сообщить о нарушении
Текущая страница: 47 (всего у книги 129 страниц)
Прошло, наверное, с полминуты прежде, чем Егор осторожно вытащил на треть истлевшую палочку из подрагивающих пальцев и демонстративно вышвырнул её в реку. Вообще-то, он против того, чтобы природу загаживать, но тут такой случай… Не до природы, если честно. Вообще.
— Давай не дури, — мрачно изрек он. — Я тебе уже когда-то говорил, что это вредно.
— Ты же куришь, почему мне нельзя? — Ульяна даже не возмущалась. Голос её звучал очень равнодушно, такое ощущение, что ей сейчас и впрямь было все равно, чем травиться. Окажись при нём бутылка рома, глядишь, и опрокинула бы в себя без лишних раздумий.
— А что я? — искренне удивился Егор. — Меня среда воспитала, по-другому и быть не могло.
Не могло. В его окружении дымили с шести-семи лет, это считалось признаком крутости и «таковости». Если ты к семи не сделал ни одной затяжки, ты слабак, с которым базарить не о чем, дохлик, на котором можно ставить крест. Не мужик. С тобой просто разговаривать не станут, ты – пустое место.
Но нет, не убедил. По пронзительному взгляду видно.
— Никотин – яд для организма, — нараспев произнес Егор нравоучительным тоном.
— Вот и заканчивай сам тогда… Раз яд, — отозвалась Ульяна апатично, внаглую залезая в карман его куртки, выуживая оттуда пачку и протягивая раскрытую ладонь в ожидании зажигалки. Пока все аргументы в одно ухо влетали, а в другое вылетали.
«Какой смысл заканчивать?..»
Он поджал губы и помотал головой, давая понять, что зажигалку она не получит. Можно было бы еще кукиш с маслом показать ей, но это уж слишком.
— А мне, судя по всему, и так недолго осталось. Так что пофиг.
Глядя во вмиг округлившиеся, все еще до конца не высохшие глаза, отругал себя мысленно, что позволил себе при ней расслабиться. С малой нужно следить за языком! Он как-то привык к тому, что людям вокруг по большому счету плевать, чем ты там себя травишь, чем закидываешься, как часто и насколько бездумно рискуешь собственной шкурой, что там с твоим здоровьем, что в душе, какие у тебя планы на жизнь, есть ли они вообще, и всё в таком духе. Люди – существа эгоистичные, это природа, и думают о себе, это нормально. А значит, можно молоть любую чушь, будучи уверенным, что она не достигнет нужных отделов мозга.
Можно. Но не с малой. С малой нельзя. Постоянно вылетает из башки.
— В смысле?.. — прошептала Уля, тут же забыв, что собиралась упрямиться. — Егор...
— Забей.
Воспользовавшись её замешательством, вернул себе свое добро. Убрал сразу во внутренний карман и тут же застегнул молнию. Так, на всякий случай.
— Егор?!
— Что?
— Ты… У тебя что?... Ты что, чем-то… Болен? — с малой нельзя, потому что она слышит и видит абсолютно всё. А еще она впечатлительная донельзя. Ей много не надо – вот уже нафантазировала себе черт знает что, вот уже и голос снова дрожит. Может, в каком-то смысле и болен, да... — Или ты там... То, что ты сказал этому парню… Про мысли?.. Про облачка и про то, что они бы расстроились?..
«О, боги… Так! Так! Что за херню ты уже успела себе придумать?»
— Малая, выдохни, — вздохнул Егор, ловя себя на странном ощущении, что её неприкрытое беспокойство его согревает. — Ничего такого, никто не болен и никуда не собирается. «Последнюю осень» нагадали, вот и всё. Ерунда.
Ульяна побелела, хотя куда, казалось бы, белее? В момент, когда малец сорвался с моста, вся кровь с её лица отлила, и за эти минуты румянее она не стала, наоборот.
— Какую? — тихо уточнила она. Пока он решал, правду ей сказать или продолжать отмораживаться, тем более, проблема выеденного яйца не стоит, терпение её лопнуло: — Чернов! Какого хрена ты молчишь, а?!
«Кажется, кто-то в детстве пересмотрел «Битву экстрасенсов»...»
— Эту, — стараясь дать голосу безразличия, ответил Егор.
Раньше тема его не задевала, так, вспоминал время от времени, глядя на очередную попавшуюся на глаза дохлую птицу. А теперь вдруг… Нутро защекотало перышком. Вообще-то, он уже успел планов до Нового года понастроить и намерен так-то и дальше продолжать игнорировать всякие идиотские предсказания. Только, значит, почувствовал, как камень потихоньку с души скатывается, как ослабляет железную хватку одиночество, а тут и осень, оказывается, уже на носу.
