Текст книги "Магнолии были свежи (СИ)"

Автор книги: Ann Michaels

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 68 страниц)

– Мисс Стоунбрук, верно? – рядом послышался незнакомый мужской голос.

Она посмотрела вправо и увидела еще молодого мужчину, достаточно смазливого на вид; он широко улыбался и как будто немного подпрыгивал в так музыке. Мадаленна его не знала, но лицо его было откуда-то ей знакомо, словно она видела его фотографию недавно в газете.

– Разве мы с вами знакомы? – она выпрямилась, сложила руки на коленях и строго посмотрела на него.

– Лично нет, но я много слышал о вас. – мужчина все так же продолжал улыбаться. – Я Джонатан Лорд, но мои знакомые зовут меня просто Джонни.

Так вот откуда его лицо казалось ей смутно знакомым. Эйдин показывал ей фотографию, где этот мужчина стоял вместе с Линдой Гилберт. Он был симпатичным, но не более того – его лицо было слишком незапоминающимся – она бы не узнала его в толпе. Однако одет он был со вкусом – темно-синий бархатный пиджак гармонировал с синей бабочкой, а брюки были приподняты над ботинками, чтобы блеск последних затмевал все вокруг. Мадаленна не спешила разрешать ему присаживаться.

– Могу я присесть? – Джонни указал на пустой стул.

– Я ожидаю своего товарища, он должен скоро подойти.

Никогда Мадаленне не желала присутствия Джона так сильно.

– Ну пока ваш товарищ не пришел, позвольте мне побыть вашим охранником. – он опустился на стул, прежде чем Мадаленна успела хоть слово сказать.

– Я могу сама себя защитить, благодарю.

– О, не сомневаюсь! – воскликнул Джонни. – О вашем характере много говорят.

– И все с удовольствием это слушают?

– Я понимаю ваше негодование, – доверительно кивнул Лорд. – Эти сплетни… Они так утомляют.

– Вам ли не знать. – этот человек Мадаленне не нравился. – Могу я узнать цель вашего знакомства со мной?

– Разумеется. – он снова улыбнулся, и она задумалась, как Линда вообще могла его терпеть. – Я слышал, что вы идете на котильон, не так ли?

– Да.

– Могу ли я претендовать на то, чтобы быть вашим спутником?

Мадаленна прищурилась и скорчила самую угрюмую гримасу; подобное поведение не считалось приличным в свете, но она и не старалась произвести хорошее впечатление. Она мечтала только о том, чтобы этот человек поскорее отстал от нее. И где же запропастился этот Джон?!

– Не сочтите за грубость, мистер Лорд, – она подтянулась в кресле. – Но вам же больше тридцати, не так ли? – он усмехнулся. – И потом, откуда вы знаете про мое участие в котильоне?

– Насчет возраста я понимаю ваши опасения, но поверьте, никто лучше меня не танцует танго во всей Англии.

– Не знала, что на котильонах танго пользуется спросом.

– А что касается вашего участия, – Джонни пропустил шпильку. – Мне об этом сказала миссис Гилберт. Я близкий друг.

– Семьи?

– Скорее, исключительно миссис Гилберт.

Он ухмыльнулся, и Мадаленне стало так тошно, словно она съела что-то несвежее. Это было отвратительно – отпускать подобные намеки, и еще более отвратительно – слушать их. И зачем ей только понадобилось уточнять, кому именно он приходился другом? Мистер Гилберт. Его образ возник перед ней так ярко, что она едва смогла подавить в себе желание посмотреть в ту сторону, где он сидел. Как можно было изменять такому человеку? Как можно было не видеть его достоинства, обаяния, заботы? Мадаленна задавала вечные вопросы, которыми задавалась не одна девушка и женщина, и эта банальность только сильнее злила ее.

– Нет, мистер Лорд. Полагаю, на котильон меня будет сопровождать мой отец.

