сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 129 страниц)
— Три часа за кулисами тренировался! — засмеялся он. — Анюта, расскажи-ка непосвященным, что сие означает.
— Мамихлапинатапай – слово из языка племени яганов, обитающих на Огненной Земле. И означает оно особый взгляд, которым обмениваются люди, чаще всего влюбленные. В этом взгляде выражена надежда, – вот сейчас внимательно, Андрей! – что другой наконец сделает то, чего хотят оба, но не решается сделать ни один из них.
Первые ряды зрителей вновь одобрительно загудели, ведущий состроил уморительную физиономию, означающую, что пока переваривает поступившую информацию, а Ульяна зависла, пораженная ёмкостью определения, заложенного в единственном слове, – слове, правда, таком, что язык можно сломать только так. Вадим приобнял её за талию, но она, ослеплённая разворачивающимся действом, не придала этому жесту никакого значения. Юлька выхватила из кармана шорт телефон, готовая, судя по всему, снимать выступление целиком.
— Я обещала сегодня представить вам нового члена нашей команды, но он, к большому сожалению, свалился с гриппом, — сокрушенно вздохнула Аня. — Так что играем в прежнем составе. Ребята, мы очень рады вас сегодня здесь видеть, чувствуем, что это взаимно! Поехали!
И – всё. Следующие полчаса запомнились плохо. Что за песни они играли, сколько их вообще исполнили, что это была за музыка? Наверное, хорошая... Как пела вокалистка, что именно она говорила в перерывах заряженной толпе, как с нею общалась? На все эти вопросы Ульяна бы потом не ответила. Людей качало, вокруг прыгали и орали, Вадим с Юлькой, кажется, выше и громче всех. Как их пиво из них не выплескивалось-то? А Уля приросла к своему месту, не в состоянии выйти из ступора и отвести от музыкантов глаз. Если уж совсем начистоту, временами одёргивая себя и напоминая, что на этой сцене сейчас – пять человек, а не один.
Ну невозможно было на него не смотреть! Уже спустя пять минут стало предельно понятно, почему его так любит их слушатель. Потому что со своего места значительно правее микрофонной стойки он умудрялся не только исполнять свою партию так, что приковывал к себе всё внимание, так, словно вообще не задумывался, что сейчас творят со струнами его пальцы. Но и заводить движением толпу, общаясь со всеми и каждым в ней по отдельности. Глазами. Жестами. Музыка лилась, гитарный рифф разрывал пространство, а он отдавался ей, скользил взглядом по лицам, узнавал людей, улыбался уголком рта или еле заметно кивал, приветствуя каждого, кто к ним пришел. Кому-то даже подмигнул. Правда, когда в море лиц на десятой, наверное, минуте, Егорвыцепил их лица, будто что-то произошло. Вадику он приветливо усмехнулся: казалось, совсем ему не удивился. Тут же заметил рядом её и – брови свелись к переносице. А Юльке спустя пару секунд достался шутливый полупоклон, от которого та пришла в неописуемый восторг.
С вокалисткой у них царило полнейшее взаимопонимание: эти двое, кажется, общались на уровне телепатии. Провокационные строчки песен Аня пропевала, заглядывая ему в глаза, а он мастерски ей подыгрывал, и это «общение» оставляло неизгладимое впечатление у его свидетелей, заставляя поверить в каждое слетевшее с её губ слово, в каждую транслируемую в «зал» эмоцию. В какой-то момент даже привиделось, что всё – по правде, что они и впрямь близки. По крайней мере, были когда-то, в противном случае Уля чаще видела бы её на его пороге. Один раз и впрямь видела, только было это несколько лет назад, можно не учитывать. Да или нет, близки или нет, очевидно одно: остальным музыкантам доставалось куда меньше внимания этой девушки.
В перерыве между песнями, пока Аня тепло общалась с публикой, Егор неспешно подошел к барабанщику и, наклонившись, сообщил что-то ему на ухо. Тот зыркнул удивленно и даже, как показалось, испуганно, и округлил глаза.
— «Как на войне»! Его-о-о-ор! — заорал кто-то сзади.
— «Как-на-вой-не-как-на-вой-не»! — тут же подхватили первые ряды.
Солистка развернулась к Егору, словно вопрошая, ждать ли, но тот лишь головой покачал, поправил наушник и спокойно прошествовал на свое место, наигрывая что-то незамысловатое по пути. Что-то вроде: «В тра-ве си-дел куз-не-чик». Народ раздосадованно зароптал.