Ульяна в смятении отшатнулась:
— Эту?.. И ты вот так спокойно об этом говоришь?
— А ты мне что предлагаешь? — на губы легла кривоватая усмешка. — Оплакивать жизнь, которая всё еще продолжается?
У малой нервно дернулся уголок рта. В прошлый раз он такое видел, когда, стоя на балконе, мозоли ей свои трудовые показывал. Окатив его чёрным взглядом исподлобья, она молча, одним взглядом, сообщила:
«Лучше бы я этого не знала».
«Извини»
— Всё фигня, кроме пчёл. А если так подумать, то и пчелы – тоже фигня, — процитировал Егор одного пасечника. — Ты там, кстати, не опаздываешь еще? Или ну их всех на фиг?
В самом деле. Ну неужели она сейчас потащится в центр ради встречи с каким-то сомнительным типом из интернета? После таких потрясений куда-то еще ехать, что-то делать, с кем-то видеться... Это если только очень-очень хотеть. И свои дела надо бы отменить, – ну, кроме баб Нюры, – и вообще не стоило даже их и придумывать, просто старая привычка о себе напоминает. Ему вон и без людей прекрасно, малой вполне достаточно.
«На фиг всех. Отменю…»
Уля сокрушенно покачала головой. Вброшенную мысль она явно не оценила. Судя по всему, собралась малая всю свою волю сгрести в кулак и данное слово сдержать. Ну что ж... Похвально, наверное... А может, и нет там никакого внутреннего принуждения, может, она уже секунды до этой встречи отсчитывает, и не остановит её даже несущийся к Земле и грозящий уничтожить весь род людской астероид. Возможно, тот «товарищ» того и стоит. Интересно, что за человек это должен быть, чтобы вот так?
— Ну, тогда поехали, — вздохнул Егор. — До метро я тебя подкину…
«…и буду брать штурмом больницу, а там посмотрим...»
— А мы тут больше не нужны? Ну… Как свидетели? — озадаченно взглянула на него Ульяна. Хороший вопрос. Наверное, нужны, но явно не спасателям. Спасатели готовились отчаливать с точки вместе со спасенным.
Егор пожал плечами, в удивлении прислушиваясь к игре настроения. Раньше события могли на него влиять, музыка могла, но не люди. Это лето полно открытий.
— У мента, который отправил сюда МЧС, мои контакты есть, — бросая короткий взгляд на часы, пробормотал он. — Свяжутся, если понадобимся.
— Значит, это ты? Вызвал?.. — искренне удивилась малая. — Когда только успел?
— Поехали. Успеть сегодня придется еще много.
***
Том предложил ей встретиться в кафе «Могучая кучка» на «Охотном ряду». Ульяна накануне даже в поисковик залезла, чтобы посмотреть, что это за место такое: на Тверской огромное количество всяких заведений – ярких, сияющих, шумных, известных. Но про «Кучку» – нет, не слышала. Оказалось, что расположено оно в Доме композиторов, спрятано от посторонних глаз – попробуй еще найди – и работает «для своих» с лохматых времен. Вчера на её вопрос о том, почему такой выбор, он ответил: «Тихо».
Она доехала до «Кузнецкого моста». Перешла на «Лубянку». Встала на платформе в ожидании поезда, который через пару минут доставит её к станции назначения, и поняла:
нет.
И дело даже не в том, что внутри всё опять вверх дном перевернуто, что сегодняшний день с его событиями выжал из неё все соки – не в этом. Она бы очень хотела наконец увидеть человека, с которым общается уже больше полугода. Да, последнее время меньше, гораздо меньше, но ведь… Сколько советов, за которые она так ему благодарна, он ей дал. И никогда не поднимал её на смех с её дурацкими вопросами, а аккуратно направлял. И всегда предоставлял возможность высказаться, всегда выслушивал. Так интересно было бы взглянуть на него и убедиться, что не шестьдесят ему и не десять, и что никакой он не «задрот очкастый в растянутом свитере». Ну, да даже если и так? Не суди по обертке. Может, даже удалось бы расколоть этот орешек. Может, он бы ей что-то еще о своей жизни рассказал. Ведь раз предложил встретиться, значит, наверняка готов. А может, на двоих они бы разработали годный план возвращения на место трезвых голов. Хотя он признал, что ему и так неплохо. Она хотела бы… Она этой встречи ждала с того самого дня, когда он сказал, что бывает в Москве и что шанс повидаться имеется.