– Отец? – Джонни был явно удивлен. – Но зачем? Зачем прятать такую красоту в скупых объятиях отца? Неужели вам не хочется, чтобы вас повел тот человек, который может вас удивить? Вам уже не восемнадцать лет, мисс Стоунбрук, – зашептал он. – Неужели вам не хочется дать волю своей итальянской крови? Только подумайте – ночь, музыка, прекрасный поцелуй…

Сначала она онемела – ни один человек не мог быть настолько наглым. Но этот Джонни улыбался во весь рот и нисколько не смущался своих слов. Мадаленна уже подняла руку, чтобы отвесить пощечину этому хаму, но внезапно Джонни сам очень быстро встал, будто его кто-то поднял, а потом на свет выступил мистер Гилберт. Она полагала, что он уже ушел, но он стоял рядом с ней – ровно такой же, как несколько минут назад, только пиджак не был застегнут, и галстук не так туго был завязан.

– Извинитесь сейчас же, мистер Лорд. – он улыбался, как будто бы приобнимая Джонни, но Мадаленна видела, что его руки были в небольшом расстоянии от шеи горе-ловеласа.

– Мисс Мадаленна, – начал было Джонни, но Эйдин его перебил.

– Ее зовут мисс Стоунбрук.

– Мисс Стоунбрук, – но на этот раз его прервала сама Мадаленна.

– Я принимаю ваши извинения, мистер Лорд. Будьте любезны, осчастливьте меня своим отсутствием.

Джонни наконец вырвался из хватки Гилберта, и, пошатываясь, побрел в другую сторону. Мадаленна какое-то время смотрела на его удаляющуюся фигуру, а потом села обратно в кресло. Больное горло вдруг напомнило ей о себе, и она с трудом проглотила лимонный сок. Надо было поблагодарить мистера Гилберта, но слова не шли ей на ум. Может быть из-за того, что все ее мысли заняли пастилки от кашля, а может быть от того, что ее внезапные чувства все как-то усложняли. Она вздрогнула, когда в глубине зала раздался грохот посуды, и Эйдин коротко усмехнулся:

– Не беспокойтесь, ему помогут.

– Может стоит вызвать врача?

– Полагаю, травму мистера Лорда могут залечить горячие женские сердца.

Мадаленна пристально посмотрела на мистера Гилберта. В этом свете и он был другим; лицо его было совсем бесстрастным, равнодушным, черты лица грозили стать совершенно красивыми и такими холодными, что в этих синих глазах не было места для теплой усмешки и ласкового взгляда. Но она любила его. И осознавала это как никогда ясно. Она любила его лицо, его глаза, его руки; она любила этот костюм, даже запонки, и острое желание быть рядом с этим человеком захватило ее с неизвестной силой. Она любила его доброту, мягкость и участие, но не могла не любить и его мрачное остроумие, его циничную усмешку. Мадаленна любила этого человека и с каким-то сожалением понимала, что это чувство будет неизменным – что бы он не совершил, она не перестала бы тянуться к нему. И все же, вспомнила она, не было человека более открытого и отзывчивого, чем Эйдин, когда он был рядом с ней, и хоть в этот момент он был самым большим циником и не стремился этого скрывать, Мадаленна разозлилась, как только мог злиться человек, любящий сильно и безнадежно.

– Это цинично.

– Это правдиво. – отпарировал он и внимательно посмотрел на нее. – Если бы вы чаще бывали в свете, вы бы смогли понять разницу.

Мадаленна не обиделась на его слова, она только приготовила такое же оружие.

– Если вы желаете пригласить меня в вашу компанию, благодарю, увольте, сэр. – она помнила о просьбе больше так его не называть и с удовольствием заметила знакомую тень на его лице. – У меня все еще свежи воспоминания о вашем друге мистере Сандерсе. Ваш товарищ мистер Лорд мало чем от него отличается. – и подумав, добавила. – Сэр.

– Они не мои друзья, – поморщился он. – А Джонатан тем более. Он больше расположен к Линде.

– Благодарю, сэр, но меня мало интересуют причины отношений вашего круга друзей.

– Помнится, вы обещали не звать меня «сэр». – на его лице показалось что-то вроде улыбки.

– Возможно, однако подобное обещание я давала не в свете. Здесь же я должна вести себя по вашим законам.

– А вы можете больно бить, – внезапно усмехнулся он. – И прямо в цель.

– Вы сами сказали, что придет время, и я возьму лучшее от своего учителя.

– Видимо, я наговорил массу глупостей.

