сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 129 страниц)
Тяжелые веки закрылись и распахнулись, лишь когда потревоженная кожа костяшек ощутила нарастающий жар догорающего окурка. А если бы в момент, когда малая вбегала в подъезд, он смотрел в другую сторону? Если бы он буквально на минуту задержался у баб Нюры, если бы он, сука, не знал каждое лицо в собственном доме, чем бы дело кончилось?.. Чем все кончилось бы?
Чем?!
Зачем себя спрашивать, когда ответ очевиден? Но от этого очевидного ответа кровь в жилах кипит и сворачивается.
Завтра малой придется еще раз доходчиво объяснить, что заявление написать надо. Потому что если в их подъезд этот ублюдок больше не сунется, это не значит, что он не сунется в соседний и не зажмет там в темном, вонючем углу какую-нибудь восьмиклассницу.
«Завтра… Завтра за ручку возьмешь и отведешь. Завтра…»
Ну, а если она и завтра не захочет? Что он сам может? Может он заявиться в ментовку и сказать Дэну, что так, мол, и так, на девчонку напали, но идти сюда она трусит, так что принимайте заявление от свидетеля? Или нет?
Малая, конечно, права: намерения доказать не выйдет. Ни ссадин, ни следов борьбы на ней нет – пять секунд там прошло, не больше. Даже под ногтями у неё наверняка ничего не осталось: эта гнида предусмотрительно запястья ей перехватила. Зато отмудохал Егор его так, что мать родная его сегодня вряд ли узнает. Запомнит, падла, надолго, если не навечно. Рожа незнакомая, он его раньше на районе не видел. Незнакомая, но прекрасно отпечатавшаяся в памяти смартфона.
23:51: Кому: Дэн: [вложение]: Знаешь его? Этот уебок сегодня на девчонку у меня в подъезде напал, упустил его. Писать заяву она не хочет: типа, он ничего не успел сделать, а у мамы сердечко слабенькое, не выдержит.
23:59 От кого: Дэн: Это ты его так разукрасил? Да, похоже, заочно знаю. За последние полгода нам поступило три заявления на человека. По описаниям жертв рыло точь-в-точь, как у этого, но взять пока не взяли. Заходи завтра к нам, поговорим. За фото спасибо – с такими метками сучоныш станет заметнее. А девчонке дай отойти от шока, может, соберется еще. Если упрется, не дави – им и без того херово.
00:03: Кому: Дэн: Много у нас по району таких кейсов?
00:05: От кого: Дэн: Нет. Если не считать вот этих заявлений, то в основном бытовое насилие. Семейные разборки.
00:06: Кому: Дэн: Ок, понял, спасибо. Завтра зайду.
По крайней мере, подонка уже ищут. Можно немного расслабиться.
Расслабишься тут.
На фоне произошедшего вечером остальные впечатления дня смазались и казались теперь ничтожными, мало значимыми. И тем не менее.
Часов до трёх он проторчал на съемках: написал таки девушке, чей фотосет завалил, с предложением встретиться снова, и днем они пересняли материал – в более удачной локации, при более мягком свете. Осталось ощущение, что в этот раз все будут довольны.
Вечером на базе состоялся тяжёлый разговор с Анькой. Момент Егор выбрал, конечно, не самый подходящий – говорить о подобных вещах перед самым выступлением не стоило, но после очередного конфликта с Олегом в нем словно замкнуло. Что они опять не поделили? Да всё то же. Втемяшивай ему в голову, не втемяшивай, там все как о стенку горох. Олег продолжает поливать, уж очень ему хочется через пару дней покрасоваться перед зрителями. По итогу на выходе у них не плотный звук, как считает новенький, а хаос и какофония, однако уши на репетициях в трубочку сворачиваются, кажется, только у Егора, остальные мнения или не сформировали, или предпочли засунуть его куда подальше, чтобы не раздувать конфликт до космических масштабов. Или по хер им всем? Не поймет он никак. Бесит! Бесит – верный признак, что со своей группой ему больше не по пути.
И Анька еще с вокалом этим – вцепилась клещами: «Давай!». Не давай. Не давай! Не поймет она никак, что кончились времена, когда он мог легко и непринуждённо в вокал, кончились времена импровизации, фронтменского драйва. Ему не нужно лишнее внимание, ему с лихвой хватает имеющегося. Ему комфортно по правую от неё руку, на своем месте, немного в тени, со своей Ibanez. На фиг ему всё это не сдалось. Голос Егор больше вытянуть из себя не мог: не мог заставить его звучать искренне, не мог наполнить его эмоциями, заставить лететь. Всё фальшь. Зачем лгать зрителю, открывая рот, если можно не лгать, общаясь с ним не голосом, а через музыку, гитарой. Здесь он по-прежнему выдает и будет выдавать свой максимум.
