сообщить о нарушении
Текущая страница: 113 (всего у книги 129 страниц)
Всё-таки попросит Зою оформить ей больничный и будет рядом с дочерью. Будет, потому что Улино состояние с каждым днем пугает всё сильнее. Будет, пусть Ульяна и оградилась, и показывает всячески, что пока мать необъятного масштаба её трагедии не разумеет, доступ к сердцу закрыт. Пусть избегает. Избегает, да. Как ни больно, а признать этот факт придётся. Вот и сейчас – ушла во двор «проветрить голову», несмотря на то, что погода к прогулкам не располагает абсолютно. С тех пор, между прочим, целых полтора часа минуло, а эта упрямица всё не возвращается. Ведь, небось, всю задницу там уже себе отморозила, но, видимо, перспектива заболеть не пугает её так, как мамины «нотации».
Боже, где же её маленькая, покладистая, ласковая девочка? Оперился её птенчик. Дети взрослеют так быстро. Глазом не успеваешь моргнуть – и вот они уже большие. И считают, что теперь вправе огрызаться, смотреть волком, хлопать дверью прямо перед носом и запираться на все замки. Не желают прислушиваться к опыту. А для чего ещё нужны родители, если не для того, чтобы своим отпрыскам его передавать? Нет, они вырастают и думают, что отныне умеют сами. Перестают ценить. Съезжают и забывают.
Невесёлые мысли вновь оккупировали отяжелевшую голову, как вдруг…
Душераздирающий плач навзрыд прорвал бетонные стены, закупоренные стеклопакеты, решетку грудной клетки и податливое сердце. Забыв про давление и раскалывающийся череп, Надежда подскочила с дивана и опрометью бросилась в Улину комнату, к выходящему на подъезд, покрытому мелкими каплями осеннего дождя окну.
Да, это была она – её дочь. Согнулась пополам на лавочке рядом с какой-то столетней старушкой, что поглаживала её по спине. Близоруко прищурившись, Надежда попыталась разглядеть лицо незнакомки, однако пуховый платок и поднятый ворот куртки мешали прийти хоть к каким-то выводам. Взгляд вцепился в Улины сотрясающиеся плечи и несуразный розовый пуховик её неожиданной спутницы, старческую руку на дочкиных лопатках. Всё, что слышали уши – перемалывающие внутренности неудержимые безутешные рыдания. Всё, о чем успела подумать голова:
«Что эта старая карга ей наплела?!»
Это уже слишком! Наспех одевшись, влетев в первое попавшееся под руки пальто, в единственные спасённые от посягательств кота сапоги, Надежда кинулась за порог в непоколебимой уверенности, что необходимо немедля забрать Ульяну домой. Волоком потащит! Через «не хочу»! Это ж надо! Это ведь похоже на самый настоящий нервный срыв! Это же сейчас нужно скорую вызвать, чтобы сделали хоть что-нибудь, что-нибудь вкололи! Это же… Плач стоял в ушах, пока Надя трясущимися руками запирала дверь, неслась с лестничных пролетов вниз, пока распахивала тяжёлую железную дверь подъезда.
— Ульяна! Что стряслось?!
Ответом стала резко наступившая тишина. Дочь, которую от неконтролируемых рыданий только что буквально наизнанку выворачивало, замерла вдруг и затихла. Но не разогнулась, лишь спина напряглась пуще прежнего. А бабулька, в которой Надя признала наконец соседку из второго подъезда, вперилась в неё полным осуждения взглядом. В бледных серых глазах читалось, что старушка знает о её никчемной жизни абсолютно всё. Или в своём граничащим с безумным состоянии Надежде это лишь мерещилось. По коже побежал мороз.
— Уля! — падая перед дочерью на колени, воскликнула она. — Посмотри на меня! Отвечай! В чём дело?!
Её ребенок упрямо отказывался поднимать голову, но уши всё-таки смогли различить слетевшее в коленки еле слышное:
— В… В Е-егоре… Мама, ты…
«Господи Боже! Опять двадцать пять! Снова он! Когда это кончится?!»
