Текст книги "Магнолии были свежи (СИ)"

Автор книги: Ann Michaels

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 68 страниц)

Мадаленна спустилась на одну ступеньку.

Но мистер Гилберт оказался исключением. Он все же пришел на прием, и Мадаленна бежала от каждого взгляда, от каждого слова, только чтобы не рассмотреть за вежливостью и улыбкой разочарование, или что еще хуже – жалость. Мадаленна могла стерпеть первое; Хильда научила ее забывать о тех людях, которых она расстраивала: они уходили – таков исход был неизбежен. Она могла бы смириться, если бы мистер Гилберт облил ее холодом сухого приветствия и ушел бы навсегда. Подобный поступок не удивил бы ее, все ее близкие всегда уходили, повторяла про себя Мадаленна, и не возвращались. Но жалость; такого она никогда не терпела. Мадаленна тогда сама выстроила высокую ледяную стену и обмотала ее железными цепями, чтобы та больше никогда не раскололась. Никто не имел права ее жалеть, ни один человек не мог окинуть ее сочувствующим взглядом и потрепать по плечу. И она была уже готова достать лопату и строить стену, как вдруг вместо презрительной жалости она увидела дружескую улыбку, и ее хороший знакомый с чувством пожал ей руку. Он все понял. Ей и слова не пришлось говорить, как в его глазах она все прочитала: он знал, что они с матерью лишние на этом фальшивом празднике жизни, он знал, что они не принадлежат к этому кругу, он понимал, почему она так не хотела его приглашать в это отвратительное золото, бархат и дерево, казавшееся темным гробом. Мистер Гилберт все прекрасно понял, и внезапно ее душа со всей силой потянулась к этому доброму и хорошему человеку.

Эйдин Гилберт вполне мог быть частью этого мира – с его ироничной улыбкой, словно он над всеми смеялся и не думал этого скрывать, с его тонкими, немного хищными чертами лица, которые, наверное, привлекали многих, если не всех. И все же было в нем отличное от всех, что-то неприкаянное – смеялся он над всеми, и себя не обходя стороной, а лицу не позволяло стать совершенным постоянная скука и скрытая печаль. Тень изредка ложилась на его лицо, и тогда он становился слишком серьезным, слишком строгим, и не позволял себе минутной слабости – поговорить открыто, честно, искренно. Но оно и было понятно – какая честность могла быть в этом мире, где все опошлялось, а вульгарность была обычной мерой шутки. И когда этот человек появился на пороге кухни, Мадаленна не смогла его прогнать. Прогнать можно было чужого незнакомца, а мистер Гилберт таковым не был. Стоило ему шагнуть в скромный мир, где из веселья было только мытье посуды и вечерние прогулки по саду, как все сомнения отпали. Этот человек понимал ее и принимал, его можно было пустить в этот драгоценный мир, и не опасаться того, что на ее сокровища насмешливо посмотрят, сломают, а потом небрежно отбросят в сторону. Нет, он на удивление отлично ее понимал, и, осторожно предположила Мадаленна, и она могла его понимать. Мадаленна слушала его рассказы, прислушивалась к его голосу – мягкому, низковатому, – и понимала, что ей доверена большая ответственность – общение с умным и мудрым товарищем. И странное счастье охватило ее, увидев восхищение в его взгляде, когда он пришел в ее сад. Мистер Гилберт, преподаватель сэр Эйдин Гилберт, не мог быть больше чужим человеком, и невольно, она еще это не до конца поняла, он занял особое место в ее душе. С другим знакомым Мадаленна бы еще подумала – вдруг что-то изменится, вдруг знакомство прервется, и от прежнего товарища останется только тень. Но с мистером Гилбертом «вдруг» не могло случиться. Он доказывал это не раз и не два, и наконец она это приняла.

Мадаленна перегнулась через перилла и постаралась представить, что Джон скажет ей. Но воображению было не особо где можно разгуляться, она и так знала все его слова. Он скажет, что не контролировал себя, то он презирает себя, и что он не смеет показаться Мадаленне на глаза. Все это уже было знакомо ей, и Мадаленна с облегчением вздохнула – какое счастье было для нее знать, что она никогда не выйдет замуж за этого человека. Джон был чужим. Она и раньше видела это его в глазах, в его поведении, в его поступках, но тогда Мадаленна считала, что со временем это может измениться. Теперь надеяться на это было не к чему; теперь Джон был обычным знакомым, мальчиком из соседней лавки, который редко играл с ней на ветках высокой яблони, а потом по ошибке вдруг захотел жениться.

