Текст книги "Магнолии были свежи (СИ)"
Автор книги: Ann Michaels
сообщить о нарушении
Текущая страница: 65 (всего у книги 68 страниц)
Нет, она недостойна этого садика. Она недостойна этих теплиц и цветов. Все это было таким чистым, добрым, милым, а она успела замарать себя такими поступками, что вспомнить было страшно. Мадаленна выбежала из галереи и остановилась посередине двора. На улице была весна – все цвело, небо было чистым и голубым, а трава пахла чем-то сладким, предвещавшим обязательно нечто хорошее. Почему все вокруг было таким чудесным, когда она этого была недостойна? Мадаленне захотелось, чтобы в эту минуту начался дождь, с неба посыпался град, и тяжелые тучи повисли над острыми шпилями университета. Нет, она не могла находиться в этом городе, быть около Гилберта все это время. Господи, прижала она руку к губам, ей ведь придется каждый день видеть его, каждый день говорить с ним и смотреть на него, в эти холодные, непроницаемые глаза. Она не сможет. Лучше упасть посреди галереи и перестать чувствовать и видеть все. Но даже тогда, Мадаленна была в этом уверена, она все равно бы видела его – спокойного, невозмутимого и такого далекого. Это был бы не вечный покой, а вечная пытка. Ей надо было убежать.
Мадаленна кивнула самой себе и пошла из двора. Ее кто-то позвал, казалось, что это была Дафни, но она не повернулась, а ускорила шаг. Она почти бежала, когда вдали показалась знакомая площадь. Ноги неслись так быстро, что Мадаленна успевала пробежать мимо всех светофоров. Она бежала, уворачиваясь от всех автомобилей и автобусов. Она не остановилась на пешеходном переходе, не обращала внимания на прохожих, которые странно смотрели на нее. Мадаленна бежала и надеялась, что все беды останутся позади. Улица вместе с домами стала размытой, и она прислонилась к ограде парка. Дышать было трудно, приходилось открывать рот как рыба, сердце билось еще сильнее, но теперь оно хотя бы не замирало вовсе, и Мадаленна приложила руки к горлу – там саднило от сухого дыхания. Нельзя было себя так мучит, что случилось, того уже не поправить, надо было думать о том, как жить дальше.
Она осмотрелась – этот район оказался ей знакомым, недалеко была Белгравия, и чем выше становился холм, тем богаче были украшены дома. Белые фасады с кружевными балконами и террасами успокаивали своим видом, и дыхание постепенно стало восстанавливаться. Сразу идти домой не хотелось, не хотелось говорить Аньезе, что она решила уйти из университета и перейти на агрономический факультет. Маме очень нравилось, что ее дочь обучалась на такую интеллигентную профессию, и с конца школы она отбивала все нападки Бабушки, которая говорила, что ее внучке не следовало идти учиться вообще, а если такая дурная идея и пришла, то лучше всего поступить на юридический факультет – адвокат это всегда так прекрасно. Нет, сообщать Аньеза, что она решила стать агроном нужно было после того, как Мадаленна хоть немного подкрепится. Она поправила сбившийся набок жакет и пригладила растрепавшиеся волосы. Недалеко был книжный магазин Стэпфорда, туда и стоило отправиться. Там было тихо, спокойно, можно было спрятаться за книжными полками, и никто ее не побеспокоил бы. Да, туда она и отправится.
Убедившись, что на дороге не стояло никаких машин, Мадаленна перешла перекресток и пошла спокойным шагом. Сегодня в университете еще раз можно было уже не появляться. Какой смысл, если она все равно скоро подаст заявление на отчисление. А если не посещать лекции несколько месяцев, ее вообще могут спокойно выгнать. Да, вероятно, она так и поступит. Уедет в Портсмут и станет ждать, когда на ее имя придет оповещение, что ее исключили. Мама, конечно, будет переживать, но скоро успокоится, когда поймет, что ее дочь абсолютно счастлива. А она будет счастлива; в своем спокойном и вяло текущем мире Мадаленна как раз придется к месту. Она больше не влюбится в чужого мужа, не станет разрушать чужую семью, будет спокойно жить, заперевшись в фамильном особняке, а потом, может быть, так же мирно сойдет с ума. Прекрасная жизнь, если в результате ее она очутится в своем собственном мире.
