавно поджала губы, с подозрением покосилась на возившегося у кофе-машины Егора и молча вопросила: «Признавайся, что ты с ним сделал?»
— Сдристнул уже наверняка – через балкон. Гостей-то он у нас не любит, — склонив голову, вбросил крючок Егор. Протянул первую чашку Вадиму, вторую – его спутнице, и тут же начал выгребать на стол содержимое пакета. Да тут и правда полвитрины. Одних круассанов шесть штук: с ветчиной и сыром, с шоколадом и, если судить по весу, классических. А ещё какой-то салат, сэндвичи, бейглы с рыбой… На неделю.
Вот же ж!
Между тем малая мгновенно попалась на закинутую удочку: уставилась на него и сощурила глаза, явно размышляя, стоит ли на эту агитацию отвечать. Ну, пусть думает. Собственница. Зато от тягостных мыслей отвлеклась.
— Кстати, о балконе, Рыжий, — Вадим оторвался от кофе и подал голос. — Я ведь в прошлый раз на секунду поверил, что ты там летучих мышей держишь. И мне теперь интересно жуть, что там у тебя на самом деле. Можно глянуть?
«Блин, чувак, ты серьёзно?.. Не провоцируй меня»
Впрочем, неважно, серьезно Вадик или нет: Егор отчётливо ощущал, как в их присутствии с плеч спадет неподъемный валун, как поднимается намертво приколоченное к плинтусу настроение. И был готов на многое, лишь бы это состояние сохранялось как можно дольше. Следом пришло и осознание, что Вадик – это ниточка к малой, и пока лезвием ножа эту ниточку подпиливать не в его интересах. А значит – напрямую задавать вслух свой вопрос, выставляя приятеля в идиотском свете перед его пассией, он не станет, хоть момент и идеальный. Стриж обидчивый – прямой критики не выдерживает, и в то же время прозорливостью не отличается: замаскированную не просечёт. Вот как тут упустить возможность совсем чуть-чуть, самую малость подколоть? Никак. Теперь главное – попытаться за собственной физиономией уследить.
— Да без проблем, иди. А я пока котел достану, — в один шаг оказавшись у кухонных шкафчиков, Егор выкатил нижний ящик и вытащил оттуда огромный походный казан – отцовский. Гости следили за представлением неотрывно: Вадик – во все глаза, постепенно вытягиваясь в лице, а вот малая – малая вовсе не как в прошлый визит: в её взгляде вспыхнули знакомые лукавые огоньки. Сто лет уже их не видел. Так и знал: из этих двоих адекватный человек явно не Стриж. — Прихвати оттуда парочку тушек, забацаем зелье. Капля человеческой крови бы еще не помешала, но я не могу тебя о таком просить…
Один. Два. Три… Три с половиной. Три с ниточкой. Три с иголочкой… Сил никаких больше нет морду кирпичом держать.
— Моей возьми.
«Чего?.. Быстро же мы освоились и осмелели...»
Похоже, сейчас будет весело. Прямо на глазах оживает. И не просто оживает! По пока непонятным Егору соображениям малая решила вступить в идиотскую игру и стояла теперь, протягивая ему раскрытую ладонь, приглашая, собственно, «брать». Черти там, в её зрачках. Вот только делать теперь что? Выходит, его поймали.
«Ну, раз так…»
Егор усмехнулся и, сощурившись, изобразил крайнюю степень сомнения:
— К чему такие жертвы? Я ведь и во вкус могу войти, не отвертишься потом. Вадик – крепкий парень, с него не убудет, но ты-то… И так ветром сдувает.
— По старой дружбе, — не моргнув глазом, парировала Уля. — Ты же сказал, что нужна лишь капля, а не ведро. Крови я не боюсь. Ну?
По старой... дружбе? Помнит всё-таки – возможно, даже больше, чем ему казалось… И непонятно, насколько это внезапно вскрывшееся обстоятельство его радует, а насколько пугает. Он и так её мысленно в агонии своей лучинкой уже окрестил. Но не этого ли он хотел, когда звал сюда Стрижа?
Жизни хотел.
Кстати, о Стриже. Вадим следил за разворачивающейся странной сценкой, затаив дыхание. Уже ради одного этого стоило продолжать.
— Четвертая группа подошла бы идеально, — прохрипел Егор. — Но это такая редкость, что…
— Повезло тебе, как раз моя, — дьяволята в глазах напротив водили хороводы. — Судьба, не иначе.
«Ишь!»
— Ну, раз ты настаиваешь, я не откажусь.
И тут, к огромному облегчению Егора, который не понимал, что ему сейчас делать – поднимать ладони кверху в жесте, означающем, что сдается, или тянуться к столу за перочинным ножиком, ещё на несколько секунд продлевая им же затеянный цирк, Вадима наконец прорвало.