Мадаленна быстро сбежала по ступенькам, и Джон обернулся на звук ее шагов. Он всегда одевался безукоризненно, но немного щеголевато – не мог прожить без того, чтобы не приколоть к черному пиджаку яркий цветок или обвязаться цветастым галстуком. Мадаленну это всегда смешило, но чем старше становился Джон, тем аляпистее становились его «бабочки». Она остановилась на нижней ступеньке и ждала, когда он начнет разговор, но Джон, как и следовало ожидать, мялся на месте и перекладывал из рук в руки огромный букет цветов. Розы. Мадаленна говорила ему, что она их терпеть не может, но это всегда проходило мимо его ушей. Сто и одна розовая роза – красивый жест, кричащий о любви, преданности и о чем-то еще, Мадаленна не так хорошо помнила язык цветов.

– Здравствуй, Джон. – она кивнула ему, и он вздрогнул. – Что-то случилось?

Джон метнулся к креслу, потом к двери, и вдруг остановился посреди комнаты, словно не понимая, где он очутился. Он никогда прежде не бывал в этих покоях, куда более скромных, даже его дом самый близкий к городу и то был поярче. Разочарование; бедный Джордж был разочарован, он все никак не мог понять, куда делась та роскошь, то величие и богатство дома Стоунбруков. Оценивающий взгляд все перебегал с простой мебели на строгое платье Мадаленны, но заметив, что за ним наблюдают, Джон выпрямился. На глаза легла тень, и новая маска сама по себе опустилась на миловидное лицо. Джон внезапно оказался рядом с ней и схватил ее за руку, в его глазах блестели слезы.

– Мадаленна, я идиот. И не возражай, прошу тебя!

Мадаленна и не собиралась возражать, но ради приличия мотнула головой и попыталась выдернуть руку. Однако у безутешного Джона хватка было сильной. Он тряс головой, что-то бормотал, но она не могла разобрать ничего, кроме только фраз про совесть, эгоизм и какое-то наваждение. Ее запястье все так же было крепко сжато, и она почувствовала, как на кожу капнуло что-то теплое – слеза, Джон плакал. Мадаленна было удивилась, и хотела сказать что-нибудь утешительное в ответ, но от обильно капающих слез вдруг подозрительно запахло ментолом, и она едва не рассмеялась. Зря Джон пошел учиться на экономиста, сцена потеряла великого артиста.

– Мадаленна, я только сейчас смог найти силы прийти к тебе, мне было очень стыдно. Очень стыдно.

– Я знаю, Джон.

Она действительно знала. Знала каждую реплику, которую Джон, как добросовестный актер, подкинул бы ей дальше. А она, как честный партнер, должна была поймать удобные слова и придумать еще более прекрасный ответ. Но ей больше не хотелось участвовать в этой постановке – театр был старым, декорации разваливались, а актеры, казалось, начинали откровенно фальшивить.

– Я не знаю, что на меня тогда нашло, я… Я… Я просто идиот, Мадаленна!

– Ты это уже говорил.

– Правда? – он с удивлением посмотрел на нее, но ее лицо было бесстрастным. – Извини, Мадаленна. Ты когда-нибудь сможешь меня простить?

– Джон, я давно тебя простила.

Это была правда. Она простила ему этот поступок, но вместе с прощением исчезло и последнее расположение. Мадаленна могла простить его стремление заработать, могла простить и его испуг, смешанный с яростью, но вот понимать и принимать подобное она не желала. С Джона слетела последняя маска, которую она и сама умудрилась когда-то на него надеть. В этом не было его вины, она сама поверила словам Бабушки, и как бы не уверяла себя, что выйдет замуж только по своему собственному решению, начинала медленно представлять Джона в качестве своего мужа. Это было ее самой большой ошибкой, и больше повторять она ее не собиралась.

– Значит, ты не сердишься на меня?

– Нет.