Мадаленна дошла до дверей магазина, и только потом вспомнила, что видела Эйдина тут несколько раз. Он тоже мог зайти, выпить чашку кофе, полистать книги. Ей не хватало только еще одной встречи. Делая вид, что она поправляет пуговицы и прическу, она неспеша оглядела все витрины и столы за ними – Гилберта нигде не было видно. Наверное, ей повезло, и он забыл про этот магазин. Да и потом, у него должны были быть еще несколько пар по риторике и одна по искусствоведению, ему некогда было расхаживать по кофейням. Мадаленна тряхнула головой и смело отворила дверь. Внутри действительно было малолюдно, и знакомой фигуры в сером пальто она не заметила. Мадаленна заказала черный кофе, по-особому крепкий, с лимоном, и села за свободный стол, в глубине зала. Негромко играла одна из старых пластинок Бинга Кросби, и она взяла с полки одну из книг Диккенса.
Она старалась вдумываться в слова, старалась проникнуться несчастной судьбой Оливера Твиста, но ничего не получалось. Ужасная правда открывалась Мадаленне на каждой странице – она любила Эйдина. И продолжала любить несмотря на все слова и поступки, которые он совершал. Это было ужасно, несправедливо, но если бы любовь к другому человеку прекращалась только из-за одного резкого взгляда или неприятного слова, то жизнь была бы слишком проста. Итак, истина была в том, что ее влюбленность достигла того момента, когда Мадаленна скучала не только по разговорам и объятиям, а по присутствию самого человека. Она не хотела его видеть, но все равно, каждый раз, когда распахивалась дверь, она дергалась и старалась увидеть во входящей фигуре Гилберта. Все незнакомцы были им, и это было одновременно и счастье, и проклятие. Но ничего, убедительно произнесла про себя Мадаленна, она справится с этими незваными и ненужными чувствами. Она ждала всю жизнь того человека, который бы полюбил ее и поддержал, значит, ее надежды были пустой тратой времени. В этом мире стоило полагаться только на себя, и теперь Мадаленна это понимала. Нужно просто подождать, нужно, чтобы его облик поблек, и тогда она обязательно посмотрит на кого-то другого.
Мадаленна почти убедила себя в этом, когда колокольчик на двери снова прозвенел, и что-то отдаленно знакомое послышалось ей в этом звоне. Она не собиралась отвлекаться на этот раз, мистер Гилберт не мог войти сюда, потому что здесь сидела она, и судьба не была настолько жестокой, чтобы позволять ей везде видеть его одного. Мадаленна поерзала в кресле и заново принялась перечитывать первую главу. В детстве Диккенс ей очень нравился, она часто упрашивала маму прочитать ей его, но чем старще она становилась, тем сложнее ей было воспринимать истории про бедных сирот, о которых все в жизни шло вверх дном. Мадаленна усмехнулась, когда подумала, что, возможно, она тоже могла быть плодом чьего-то воображение, и все, что ей остается – жить по заветам странного автора, целью которого было заставить ее как можно больше страдать. Что же, если ее жизнь и правда была книгой, то пусть она хотя бы продавалась хорошо, а иначе было бы совсем обидно. Она отпила горькой жидкости, отдававшей лимонной цедрой и подскочила на месте, когда в смехе за соседним столиком, услышала знакомые ноты. Судорожно зажав страницу, Мадаленна закрыла глаза и помолилась, чтобы за столом не оказалось той, о которой она думала. Молитва была произнесена слишком поздно.
