сообщить о нарушении
Текущая страница: 85 (всего у книги 129 страниц)
— Тебе не кажется… — из последних сил стараясь сохранять невозмутимость, согласился Егор. Однако безмятежная улыбка успела схлынуть с губ.
Внутренний взор уже нарисовал всё, что будет происходить дальше, во всех подробностях. Дофамин, эндорфин, окситоцин – что там ещё есть? – нарушая все мыслимые и немыслимые дозировки, выбрасывались в кровь. Она прилила к голове, к животу и загудела в ушах, глуша звуки и размывая фон до неразличимого глазом. Про другие естественные физиологические реакции и говорить нечего. Стало тесно. Душно и жарко. Остальное отошло далеко на задний план, и желание осталось одно-единственное: зажать Ульяну в каком-нибудь укромном углу… Немедленно! Щёчки прекрасны, но тянуть дальше – чистый мазохизм.
Однако же, соблюдать приличия придётся.
Неспешно поднявшись, Егор отправил телефон в карман и обошел стол. Взявшись за спинку её кресла, убрал волосы с напряженных плеч и наклонился к маленькому ушку.
— Надо убедиться… — губы еле коснулись пульсирующей венки под мочкой уха, взгляд поймал в фокус аккуратную ложбинку, а слух уловил прерывистый вдох.
Отодвинув кресло, протянул руку и сжал прохладную ладошку, пальцы переплелись. «Вот ты и попалась…». Теперь он эту ладошку не выпустит. Затянутые плотной дымкой васильковые глаза наводили на мысль, что Ульяна и рада попасться, а ещё в них же проступали сомнения, что до номера они дойдут. Весьма многообещающе. Может, и не дойдут… Придётся держать себя в руках… Чёрт…
Пять минут, что им понадобились, чтобы преодолеть расстояние от веранды до номера, ощущались бесконечностью. Особенно тяжко пришлось в замкнутом пространстве небольшого лифта: с первого на третий они поднимались совершенно одни. О, если бы эта стальная коробка застряла где-нибудь между этажами, если бы свет погас и не включился, а диспетчер не отозвался... А диспетчера бы и не звали. Идеально. Однако Вселенная оказалась глуха к его воззваниям: чудо инженерной мысли знай себе ползло. …Одну пуговичку расстегнуть… Самую верхнюю... И вторую... И третью… Запустить ладонь под рубашку… Стиснув челюсти, Егор удерживал себя на месте. Пламя разгорелось, терпение испарялось из него невесомым облачком, но затуманенный рассудок ещё умудрялся давать своему хозяину дельные советы, предупреждая: стоит начать, и не остановишься.
Преждевременно не впасть в состояние аффекта помогала вибрация разрывающегося в кармане телефона. Пофиг на него… Саундчек в два часа дня, подождут. Уля, чувствуя на себе говорящий взгляд, опустила очи долу и рассматривала истёртый тысячами ног пол. Однако ходящая вверх-вниз грудь с потрохами выдавала направление её мыслей. Теперь-то он знает точно: эта её скромность – ложная. Это и не скромность вовсе, а приличествующая месту и обстоятельствам маскировка, необходимый самоконтроль. Но на пороге комнаты, раньше, чем щёлкнет замок закрывшейся за ними двери, контроль будет похерен к чертям. Пока иначе не было.
Створки дверей разъехались, дымный, обещающий небеса взгляд обжёг внутренности и перед глазами резко потемнело. Извилины в голове последовательно отключались на неопределенный срок, однако идентифицировать горничных в снующих по коридору серых пятнах Егор ещё успел. На этаже вовсю шла уборка номеров. Что же… на то и придуманы таблички с просьбой не беспокоить – ровно для таких исключительных, не терпящих отлагательств случаев. Табличка… ещё одна ценная мысль – последняя в ушедшем офлайн мозгу. Воображение нарисовало сценарий по кадрам: всё-таки сначала он Ульяну вволю попытает, затянет прелюдию, насколько самого хватит, начнет прямо в прихожей, а закончит… Не всё ли равно, где?.. Приятное чувство наполненности и давления одурманивало, ладони ощущали пока ещё фантомное тепло, а пальцы – каждую выпирающую косточку, упругость округлых бедер и влагу. Глаза уже видели – испарину на фарфоровой коже, прогнувшуюся дугой спину, рисунок рёбер и изгибов тела. Уши уже слышали – шёпот, учащённое дыхание, собственное имя в ухо, нарастающие полувыдохи-полустоны. Смущённый румянец схлынул с её щек, взгляд пронизывал насквозь, выдерживать достигшее, казалось, всех допустимых лимитов напряжение становилось затруднительно: воздух накалился, напитался разрядами. Что она с ним творит? Ничего при этом не делая… Последние метры до цели превратились в километры.