– Точно?

– Точно, Джон.

– Клянешься?

– Да, если эта глупая игра прекратится.

Джон просиял и хотел обнять ее, но от такой наглости Мадаленна дернулась в сторону, и его руки застыли в воздухе. Джон с досадой одернул на себе пиджак и протянул ей букет. Она отгородилась от него вазой и принялась неторопливо ставить цветы в воду. Часы пробили полвосьмого вечера, но он вовсе не стремился уходить, наоборот, пытался найти себе удобное кресло, но ни одно не подходило ему.

– Мэдди, а у вас что, ремонт? – как бы ненароком спросил Джон, устраиваясь на большом диване.

– Нет, с чего ты взял? – пожала плечами Мадаленна.

– Ну, – замялся Джон. – Вы всегда вроде бы жили в другом крыле дома, не тут… Нет, – встрепенулся он под ее тяжелым взглядом. – Тут очень мило… Диванчики, столики… – Джон откашлялся и погладил подушку. – Очень по-домашнему. Но разве…

– Нет, Джон, в том крыле всегда жила Бабушка, мы с мамой живем тут. Если тебе не нравится, то можешь перейти в Зеленую гостиную и подождать меня там, Фарбер тебя проводит. Но мне кажется, что для гостей уже довольно поздно.

Она не старалась говорить приветливо и добродушно. Джон был чужим человеком, и ей хотелось как можно скорее избавиться от него. Даже было бы лучше, если бы он перешел во владения Хильды, там бы их беседа была куда более содержательной, но сейчас одно его присутствие раздражало ее, и она искала предлог, под которым можно было его выгнать. Но Джон как будто бы и не замечал холодности ее голоса. Он вдруг выпрямился и принялся теребить бахрому.

– Мэдди, я знаю, что я не вовремя, но я пришел, чтобы поговорить с тобой.

– Это может подождать до утра, Джон, я уверена.

– Нет, не может. – твердо произнес он. – Решается моя судьба, Мадаленна.

Внутри неприятно затянуло, и она подозрительно взглянула на него. Может быть он снова решил ее куда-то пригласить, или еще чего хуже – только бы он не пришел просить ее руки и сердца. Мадаленна начала бормотать про себя спасительную молитву, но поняла, что слова вырвались из нее вслух, и Джон недоуменно смотрел на нее. Он протянул к ней руку, и она села на диван, поодаль от него. Джон подсел поближе, но Мадаленна снова отодвинулась, и он наконец оставил все попытки оказаться рядом с ней.

– Мадаленна, на скачках я повел себя как идиот. Я даже не довез тебя до дома, не позвонил, не спросил, как ты.

– Ничего страшного, Джон. Как видишь, все хорошо.

– Да, но тебе, наверное, пришлось добираться по жаркому полю… – не отступал Джон. – Я был не джентльменом.

– Не стоит, Джон, все хорошо. Меня довез мой знакомый. – воспоминание о приятной поездке возникло неожиданно, и она едва не улыбнулась. – Все хорошо, Джон.

– Знакомый? – он был явно изумлен. – Какой знакомый?

– Профессор из университета.

– А, мистер Лойтон. – в его голосе было явно слышно облегчение. – Я его помню.

– Нет, не мистер Лойтон. Мистер Гилберт.

На лице Джона быстро сменялись эмоции. Сначала там показалось недоумение, потом проявилось изумление, а после проступило тщательно скрываемое раздражение. Он не мог помнить его имени, но что-то знакомое ему чудилось, Мадаленна была в этом уверена. В конце концов Джона озарило, и пришло время открытому негодованию.

– А, это тот пижон в сером костюме. Как же, я его помню. Разве ты с ним знакома?

– Он преподаватель в нашей группе. И он не пижон, а достойный человек. – она сама удивилась твердости своего голоса.

– Вот как? – ехидно протянул Джон.

– Да. – она резко повернулась к нему. – И если ты забыл, именно он помог спасти лошадь.

Упоминание о лошади возымело эффект, и Джон смущенно замолчал. Но всего на несколько секунд. Он переменился в лице, и когда он заговорил, его голос стал отчего-то ниже, будто его сто-то снедало, и он никак не мог выразить своих чувств. Представление было настолько фальшивым, что Мадаленне было уже не смешно.