Первым она увидела Гилберта, все в том же сером пальто и голубоватой рубашке. Он задумчиво стоял около книжных полок, и она с каким-то мучительным удовольствием отметила про себя, каким красивым он был сегодня. Эйдин мог увидеть ее, но Мадаленна не стала залезать еще глубже в кресло, ей нечего было бояться и стыдиться. Не она начала эту игру, не она предложила чудовищные правила, не последовать которым она не могла. Напротив, ей захотелось даже стукнуть чем-то громким по столу, сделать все, что привлекло его внимание, а потом бы она скопировала его же холодный взгляд и посмотрела бы на пирожные. Однако страницы переворачивались слишком тихо, а устраивать показательно выступление было совсем не в ее духе, и она отодвинула от себя чашку и посмотрела в окно. Там все еще было солнечно, и яркие лучи ложились на ее волосы, отчего те блестели старым золотом. Гилберт все же выбрал книгу и сел к ней спиной. Мадаленна тихо вздохнула и подняла чашку. А потом вздрогнула. Серебристый смех, было замеревший, послышался совсем рядом, и она увидела Линду. Миссис Гилберт стала еще более веселой за то время, пока они не виделись, и, потрепав Гилберта по щеке, она присела за стол. Эйдин отодвинулся подальше, и Мадаленне снова захотелось рассмеяться. Кто же знал, что она так удивительно благородна и ее призвание – соединять разрушенные семьи? Смех рвался из нее, и она быстро отпила кофе. Тот успел остыть, и горькая вода свела рот, но и то было лучше той истерики, которая чуть снова не произошла с ней.
Они о чем-то говорили, но Мадаленна не могла разобрать слов. Линда вытащила какие-то бумаги и помахала ими перед лицом Гилберта. Он рассмеялся. Она почувствовала, что близка к тому, чтобы свалиться на пол мертвым телом и никогда больше не подниматься. Она любила его, а он вернулся к своей жене. Замечательную комедию можно было поставить, и спектакль обязательно закончился тем, что кто-нибудь выскочил из окна. Мадаленна не могла смотреть за тем, как Линда брала его руку, как тонкие кольца сползали по ее пальцам и касались его руки. У Мадаленны руки были маленькими, и колец она не носила. Господи, как же больно, оказывается, бессмысленно ревновать и понимать, что эта мука останется навсегда. Линда снова рассмеялась, и Мадаленна отвернулась, когда Гилберт положил свою руку поверх рукава синего костюма Линды. Почему кто-то сказал, что они разводятся?! Кто посмел пустить этот отвратительный слух и дать ей надеяться, что все закончится в ее пользу?! Перед ней сидела прекрасная, пасторальная семья, и как же жаль, что не было фотографа, который мог запечатлеть эту идиллию!
Первой уходить она не собиралась, не хватало только еще того, чтобы ее окликнула Линда, и она осталась стоять около них, или ушла бы, не повернувшись. Хотя, Мадаленна постучала по эмалированным часам, пытаясь убедить себя в большой занятости, если они тут останутся до двух часов дня, то ей придется уйти раньше, ведь в половине третьего ей надо было зайти в химчистку за костюмом. Смех вперемешку со слезами начал душить ее, и Мадаленна открыла книгу. На этот раз она планировала продвинуться дальше первой главы.
– Мадаленна!
Это было уже за гранью всех хороших и нехороших манер. Она сделала все, что просила Линду; она не поставила под угрозу карьеру Гилберта, она не стала мешать им быть счастливыми, так почему эта женщина продолжала мучить ее? Мадаленна дернулась, чтобы сбежать, но второй раз Хильда Стоунбрук решила прийти на помощь своей внучке, вероятно, отыгрывалась за все годы, когда знать ее не хотела. Нельзя было убегать, нельзя было смотреть на эту женщину со слезами на глазах, иначе она сама себя уважать не будет. Мадаленна не подняла головы, но искоса видела, как Гилберт повернулся к ней, а Линда что-то шепнула ему на ухо. Миссис Гилберт сияла под стать своими бриллиантовым украшениям, и непрошеная мысль, что ей, Мадаленне, было бы вполне достаточно Эйдина, промелькнула, и она даже не покраснела. Удушающий запах духов Пату возвестил о прибытии Линды, но Мадаленна перевернула страницу и мельком посмотрела на нее.
– Здравствуйте, Мадаленна. – улыбнулась Линда и протянула руку для пожатия.
Руку Мадаленна проигнорировала и разгладила иллюстрацию.