«Тридцатый».
Нащупать в кармане магнитный ключ, услышать щелчок замка и окунуться в раскрытые объятия уютной, манящей тишины затенённого буйной зеленью номера. Пропустить напряженную Улю вперед, только и успеть, что нащупать на полке пресловутую табличку и набросить её на ручку. Развернуться и больше не опомниться. Оказаться в плену васильковых глаз и трепещущих губ, в кольце рук, в замке ног, забыть про сценарий в то же мгновение.
…Кажется, пуговица покатилась. Весь мир вновь замкнулся на ней одной.
..
Себе не принадлежишь и себя не помнишь. Она – сосредоточение всех твоих потребностей, глубинных чувств и стремлений. Твои открытия, твое рождение, жизнь и погибель. За границами этих простыней нет ничего.
Под отбрасывающими тени ресницами таятся её желания. Жадно прислушиваешься к каждому вдоху и выдоху, оставляешь на бархатной коже новые и новые отметины, втягиваешь аромат разгоряченного тела и млеешь от тепла. Томление изнуряет, но ты холишь его в себе, чтобы после отдать ей всё. Ловишь на сетчатку выражения её лица, раскладывая сотнями стоп-кадров в укромные уголки своей памяти. Все до одного поймать не выходит: вновь и вновь отвлекаешься, стремясь к раскрытым губам. Поцелуи как живая вода, ты наконец понял, зачем они нужны людям – душами соприкасаться. Покоряясь ей, прикрываешь глаза и погружаешься в ощущения: чувствуешь ногти, нажим горячих ладошек, жаркие влажные касания рта – вниз по груди и животу. Перед внутренним взором плывут мушки, круги и пятна, тебя вновь поработили. Не перестаешь ей удивляться, разрешаешь творить что вздумается. Ей снова и снова готов подчиняться, но желание отдавать и обладать больше.
Подчиняешь и отдаёшь. Упиваешься её агонией, вкусом, захлёбываешься в эйфории. У тебя карт-бланш, а в её глазах безграничное доверие. И немая мольба.
Свое сокровище из рук не выпускаешь: отказываешься выпускать, ни за что. Невозможно более себе противостоять, с крышей прощаешься: жажда обладать, наполняться и наполнять сильнее тебя.
И ты, не в силах сопротивляться ни лишней секунды, поддаешься. Сдаёшься и взмываешь.
Её тепло, мгновенно расплескавшись в тебе океанами, залило собой всё, затопило. Тесно, упруго и горячо. И внутреннее давление, встречаясь с долгожданным сопротивлением, со встречным давлением, наконец гаснет. Каждой своей пробуждённой клеточкой торжествуешь победу. Распирающее чувство всецелого обладания глушит сознание, оставляя лишь инстинкты. Жар, опаляющий вены и бегущий током по капиллярам, раскаляет кровь, плавно и неуклонно приближая к взрыву. Она – это… Она собой обволакивает. Падаешь на дно Марианской впадины, тонкий аромат кожи одурманивает, а прерывистые, частые выдохи сводят с ума. Ты вот-вот им тронешься, чувствуя на пределе. Напряжение в мышцах нарастает, ощущение приятного покалывания набирает силу, и животное желание, захватывая власть, приводит на порог безумия. Каждое плавное или резкое движение, каждый рывок неумолимо обещают скорый экстаз: накатывает крутыми волнами, их приливы всё мощнее и вот-вот снесут. Балансировать на острие, над обрывом помогает лишь упрямое желание привести её вперед. Выдергивая себя прямиком из астрала, в полушаге от бездны замедляешься. Вглядываешься в её непостижимую глубину, ловишь её собственные волны, чувствуешь дрожь тела, а себя ощущаешь так, словно тебя обнимают со всех сторон сразу. Чувство наполненности и детского неописуемого восторга захватывают без остатка. Идёшь по восходящей, идёшь крещендо. Утыкаешься носом в шею, вдыхаешь её, и сознание догорает проблесками. Под ладонями ходят крылья лопаток, покрытая испариной кожа скользит под пальцами и отдает солью на губах и кончике языка. Рехнёшься сейчас. На три счета. Потеряешь себя и в эту же секунду – её. Нет, потерять ты не можешь. Прижимаешь крепче, ещё крепче. Она впечатывается, впивается зубами в плечо, глуша срывающиеся с губ звуки. Всё чувствуешь, пока ещё способен что-то слышать; упиваясь её откликом, ускоряешься, углубляешься, жёстче, ритмичнее… Сжимаешь в руках с такой силой, будто она вот-вот обратится звёздной пылью и исчезнет. Её судороги, исступление, освобожденные стоны ввергают в состояние невменяемости, в пучину, сердце рубит под двести, и волны накатывают нон-стоп. Контролировать хоть что-то больше невозможно.