В общем, на перекуре всё же сообщил Ане о решении уходить. Не сейчас, не сию секунду, не бросая их в ответственный момент, однако в обозримом будущем она должна быть к этому готова. Встречать её затуманенный взгляд, смотреть на вытянувшееся, потерявшее цвет лицо оказалось тем еще испытанием – но вроде выдержал.
Облокотившись о перила балкона, уронил голову и в попытке отвлечься от мыслей о малой заставил себя перебрать в памяти весь эпизод поминутно. Особенно ярко почему-то запомнилось, как сильно Анька расстроилась. Расстроилась – это, пожалуй, мягко сказать. Вторую курила в гробовом молчании, а он просто сидел на кортах в паре метров от неё, прислонившись спиной к холодной стене и рассматривая щербатый камень под ногами. Хорошо помнит, как ощутимо сдавило грудь. Помнит вопрос к себе: «Ну что тебе, впервой, что ли – рвать?».
***
19:30 уже минувшего дня
— Когда? — спросила Аня, со злостью потушив окурок о цветочную клумбу и отшвырнув его в сторону.
Егор повёл плечами.
— Не знаю, не сейчас, — озвучил он мысли, к которым непрестанно возвращался уже несколько недель. Хотя за полчаса до этого разговора, в момент очередного обмена любезностями с Олегом казалось: именно сейчас! Именно сейчас, не хватит ему больше нервов в одиночку и дня тут выдержать. — Анют, я так играть долго не смогу. Ты же видишь, вдвоем мы с ним каши не сварим. Тут или я, или он, и поверь, для вас лучше, чтобы это был он. Натаскаю его немного перед уходом. Не переживай, без гитариста в любом случае не останетесь, но хоть звучать будете адекватно.
— И что? Хочешь сказать, только в нем дело? — испытующе уставилась на Егора Аня, а он подумал, что новая стрижка – короткий боб – выгодно подчеркивает и без того выразительные карие глаза и изящную шею. Наконец-то додумалась миру достоинства свои показать.
— Нет, не только, это последняя капля, — ответил Егор честно, стараясь не реагировать на воинственный тон своей собеседницы.
Из-под задорной челки его сверлили настороженным, колким взглядом:
— А в чем еще?
Он на секунду прикрыл глаза, собираясь с духом. Зачем-то ей вновь нужно слышать его аргументы. Но они не изменились и не изменятся. Ничего не изменится.
— Я тебе говорил. От отношения коллектива к делу меня тошнит. Женьке вообще на всё похуй, хотя вот сейчас не должно бы: это его инструмент за этим воем не слышно. Мыслями он давно не с нами. И тебя не слышно как прежде, кстати. Я вам уже всё это показывал, забыла? Вы согласились, через неделю опять двадцать пять, — голос звучал ровно и отстраненно, хотя к этому моменту внутренности сплющило тисками, скрутило в три узла. Хоронить себя в проекте, в который за вычетом перерыва четыре года на максимуме вкладывался – такое себе удовольствие. — Игорёк. Когда он последний раз приходил на базу не после укурки? Ему всё весело и всё по барабану. Скоро начнет дымить прямо тут, и прощай, ритм – будем искать нового барабанщика. С тобой мы давно в разные стороны смотрим и разные цели видим. От конфликта ты предпочла отстраниться, — «Несмотря на то, что Олега ты и привела…». — Хотя лидер у нас ты, и, по идее, не все равно, что с группой станет, тоже должно быть тебе.
«Хорош, стрелки не переводи…»
— Егор, лидер давно уже не я. Окей, не я одна, — покачала Аня головой. — Все это понимают, и принимают, и прислушиваются. К тебе. Олег просто новенький и ещё не просек. Дай ему время.
«И не просечет с таким похуизмом с вашей стороны… Мы в детском саду, что ли? Строить их предлагаешь? Как на плацу?»
— Не важно. Формально – ты. Ладно, пусть, — кивнул Егор сам себе, закрывая тему личных отношений. — Собственные песни мы не пишем. Тебя-то саму чужое исполнять не достало, Ань, а? Пусть и переработанное, но ведь не свое же! Нормально у нас всё, ты считаешь?
Аня достала из пачки третью, и Егор подумал, что хрен ей, а не третью – связки «спасибо» не скажут. А подумав, поднялся на ноги, молча забрал сигарету из тонких дрожащих пальцев и закурил сам. Аня намек поняла: нахмурилась пуще прежнего, сложила руки на груди и опять уставилась на него. Да она просто в самое нутро смотрела, искала там что-то, известное ей одной.