— Извините, ребят, в другой раз, — поспешно вступилась Аня за своего гитариста. — Сейчас у нас последняя песня, регламент, ничего не поделать. Приходите на сольник.
Разочарование толпы буквально осязалось кожей, нарастающий гул накалил воздух. Они ждали его, оператор взял крупный план, и глаза заметались между живым человеком и цифровым экраном. Егор не хотел, нет. Склонил голову, пряча взгляд, замер со своей гитарой. Барабанщик занес над тарелками палочки, но не вступал. Возможно, вступать все же должен был Егор. Переглянувшись с клавишником, Аня еле заметно покачала головой.
— Сколько хожу, ни разу не слышал, чтобы сам пел, — удрученно пробормотал Вадим. — Хотя есть те, кто видел, как Рыжий отжигал так, что земля от топота ног тряслась.
Не знала Ульяна, не представляла – как это, когда земля от топота ног трясётся, не могла себе нафантазировать соседа у микрофона, хоть ты тресни. Хотя ведь Вадим, сам того не подозревая, морально готовил её ко всякому:«Ладно ты, Рыжий, от тебя чего угодно можно ждать…». «Вот за это я тебя и люблю, Рыжий. Хрен знает, чего с тобой ждать», и всё в таком духе. Не представляла, пусть не способная присниться ей в самом чудном сне картина только что встала перед глазами трёхмерной реальностью. Не представляла, несмотря на всю свою богатую фантазию, даже после похода в гости, даже после того, как эту гитару в руках Егора видела в его квартире собственными глазами.
Не представляла, но вдруг что-то случилось.
— Мы сегодня импровизировать не собирались, — зазвучал спокойный голос. Уля вздрогнула и только тут заметила стоящий рядом с его пюпитром микрофон. — Но вы нам поможете.
В недоумённой тишине раздались вдруг постепенно набирающие силу гитарные аккорды, и народ, узнавая известный мотив, тут же взревел в полную мощь своих глоток. Кто все эти люди, откуда их столько, орущих, – вопрос, который останется без ответа. Почему они так ждали именно этой песни именно в его исполнении? Ещё предстояло понять. Вокалистка в плохо скрываемом изумлении развернулась к своему гитаристу, только и успев, что объявить в собственный микрофон: «Агата Кристи», и отступить в сторону, уступая центр сцены, который он спустя долгие секунды промедления всё же занял.
— Офигеть… — выдохнула Юлька. — Я сплю…
Офигеть-то офигеть, вот только Ульяна не могла отделаться от ощущения, что это решение принималось в последний миг, что никто только что ни перед кем не ломался. Было очевидно, по потерявшему энергию улыбки, хмурому лицу Егора, продолжающего в гордом одиночестве перебирать струны, как день очевидно: он не собирался выходить туда, но что-то заставило, толкнуло вперёд. Неужели в слепой эйфории никто этого не видит?! Спустя ещё несколько вязких мгновений барабаны и бас подхватили гитару, задавая качающий толпу ритм. Ульяне хватило вступления, чтобы понять: мелодия обрела новое дыхание. В неё словно добавили драйва, экспрессии и объёма.
А потом на толпу обрушился голос. Отдающий хрипотцой, он звучал надрывнее, чем у солиста группы, которой принадлежит песня. И какое же ожесточение в этом голосе звенело – словно Егор не чужую песню сейчас пел, а швырял кому-то в лицо собственные чувства. Крепко зажмурившись.
И что от подачи, что от текста, осознать который, несмотря на его кажущуюся простоту, оказалось не так просто, мурашки бежали по коже неуправляемыми табунами, а волосы на теле вставали дыбом. Ближе к концу куплета Егор наконец распахнул глаза и пристальным взглядом оглядел людское море прямо перед ним. «Море» в ответ мгновенно заштормило волнами рук. Уля, в последствии возвращаясь и возвращаясь к моменту, могла поклясться самой себе: да, так и было – заштормило высокими волнами качающихся рук. Интонацией расставлялись акценты, голосом на голову «моря» обрушивались вытащенные из мутных глубин чувства, и «море» реагировало, как любая вода реагирует на любое землетрясение.