– Да, конечно, я помню… Я повел себя очень глупо.

– Джон, – она выдернула руку. – Я все понимаю и давно простила тебя, но сейчас уже достаточно поздно, и мне кажется, тебе стоит пойти домой.

Она уже встала, как Джон воскликнул, и ей пришлось остановиться. В случае чего ее друга придется провожать до двери самостоятельно; Полли была рядом с бабушкой, мамина мигрень никак не могла так быстро закончиться, а Фарбер по обыкновению был во дворе с собакой. Мадаленне стало внезапно неуютно, и она резко почувствовала душный запах одеколона Джона.

– Мадаленна, пожалуйста, дай мне еще немного времени! Я не задержу тебя надолго, мне просто надо тебе сказать очень важную вещь.

Вместе с мольбой во взгляде появилось что-то новое, решительное и упертое. Мадаленна вспомнила его хвастливые рассказы о том, как он уговаривал всех и вся и решила сделать шаг назад. В конце концов, к тому времени, как он завершил бы свой монолог, мог прийти Фарбер, и тогда она поручила бы Джона заботам дворецкого.

– Хорошо, я слушаю.

– Может быть присядем? – он кивнул головой в сторону большого кресла.

– Лучше постоим. Я слушаю, Джон.

Мадаленна надеялась, что холод в ее голосе сделает свое дело, и он поймет, что ей не до пылких признаний и удалится восвояси, но Джон наотрез отказалась понимать намеки и снова попытался взять ее руку в свою.

– Мадаленна, – начал он. – Мы давно знаем друг друга. Еще тогда, когда нам с тобой было по десять лет мы с тобой дружили, так ведь?

Это была не дружба, скорее просто знакомство; они махали друг другу рукой и здоровались – этим все и ограничивалось, но Мадаленна сочла за лучшее не спорить. Она кивнула головой, и Джон просиял.

– Я всегда считал тебя самой умной девушкой, Мадаленна. И самой красивой.

А вот это была уже откровенная ложь. Мадаленна прекрасно знала, что об ее внешности говорили в школе, какими прозвищами ее награждали, и Джон ни разу не заступился за нее, ни разу не оборвал ее обидчиков, и даже несколько раз, она это видела, смеялся вместе с ними над очердной идиотской шуткой.

– Спасибо за комплимент, Джон, но я что-то не припомню, чтобы ты считал меня самой красивой. Если мне не изменяет память, вы с Эдди Маккинтошем смеялись над моими волосами.

– Это потому, – вымученно улыбнулся Джон. – Что я всегда стеснялся тебя, Мадаленна. Стеснялся своих чувств к тебе…

– О, вот как. Понимаю. Погоди, Джон, – она отпрянула от него; до нее внезапно дошел смысл последней фразы. – Что ты имеешь в виду под чувствами?

– Мадаленна, ты мой хороший друг…

– И ты, Джон, всегда был моим хорошим знакомым, – перебила его Мадаленна, не давая ему опомниться. – Я была рада нашему знакомству, и считала, что это то приятельство, которым стоит дорожить.

– О, я знал. – театрально усмехнулся Джон. – Я знал, что ты никогда не будешь чувствовать ничего, кроме этого дурацкого расположения, но я надеялся, что все может перемениться, и ты ощутишь то же самое, что и я.

– Ощущу что?

– Мадаленна, – он приблизился к ней, и она невольно отшатнулась. – Я люблю тебя. Люблю уже очень давно, но собрался с духом только сейчас. Думаешь почему я так глупо вел себя на скачках? Я видел, как на тебя смотрит этот дурак Майкл, видел, как тебе улыбается этот твой профессор. – он уже нес откровенную чушь. – Мадаленна, я действительно ревновал и не понимал, что я творю. Единственное оправдание моих поступков – это мои чувства.