– Здравствуйте, миссис Гилберт.
– Как ваши дела?
– Достаточно неплохо.
– О, – махнула рукой Линда. – Вы как-то слишком пессимистичны!
– Я постараюсь брать пример с вас.
– Вот так гораздо лучше, – рассмеялась она, и Мадаленна увидела, как Эйдин резко повернулся к ним спиной. – Как ваши успехи… – Линда оглянулась на мужа. – На учебном поприще?
– Стараниями вашего мужа все прекрасно.
– Да, Эйдин – замечательный профессор.
– Я знаю, – спокойно посмотрела на нее Мадаленна, и чашка с кофе опасно накренилась в сторону. – Как думаете, это будет слишком литературно, если я опрокину на вас кофе?
Линда испуганно вздрогнула и посмотрела на свое нарядное платье; оно было из синего шелка и переливалось на свету. Но через минуту она снова улыбалась и укоризненно кивала головой.
– Ох, эти ваши шутки! Лучше расскажите мне, что у вас нового, я ведь, как жена вашего научного руководителя, интересуюсь жизнью его подопечных.
– Все по-прежнему, – Мадаленна закрыла книгу; сегодня Диккенс никак не шел. – Я учусь на том же факультете, и все так же люблю вашего мужа.
По лицу Линды пробежала злая судорога, и она скрестила руки на груди. Они смотрели друг на друга, две женщины, одна молодая, другая старше, которые решили затеять вечную борьбу – она хотела любить человека, другая – удержать его при себе. Пока что выигрывала вторая.
– Вы стали достаточно дерзкими после нашей последней встречи. – улыбка превратилась в нервное подергивание лицевых нервов, и Мадаленна подумала, что если она так выглядит со стороны, когда улыбается, то лучше она станет хранить мрачный вид.
– Я во всем беру пример с вас, миссис Гилберт.
– В сущности, – нетерпеливо встала Линда, ей надоел, наверное, этот разговор. – Я побеспокоила вас только за одним. Муж просил вернуть вам ваше очаровательное послание, – Мадаленна похолодела, и миссис Гилберт снова просияла. – У вас замечательный слог; так емко и кратко, но так эмоционально. Мой муж… – Линда повернулась, но кресло у ее стола было пустым – вероятно, профессор не смог дождаться своей супруги.
Мадаленна хотела вырвать у нее из рук письмо, но предпочла подождать, пока Линде надоест махать им у себя перед носом, и она наконец опустит его на стол. Смотреть на белый конверт не хотелось, он был виновником того, что сейчас она была одна. Мадаленна почувствовала, как мутнота накатила на нее, и дышать снова стало трудно.
– Если честно, – погодя произнесла Линда. – Я и не думала, что вы на такое решитесь. Ради нашей семьи…
– Я это сделала не ради вас, – грубо прервала ее Мадаленна. – Не ради вашей дочери. Я сделала это ради Эйдина. Чтобы он не страдал.
– А теперь страдаете вы, – нравоучительно заметила Линда. – Вы пожертвовали своим счастьем ради него. Это… Благородно.
– Чего не сделаешь ради любви? – саркастично улыбнулась Мадаленна и рывком поднялась с кресла. – Надеюсь, когда-нибудь он поймет, почему я сделала это, и как вы шантажировали его.
– Мадаленна, – нахмурилась миссис Гилберт, но та махнула рукой.
– Я сделала все, о чем вы меня просили. Теперь я тоже прошу вас – оставьте меня в покое. А теперь прощу прощения, мне нужно идти, я оставила в университете свои перчатки.
Мадаленна не соврала – она действительно где-то потеряла перчатки, и теперь лихорадочно трясла рукой по сумке, будто от этих движений перчатки могли там появиться. Нет, она точно забыла их в кабинете, когда выбегала на воздух. Делать было нечего, нужно возвращаться за ними, иначе она разорится на этом предмете гардероба. Мадаленна старалась напевать одну из итальянских песенок, но когда она вслушалась в певучий язык, воспоминания предательски встали перед ней, и она резко затормозила около светофора. Как он мог отдать письмо Линде? Как он мог просить ее передать личное письмо? Мадаленна понимала, что он ненавидел ее, что не хотел видеть, но опуститься так низко, чтобы показывать личную переписку той, которой она не предназначалась! Это было уже слишком. Она сожжет все письма, которые он писал, вся забавная и милая корреспонденция будет гореть в огне.