Чёрт с тобой! — рука, казалось, со всей дури ударила по струнам, соскользнула и на секунду безвольно повисла, чтобы тут же занять свое место и продолжать. Песня-усталость, песня-протест, песня-похороны, песня-прощание отказавшегося от борьбы человека. Люди вокруг кричали известные каждому дворовому мальчугану строчки, даже не пытаясь попасть в ноты, а Уля страшилась смотреть на хорошо знакомое с детства, но в эти мгновения до неузнаваемости преобразившееся лицо. Страшилась поднимать глаза на цифровой экран. Она чувствовала себя так, словно бесцеремонно подглядывает в скважину амбарного замка на входе в его душу. Но ведь он показывал – всё показывал сам! Осознание происходящего растянулось на вечность.
Егор развернулся торсом к вокалистке, разрывая зрительный контакт с людьми и устанавливая его с ней, и дальше на сцене начался уже личный замес.
Он будто отношения с ней выяснял, верилось каждому слову, каждому взгляду, которыми они друг друга истребляли, передавая энергию человеческой драмы жаждущим крови, хлеба и зрелищ зрителям, а по касательной задевая и невольных, вряд ли готовых к такому представлению свидетелей.
Причёска его растрепалась. И весь припев, в особенности это «ничего», в особенности «живём», в особенности «назло», в особенности всё – звучал как оглушительный выстрел, как крик отчаяния, отправленный в безмолвную безразличную пустоту.
Приросшей к земле, замершей истуканом Ульяне не давало покоя осознание, что здесь каждое слово пропущено через сердце, содрано с губ и отпущено в мир. Она слышала эту песню – кто ж её не слышал? – но не трогала она никогда Улю так: то был просто цепляющий мотивчик, зачем задумываться над смыслом? Теперь над смыслом задуматься буквально заставили.
Солистка подняла микрофон, а Егор отошел от неё на пару метров и развернулся к зрителю спиной, продолжая, уронив голову, наигрывать мелодию. Что он там от всех прятал? Осталось ли там вообще, что прятать? Гитара сама за себя говорила. И от вороха предположений в голове зашумело.
Второй куплет был отдан на откуп Ане, и она кричала ему в затылок. Слова, что звучали трагической правдой о жизни, летели кинжалами прямо ему в спину. Каждое лезвием ножа будто ржавую крышку жестяной банки пробивало: Аня словно пыталась вспороть защиту и добраться до законсервированной временем боли. Призывала признать, что пока душа окутана страхом, любовь не победит. Не хватит сил.
Вот и всё… До свидания... — с горькой усмешкой прошептал вернувшийся в центр сцены Егор, вновь бросая внимательный взгляд на людей, скользя глазами по каждому лицу и не задерживаясь ни на одном.
Вокалистка, «выкинув» микрофон в поле, предоставила право голоса толпе, и тут такое началось! Люди надрывались, в экстазе орали в уши, выплескивали всю скопившуюся энергию. И прыгали! И хлопали! Сажали голоса! Натурально сходили с ума!
Отчаянное гитарное соло разорвало воздух. Подхватывая нестройный хор голосов, Аня с Егором последний раз вдвоем пропели припев. А потом все резко успокоилось и оборвалось. Егор вновь развернулся спиной к полю, удалился вглубь сцены и оттуда вскинул вверх руки, оставляя гитару безвольно висеть на плече. Люди вопили, безумствовали, а вокалистка долго молча смотрела ему вслед, а затем развернулась к публике. Уля могла поклясться: на Анином лице отражалось нечто, чего она не хотела бы показывать, но всё же случайно показала.
— Барабаны – Иго-о-орь Хаса-а-а-нов! — опомнившись, закричала она вдруг в микрофон, и в ту же секунду барабанные палочки полетели далеко в ликующую толпу. — Бас-гитара – Же-е-еня Козырев! Клавишные – Саша Барми-и-ин! Гитара и вокал – Его-о-ор Черно-о-ов!
— Вокал и электроакустика – Аня Самойлова, — усмехнулся Егор в чужой микрофон. Еще раз обвёл потяжелевшим взглядом поле, одним уголком губ улыбнулся, скорее, сам себе, чем кому-то конкретному, и – всё. Перекрикивая одобрительные возгласы беснующихся зрителей, Аня напомнила про сольник, откланялась, и сцена опустела. И вокруг в тот же миг загалдели возбужденные голоса.
«И всё?..»
— Охереть, — ошалело протянула Юля, разворачиваясь к Ульяне. — Что это сейчас было?
— А! Как вам? Каждый раз с них фигею! — воскликнул Вадим. — Рыжий как-то обмолвился между делом, что в группе проблемы, а вот так и не сказать, да?