Резко распрямившись, Надежда обречённо вздохнула и закатила глаза. Свинцовое небо, что стелилось сейчас над землей плотным покрывалом и давило на плечи, ответ давать не торопилось.
— Ну, понятно! — не справившись с рвущимся наружу раздражением, воскликнула Надя. — В ком же ещё, в самом деле?! Могла бы и догадаться! Домой! Быстро!
— Что тебе понятно?! — вскинув голову, вдруг как полоумная заорала Уля. — Что? Что ты о нём знаешь?!
От нежданной агрессии, от услышанного и увиденного на перекошенном лице Надежда опешила, на секунды потеряв любую связь с реальностью. Это ведь не её дочь… Её дочь не может смотреть на мать с отвращением. Её Уля не умеет ненавидеть…
Это Ульяна… Без сомнений, это она…
— Да всё я знаю! — так до конца и не опомнившись от испытанного шока, вскричала Надя. — Всё! Как ты со мной разговариваешь? Уля?! Что на тебя нашло?
— Ничего! Ты! Не знаешь! Ты… Ты… Он… А ты! Ты… Ты…
«Что? Что “я”? Ну что? Ты же не в себе!»
Надрывный голос срывался и, сдаваясь, затихал. Уля икала, задыхалась, ей не хватало воздуха на связную речь. Но в красных, опухших от слёз глазах полыхала низвергающая в Преисподнюю ярость и неприкрытая неприязнь. Сатанинское пламя. Надежда в ужасе отшатнулась, и слабая рука невольно вскинулась осенить себя крестом. В её дочь вселился бес… А другие глаза, выцветшие и холодные, продолжали смотреть с укором и презрением.
Что здесь происходит?!
— Крестишься? — угрожающе проскрипела старушка. — На свою душу дважды грех взяла. Две невинные убила. Не отмолишь, Наденька. Не поможет тебе крест.
«Что?.. Что вы несёте?.. Замолчите! Немедленно!»
Отчуждённый, лишённый последних отсветов любви взгляд дочери застыл на лице, намертво пригвоздив к качающейся земле. А сердце покрывалось ледяной коркой мучительного осознания.
— Это правда?.. Мама?.. Отвечай. Сейчас и тогда… Это… Ты?..
Ульяна не спрашивала – полыхающие огнём глаза утверждали. Только что прозвучал приговор. Слипшиеся губы разомкнулись, но звук наружу не шел: под истребляющими взглядами нескольких пар глаз горло стянуло, а язык прирос к нёбу. Закружившись и утонув в промозглом тумане, поплыло пространство. Остановилась жизнь. Прикрыв веки, Надежда пыталась найти точку опоры и удержать равновесие.
Всё тайное рано или поздно становится явным. Истина, от которой ей всегда было очень не по себе.
Нет смысла отнекиваться. Уля знает. Видит реакцию. Уля поняла. И теперь…
— Он бы тебя… — с трудом прорвав блокаду легких, выдохнула Надежда в никуда. — Ульяна… Я… Уля… Я пыталась тебя уберечь… — на налитых чугуном ногах сделала шаг к дочке, и коленки, подкосившись, вновь ощутили покрытый водой асфальт через тонкую ткань домашних брюк. Руки сами потянулись к ней. — Он бы тебя растоптал… Он не может, не способен на…
Нет, больше не в состоянии вымолвить ни слова. На преображенное отвращением, перекошенное спазмом боли лицо дочери невыносимо смотреть. Невыносимо! И всё это – ей. Вот она – страшная кара. Неминуемая расплата за осознанно совершенные грехи. Пришла при жизни.
Разнёсшийся над двором отчаянный крик отмерил начало конца.
— Я тебя ненавижу!