Когда она подошла к университету, ее уже мелко трясло. Гнев и ярость несли ее на всех парах, и Мадаленна фурией влетела в галерею, распугав стаю голубей. Она уже начинала ненавидеть это место, как же хорошо, что она уходила! Мадаленна шла, громко чеканя шаг, и смотрела на цифры кабинетов, размахивая руками. Чтобы она еще раз кому-то поверила, чтобы еще раз кого-то полюбила. Все, кончено! Теперь она понимала, почему Хильда закрыла свое сердце от всех: так было намного проще. И она ничем не станет уступать своей Бабушке. Мадаленна шла, размахивая руками, когда дверь нужного кабинета открылась, и она едва успела отпрыгнуть, прежде чем дверь хлопнула ее по руке. Она сердито треснула по косяку, когда на порог вышел мистер Гилберт со связкой ключей в одной руке и парой перчаток – в другой. По привычке Мадаленна чуть не улыбнулась, когда увидела любимое лицо, но в ту же минуту насупилась и напустила на себя мрачное выражение лица. От неожиданной встречи в его взгляде промелькнула былая мягкость, но в следующую секунду Эйдин снова был холодным и невозмутимым.
– Мисс Стоунбрук, вы что-то забыли?
– Я потеряла перчатки, сэр, – доложила она, смотря в упор на красные перчатки из легкой замши. – И вернулась за ними.
– Эти, я полагаю, – он протянул их, и Мадаленна почти взяла их, когда отвела руку.
То, что она собиралась сделать, было некрасиво и в каком-то смысле недостойно. Но Мадаленна больше не собиралась задаваться вопросами чести и чужого благополучия. Она уже совершила одну ошибку и теперь никак не могла избавиться от ощущения, что своими руками приблизила к себе самую большую беду. Если страдала она, то почему не должны были страдать другие?
– Я возьму их позже, сэр.
– Пожалуйста, – он пожал плечами и положил их на скамейку.
Мадаленна выждала несколько секунд, прежде чем перчатки забыли бы его прикосновение и потом взяла их и принялась неторопливо натягивать на руку. Эйдин сначала недоуменно смотрел на нее, а потом она увидела, как непонимание медленно перешло в боль. Он отошел на несколько шагов назад, будто она дала ему пощечину и саркастично улыбнулся. Мадаленна старалась торжествовать, старалась думать, что она поступила так, как следует и старалась не думать о том, что она делает ему больно. Никакого счастья от этой мысли она не почувствовала.
– Вам так неприятно мое прикосновение?
Теперь вздрагивать настала очередь Мадаленне. Гилберт был снова равнодушным, он улыбался, и ей по-настоящему захотелось дать ему пощечину, только чтобы эта улыбка пропала с его лица. Он был совсем другим, таким она еще не знала – какая-то темнота была в его голубых глазах, и улыбался он совсем холодно. Как-то незаметно их душевные разговоры обернулись другой стороной, и теперь они старались побольнее ужалить друг друга. Лучше бы она вообще его никогда не встречала.
– Прошу прощения, сэр, это праздные разговоры, а им не место в университете.
– Какая великолепная глупость, – он оперся на дверь и пристально поглядел на нее. – Интересно, кто же это сказал?
– Вы, сэр.
– В таком случае, – он не смутился и холодно поклонился. – Не смею вас задерживать, мисс Стоунбрук.
– Еще одно, сэр.
– Да, мисс Стоунбрук?
Мадаленна слышала в его голосе раздражение, но не собиралась уходить, прежде чем не скажет последнее слово. Он мог как угодно относиться к ней, однако уважать был обязан.