А на другой чаше этих весов – Юлька. Юлька, которую она обидела своим молчанием и отчуждением. С которой они сегодня нормально так и не поговорили. Которая, конечно, рано или поздно её поймет, но Уля не хочет, чтобы поздно. Потому что «поздно» будет уже поздно. Потому что лучшая подруга точно важнее интернет-знакомого. Потому что Новицкая – она такая единственная. Одна такая на всем белом свете. А с этим ощущением себя предательницей Ульяна и ночи не выдержит.
19:50 Кому: Том: Том, извини, пожалуйста, я не приеду. С близким человеком проблемы, и если я не решу их сегодня, завтра близкого у меня не останется. Давай в другой раз? Если ты, конечно, после такого захочешь повторять попытку. Я мечтала увидеться, правда.
19:50 Кому: Юлёк: Ты дома?
19:53 От кого: Юлёк: Нет, на какой-то выставке. Названия не знаю, мне не сообщили.
19:53 Кому: Юлёк: Юль!
19:53 От кого: Юлёк: Дома.
19:54 Кому: Юлёк: Я приду. Можно?
19:54 От кого: Юлёк: Нужно.
С души будто глыба льда сползла. Только так – правильно, так – и никак иначе. А с Томом…Том должен понять – всегда понимал.
20:15 От кого: Том: Ок. В другой раз. Не парься.
Еще сорок минут наедине со своими мыслями, еще десять с музыкой на всю громкость в попытке их заглушить, и вот Ульяна топчется на пороге не собственной, а Юлькиной квартиры, жмёт звонок и не знает, какое лицо перед собой сейчас увидит и что конкретно будет говорить. Слова находятся, стоит двери открыться, а Юльке предстать перед ней – насупленной, с горящим взглядом, сжатыми губами и красноносой.
— А как же Том? — вопрос звучит язвительно, но Уле ясно как день, что Юлька всего лишь хочет убедиться в верности собственных догадок.
— Ты гораздо важнее. Прости меня.
Еще минута – и Ульяна сидит в одном углу дивана, а Юлька – в другом. Юлька сканирует её изучающим взглядом и ничего не говорит. На Юльку смотреть тяжело, поэтому Уля рассматривает орнамент дубового паркета. Классический орнамент ёлочкой. В современных интерьерах предпочтение отдают ламинату, но Юле нравится ёлочка. Говорит, по паркету приятнее ходить босыми ногами. Есть такое.
— Сейчас будет монолог, — обреченно произносит Уля, понимая, что сейчас и впрямь будет длинный, больной монолог, что хочешь или нет, а плотину прорвет. — Но мне страшно.
— Мне тоже, — слышится глубокий вдох. — Может, винишком зальемся? Для храбрости? Прям из горла.
Новицкую сдувает с дивана, а уже спустя полминуты она возвращается с кухни с бутылкой красного и штопором. Открывает, как заправский бармен, и молча протягивает Ульяне. Из горла, так из горла.
«Ну, соберись уже, а…»
Это тяжело. Носить всё в себе – очень трудно. Вытаскивать из себя колющее, режущее, ранящее – еще труднее. Станет ли легче потом – большой вопрос. Но Юлька не заслуживает молчания.
...
— Прости, что толком ничего тебе не рассказываю, — выдохнула Уля, пытаясь начать. — Я тоже не слепая, Юль, я вижу и чувствую твое к нему отношение, и мне сложно найти в себе на искренность моральные силы, я боюсь тебе открыться. Боюсь! Твоего непонимания, ревности, твоего напряжения. Боюсь снова услышать твои предостережения. Поверь, мне и так их хватает!
Еще как хватает. Они прокручиваются в мозгу в режиме нон-стоп.
— Мама просто не затыкается, каждый день у нас дома одно и то же! Ваши слова и без вас со мной постоянно – в моей собственной голове, которая всё понимает. Я же не дурочка, хоть ты и считаешь, что я сказках живу.
Ульяна только начала, а уже чувствовала, что успела потерять управление над поездом, состоящим из вагонов мыслей, эмоций и чувств, и теперь он несётся под откос. Юля смотрела не мигая, только лицо медленно вытягивалось в осознании сути. Сказал «А», говори и «Б». В противном случае не стоило и рта разевать. Еще вина, срочно!