Выложился. Всё отдал. Всё взял. Победил, в руках главная награда. Глубже, резче, быстрее! Разрушительная волна, срыв, отпускаешь себя…
И больше вообще ничего от мира не нужно.
Падаешь разряженный, энергии нет.
…Запах корицы от волос, запах кожи в ноздрях…
…Она целует и что-то милое лепечет, обрывки фраз прорываются через незатихающий звон в ушах. Она горит, словно ещё немножко дрожит…
…В тебе опустошение, блаженство, спокойствие, нега и счастье.
…Думаешь о сигаретах. О том, что однажды женишься.
…И отрубаешься.
***
— Егор?.. Его-о-ор?
— М-м-м?..
— У тебя сейчас телефон взорвётся…
«И хрен бы с ним…»
— Угу…
— Егор!
С превеликим трудом разлепив ресницы, Егор воззрился на Ульяну. Каким-то образом она вновь умудрилась выбраться из-под руки и сидела теперь рядышком в позе по-турецки, наматывая прядь волос на палец. Удивлённо распахнутые глаза в обрамлении угольно-черных ресниц, доверчивый внимательный взгляд, губу кусает… Чудо. Бледный румянец на щеках, узкие детские запястья и щиколотки, длинные тонкие пальцы и острые крылья ключиц… А плечи и грудь целомудренно укрывает застегнутая на пару пуговиц рубашка. Та самая, что только-только вроде как пала смертью храбрых. По крайней мере, так ему показалось. Он помнил, что, проваливаясь в дрёму, видел перед собой растерзанную, растрёпанную и румяную, обмякшую и разнеженную девушку… Прилично, видимо, проспал.
Вскинув к лицу часы, обнаружил: половина первого.
«Твою мать…»
Хотел он того или нет, пришло время вытряхивать себя в суровую реальность. Да какого же чёрта? Почему сегодня столько дел? Всё, чего в действительности хотелось – вернуть Улю под бок и продолжить тюленить в постели. Никак не вот этого всего, что сейчас начнет происходить. Знал Егор, кто ему телефон битый час обрывает.
— Может, возьмешь трубку? — склонив к плечу голову, вкрадчиво поинтересовалась Уля.
«Не-е-ет…»
— Угу… Обязательно. Попозже…
Васильковые глаза в недоумении распахнулись ещё шире, хотя, казалось бы, куда уж шире.
— Слушай, наверное, люди волнуются, раз звонят и звонят…
Пухлые губы сложились «уточкой», а озадаченное выражение лица молчаливо, но при этом весьма красноречиво намекало, что пора поиметь совесть. Ну… Из них двоих «совесть» – не он, скорее вот она. Причем совесть незапятнанная. Встретились две крайности. Тоже неплохо, будут друг друга уравновешивать. Наверное, она права: люди волнуются. Ладно… Ещё две минуты, и ответит…
Рука исподтишка поползла к голым округлым бедрам: весь её вид так и приглашал проверить, есть ли что-нибудь под рубашкой. Однако Уля, хмыкнув, ловко увернулась, ланью слетела с кровати и в следующую секунду уже держала в руках его брюки, из кармана которых продолжал доноситься настырный, выводящий из себя звук вибрации.
«Ну сколько можно?..»
Имя звонившего он знал и без подсказок с экрана. Там, наверное, штук двадцать пропущенных наберётся. Если не тридцать.
— Да.
— Какого хера ты творишь, а?! — истошно заорала трубка. Кажется, чьему-то возмущению не было предела. Егор лениво отвел динамик от уха: слушать Анины истошные вопли в его планы на день вообще не входило, равно как и не обнаружилось внутри ни малейшего желания поддаваться чужой истерике. Душа пребывала в состоянии умиротворения, погрузилась в амнезию и тревожиться отказывалась.
— Извини, проспал, — стараясь, чтобы тон звучал доверительно, но при этом невозмутимо, сообщил он трубке с безопасного для слуха расстояния. — Вы где?
— Под дверью твоей! — воскликнула она. Негодование в голосе сквозило неприкрытое. — Уже полчаса, Чернов! Отворяй!
«“Чернов”?»
Плохо дело.