Уля поражённо молчала – открывать рот не хотелось вообще. Хотелось унести с собой и никому не показывать – вот чего. И не лезть к Егору больше никогда со своими детскими предъявами и обидками. И вообще не лезть – всё равно не расскажет.
— Он же не собирался петь… — всё же пробормотала она, всё еще переваривая только что увиденное.
— А вот пойдём и спросим, что случилось, — засмеялся Вадик. — Собирался или нет, но вышло охрененно.
— Может, не стоит? — пискнула Уля неуверенно. Юлька тут же сделала страшные глаза: «С ума сошла?» – вот что в них читалось. Двое против одной – ну, понятно.
Вадим был непреклонен:
— Стоит! Еще как стоит! Пошли! У них там своя атмосфера.
Её «парень» явно чувствовал себя королем положения – так себя чувствовал, словно это он тут только что отжигал. Так, словно хотел показать, что ему подвластно абсолютно всё. Его распирало от полученных эмоций, и он, видимо, чувствуя сейчас, что выплескивать их на притихшую Ульяну – всё равно что в колодец кричать, только эхо и услышишь, решил осчастливить своими впечатлениями знакомцев. Лихо пробравшись сквозь уплотнившуюся толпу к металлическому забору, небрежно бросил охраннику:
— Мы к Чернову, друзья. Пропустишь?
К огромному удивлению озадаченно переглянувшихся меж собой девушек, у квадратного амбала не возникло ровным счётом никаких вопросов. Окинув всех троих сканирующим взглядом сверху донизу, он молча подвинул перегородку, открывая проход. Вадим спокойно вошёл через образовавшуюся дыру на закрытую для остальных территорию, махнул Уле с Юлькой головой: «Пошли, чего стоите?», мол, и уверенно взял левее, огибая сцену – туда, где раздавался чей-то заразительный смех. Бугай на всякий случай последовал в паре метров от всей честной компании.
Уже спустя полминуты их взору предстала большая группа отыгравших музыкантов. Кто-то расслаблялся с бутылкой пива, кто-то курил, кто-то, вытянув ноги, распластался звездой прямо на траве без всякого покрывала. Кто-то суетливо, а кто-то неспешно и лениво складывал оборудование и инструменты. Ани здесь не обнаружилось, как, впрочем, и Егора. На небольшом отдалении стояло несколько раскрытых фургонов, куда грузилось оборудование. Уля не сразу заметила интересующих её людей за открытой дверцей одного из них. Сохраняя приличную для теоретически пары дистанцию, они о чём-то говорили.
— Санёк, слышь, чё Игорёк рассказывает? — обратился стоящий рядом с барабанщиком мужчина к только что подошедшему к большой компании парню. — Угар! Игорёк, давай ещё разок для Санька. На бис.
— Кароч, я же дунул для драйва где-то за час до выступления, — в охотку включился в разговор Игорь. — И вот, значит, херачу я на пределе скорости и сил по тарелкам, чувствую себя Нилом Питром{?}[Нил Пирт по мнению многих музыкантов считается лучшим барабанщиком в рок-музыке] как минимум. Просто словно это лучший день в моей жизни, чувак. И тут в перерыве подходит ко мне Рыжик наш, наклоняется интимно так и шепчет проникновенно, — Игорь сделал театральную паузу: — «Игорёк, просыпайся и ускорься немного, а? Ритм сбиваешь». И смотрит, главное, так – ласково-ласково. Сразу понятно стало: пиздарики мне пришли.
Пара секунд тишины – и над компанией разнесся гомерический хохот.
— Кажись, пора завязывать с травой, Игорёк! — сквозь смех простонал парень. — Я, кстати, тоже подметил. А оно вон оно, в чем дело, оказывается.
— Ну ты прикинь?! — округлил глаза барабанщик. — Я же думал, всё заебок, красава, а тут… Короче, в ту же секунду меня окончательно и отпустило. Перед концертами больше ни-ни. Клянусь на своем малом барабане, — торжественно изрёк он и, чуть подумав, добавил: — И всех тарелках.
— Спас, в общем, Чернов твою шкуру, — резюмировал собеседник. — В «Как на войне» ритм элементарный, не попасть в него было сложно.
— Да, — Игорь кивнул, и веселье схлынуло с его лица, уступая место серьезности. — Я тоже думаю, поэтому вышел. Он у нас её в одно лицо без всякой поддержки исполняет, как Боженька.
— Да помню я тот фест!