— Вы походу оба того-этого… С котами разговаривают, кровь пускают… Ладно ты, Рыжий, я уже понял, что от тебя можно ждать чего угодно, но ты, Ульяна… Я в ах... — запнулся на мгновение, — в шоке! Казалась такой нежной, трепетной девоч...
— Ты просто не в курсе, что эта девочка в шесть вытворяла, — ухватившись за возможность сменить тему, перебил его Егор. Пытаясь понять, что малой только что двигало, вскользь следил за выражением её лица, а оно медленно вытягивалось. Да, было дело, взрослые ему тогда ещё её доверяли. Возможно, зря, потому что под его «неусыпным контролем» чего только не происходило. Например, как-то малая с его одобрения с дворовой ребятней через канаву за соседним домом задумала попрыгать, с разбега. И, конечно, провалила первую же попытку, свалившись в вонючую жижу и извозюкавшись в ней с ног до головы – ножки-то коротенькие. Еле вытащил. Ох и влетело им тогда от теть Нади, Улю неделю гулять не пускали. Егор с назначенным малой наказанием в корне не согласился, но его мнения что, спрашивали? Ограничили в очередной раз маленького человека – и всё. Задали рамки поведения. Показали, что хорошо, а что плохо. Обозначили границы дозволенного, предотвратили «страшное», указали на «правильное». Так людей и ломают – осознанно или нет.
На фоне затеянной вдруг ею игры вспомнилось ещё, как дерзила ему, став постарше. Время идёт – а ничего, оказывается, не меняется: малая все так же поддается на провокации, а дерзость свою проявляет чуть иначе – не только словом, но и делом. Или это не дерзость и она так подыгрывает ему, подтрунивая над Вадиком? Или это отголоски ссоры с матерью в ней искрят? Или просто почву навстречу прощупывает? Или и впрямь оживает? Фиг разберёшь.
— Так, ладно. Какие у вас планы? — бросив короткий взгляд в окно, спросил Егор. Кофе гонять – это, конечно, занятие увлекательное – первые минуты две, – но они ведь сейчас откланяются и свалят куда-нибудь, не приглядишь. Да и... Он только вернулся в колею, только-только вновь ощутил себя живым. Только приступил к своим раскопкам, в конце-то концов. Когда ещё такой случай представится?
— Никаких, — поспешно ответила Уля, переводя вопросительный взгляд на Вадима. Тот лишь плечами пожал, соглашаясь, что дальнейшие планы пока обмозговать не успел.
«Или не стоит?..»
Стоит. Еще как стоит!
— Ну, раз никаких, то предлагаю смотаться в одно место – тут неподалёку, — «Погода лётная». — Нечего штаны дома просиживать.
Слишком велико оказалось проснувшееся любопытство. Слишком контрастны эту неделю его состояния. И слишком не хочется вновь оставаться один на один с собой.
— Ты же вроде до вечера никуда не собирался… — искренне удивился Стриж.
— Планы изменились. Погнали.
«Заодно посмотрим, что от шестилетней девчушки осталось…»
***
Ульяна нервно ёрзала на своем сидении, в очередной раз провожая взглядом стремительно удаляющуюся «Ямаху». Они ехали уже почти полчаса, выехали на загруженное шоссе, солнце било прямо в глаза, и тут-то начались эти гонки. Точнее, Вадим их начал, хотя Егор перед стартом скинул ему геолокацию, и торопиться за «Ямахой» смысл отсутствовал – всё равно приедут.
Вот куда?! Куда громоздкому автомобилю тягаться с манёвренным мотоциклом? Если бы сосед согласился сесть в машину, вот этого всего сейчас не было бы, но такой вариант им даже не рассматривался. Вадим предложил между делом, но Егор в ответ лишь громко фыркнул, а через десять минут уже стоял на выходе со шлемом под мышкой, ключами на пальце, пакетом из кафешки в руках и фотоаппаратом на шее. Меланхолично дожевывая круассан с ветчиной.
У Ули сердце в пятки уходило, причем, ещё вопрос, за чью шкуру она переживала больше: за свою собственную или за «Егорушкину». Всё же в потоке железных коробок, водители которых при перестроении на другую полосу то поворотник забудут включить, то по зеркалам лишний раз подстраховаться, мотоциклисты крайне уязвимы: вся их защита – эта шлем, ну, может быть, экипировка, но Чернов набросил на себя самую обычную джинсовку. Камикадзе!
Ульяна верещала и просила сбросить скорость, Вадим усмехался и на несколько минут снижал, но стоило знакомой спине замаячить в поле его зрения, как всё начиналось по новой. Шашки. За эти сорок минут к своему ангелу-хранителю, про которого она вспоминала лишь в какие-то критические моменты, Уля обратилась раз десять, не меньше. Так и доехали.