Аньеза как-то пыталась поговорить с дочерью о правильном поведении со своими поклонниками, но Мадаленна каждый раз брыкалась и говорила, что ей это ненужно. Однако мама все равно успевала сказать хоть какие-то обрывки, и сейчас Мадаленна радовалась, что хоть что-то запомнила и сильно жалела, что не послушала остальное. Джон не открыл ей секрета. Она знала о том, что он относится к ней не к как другу, но всяческим образом старалась не обращать на это внимания и не поощрять подобного поведения – цветы она отдавала мистеру Смитону, конфеты делила пополам с ним же, а от прогулок под луной и вовсе отказывалась. Мадаленна знала, что не любит его и никогда не захочет полюбить. И несмотря на то, что признала она это относительно недавно, понимала свои чувства достаточно давно, ровно с того момента, как он впервые отвесил ей комплимент. Самым главным камнем преткновения было то, что Мадаленна не верила в его чувства. Она честно смотрела на себя в зеркало, знала свой характер и понимала, что воспылать к ней любовью очень и очень сложно. А Джон часто заглядывался на других девушек, и рассказы о его похождениях множились изо дня в день. Мадаленна удерживала его на расстоянии и старалась ничем не выказать несуществующего расположения – одна ее неосторожная улыбка чуть не дала ему права на поцелуй. Но Джон не сдавался – ухаживал за ней, был мил с Хильдой, и подозрения Мадаленны только усиливались. Жениться на наследнице огромного состояния – это действительно удача, да к тому же Бабушка, скрепя зубами, обещала отдать в пользование дом в Лондоне. Определенно, искус был велик.

– Джон, я боюсь, ты не совсем понимаешь, о чем говоришь. – примирительно начала Мадаленна; она пыталась вспомнить, что говорила Аньеза про мягкий отказ от предложения. – Я очень рада, что ты решился на такой ответственный шаг, но, боюсь, ты выбрал для этого неправильного человека.

– Мадаленна!

– Погоди, дай мне сказать. – она расправила платье и оперлась на перилла. – Джон, я не та, кто тебе нужна. Ты не найдешь счастья со мной. Поверь, я знаю, о чем говорю.

Из всех вариантов отказа она выбрала самый сложный – честность.

– Я не понимаю, – возразил было Джон, но Мадаленна мотнула головой.

– Сейчас поймешь, только дай мне объяснить. Джон, ты был мне хорошим приятелем, мы прекрасно общались с тобой, но я никогда не думала о том, чтобы выйти замуж. – он растерянно смотрел на нее, и, несмотря на отсутствие сочувствия, она подумала, как можно смягчить удар. – Обстоятельства в моей семье не могут мне позволить все бросить и уйти в другую семью.

– Ты имеешь в виду сейчас? – оживился Джон, и Мадаленна поняла, что она вступила на ложный путь. – Ты хочешь сказать, что мне стоит подождать?

– Нет, Джон, я хочу сказать, что тебе стоит посмотреть на кого-то еще.

– Но мне нужна только ты! – воскликнул он и прижал ее руку к своей щеке. – Мадаленна, я влюблен в тебя!

«Или в мое наследство.»

– Джон, я полагаю, в тебе сейчас говорит твоя горячность.

– Ну да, – он беспечно кивнул. – Я молод, ты молода, что нам мешает стать счастливыми?

– Я не люблю тебя.

Мадаленна сказала это спокойно и только позже поняла, что должна была добавить своему голосу хоть сколько-то муки, страдания. Но тогда это было бы вранье, и вряд ли это звучало бы правдоподобно. Хотя, возможно, Джон смог бы проглотить эту ложь и не выглядел так несчастно. На какое-то время Мадаленна даже пожалела о своих словах, особенно когда он опустился на ступеньку и понурился. Но потом он вскинул голову, и злые огоньки мелькнули где-то глубоко. Она поняла, что была уязвлена только его гордость, и больше ничего. Значит, Мадаленна все сделала верно.

– Тогда кого ты любишь?

– Никого, Джон. Мне сейчас не до этого.

Но Джон не сдавался; его лицо подернулось судорогой, и злая улыбка растянулась на красивых губах. Он был очень красивым, этот Джон, отстраненно подумала Мадаленна, и мало к кому она относилась с таким равнодушием.

– Нет, ты кого-то любишь. – уперто повторил он. – Наверное, это один из твоих профессоров, да? Ну, конечно, благородный рыцарь, который спас бедную лошадку… Очень романтично!