– Я понимаю, что вам неприятно вспоминать нашу переписку, – он помрачнел. – Однако прошу, в следующий раз просто сожгите все или перешлите по почте, а не передавайте письмо через свою жену. Видите ли, я слишком сентиментальна и не люблю, когда мои письма, предназначенные одному человеку, читают другие, посторонние.
– Я не понимаю, о чем вы говорите, – нахмурился Эйдин. – Вероятно, вы что-то перепутали, мисс Стоунбрук.
– Нет, – тряхнула она головой. – Я ничего не перепутала. Ваша жена, Линда, передала мне это письмо, – оказывается, она сжимала его всю дорогу. – Она сказала, что вы попросили ее передать мне его.
– Я ни о чем таком Линду не просил, – было начал Гилберт, а потом замолчал и тихо выругался. – Я не просил ее об этом.
– И тем не менее, мое письмо оказалось у нее.
Гилберт протянул руку, чтобы забрать его, но Мадаленна неторопливо разорвала листок надвое и только успела заметить промелькнувшую фразу: «Уважаемый мистер Гилберт,»; в горле стало сухо.
– Пожалуйста, перешлите мне письма, сэр. – она посмотрела прямо на него, и увидела, как темнота в глазах начала рассеиваться. – Будет неудобно, если и их найдет ваша жена. Не беспокойтесь, – она предупредила его вопрос. – Ваши я уже сожгла.
Чувствуя, что еще немного, и она упадет, Мадаленна повернулась, и когда уже собралась уходить, проговорила:
– Желаю вам хорошей семейной жизни, сэр. И передайте вашей жене, что я сделала все, о чем она меня просила.
***
Мадаленна пришла домой уже когда фонари зажглись на улице. Она не знала, сколько часов бродила по городу, заглядываясь на витрины и стараясь не смотреть в зеркало. Мадаленна не хотела идти домой – там все было таким мягким, знакомым, уютным, а ей больше хотелось спрятаться в какой-нибудь дыре и забыть вообще, что у нее есть дом. Мама наверняка волновалась, но даже эта мысль не заставила Мадаленну идти быстрее. Она пропустила все обязательные пары, и в глубине души надеялась, что ее исключат сразу после сегодняшних занятий. Вдруг мистер Гилберт расщедрится и напишет прошение об ее исключении? Вот тогда она бы действительно стала намного счастливее.
Какое-то время Мадаленна сидела в городском саду, смотрела на играющих детей, на школьников, бегающих из стороны в стороны и запускавших бумеранг. Потом, когда стало темнеть, она решила дойти до вокзала. Он оказался не так далеко от дома, как Мадаленна думала, и час она простояла около касс с билетами в Портсумт. Вообще, она могла уехать прямо сейчас, а Аньезе позвонить прямо из особняка. Но следом за этим она вспомнила мамин обморок, и как тихо они ходили, стараясь не потревожить ее. Она вспомнила, какой измученной тогда казалась мама и вдруг поняла, почему Аньеза так не хотела ее встреч с мистером Гилбертом. Она понимала, что все придет к этому, она понимала, что все закончится ее слезами, потому что у Мадаленны просто не было сил вести борьбу. Если хотя бы был мистер Смитон, и она не переживала его похорон и отъезд отца, то, возможно, она бы и пригрозила Линде сама и сказала все, что она думала об этом. Но Мадаленна промолчала.
Она медленно шла к бульвару Торрингтон, спотыкаясь о выступавшие камни на плитке и гадала, как сильно будет ругаться мама. Хуже всего была тишина, когда Аньеза просто смотрела на нее беспокойным взглядом, а потом уходила к себе. Мадаленна подошла к дому и посмотрела – нет ли мечущейся фигуры в окне. Нет, все было спокойно, и только в спальне Аньезы горел свет. Она позвонила, и Фарбер, незаметно подмигнув, впустил ее в дом. Она остановилась на пороге и осмотрелась. Мама сидела в кресле и держала в руках часы.
– Ты видела, сколько времени? – гневно начала она.
– Здравствуй, мама.