Удачи.
— Ну ты ведь перестал писать тексты. Егор, я не понимаю… Ты что, сдаешься? Сейчас?
Почему это «сейчас» звучит так удивленно, как будто вот именно «сейчас» она никак не ждала подобных заявлений? Как будто вот если бы он вчера ей сообщил, никаких вопросов бы не последовало, а вот «сейчас» их у неё херова туча.
— Ну а что, на мне, что ли, свет клином сошелся? — запуская пятерню в волосы, раздраженно ответил вопросом на вопрос Егор. — Сама попробовать не хочешь? Я тебя поддержу, остальные втянутся, вернетесь в прежний формат.
Хотя… Какая ему теперь разница, куда они дальше двинутся?
Есть разница.
Аня воззрилась на него в таком плохо скрываемом, граничащим с изумлением и словно бы испугом замешательстве, словно он ей не стихи предложил написать, а в космос полететь. Завтра.
— Я не умею. Так, как ты, я не напишу, — просто, будто речь идет о чем-то совершенно очевидном, сказала Аня.
«Да ёшкин ты ж кот…»
Удар по больному, под дых. Когда-то и впрямь из-под руки летели отличные тексты, а «сейчас»… И, главное, как Егор ни бьется, ничего не выходит. Строчки сыплются с бумаги – недописанные, оборванные, черканные-перечерканные, фальшивые в своей притянутости за уши, небрежности, даже расхлябанности. Ну не может он больше писать, всё, как отрезало. Как выразить пустоту? Какими такими словами? И, главное, зачем топить в ней слушателя?
— Ёлочка шикарно рифмуется с иголочкой, — съязвил он зло, предъявляя не столько ей, сколько себе. — Вот тебе уже, считай, полкуплета на новогодний корпоратив.
— Ты на вопрос не ответил, — если Аня и заметила сарказм, то вида не подала – проглотила молча.
— По-моему, на все вопросы я ответил.
— Ты сдаешься? — процедила она сквозь выдох. — Почему именно сейчас?
«Да что ты прицепилась к этому «сейчас»? Что поменялось?»
— Нет. Не в этом дело. Дело в том, что коллектив не срабатывается. Я вижу единственное решение: несогласный уходит, шторм успокаивается, всем счастье. Несогласный тут один – я, остальных все устраивает, так что отделаетесь малой кровью.
Улыбочку… Маленькую, скупую, защитную улыбочку, словно вовсе не так уж и щемит, словно не огнеметом нутро выжигает. Шире!
Теперь Аня смотрела на него взглядом режиссера Станиславского, кричащего стоящему на подмостках актёру: «Не верю!».
— Егор, что с тобой происходит последнее время, а? Хоть мне-то ты можешь сказать? Мы же не чужие друг другу, в конце-то концов. Меня ты вокруг пальца не обведешь.
Не проканала улыбочка. Ну да, верно – не чужие. Пусть уже шесть лет, как каждый из них живет своей жизнью, не претендует, не посягает и не вторгается, все-таки не чужие. Аня удивительная девушка, конечно: редчайший образчик незлобивости. Бросил её он, бросил традиционно по-мудацки – на месяц, прости Господи, «отношений» его тогда хватило. Тогда, по молодости, при живой семье ему еще казалось, что он всё же на них способен, еще казалось, что в человеке рядом найдется спасение, главное – найти человека. А она умудрилась не только себе этот поступок объяснить, а ему – простить, но и на расстоянии вытянутой руки удержать.
«Поясни»
— Да вот хотя бы последние недели, — верно считала вопрос Аня. — То ты ходишь как в воду опущенный, белее мела, простейшее барре{?}[способ зажатия струн на гитаре, когда указательный палец играющей на грифе руки зажимает одновременно несколько струн на грифе] взять не в состоянии, и смотришь на всё и всех взглядом пофигиста, а то и насквозь. То отжигаешь за всех сразу, хоть в центр сцены тебя на соло-партию, хоть на вокал, хоть куда. Тебя в таком состоянии выпусти – и зал твой, и тебя восторженная толпа на тысячи Егорок порвет, и никто больше там будет не нужен. Воскресенье прошлое взять хотя бы – ты же просто взорвал тут на хрен всё к чертям собачьим. Теперь опять. Ну, хочешь, я скажу Олегу, что не получилось у нас с ним сработаться? Им я готова пожертвовать. Тобой – нет.
— Нет, не хочу, — Егор уверенно мотнул головой: не хочет. — Причин много, и я их тебе честно перечислил. Попрощаешься с ним – придется искать замену, просто позже. Решение давно назрело, это лишь вопрос времени. Бросать вас сейчас я не буду. Подтянем Олежку малёк.