– Достаточно, Джон. – оборвала его Мадаленна. – Я сказала тебе правду, но если бы и любила, то не была бы обязана тебе об этом рассказывать. Это мое личное дело. Как ты заметил, я молода и могу быть с кем хочу.

– Но такими темпами останешься старой девой!

– Спасибо за комплимент, Джон. – сухо ответила она, хотя больше всего ей хотелось рассмеяться. – Меня это не пугает.

– И что ты будешь делать?

– Все, что захочу. К счастью, у меня на это есть право.

– Мадаленна, – после долгой паузы снова начал Джон. – Но ведь могут быть браки по дружбе, ты же сама знаешь!

«Но ведь ты мне даже и не друг!»

– Знаю, Джон, но я не хочу тебя обманывать.

– Но только подумай, – он все никак не унимался. – Как бы этому браку была бы рада твоя бабушка.

Терпение Мадаленны лопнуло, и крепкая броня изо льда и камня треснула, и что-то горячее подняло наверх всю ее ярость и понесло за собой.

– Именно! – крикнула она. – И от этого только хуже!

Джон хотел что-то возразить в ответ, но от очередного спора ее спасли медленные шаги по лестнице. Джон быстро встал со ступеней и пересел обратно на диван, а Мадаленна постаралась придать лицу более-менее бесстрастное выражение. Послышался шелест платья, и Мадаленна увидела Аньезу. Она все еще была немного бледноватой и спускалась, держась рукой за перилла, потому что ее немного мотало, но с лица ушла эта вымученная судорога боли, и Мадаленне стало немного легче. Одной проблемой меньше. Миссис Стоунбрук не сразу заметила Джона, и сначала поцеловала дочь в щеку.

– О, у нас гость, – улыбнулась Аньеза и подняла повыше воротник халата. – Может быть чаю?

– Спасибо, миссис Стоунбрук. – нагло улыбнулся Джон.

А Мадаленна чуть не задохнулась от подобного нахальства. И вот за этого «милого мальчика» Бабушка хотела выдать ее замуж! Да этого молодого человека с трудом можно было выгнать за порог, так основательно он обосновался в кресле. Аньеза недоуменно посмотрела на дочь, но у той на лице было написано все, что она испытывала к своему бывшему другу.

– Вообще-то, Джон уходит. – Мадаленна резко отодвинула кресло, и Джон чуть не упал. – Он приходил навестить нас.

– Я приходил поговорить о нечто важном, миссис Стоунбрук. – перебил ее Джон, и Аньеза нахмурилась. – О нечто личном.

– В таком случае, – мама подошла к входной двери. – Может быть мне стоит…

– Не уходи! – прошептала Мадаленна. – Не оставляй меня с ним.

– Может быть, тебе стоит прийти попозже? – Аньеза подмигнула ей. – Мадаленна очень устала после приема, мы неделю не могли спокойно посидеть и поговорить.

– Миссис Стоунбрук, тогда я бы хотел поговорить лично с вами! – воскликнул Джон и улыбнулся Мадаленне.

Но той было не до улыбок. Она все никак не могла понять, сама ли она сотворила такого монстра своими краткими улыбками и недолгими прогулками до города, или Джон всегда был таким, только вот она сама этого никак не замечала. Мадаленна могла поверить, что он действительно хотел на ней жениться, могла предположить, что она ему нравилась, но Джон ее не уважал – в этом сомнений не было, и от этого ее еще сильнее отвратило от мысли, что этоот человек когда-то мог стать ее мужем.

Аньеза застыла около двери, пытаясь понять, как вежливо и настойчиво попросить непрошенного гостя уйти, когда раздалось вежливое покашливание, и в комнату вплыл Фарбер с конвертом в руках. Мадаленна внутренне возликовала.

– Мадам, прошу прощения, вам телеграмма от сэра Стоунбрука.