– Как ваш студент, мистер Гилберт, – Мадаленна отвернулась к сцене, чтобы не видеть его улыбки. – Я заверю, что это неправда. Как ваш хороший знакомый я соглашусь.

– Вы позволите присесть? – он выразительно посмотрел на другой свободный стул.

– Пожалуйста.

На сцене снова запели очередную песню про несчастную любовь, а Мадаленна старалась думать о чем-то стороннем. Эйдин не заговаривал, а сидел и смотрел куда-то, где свет расплывался синим облаком; изредка она чувствовала его взгляд на себе. Все тот же еловый одеколон мягко окутывал ее дымкой, все тревоги и волнения уходили вдаль, когда он сидел рядом с ней, и Мадаленна могла видеть его смутную улыбку. Как-то раз она прочитала фразу: «Ее сердце разрывалось от любви» и фыркнула – каким пошлым был этот пассаж, но сейчас она вполне понимала, что имел в виду автор. Сердце не разрывалось, но внутри становилось так тесно от внезапного счастья, что хотелось задохнуться, только больше не чувствовать этого.

– Разве вы не знаете, что здесь нельзя находиться одной? – тихо произнес он, и она не сразу его услышала.

– Я не одна, – она кивнула в сторону. – Я здесь с Джоном.

– С мистером Гэлбрейтом? – он посмотрел за ее спину, но, видимо, никого не увидел. – С вашим женихом?

– Одним из. – мрачно уточнила Мадаленна. – Можете поздравить меня, я решилась отправиться на фабрику невест.

– Жест доброй воли?

– Нет, жертва на алтарь семьи.

Он рассмеялся, и Мадаленна невольно заслушалась его смехом. Если бы у нее только была возможность слушать его каждый день, просто слушать, ничего не прося и ни на что не надеясь… Острая боль в горле прервала ее мысли, и она схватилась за шею.

– Что с вами? – он коснулся ее руки, и Мадаленна ее не отдернула. – Может, стоит вызвать такси?

– Не стоит, со мной все хорошо. – она приложила платок ко лбу и постаралась улыбнуться. – Я обещала ему танец.

– И вы уверены, что он заслуживает такой награды? Обычно джентльмен не должен оставлять свою спутницу одну, чтобы никто не смог докучать ей.

– Джон ни в чем не виноват. – она нахмурилась и, подозвав официанта, заказала еще одну порцию лимонного сока. – Он не так хорошо знаком со светскими правилами.

– Подождите, – остановил официанта мистер Гилберт. – Леди нужен горячий чай, а не сок. Поверьте, от чая вам станет намного лучше, здесь не так тепло. А то, что ваш жених незнаком с правилами, не освобождает его от ответственности за вас.

Слово «жених» неприятно кольнуло. Мадаленне не хотелось, чтобы мистер Гилберт думал, будто она любит Джона, и она с опаской посмотрела на него. Но в его глазах не было той жесткости и холодности, теперь он снова смотрел на нее с привычной внимательностью и мягкостью, и от такого участия Мадаленну бросило в жар. Она была рада своим чувствам, но те ввергали ее в ступор – никогда прежде ей не приходилось бороться со своими принципами. Мистер Гилберт смотрел на нее, и в его взгляде было что-то новое, и не будь она так уверена в его чувствах к Линде, Мадаленна не побоялась бы назвать это восхищением. Нужно было отвести глаза, смутиться и покраснеть, но ей совсем не хотелось этого делать. Ей нравилось чувствовать его взгляд на себе, в нем не было ничего вызывающего. Однако она отвернулась.

– Благодарю. – она отпила чаю, и он притупил боль в горле.

– Вам очень идет это платье. – просто сказал он. – Вы в нем совершенно другая.

– Спасибо за комплимент.

– Извините меня, – рассмеялся он. – Я не так хорош в комплиментах. Но это платье…

– Оно меня преображает, да? – Мадаленна позволила себе немного иронии. – Вы это хотели сказать, мистер Гилберт?

– О, нет, – он вдруг стал серьезным, и от важности его тона Мадаленна почувствовала, как у нее бьется сердце. – Это вы украшаете платье.