Взгляд скользнул по припаркованной в десятке метров «Ямахе» и зацепился за дохлую птицу, валяющуюся на выжженном солнцем газоне. Да что в Москве за лето такое? Что за голубиный падёж?
— Ты снова не ответил, — сощурила глаза она. Как следователь на допросе, честное слово. — Что. С тобой. Происходит? Посмотри на меня.
Хороший вопрос задала, ничего не скажешь. Хотел бы он знать, что с ним происходит.
— Не знаю. Это дела не касается, — холодно отрезал Егор. К чему эта бестия клонит, было совершенно непонятно, понятно к настоящему моменту было только одно: ему это не нравилось.
— Да по ходу касается, Егор! Касается! Вот в воскресенье где ты был? До базы?
— М-м-м… На поле.
— Ну, допустим, — Аня кивнула, принимая ответ, но явно им не удовлетворяясь. — На поле ты часто. Один?
— Да.
— Врать не умеешь, — шумно вздохнула вокалистка. — С кем?
«Тебе пофамильный список? Мисс Марпл{?}[персонаж детективов Агаты Кристи] выключай давай…»
Вот стояла бы сейчас перед ним не Анька, а любая другая или любой другой, отправил бы в пешее эротическое путешествие прямым текстом и ни секунды не жалея о выбранных эпитетах. Прозорливая какая! И не чужая, да. Как ни крути.
— Со знакомыми, — сдался Егор. Ей-то лапшичку на уши вешать и впрямь бесполезно. А еще он наконец понял, к чему весь этот разговор и бредни про вокал. И да – ему это не нравится. С этой самой секунды – не нравится еще больше, чем за минуту до. Но Аня и не думала униматься.
— Я их знаю? — прищурилась она, словно взявшая след ищейка.
— Нет.
— Познакомь.
— Зачем?
— Хочу лично увидеть супер-людей, которые способны тебя…
Дверь на задний двор распахнулась и на улицу вывалился Игорёк. Сладко потянулся, оглянулся по сторонам и уставился на резко замолчавших коллег.
— О чем трындеж? — засунув руки в брюки и вразвалочку подплыв к компании, лениво поинтересовался барабанщик. Игорёк всегда, совсем всегда имел вид обожравшегося сметаны кота. Пофигист по жизни, он всем в ней был доволен, а проблемы свои решал очень просто: выкуривая очередной косяк. При таком подходе никуда они, разумеется, не исчезали, но начинали казаться Игорьку не стоящими и секунды его внимания.
В наступившей тишине трое обменялись красноречивыми взглядами. Игорёк транслировал обоим единственный месседж: «Колитесь». Егор сообщил Ане: «Сама решай», а Игорьку: «О фигне трындеж». А Аня «ответила» Егору, что «уже все решила», а Игорьку:
— Егор уходит, — и отвела взгляд в стенку. Достала пачку и, пользуясь всеобщим замешательством, таки прикурила третью, дрожащими ладошками пряча огонек зажигалки от налетевшего порыва ветра.
«Да твою ж налево…»
Пришлось пояснить самому:
— Не сейчас. Через месяц-второй. Все летние концерты отыграем.
Игорь оторопело уставился на виновника трясущихся Анькиных рук.
— Куда?
— Никуда, Игорёк. В закат, — усмехнулся Егор невесело. Зато правда.
— Игорь, надо что-то делать, — тихо произнесла Аня. — Ну!
— А чё ты тут сделаешь? — недоуменно развел руками тот.
«Во-во…»
И тут её лицо вдруг перекосило – гримасой отчаяния и злости. Всё это время она пытала Егора сверлящим взглядом, сыпала наводящими вопросами, на которые он пытался честно отвечать. Она была следователем, а он – подозреваемым. И все это время следователь по закону жанра никак не давал понять, что сам думает по поводу вменяемого подозреваемому преступления. Егор успел немного выдохнуть и расслабиться на её счет. Совершенно напрасно.
— Если уйдет он, следом уйду я! Я уже заебалась, сил моих больше нет! Два года проблем не знали, а вот ту хуйню, что творилась три года до того, как мне удалось его, – Аня тыкнула сигаретой в сторону Егора, — вернуть, я хочу забыть, как страшный сон, и всё никак не забуду! Я уйду – и делайте, блядь, чё хотите, без вокалистки и гитариста! Без двух лидеров! Ясно?! — она орала, как ненормальная. — Я тебе скажу, что будет! Группа развалится! А тебя я на прощание спрошу: «А чё ты тут сделаешь?». Нормально?! Устраивает тебя такой вариант, Игорёк?!