Взлетев с лавки, Уля без оглядки бросилась прочь, в седую взвесь моросящего дождя. Медленно оседающее в голове понимание, что только что потеряла свою кровь, единственного ребенка, скрутило внутренности жгутами неизбывного, не поддающегося управлению ужаса.
— Уля! Остановись!
— В церковь иди, ведьма! Исповедуйся и покайся! И молись!
Дребезжащий окрик донесся уже в спину. Надежда не осмыслила, как кинулась следом. Взгляд, боясь отпустить и потерять, вцепился в чёрное пятно, что стремительно удалялось. Фигура петляла меж зонтиков одиноких прохожих, двигаясь без разбору дороги, как пьяная, и Надя не могла понять: куда? В каком направлении она бежит? В парк? На умоляющие крики дочка не откликалась, не думала сбавлять ход, кажется, с каждой секундой лишь ускоряясь. Истрепанное сердце кололо всё сильнее, резало в боку, дыхание давно сбилось, но ноги несли вслед сами, отказываясь останавливаться.
А в голове пульсировало осознание, что больше она свою дочь не обнимет…
— Ульяна!
Пролетев поперёк виднеющегося впереди перекрёстка на пешеходный зелёный, Ульяна вдруг резко затормозила. Развернувшись, встала как вкопанная прямо на проезжей части и уставилась не пойми куда…
Ноги несли, рот глотал воздух, в горле саднило, расстояние сокращалось...
— Уля! Ульяна!
Что там происходит?!
— Уля!
Дочь застыла истуканом, не реагируя на срывающийся голос. Ни на что, кажется, не реагируя. Сердце колотилось на излёте, перед глазами двоилось. Ближе, ещё ближе... Там, на перекрёстке, что-то случилось. Запыхавшаяся от безумной скорости, задыхающаяся Надежда не могла понять. Время стояло. Ульяна не шевелилась, машины терпеливо ожидали разрешения ехать, пешеходы прошли, и сигнал готов был вот-вот смениться на жёлтый.
Всё – широкими мазками, всё вокруг одето в серое, чёрное… Расплывчатое. Траурное. И лишь белые и красные огни фар… Кровавые мушки и пятна перед глазами.
Ближе! Там, в первом ряду по Надиной стороне, мотоцикл. А Ульяна от Нади на противоположной, на встречной. На водителя смотрит, в упор. Молча – рот её сомкнут. Издали всё выглядит так, словно она видит приведение, будто не верит собственным глазам. И маска боли застыла на лице. Между ними не больше пяти – шести метров. Он шлем снял, голову к ней повернул. Эти растрёпанные каштановые вихры Надежде слишком хорошо знакомы.
— Ульяна!
«Да что же это?!»
Не реагирует! Будто оглохла, ничего не слышит и не воспринимает! Застыла восковой куклой посреди дороги! Мгновения растянулись на часы.
А дальше… Случившееся дальше останется с Надеждой до конца жизни. Она запомнит всё, по кадрам, до наступившей темноты. Запомнит всё, явленное после того, как тьма отступит. Всё. Она не сможет нормально ни спать, ни есть. Унесёт увиденное в могилу.
…Далекий скрежет автомобильных шин. Сорвавшийся в крик знакомый голос: «Уля, отойди!». И страшное перед глазами – дочкино оцепенение. Мигающий зеленый… Растворённую в волне беспредельного ужаса мысль: «Машина… Справа… Гололёд…».
Собственное тело парализовало в нескольких метрах от цели, но мозг фиксировал происходящее посекундно, словно в замедленной съемке.
Её оглушённого ребенка на пустой дороге.
Набирающий силу свист, визг тормозов по оледенелому асфальту.
Взревевший мотор.
Стремительное движение хромированного чёрного пятна к центру перекрестка. Поперёк. Наперерез... Мотоцикл... И несущийся на поворот, на Улю, серый автомобиль.
Стаю голубей над головами детей, прямо сквозь них. Шорох облака сизых перьев, на мгновение укрывших их с глаз.
Морось.