– Спасибо. На этот раз я действительно поражена. Буду вас рекомендовать всем моим знакомым, как лучшего мастера комплиментов. – перевела она все в шутку, и он, к счастью, поддержал ее.

– Буду польщен.

На эстраде снова запели одну из песней Дорис Дэй, и на какое-то время они замолчали. Они тихо сидели, изредка улыбаясь, слушая музыку, и Мадаленна совсем позабыла, что его ждали в совсем другом месте. Но молчание было таким чудесным, таким общим, что его не хотелось прерывать. Песня закончилась, и со стороны его стола раздался чей-то переливчатый смех. Мадаленна приготовилась к тупой боли в груди, но Эйдин только на секунд обернулся, а потом налил ей еще одну порцию чая.

– Я благодарна вам, мистер Гилберт, но вы уверены, что вас не ждут там?

– Может и так, – беспечно кивнул он. – Но уверен я не много потеряю. К тому же, моя врожденная галантность не даст вам одной дожидаться вашего спутника.

Джон появился ровно тогда, когда Мадаленна перестала мечтать о его появлении. Разрумяненный и почему-то взлохмаченный – весь его вид наводил не на самые приятные и приличные мысли, и холодный взгляд мистера Гилберта только подтвердил ее догадки: вероятно, где-то здесь должны была быть еще одна Митци или его хорошая знакомая. Джон не был пьян, но он был излишне весел, и даже ледяное замечание Эйдина мало привело его в состояние; он мотнул головой и поблагодарил его за проявленную заботу. Делая вид, что он остановился зашнуровать ботинки, Гилберт тихо проговорил:

– Мадаленна, вы уверены, что хотите остаться здесь? – он посмотрел на Джона. – С ним? Я бы мог вызвать вам такси.

– Спасибо, мистер Гилберт, – сказала Мадаленна. – Но не стоит.

Он отвесил поклон и вскоре его серебряные запонки мерцнули в другом конце зала. Зазвучало «В танце» Дина Мартина, и Джон, улыбнувшись, подал ей руку. Нехотя Мадаленна встала – это было ее последнее обещание Джону, и она была готова его выполнить, только чтобы он наконец отстал от нее. Кроме них танцевали еще две пары, но Джон вышел на середину зала и уверенно положил ей руку на спину. Мадаленна отшатнулась от него как можно дальше, но все равно чувствовала навязчивый запах ежевичного ликера. Музыка нежно звучала, но она только считала секунды, когда она закончится. Мадаленна крепко сжимала его руку в своей, чтобы тот не посмел тронуть ее, а Джон что-то напевал себе под нос, медленно ведя ее то в одну сторону, то в другую. Но когда она все же немного ослабила хватку, Джон как-то изловчился, и на секунду Мадаленна оказалась в его железных объятиях и почувствовала прикосновение его губ к своему подбородку. В следующую секунду музыку нарушил звонкий удар пощечины. Джон отшатнулся от нее, держась рукой за щеку, а Мадаленна неспеша отряхнулась и пошла к выходу, стараясь не смотреть по сторонам. Быстро накинув на себя пальто, она вышла на улицу. Пошел снег.

***

Пока Мадаленна ждала такси, она ничего не чувствовала и не понимала. Вот шел снег, медленно оседая на асфальт и тая в лужах, вот шли люди то с работы, то в театр, то проезжали машины, гудя клаксонами. Весь мир снова стал для нее театром, и она только наблюдала, не имея права что-то нарушить в этом действе. Но когда Мадаленна села в машину, знакомый запах плюшевой обивки напомнил ей о Джоне, и ее наполнила ярость. Как он мог приблизиться к ней? Как он смел тронуть ее рукой, когда она не давала ни малейшего повода? Мадаленна мяла в руках пояс пальто и так громко шипела, что водитель с опаской смотрел на нее в зеркало. Однако последний брошенный взгляд в ответ притупил его любопытство, и всю дорогу водитель смотрел в окно.