Фарбер счел за лучшее ретироваться с капустой и пальто, и Мадаленна услышала, как он проскользнул на кухню и принялся там шуметь чашками и ложками. Она принюхалась – не было ли знакомого запаха одеколона отца, но все было по-прежнему – Эдвард просто исчез, не попрощавшись. Мадаленна прошла в гостиную и села в кресло – она очень хотела спать.
– Где ты была? – тихо спросила Аньеза.
– Гуляла. – Мадаленна растянулась на кушетке. – Я очень долго гуляла.
– И не могла мне позвонить? Ты представляешь, что я успела надумать?
– Извини, пожалуйста. – пробормотала она, закрыв глаза. – Я не нашла телефон.
– Разумеется! – воскликнула мама. – Мадаленна, я все понимаю, лекции твоего профессора очень увлекательны, но позвонить можно?!
Это было лишнее. Мистер Гилберт никогда был ее, был только мистер Гатри, но и он исчез так быстро, что она даже не смогла запомнить запах его духов и рубашки. Слезы, которые она так долго носила в себе, наконец решили пролиться, и Мадаленна повернулась лицом к огню в камине. Тихо всхлипнула под треск дров и в который раз решила – она уедет.
– Он – не мой профессор, – прошептала она, и Аньеза удивленно посмотрела на нее. – Никогда не был моим и не будет. У профессора оказалась слишком предприимчивая жена.
– Мадаленна… – хотела сказать мама, но та повернулась набок и прислонилась к ней.
– Мамочка, пожалей меня, пожалуйста.
Материнские объятия – вот, чего ей так не хватало, и слезы все же принесли долгожданное облегчение. В груди не так горело, когда рука матери гладила ее пол волосам, а сама Аньеза шептала ей, что все будет хорошо. Мама не спрашивала ее, что случилось, вероятно, она и сама все понимала. Она только крепко обнимала ее и не отпускала. Мадаленна почувствовала себя маленьким ребенком, и на минуту она представила, что все несчастья решаются одним ласковым словом матери.
– Вы поссорились? – аккуратно спросила ее мама.
– Я сказала, что не люблю его.
– Почему?
Этого она не могла сказать даже матери. Мадаленна повернулась на спину и посмотрела на потолок – там бегали тени от огня.
– Мама, я хочу уехать. – выговорила она. – Надолго. Одна. В Портсмут.
– Хорошо. Но тебе не кажется, что…
– Нет, – отрезала Мадаленна. – Я очень хочу уехать. Я устала.
– Хорошо, – кивнула Аньеза. – Я попрошу отца отвезти тебя завтра. Он сегодня весь день был в клубе, а завтра, думаю, сможет.
Мадаленна повернулась на ее коленях и подложила руку под щеку. Завтра мама ее обязательно спросит, что случилось, и она соврет. Завтра ее уже не будет в Лондоне, и она снова окажется там, где ей самое место – в старом особняке среди поломанных вещей. Завтра все встанет на свои места. Мадаленна Гатри никогда не сбегала от своих проблем, но Мадаленне Стоунбрук было наплевать.
Комментарий к Глава 33
большое спасибо за прочтение главы, мне будет очень интересно почитать ваши комментарии и мнения, спасибо!
p.s. а я говорила, что стекло будет, а я предупреждала…
p.p.s. не гоните на мистера гилберта, пожалуйстаааа, автор его очень любит и ценит; он такой же человек, как и все, и, к сожалению, не умеет читать мысли…
========== … ==========
Дорогие мои читатели, автор тут интересуется, не слишком ли он вас расстроил новой главой и предупреждает, что осталась всего одна часть нашей истории!
Как у вас дедлайны перед Новым годом, лично я в сессии, хотя на 4 курсе уже становится как-то все равно автор разводит руками Извините, что опять занимаю часть для главы, но мне так хочется с вами пообщаться, что хоть чат в Телеграмме создавай!
========== Глава 34 ==========
Комментарий к Глава 34
я буду очень рада, если вы напишите пару слов о главе; в этом произведении она заключительная, поэтому если вы скажите в целом что-то еще и об ориджинале, я буду рада еще больше). спасибо и приятно прочтения!
– Даже не проси меня об этом, Мадаленна! Это невозможно, я отказываюсь подписывать!