В чистое поле.
Когда они вышли, Чернов как раз докуривал сигарету – неизвестно какую по счету, потому что километров за десять до съезда на проселочную дорогу они с концами потеряли его из вида, и как долго он мог их тут ждать, представить было решительно невозможно.
— Если ты всегда так водишь, то я больше с тобой в машину не сяду, имей ввиду! — с плохо скрываемым негодованием заявила Уля, окидывая довольного Вадима испепеляющим взглядом. — Так и поседеть недолго!
Но Стрижова её гневный тон ничуть не смутил. Расплывшись в улыбке от уха до уха, тот воскликнул:
— Ты так мило злишься, смотрел бы и смотрел! Ладно, обратно поедем спокойно, обещаю!
Ульяна пропустила ремарку мимо ушей: казалось, даже очаровательные ямочки на его щеках не могли сейчас исправить положение. Настала очередь соседа послушать, что она обо всём этом думает.
— А ты… Удивляюсь, как ты ещё цел! — в возмущении уставилась Уля на Егора и в который раз за день себе поразилась. Неделю назад не желала порог его квартиры переступать, лишний раз рот боялась открыть, и даже сегодня немного волновалась, несмотря на пятничный инцидент. А сейчас ведёт да и чувствует себя так, словно и не было паузы длиной в вечность, будто это не они более десяти лет безмолвствовали, при встречах ограничиваясь вежливым: «Привет», и иногда добавляя к нему: «Как дела?». Будто, стоило ему дать ей понять, что он вовсе не склеротик, стоило помочь разок, стоило продемонстрировать миролюбивый настрой, так она сразу и оттаяла и все свои смертельные обиды позабыла. И уцепилась в возможность подобраться ближе, как выживший после кораблекрушения цепляется за плывущий мимо обломок чего угодно. И радуется, и отлично ей – словно с мертвой точки сдвинулась, словно ей уже возвращают когда-то без спросу отобранное, словно всё уже на круги своя встает, хотя нет этому никаких явных признаков и разумнее губу-то не раскатывать. А как маме-то тогда заливала, что «ни с кем общаться не собирается, потому что сама не хочет». А выходит – всё, хочет? Как человеческая психика вообще работает?
Как бы она ни работала, сейчас речь не об этом. Игры с жизнью до добра не доведут. До сегодняшнего дня, до тех пор, пока Уля собственными глазами не увидела, как Чернов водит, подобные мысли к ней в голову не лезли. Ещё и с парашютом сигает… Экстремал хренов!
— Сам удивляюсь, — беспечно ответил Егор. — Значит, ещё не время.
«Вот так легко об этом говоришь?!»
Вадим меж тем недоумённо озирался по сторонам: в нескольких километрах от точки, где они припарковались, начиналась лесополоса. Отсюда открывался захватывающий дух вид на низину, а в отдалении виднелись несколько человеческих силуэтов. Да, они и впрямь оказались в полях: изумрудная травка и дикие цветы, кто-то в них стрекочет – очень красиво, живописно, можно сказать, волшебно, но…
— Рыжий, так и что мы тут забыли? — подал голос озадаченный Стрижов.
«Я бы тоже хотела знать»
На губах соседа лежала легкая, расслабленная улыбка. Сейчас он выглядел, как сытый, довольный жизнью, ленивый кот, которого не только накормили сметаной, но и почесали – и за ушком, и за шкиркой, и про брюшко не забыли. Просветление в глазах, умиротворение на лице, даже голос, и тот звучал иначе – тише и бархатнее.
— Ты голову подними – и увидишь, — отозвался Егор беззаботно.
Прибывшие синхронно задрали подбородки к небу. Где-то высоко-высоко над головами, в глубокой синеве, кружились плохо различимые в лучах солнца огромные «птицы» – дело рук человеческих.
Ничего не понятно, но очень интересно.
— Так… И?.. — озвучил мысли Ульяны Вадим.
Честное слово, прежде такой безмятежности Уля не видела на лице своего соседа никогда. Никогда – это значит никогда.
— И… — эхом повторил Егор. Такое ощущение, что мыслями он уже давно был не здесь. — Ты когда-нибудь болтал ножками на высоте километра от земли?
«Так!!! Ты же не хочешь сказать…»
— Да ладно?! — присвистнул Вадим восторженно. Интересный человек: то как до тумбочки доходит, то чуть ли не налету схватывает. — Хочешь сказать, мы сейчас полетим? — его глаза вспыхнули нетерпеливым огнём предвкушения, на который еще какую-то минуту назад, когда Стрижов озадаченно обозревал окрестности, и намёка не было. — Что, вот прямо сейчас?