К счастью, она вовремя успела отодвинуться, и Джон едва коснулся губами ее подбородка. Мадаленна вытащила носовой платок и принялась судорожно стирать с лица все, что могло напомнить о Гэлбрейте. А что если бы он ее действительно поцеловал? Она представила, как его губы касаются ее, и Мадаленну замутило. И весь этот позор происходил на глазах у Эйдина и Линды. Последняя наверняка уже была готова произнести какую-нибудь колкость, и Мадаленна уже во всех красках представляла, как та расписывает сегодняшнюю сцену в обществе. Разумеется, это попадет в газеты, и Бабушку хватит удар. Еще бы, мало того, что ее внучка ушла в бар, так она еще умудрилась опозорить себя. Но во всяком случае, сказала себе она, она была горда тем, что смогла дать Джону достойный отпор. Уж лучше пощечина, чем недоуменный взгляд, слезы и публичное унижение. Пусть лучше ее считают сумасшедшей, чем слабохарактерной.

Такси высадило ее около дома, и Мадаленна, ругаясь вполне громко, зашуршала ключами в замочной скважине и вошла в дом. Она была сердита на родителей. Это они ей предложили пойти вместе с этим Джоном, а поцеловать пытались ее – это было несправедливо. В гостиной слышались голоса, но она даже туда не заглянула. В ней кипела злость, и ее хотелось выместить на всем, что попадется под руку. Она сорвала с себя пальто и швырнула его на кресло. Голоса притихли. Туфли полетели вслед за обувной ложкой, и в гостиной повисла тишина. Сумка съехала на пол, звонко пробренчав золотой застежкой по черно-белой плитке, и в гостиной раздались шаги. Горло начинало болеть все сильнее, и раздражение в Мадаленне накипало все сильнее. Из комнаты вышла Аньеза, посмотрела на весь беспорядок, но ничего не сказала. Как бы Мадаленне не хотелось кому-нибудь нагрубить, с мамой так вести себя было нельзя.

– Дочка, милая, что случилось? – Аньеза заботливо подобрала ее шарф и повесила на вешалку. – Как вы погуляли с Джоном?

– Отлично погуляли. – проворчала Мадаленна; она искала отца – вот, кто был во всем виноват. – Замечательно погуляли.

– Ты что, – изумилась Аньеза. – Ходила в туфлях в такую погоду?

– Да, ходила! – с вызовом ответила Мадаленна. – И теперь у меня болит горло.

– О, Господи… – только и смогла что вымолвить мать.

Она понимала, что ведет себя как маленький ребенок, но с каждой минутой прикосновение Джона становилось все более явственным, и ей хотелось разломать все вокруг себя. Подобрав за собой разбросанные вещи, Мадаленна пошла к лестнице, когда из комнаты вдруг вышел отец.

– О, дочка, – улыбнулся он. – Как погуляла?

Мадаленна остановилась.

– Прекрасно. Надеюсь, вам хватило времени на важные разговоры?

– Мадаленна, – смешался отец, но она не стала его слушать и пошла по направлению к кухне.

– И вот что еще, – она резко повернулась. – Надеюсь, что ты его вызовешь на дуэль после сегодняшнего вечера.

Родители побелели и переглянулись. Эдвард даже схватился за сердце.

– Что произошло, Мадаленна? – он сжал ее плечи и испытывающе посмотрел на нее. – Что случилось?

– Твой милый Джон поцеловал меня! – в глазах отца показалось облегчение. – Без моего согласия! И я дала ему пощечину.

– Молодец. – выдохнул Эдвард. – Надо учиться стоять за себя.

Мадаленна простонала что-то нечленораздельное и вырвалась из рук отца. Другого ответа она и не ожидала – он никогда не признавал своих ошибок, всегда переводя внимание на что-то другое. Этот случай не стал исключением, но что-то треснуло в ее отношении к нему. Мадаленна ждала, что отец ринется на ее защиту, что он будет грозить убить Джона, а он похвалил ее за храбрость. Мадаленне было все равно на похвальбу, она хотела немного внимания.

– Милая, – начала было Аньеза, но Мадаленна брыкнулась.

– Я иду спать, я слишком устала.

– Я тебе принесу настойку солодки. – спохватилась Аньеза. – Иди ложись, а я тебе принесу грелку.