Мама побледнела, но Мадаленна едва не воскликнула от счастья. Говорят, что телеграммы обычно приносили плохие вести, но Мадаленна знала, что эта весточка будет исключением. Отец; он едет, и, значит, через несколько дней она сможет почувствовать знакомый запах шерстяного пиджака и табака, она сможет его обнять и помолчать. С отцом всегда молчалось хорошо. В тишине они рассказывали друг другу то, что не могли передать на словах. Мадаленне было жаль, искренне жаль, что она не упредила маму – Аньеза всегда жутко боялась телеграмм, но таковой была просьба отца. Совесть немного тыкала ее в бок, но она знала, что та сразу уймется, когда мама прочтет короткое предложение, а потом радостно посмотрит на нее. Так и произошло. Аньеза обняла Мадаленну, и снова английскую речь заменил ее родной напевный язык. Джон был лишним в этой семейной пасторали, и он сконфуженно попятился к выходу.

– Мадаленна, – начал он, но Фарбер предстал перед ним и загородил собой мать и дочь.

– Позволите вас проводить, сэр?

Джон хотел что-то сказать в ответ, но дворецкий распахнул дверь и застыл около, всем видом показывая, что гостю неплохо бы уйти. Джон потоптался на месте, а потом резко повернулся и вышел вон. Мадаленне было все равно. После него в воздухе остался висеть аромат кричащего одеколона, и она наморщила нос.

– Надо бы проветрить.

– Милая, он приезжает. – Аньеза изо всех сил держалась степенно, но дочь знала, что той больше всего хотелось запрыгать на месте. – Слава богу! Я уж думала, его там съели какие-нибудь дикари.

– Мама, он же в Египте, а не в Африке. – Мадаленна улыбнулась и поправила нить жемчуга на шее матери.

– Хорошо, не дикари, а какие-нибудь злые духи. Помнишь, ту экспедицию в двадцатых? – мама нахмурилась и потерла лоб. – На пирамиде было написано не входить, а бедный археолог не послушался, и его настигло злое пророчество.

– Конечно. Конечно, во всем виновато злое пророчество, а не обычная лихорадка. Отличное объяснение.

– Лихорадка? – Аньеза взволнованно посмотрела на дочь, и Мадаленна поняла, что дала новый повод для тревоги. – А ведь и правда! Боги, а что если с ним что-то не так? – она заметалась по комнате, все сильнее сжимая голову. – Ведь он правда мог что-то там подхватить, а мне и не написать.

Мадаленна приобняла маму и подвела ее к дивану. У миссис Стоунбрук только закончился очередной приступ мигрени, и вовсе не хотелось снова видеть ее обессиленной, лежащей на кровати, и такой бледной-бледной, что становилось страшно.

– Мама, все нормально. – тихо сказала Мадаленна. – С отцом все в порядке. Он скоро будет здесь, и ты сама в этом убедишься. Все хорошо.

– Но ты же знаешь своего отца. – возразила Аньеза. – Он мог заболеть и вбить себе в голову не волновать меня.

– В этот раз все нормально.

– Откуда такая уверенность?

Аньеза внимательно посмотрела на дочь, и та отвернулась к стене – на персиковом камне был высечен красивый барельеф.

– Он мне написал еще недели две тому назад. – наконец после молчания проговорила Мадаленна.

– Это не новость. – отмахнулась Аньеза, и ее дочь изумленно уставилась на нее. – Ну что ты так на меня смотришь? Разумеется, я это поняла. Ты ходила вся счастливая, улыбающаяся.

– Не обижаешься? – Мадаленна приткнулась к плечу матери. – Просто папа не хотел волновать тебя раньше времени, вдруг что-нибудь не получилось бы…

– Не волнуйся, мой дорогой репейник, – улыбнулась миссис Стоунбрук. – Ваши секреты с отцом всегда неприкасаемые. Главное, что он все-таки приезжает.

– А…

Мадаленна осеклась и замолчала. Но Аньеза все поняла.

– Нет, Хильде мы ничего не скажем. Он сам должен ей написать.

– Хорошо.

Какое-то время они сидели молча, прислушиваясь к звукам с кухни. Оттуда тянуло пастушьим пирогом, и Мадаленна невзначай вспомнила, как мистере Гилберт восторгался прекрасными запахами ее творений. Да, в который раз сказала себе Мадаленна, он был не чужим.

– Милая, а что делал Джон? Он хотел с тобой о чем-то поговорить?

– Хотел. – Мадаленна растянулась на коленях матери. – О свадьбе.

– Как? Уже? – мама рассеянно погладила дочь по плечу. – И ты…

– Я отказала.