Прорвавший барабанные перепонки, оглушивший сознание лязг металла. Тишину и истошные вопли. Отовсюду. Она запомнит…
Несколько секунд. Сотни часов… Вечность.
— Ульяна! Уля! Улечка!
…В черноту… В темноту.
…В ватную тишину.
...Уля…
Комментарий к XXXIII. Егор
Думала сказать здесь что-то об уязвимом внутреннем мире ребенка, о том, как наш опыт и наша память лепят нас настоящих – взрослеющих и взрослых. Стёрла. Ни к чему.
В комментариях к этому посту – ситуация на перекрестке: https://t.me/drugogomira_public/513
Музыка:
Одинокая звезда - Shena? https://music.youtube.com/watch?v=5BWtA-xa0YU&feature=share
Катастрофически - Shena? https://music.youtube.com/watch?v=Bu5lnGgIq_g&feature=share
Обложка к главе и ваши комментарии: https://t.me/drugogomira_public/495
Визуал:
"Октябрь ноябрь караулит" https://t.me/drugogomira_public/499
Мерзнет. Думает. И видит. Его. https://t.me/drugogomira_public/500
Неужто мы звери какие?.. https://t.me/drugogomira_public/502
Всё от рождения начало берёт https://t.me/drugogomira_public/503
Привязанность – это ведь ключ https://t.me/drugogomira_public/504
Кому-то широкая дорога, а кому-то ведь и темная извилистая тропка https://t.me/drugogomira_public/506
История одной судьбы с особой изощренностью пытала шестерых https://t.me/drugogomira_public/507
Вспарывают раны. Ироды https://t.me/drugogomira_public/508
Где она? Где он? https://t.me/drugogomira_public/509
Имей же смелость, Надя... https://t.me/drugogomira_public/510
Всё тайное рано или поздно становится явным https://t.me/drugogomira_public/511
...широкими мазками, одето в серое, черное, траурное https://t.me/drugogomira_public/512
Там, на перекрестке, что-то случилось https://t.me/drugogomira_public/513
========== XXXIV. Жизнь за жизнь ==========
— …нщина! Женщина?! Слышите меня?..
Макушка, лопатки, вся поверхность спины ощущали пробирающий до костей холод и сырость. Кто-то бесцеремонно хлестал по щекам. Серое небо мелькнуло в просвете щёлочек разлепленных век, но уже через мгновение размытая, блёклая картинка сменила цвета: в тумане поплыли пёстрые пятна. Чье-то лицо... Мужское. Спутанное сознание молчало, отказываясь подсказывать, почему перед глазами щерится дырами свинцовое полотно, кожа чувствует воду, а сердце сковано смертным ужасом.
— О, очнулась… — раздалось негромкое где-то левее. — Ну, слава Богу, одним трупом меньше.
— Уля!
Это был её и будто не её крик. Истошный вопль. Вырвавшись из самой глубины, продрав пересохшую глотку и слепленные губы, он прозвучал отдельно от неё самой. И разнёсся где-то там, в тучах, высоко над дорогой.
— Тише, тише… — крепкая ладонь настойчиво удерживала в прежнем положении попытавшуюся было подняться Надежду. — Вам нельзя волноваться, а то, чего доброго, снова отключитесь. Скорые уже едут, но... Знаете же, сколько порой ждать их приходится.
— Где моя дочь?! — и снова… Её крик вновь существовал отдельно от неё, звуча словно издалека. Она не узнавала местность, не понимала, кто все эти люди и, главное, зачем? Не ощущала собственного тела и себя в нём. Как в жутком ночном кошмаре увязла и теперь пыталась, но никак не могла из него выбраться. — Что с ней?! Пустите!
Столпившиеся вокруг зеваки зароптали. Кто-то требовал отпустить «бедную женщину, пусть идёт». Кто-то возмущался, призывая сидящего на корточках рядом с ней мужчину проявить благоразумие и не позволять ей вставать. Откуда здесь такая толпа? Почему?.. Дыхание перехватывало, сердце нещадно сбоило и кололо. Застилающая глаза дымка мешала сфокусироваться, уши улавливали сквозящие в чужих голосах страх и растерянность. Вдалеке плакали навзрыд. А душу изничтожал неописуемый, беспредельный страх.