Отец понуро вышел за ней. Мадаленна потопталась было на месте, но потом все же повернулась и направилась к лестнице. Обида обидой, но больное горло и начавшийся насморк досаждали ей намного сильнее. У нее еще будет на это время, когда грелка будет приятно согревать ее со всех сторон, а горло не будет так страшно саднить. Она уже поднялась на ступеньку, как вдруг на весь этаж зазвонил телефон. Она остановилась. Джон, это наверняка был Джон. Сначала Мадаленна решила не брать трубку, но потом гнев взыграл с ней с новой силой, и она, чеканив шаг, направилась к столику.

– Джон! – гаркнула она во всю мочь, что даже звуки на кухне замерли. – Если ты пытаешь звонить с извинениями, то это пустая трата времени! Твое поведение неприемлимо, и если ты еще раз посмеешь приблизиться ко мне, я… – она замолчала, чтобы перевести дыхание, а на том конце провода повисла подозрительная тишина, не было даже привычного сопения.

– Вероятно, он сильно вам надоел, – прозвучал вдруг знакомый хрипловатый голос. – Этот ваш Джон. Но я вас понимаю.

– Мистер Гилберт? – ее голос внезапно осип.

– Прошу прощения за такой поздний звонок, да и причины особой для звонка нет, но я, – он замолчал, и Мадаленна представила, как он перекладывает с места на место стопку бумаг. – Я хотел убедиться, что с вами все хорошо.

– Со мной все нормально, спасибо. – Мадаленна начинала стремительно хрипеть, и она знала, что дело было не в простуде. – Полагаю, мое поведение было не совсем привычным.

– Оно было прекрасным. – она знала, что Эйдин улыбался. – К сожалению, я не подоспел вам на помощь, но вы были великолепны.

– Я стану новым анекдотом.

– Не станете, – твердо сказал он. – Я позабочусь. В этом нет ничего смешного, вы защищали свою честь.

– Ваши бы слова да к моей Бабушке в сознание. – она вздохнула и внезапно закашлялась.

– С вами все хорошо? – в его голосе звучала искренняя забота.

– Боюсь, я немного простыла. Наверное, завтра я не приду. Извините, мистер Гилберт.

Внезапная сонливость сковала ее по рукам и ногам, и Мадаленне захотелось оказаться в теплой постели. Как жаль, что ей в комнату не провели телефон.

– Вам не за что извиняться, во всем виновата эта ужасная погода. Поправляйтесь. Иначе мне некому будет читать свои лекции.

– У вас сотни студентов, мистер Гилберт, поверьте, они ждут ваших занятий.

– Возможно, но я читаю исключительно для вас. – он запнулся, а Мадаленна улыбнулась, боль в горле не так ее страшила; она была кому-то нужна. – Поправляйтесь, Мадаленна.

– Спасибо, мистер Гилберт.

Она первой положила трубку и стала медленно подниматься в комнату. Голова была тяжелой, все внутри горело, и, казалось, горло облили кипятком, но Мадаленне было почти что все равно; теперь она начала понимать, что перед любовью мало что могло выстоять.

Комментарий к Глава 20

спасибо за прочтение). буду очень рада и благодарна вашим комментариям).

========== Глава 21 ==========

– Мисс Стоунбрук, я проспрягал глагол ornare. – послышался рядом с ней голос. – Что теперь делать?

– Дай, пожалуйста, я посмотрю.

Неровный почерк, несколько хронических ошибок по невниманию, и глагол ornare медленно превращался в глагол ornate. Мадаленна понимала, что это обычная неточность, к которой не стоит придираться, но это понимала только она, а комиссия не стала бы снисходительно улыбаться и сразу бы снизила балл. Пришлось брать красную ручку и зачеркивать слово целиком. Майкл сразу погрустнел и чем-то зашебуршал в карманах; наверное, это был солодовый сахар – он его всегда ел, когда волновался. Мадаленна прикрыла на секунду глаза, а потом протянула тетрадь обратно.

– Пожалуйста, посмотри внимательнее на то, как ты пишешь это слово.

– Мисс Стоунбрук, я нечаянно… – залепетал Майкл, но она только протянула ручку.

– Мы с тобой это понимаем, но, боюсь, комиссия Оксфорда даже и слушать не станет наши с тобой оправдания. Исправь и перепиши заново.

– Конечно, мисс Стоунбрук.