Мадаленна пожала плечами и снова посмотрела на копию «Ирисов в саду» Моне. Она уже третий час сидела в кабинете заместителя декана и пыталась написать заявление на отчисление. Она полагала, что все произойдет достаточно быстро, ее сразу отпустят, и еще сделают выговор за такое долгое отсутствие на лекциях – она жила в Портсмуте уже неделю, и все это время ни разу не наведалась в Гринвичский университет. Эдвард тихо отвез ее в родной город и при этом не задал ни одного вопроса, и за это Мадаленна была благодарна ему; так же спокойно и без лишних расспросов отец отвез ее снова в Лондон и пожелал удачи. И вот, с восьми утра она сидела в просторном кабинете, где была всего несколько раз – там ее награждали на первом курсе за особые успехи, а на втором сопроводили указаниями насчет поездки на конференцию в Манчестере. Мадаленна полагала, что все от нее требовалось – чистый листок бумаги и подпись в нужном углу. Но ошиблась, когда профессор Рочестер отказался решать этот вопрос один, попросил ее подождать, а через несколько минут, когда она решила отправиться на лекцию по зарубежной литературе, появился еще и заместитель декана – сэр Харрис. С восьми утра прошло уже три часа, а заявление как было чистым, так и оставалось. Мадаленна надеялась, что ее успеваемость и участие в различных учебных поездках и конференциях могли сослужить ей добрую славу, но не догадывалась, что ей так дорожили.
– Где это видно, чтобы студент уходил посередине года? – вещал громогласно сэр Харрис.
– Да если бы посередине! – всплеснул руками профессор Рочестер – он как раз и вел у нее зарубежную литературу в этом семестре. – В конце третьего курса, когда еще вот-вот и все! Выпуск, а дальше магистратура!
– Тем более. – кивнул заместитель декана. – Как это называется, мисс Стоунбрук? – он наклонился и посмотрел на нее своими совиными глазами в очках. – Разумеется, если бы разговор шел о каком-то другом студенте, я сказал бы, что это настоящее проявление безответственности, но вы… – он выразительно махнул рукой и открыл блокнот в красной обложке. – Нет, это немыслимо! Прекрасная успеваемость, показательная социальная активность, и ведь, сколько раз вас отправляли в поездки? Сколько докладов вы написали!
Странно, она никогда не замечала, чтобы на дубликате картины Моне ирисы были не такими розовыми, а уходили больше в фиолетовый оттенок. Для кабинета декана при факультете искусствоведения можно было купить что-то и получше, если не оригинал великого мастера, то хотя бы что-нибудь из антикварной лавки на Милберри-стрит. Там всегда было так много небольших магазинов, и можно было найти что-то оригинальное от если не такого известного и признанного художника, то хотя бы последователя классицизима или пару гравюр даже семнадцатого века. Мадаленна сама видела там несколько замечательных карандашных набросков старинной Праги и пасторальной местности около французской деревни. Определенно, это не смотрелось бы так пошло и вульгарно. Ей что-то снова сказали, однако она не подняла головы и только смиренно кивнула. Ее все равно никто не стал бы слушать. Она понимала, что, возможно, ее поступок был не таким обдуманным для всех преподавателей, но вот сама для себя Мадаленна все твердо решила и не собиралась менять своего решения.
– Мадаленна, послушайте меня, – увещевал ее сэр Харрис. – Ваши успехи отмечала сама декан Ройтон, к вам проявили исключительное доверие, и все это ради чего? Ради того, чтобы в один апрельский день вы пришли к мистеру Рочестеру и заявили, что хотите отчислиться! И даже не объяснили причину!
– Я объясняла, – возразила она, и заместитель декана картинно воздел руки к небу. – Поверьте, сэр, я очень благодарна за подобное доверие, мне очень лестно, что вы дорожили моей персоной, но, повторяю, я не могу продолжить свое обучение.
– Не можете. Не можете! Замечательно! – мистер Рочестер нервно заходил по кабинету. – А что сказал на это ваш профессор искусствоведения? Это ведь ваша основная дисциплина, вы его поставили в известность?