— Что в башке моей происходит, я и не знаю, как тебе объяснить. Помнишь «Ёжика в тумане»? Так вот, я чувствую себя Ёжиком. Он спустился в туман, потому что захотел поближе подобраться к белой Лошади. И заблудился. Лошадь – это сейчас Егор. Но вообще когда-то Егор для меня был, как для Ёжика Медвежонок, — Уля криво улыбнулась сама себе. Перед глазами встала иллюстрация из книги, где Ёжик и Медвежонок сидят на завалинке и рассматривают звезды над печной трубой. Детство, где ты? — А потом… Ну вот… Ёжик идет-бредет сквозь туман, сам не понимает куда, а за ним крадется Филин. Филин – это мама моя. Или… Или вот ты. Не обижайся, пожалуйста, я не знаю, как еще объяснить. Филин кажется безобидным, но Ёжика пугает, Ёжик чувствует исходящую от него угрозу. В той истории есть ещё и Собака, которая помогла Ёжику найти свою котомку с банкой малинового варенья: он нёс её Медвежонку и потерял. Собака – это Том. Добрая Собака. Появилась, подкинула ответы-советы и снова растворилась в тумане. Кругом какие-то шорохи, звуки, ничего не понятно и очень-очень страшно не найти дорогу, страшно не спастись. Страшно забрести непонятно куда, не заметить обрыва, упасть в реку и захлебнуться.
Голос дрогнул, и Ульяна зажмурилась в попытке не расплакаться раньше времени и наскрести сил на продолжение. Комнату накрыла давящая тишина.
— Я Ёжик, Юль. А ты была права, когда сказала, что я вляпалась. Я вляпалась и даже не поняла, как это случилось. Не поняла, как такое вообще могло произойти. Это же… Ну… Это же… он, — нет, она так и не понимает, до сих пор до конца не понимает, в какой момент перемкнуло и почему. — Это я сейчас перед тобой сижу и в этом признаюсь, и тебе, наверное, может показаться, что признаюсь легко, но вообще… Я и себе-то еле-еле призналась, все никак не хотела смиряться моя голова. Я вляпалась, но прекращать всё это не хочу и не стану, хотя всю бесперспективность я вижу – поверь, вижу, как на ладони. И без вас с матерью. И я не знаю, какими словами объяснить тебе, почему не могу и не стану прекращать, — замотала она головой, по-прежнему крепко жмурясь. Оказывается, с закрытыми глазами чуть проще. — Просто он… Он очень много для меня тогда значил. У меня была ты – подружка из детского сада, со двора, и он. С тобой мы дружили, а с ним… Мама с папой же вечно на работе, папа приходил – я уже сплю. Мама возвращалась из института за час до «Спокойной ночи, малыши». Бабушки и дедушки далеко. Мне так не хватало родных, их тепла, общения, а он и его семья мне компенсировали. Тетя Валя меня пирожками кормила, Егор… Егор гулял, из сада забирал, бантики перевязывал, сидел со мной, когда я болела, книжки мне читал и комиксы. Из передряг вытаскивал, покрывал перед мамой. А сколько он мне стаканчиков скормил… А сколько игрушек починил, лишь бы я сопли-слюни по щекам не размазывала, я даже не скажу.
Всё-таки они покатились – горячими ручейками. Ульяна с усилием, раздраженно провела ладошкой по глазам. Она десятой части еще не сказала, а силы уже закончились. Рука нащупала лежащую у подлокотника дивана подушку, схватила и подмяла под живот, пальцы вцепились в бархатистую ткань. Губы и горло уже пересохли. Где там эта бутылка?
— В моей картине мира существовали четыре близких человека: мама, папа, ты и Егор. А потом двое фактически в один момент от меня… отказались. Папа ушел. Но он хотя бы время от времени напоминает о себе звонками… Пусть от этого не легче. И… и Егор ушел. Не так резко, как отец, но общение всё равно свелось на нет – можно сказать что вдруг. И я не понимала, почему. Я так до сих пор и не понимаю. Что я сделала? Чем таким заслужила? Почему меня бросили?! — грудную клетку сдавило, сплющило, несчастная подушка, должно быть, к концу этого монолога падёт смертью храбрых. — Мама говорила, что я должна принять, что так бывает, что это жизнь, что у него институт, новые друзья, домашние задания и вообще всё по-другому. Знаешь, каково это – понимать, что тебя променяли на новых друзей? Что от тебя… отказались? Мне было одиннадцать или двенадцать, я не помню… Наверное, уже двенадцать было, когда я окончательно осознала, что он больше не придет, всё. Всё…
Уля со свистом втянула ртом воздух: этот период она отчаянно пыталась оставить там, погребенным в недрах памяти. И вот – приходится вытаскивать воспоминания на свет, вновь пропускать те эмоции через себя. Ради того, чтобы Юлька попробовала её понять.