Поначалу было поникший мистер Лейб, с новым усердием принялся переписывать упражнение по латинскому, а Мадаленна позволила себе немного откинуться на спинку кресла и присмотреться к мальчику. Майклу было шестнадцать, но из-за своей бледности и некоторой тщедушности он выглядел младше своего возраста. С ним она занималась уже второй год, и только на второй год она смогла добиться от него хоть какого-то рассказа о том, что ему хотелось бы изучать в университете. Родители мальчика были богатыми промышленниками, и, как часто такое бывало в подобных семьях, отец был большим и сердитым, а мать – хрупкой и болезненной. К Майклу Мадаленна испытывала странное тепло, и невольно выделяла его из всех остальных учеников; может быть потому, что он старался больше всех, а может о того, что он был таким же одиноким и почти что необщительным. Промаявшись шесть лет в закрытой школе для мальчиков, заработав несколько шрамов на спине от розг, он только недавно вышел на свободу, но желанный мир не располагал его к себе, а пугал. Впрочем, как и Оксфорд.

– Мисс Стоунбрук, вот, я переделал. – он протянул ей тетрадь, и она заметила, как он съёжился. – Там не много ошибок?

– Пока что нет. – ее карандаш скользил по криво написанным строчкам; с почерком у Майкла всегда были проблемы. – Пока что все хорошо. Единственное, – она отдала ему тетрадь обратно и указала на вторую строчку. – Посмотри на это предложение и определи у существительного правильное наклонение.

– Это… – неуверенно протянул Майкл. – Это… Первое склонение?

– Разве у первого склонения основа заканчивается на i?

– Секунду, мисс Стоунбрук, сейчас я вспомню. – Майкл запрокинул голову вверх и принялся перебирать полушепотом окончания всех основ существительных. – Это третье!

– Правильно. – кивнула Мадаленна. – Поправь и проставь склонения у остальных.

Они всегда занимались в книжном магазине Стэпфорда, около Гринвичского университета, по средам и субботам. Обычно к трем часам в среду она освобождалась и ждала своих учеников около книжных полок, медленно перебирая корешки Тацита и Гоббса. Такой литературой она еще не интересовалась, но старалась себя приучать к чему-то более серьезному, чем просто художественные изыскания о смысле жизни и любви. Ученые труды давались ей нелегко, но Мадаленна не оставляла надежды, что когда-нибудь и их она начнет проглатывать за несколько вечеров. Потом к ней приходили ее ученики, и они занимались латинской грамматикой, склонениями французских глаголов, античной историей и орфографией. Она часто засиживалась в магазине до вечера и с удовольствием наблюдала за тем, как за окнами, на улице медленно зажигались фонари, начинали светиться вывески, и часто она гадала, куда спешат прохожие. У каждого человека была своя история, и Мадаленна любила записывать его предполагаемое прошлое, настоящее и будущее в свой блокнот. Все люди становились ее персонажами, и ни у кого не было похожей на другую судьбы.

– Мисс Стоунбрук, я все проставил.

– Хорошо, сейчас посмотрим.

На этот раз упражнения Майкла были чистыми, даже без привычных помарок, и Мадаленна позволила себе торжествующе улыбнуться. Ее ученик тревожно наблюдавший за тем, как карандаш его преподавательницы то и дело скользил со строчки на строчку, успокоился и подпер щеку рукой. Когда Майкл волновался, его плечи всегда поднимались чуть ли не до самых ушей, и, как бы Мадаленна не старалась ему объяснить, что ошибки – это необходимая часть обучения, Лейб все равно волновался из-за каждой помарки и невольно вжимался в стул, когда она проверяла его тетрадь. Эдвард всегда говорил, что закрытые школы ломают человека через колено, но только при работе со своими учениками Мадаленна начала понимать, что отец был прав. Многие ребята приходили зашуганными настолько, что дергались от звука переворачиваемого листа, а когда она поймала взгляд одного из них, наблюдавшего за тем, как он правила его ошибки, Мадаленне стало не по себе. Каждый год в газетах писали, что в закрытых заведениях отменили наказания, но было понятно, что это была ложь.

– Все хорошо, Майкл. Теперь никаких помарок.