«“Отворяй” ?..»
Мозг запускался со страшным скрипом, пока отказываясь помогать хозяину прийти к какому-то решению. Взгляд остановился на направившейся в сторону балкона Ульяне. Судя по её напряженным плечам, она приблизительно догадывалась, что случилось. Или, что вероятнее, просто всё услышала.
— А ещё чего тебе? — ласково уточнил Егор у трубки. Ехидные интонации были призваны немного остудить пыл Самойловой.
Однако Аня остывать совершенно не торопилась.
— Я должна убедиться, что ты трезвый и в адеквате!
Это как посмотреть. Весь последний месяц абсолютно точно не трезвый. И состояние его, положа руку на сердце, по-прежнему далеко от адекватного: внутри продолжали грохотать взрывы. Ему бы сейчас не лясы с Анькой точить, впустую тратя время, которого до Улиного отъезда осталось так мало, а достать фотик и устроить Ульяне короткий импровизированный фотосет. В этой рубашке на этом балконе.
— Не могу тебе ничего гарантировать, — ухмыльнулся Егор. Зато честно. — На саундчеке убедишься.
— Нет уж. Дверь открой, я в глаза твои бесстыжие посмотрю, — Анюта упрямо стояла на своём. — Хочу удостовериться, что ты нам мероприятие не сорвешь.
Егор обречённо вздохнул, понимая, что препираться они могут еще довольно долго, потому как если уж Самойлова конька оседлала, то уже с него не слезет.
— Ладно, — обшаривая глазами комнату и делая вывод, что выглядит она в целом удовлетворительно, проворчал он. — Минуту.
Минуту спустя, натянув на себя первое, до чего рука дотянулась, Егор открывал дверь этой гарпии. Вообще-то он планировал гасить её воинственный настрой выжидающим молчанием, ироничным выражением лица и взглядом каким-нибудь многозначительным, однако Анька, похоже, уже и сама забыла, за чем сюда пожаловала.
— Пиздец, Чернов! Кто это тебя так отмудохал? — в ужасе воззрилась она на рассеченный висок.
Егор неопределённо повёл плечами. К этому моменту он уже примерно догадывался, кто именно отправил ему пламенный привет в лице трех «человечков»{?}[Отсылка к песне "Человечек" группы Заточка]. В принципе, на такое вполне способен один его знакомый с повадками бандита из девяностых: ему Егор по-прежнему оставался должен по мелочи. Однако на фоне страшного личного шторма эти самые мелочи выглядели, как не стоящая выеденного яйца фигня. Короче, благополучно выпало данное обстоятельство из фокуса внимания. Вообще же не до того было!
Стало быть, Колян... Вот только Коляну решить поставленную задачу такие методы все равно не помогут. Там на счетчике-то сотня или полторы тысяч, однако сию секунду свободной суммы нет. Вернувшись из добровольной недельной ссылки, Егор заглянул к бабе Нюре, в очередной раз нашел её состояние неудовлетворительным, конкретно психанул и в тот же день оплатил полноценную диспансеризацию в платной клинике. Подумав, что там её, по крайней мере, быстро и качественно обследуют и подберут подходящую схему лечения. Ну, а приятелю после написал, что всё помнит, но ему нужен ещё месяц. На это ответа уже не последовало: решил Колян, видимо, прибегнуть к иной тактике воздействия. Однако же, стоит констатировать, что и здесь его ждал провал: страха Егор не испытал. Да и вообще, догадавшись, кто заказчик, не испытал ничего, кроме разочарования. Бред же: из-за каких-то ста тысяч «деревянных» пытаться приятеля в асфальт закатать. Куда мир катится?
— Я в шоке. Надо будет попробовать замазать, а то публика у нас сегодня такая, что… Не поймет, короче, — Аня продолжала хмуро пялиться на украшающие расслабленную физиономию ссадины. К счастью, гематомы на рёбрах и легкое ножевое скрывала футболка, а то бы началась сейчас вторая часть Мерлезонского балета. — Что-то ты подозрительно довольный. Точно всё ок?
— Угу… — промычал Егор. Мысли витали непозволительно далеко.
Инспекция продолжалась. Со ссадин на лице взгляд соскользнул к шее, и подозрение в прищуренных карих глазах заплескалось совсем уж неприкрытое.
— Ты что, не один? — сдавленно прошипела она. Теперь его внешний вид изучали через две узкие щелочки.
Егор всё еще пытался хранить невозмутимость, однако же, на удивление, этот фокус давался сложнее, чем прежде.
— Нет. Так что войти не предлагаю, извини.