— Дочь? Это ваша там, что ли, девочка, да? — осторожно уточнил мужчина. От этого вкрадчивого сочувственного тона бегущая по венам кровь застыла льдом, сердце раздробило в крошево, а сознание окончательно парализовало.
И только собственный надрывный крик продолжал рваться из глубины вон. Надя обезумела.
— Моя! Моя девочка! Что с ней?! Говорите! Покажите мне её! Уля! Улечка…
«Господи, пожалуйста… Пожалуйста! Умоляю!»
— Женщина, тише. Тише… — кисть вновь с усилием сжала плечо, не давая встать на ноги. — Она… В порядке, если можно так сказать. Жива, её не задело. Успокойтесь.
«Не задело... В порядке… Не задело…»
Обратившийся в желе мозг не верил сказанному. Мозг слышал плач, гул и галдёж на все голоса, раздраженные автомобильные гудки со всех сторон сразу. На периферии зрения отпечатывалось, как мимо, притормаживая, ползут машины.
Там ведь нечто страшное. Как же «в порядке»?
— Где она?! — вновь попытавшись подняться, взмолилась Надежда. — Покажите мне её!
— Там… Но… — мужчина сдался и помог Наде сесть. — Вам лучше не смотреть. Сейчас просто на слово нам поверьте. Она жива. Не пострадала.
«Жива… Тогда от чего вы пытаетесь уберечь?..»
Слышно, скольких усилий этому человеку стоило заставить себя звучать спокойно. Лжец! Он недоговаривал! Он совершенно точно что-то недоговаривал!
— Парня жаль… — раздался за спиной дрожащий женский голос. — И её жаль. Всех…
«Что?..»
— Гондоны! Нажрутся всякой швали, а потом за руль! — тут же подхватил кто-то в обступившей Надежду массе тел. — А потом жертвы вон…
Надя захлёбывалась в отовсюду зазвучавших голосах. Последние запечатлённые в памяти кадры постепенно всплывали перед глазами, прорисовывая картину произошедшего. И топили. Вновь слышала скрежет шин и лязг металла, видела голубей и пятна, пятна… Плыло и мерцало всполохами красных и белых мушек перед глазами.
— Так не пахнет же от него…
Рыхлое сознание червём буравила догадка. Там Егор. А Ульяна жива.
— Да ты зрачки его видал? — негодующе возразил голос, только что рассуждавший про гондонов и жертв. — Торчок{?}[наркоман], к бабке не ходи! Ща менты приедут и разберутся. Лет на двадцать сядет, сучара! Еще и на лысой резине{?}[на летней резине]. Все нормальные люди поменяли уж дав…
Взорвавший кружащееся пространство вопль скальпелем вспорол грудную клетку, лёгкие и сердце. Достиг души, опалил дотла и обратил всё Надино существо в пепел.
— Егор! Егор!!!
«Улечка… Уля…»
— Слыхал? Пиздец… — раздался над макушкой удручённый вздох. — То включается, то отключается, по ходу… Скорее бы скорая добралась, может, хоть вколют ей что. Парень, конечно… Видел же, на какой скорости летит… Я бы так не смог…
«Улечка…»
Вмиг отказавшееся подчиняться окаменевшее тело пригвоздило к земле. Душой понимала, что случилось и чему только предстоит случиться, а головой ещё нет. Уши улавливали обрывки доносящейся отовсюду речи и посылали сигналы в заплывший мозг, что продолжал по крупицам воссоздавать жуткую картину. Если бы умереть можно было силой желания, Надежда умерла бы на месте. Но сердце продолжало гулко отстукивать ритм: наверху хотели её жизни.
— Да оттормаживался водятел этот… — вступил молодой голос.