Аньеза промолчала, и Мадаленна выпрямилась. Под сердцем неприятно заныло, и тревога начала стремительно расползаться по ней. Только бы мама не стала советовать подумать. Она откажется, она сбежит из дома, уедет в Америку, но не станет жить с этим человеком в одном доме, не станет делить с ним постель и рожать детей. Нет, ни разу он не прикоснется к ней, ни разу!

– Мама!

– Милая, успокойся, я согласна с тобой. – миссис Стоунбрук обняла дочь и подула на разгоряченный лоб. – Дон милый парень, но тебе нужен кто-то другой. – она задумчиво расплела косу и разгладила бант. – Кто-то, кого ты сможешь уважать так же как своего отца. Эдвард поставил слишком высокую планку для всех твоих будущих избранников, да?

Мадаленна кивнула. В глубине души она действительно искала того, на кого сможет смотреть если не с обожанием, то с уважением и восхищением. Кого-то очень умного, нравственного, доброго и с очаровательной улыбкой. Прекрасной улыбкой. Такой теплой, душевной, такой, чтобы ей самой хотелось улыбаться только от одного взгляда на этого человека. Добрый, милый рыцарь. Но такого не было в ее окружении, и каждый день Мадаленна старалась вести себя соответствующе, чтобы судьба наконец смилостивилась и послала ей такое счастье.

– Ничего, дорогая, – улыбнулась Аньеза. – Твой славный рыцарь где-то неподалеку бродит и пытается найти свое копье.

– Какой-то рассеянный рыцарь.

– По-моему, кто-то слишком привередлив. – рассмеялась мама и осторожно подвинула Мадаленну. – Вот что, надо бы нам выпить чаю. С плюшками! Пойду посмотрю, что там делает Полли.

Мама ушла в кухню, и Мадаленна почувствовала, что она снова надушилась «Шанель». Аньеза душилась ими только во время приезда отца. Догадалась или уже заранее чувствовала, что он в дороге? Бабушка Мария всегда говорила, что между супругами устанавливалась особая связь, позволявшая чувствовать боль другого, все переживания и волнения. Когда-то ей казалось, что все это чепуха, но сейчас она могла допустить, что бабушка не врала. В ее садовом уголке зажглись оранжевые фонари, и на секунду Мадаленне показалась знакомая фигура в сером костюме, аккуратно рассматрившая ее уголок. От усталости мысли путались, липли одна к другой, и она успела подумать, как была бы рада увидеть его снова там. А потом усталость взяла свое; она закинула ноги на спинку дивана и закрыла глаза. Может быть и правда, что ее рыцарь бродил где-нибудь неподалеку.

«Тогда пусть он мне приснится.» – заключила Мадаленна, и когда Аньеза вернулась в гостиную, она уже спала, и тысячи мечей носились вокруг ее головы, а рядом стоял кто-то добрый и светлый и защищал ее. Мадаленна спала, и на этот раз ее брови не были сведены в одну суровую линию.

***

Мадаленна опаздывала. Она заснула не в своей постели, а на диване в гостиной, и спалось ей так крепко и хорошо, что даже бой «вечных» часов не смог ее разбудить. Она слышала какой-то шум, но только накрылась пледом и решила, что это все сон. Когда раздалось вежливое восклицание Фарбера, Мадаленна быстро села и не сразу смогла понять, где она находится, и почему в ее комнате стоит дворецкий. Постепенно со сна предметы стали проявляться, и Мадаленна что-то сдавленно пробормотала.

– Прошу прощения, мисс, хотел уточнить, вы собираетесь сегодня в университет?

Мадаленна пробормотала в ответ невнятное ругательство вперемешку с благодарностью и бегом поднялась по лестнице. Ей нужно было всего две минуты на сборы, семь минут на дорогу до остановки, и тогда… Хоть бы она вовремя смогла бы добраться до университета! То, что первой парой – занятие мистера Гилберта, Мадаленна старалась даже и не вспоминать, молясь о том, чтобы добрая Полли налила ей воды для умывания, и чтобы брюки смогли застегнуться на все пуговицы. Плед волочился за ней, путался в ногах, и Фарбер едва успел подхватить ее, когда она чуть не свалилась с последней ступеньки.