– Правда? – он выдохнул и откинулся на спинку стула. – Спасибо, мисс Стоунбрук. Мне просто никак не удаются эти склонения, но я их выучу! – он сжал руки в кулаки и чуть ли не стукнул ими по столу.

– С таким настроем точно все получится. – улыбнулась Мадаленна и повернулась к полкам. – Может быть коробку конфет?

– Нет, что вы, мисс Стоунбрук, – смутился Майкл. – Я… Это неудобно.

– И вовсе не неудобно. – возразила Мадаленна.– Ты что-нибудь слышал об обмене подарками перед Рождеством? – он кивнул. – Так вот, это будет тебе мой подарок.

С магазином соседствовала еще небольшая кофейня, и запах новых книжных переплетов смешивался с ароматом венского штруделя, темного шоколада и корицы. Здесь всегда было тепло, уютно, и высокие кресла располагали к тому, чтобы посидеть за книгой и подумать над чашкой горячего шоколада. Мадаленна в особенности любила бывать здесь зимой; было приятно с мороза зайти в теплый книжный магазин, а потом пристроиться в углу с книгой. Продолжительные поездки в Лондон до этого года были редким подарком, и теперь каждый раз, когда она заходила сюда, ее окутывало приятное предвкушение праздника. Мадаленна оставила ученика сидеть за столом и подошла к витрине. Здесь все уже было готово к Рождеству. Коричневое дерево прилавков было украшено зелеными и золотыми гирляндами, с потолка свисали тонкие фигуры ангелов, которые легко звенели каждый раз, когда по залу проносился легкий порыв воздуха. Все полки была переложены белой сверкающей ватой, и со стен спускались длинные красные огоньки, мерцающие в полумраке книжного магазина. Мадаленна выбрала большую коробку конфет с пралине и одну небольшую шоколадку с орехами – Майкл был в семье не один, у него росли еще две сестры, и она была уверена, что конфеты исчезнут из коробки раньше, чем он успеет ее открыть. А шоколадка предназначалась исключительно для него.

– Вот, держи, Майкл. – она улыбнулась и положила сладости ему в сумку, чтобы он точно не смог отказаться. – И хорошего тебе Рождества.

– Спасибо, мисс Стоунбрук. – смущенно улыбнулся ее ученик, а потом вдруг спохватился. – А что же вам подарю я? Я же ничего не приготовил!

– Сдай английскую литературу на «отлично», вот это и будет моим подарком.

– Я сдам, мисс Стоунбрук. – твердо произнес Майкл, серьезно глядя на нее. – Я все выучил, и я все сдам.

– Вот и замечательно. – она протянула ему руку, и тот уверенно пожал ее в ответ. – Особенно не усердствуй, повтори только Руссо и Гете.

– Хорошо, мисс Стоунбрук! – просиял он и натянул на себя шапку. – Я позвоню вам, сообщу, как я сдал, хорошо?

– Конечно.

Улыбнувшись, Майкл выскочил за дверь; на ручке звякнули колокольчики, и Мадаленна почувствовала запах снега. Майкл был последним учеником на сегодня, и она позволила себе поудобнее устроиться на стуле. Из-за дурацкой простуды она потеряла целую неделю, провалявшись в постели и никуда не вставая. Но даже и сейчас едва заметная боль в горле все равно преследовала ее, и ей даже начало казаться, что она обрела опасную привязанность к эвкалиптовым пастилкам. Те теперь постоянно лежали у нее в сумке, и Мадаленне даже начал нравиться этот мятно-травяной вкус. Дома ее ждали, однако ей хотелось посидеть подольше с самой собой. После того случая с Джоном Аньеза стала будто бы за ней следить; каждый звонок сопровождался ее присутствием, ни один букет мистера Гэлбрейта не оставался в доме больше чем на пятнадцать минут, а потом мама заподозрила в хмурой Мадаленне предрасположение к депрессии, и все вечера Аньеза просиживала около нее в комнате, читая книги, как маленькой, или обсуждая планы на зимние каникулы. Мадаленна не была против такого присутствия матери в своей жизни, ей этого не хватало, но все же постепенно она начинала скучать по своему излюбленному одиночеству и возможности подумать о чем-то еще, кроме головной боли и микстур от кашля. Ей стало скучно. И стыдно.