Текст книги "Магнолии были свежи (СИ)"
Автор книги: Ann Michaels
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 68 страниц)
– Я не слышала, как вы вошли, все занималась счетами. – Мадаленна тоже присела за стол, и Гилберт увидел вокруг разложенные бумажки, и везде были длинные столбцы цифр. – Вы не будете возражать, если я продолжу?
– О, нет, нисколько! Я тот гость, которого совсем не нужно развлекать.
Мадаленна сдержанно улыбнулась, и острый карандаш снова быстро заскакал по серой бумаге. Эйдин старался не смотреть, и сосредоточиться на чтении книги, которую с позволения он взял, но все истории перестали быть интересными в сравнении с процессом ведения хозяйства. Какие-то цифры Мадаленна подчеркивала, какие-то обводила красным мягким карандашом, и в конце каждой страницы подводился неумолимый итог – столько-то столько-то потрачено за целую неделю, столько-то осталось в остатке. Это было неприлично – подглядывать в чужой листок, но Эйдин и сам бы не мог объяснить, почему его так тянуло наблюдать за этим простым занятием. Линда обычно этим не занималась, все отдавала на откуп управляющего, а ему редко когда удавалось заглянуть в бухгалтерские книги. Но вот эти карандаши, вот эта серая нелинованная бумага, подсчеты на красных полях – все это напоминало о том доме, которого он лишился давным-давно, но на этот раз боли не было. Была только одна сладкая тоска, и на какой-то момент ему показалось, что он почувствовал аромат маминых духов. Но того дома уже не было, все кануло в Лету – стоило это признать и распрощаться с прекрасными призраками прошлого раз и навсегда. Так он и сделает. Гилберт кивнул и дал очередное обещание, которое он нарушал в который раз. «Страдания юного Вертера» – надо было все-таки сосредоточиться на книге. А Мадаленна будто и не видела, что за ней наблюдают. Лицо у нее сделалось серьезным, похожее на то, с каким она сидела на лекциях, однако в те минуты он мог увидеть интерес в ее глазах, а сейчас там не было ничего, кроме сосредоточения и старания не пропустить ни одной цифры. Рука ее подпирала щеку, и брови то поднимались, то опускались – ни одна цифра не уходила от ее внимания. «Как счастлив я, что уехал!» Эйдин открыл первую главу, и на какое-то время комната погрузилась в полную тишину, изредка только скрипел карандаш, и шуршала страница. Из сада долетали звуки оркестра, тот перешёл на что-то более лирическое, и сейчас там играли вальс. Ему было спокойно. Тишина не давила и не пробуждала той страшной тоски, от которой ему не было спасения в своих родных стенах. В своем доме он бежал от тишины, потому что она хранила в себе воспоминания, и как только он оставался один, те наскакивала на него и окружали болезненной стеной. Но тут; он даже толком не понимал, в чем было дело – в абажуре ли, который мягко отбрасывал тени на красноватый пол, на жаркий камин, от которого тепло накатывало волнами, или от слабого аромата вербены, не раздражающего, а приятного, свежего, – но все его удерживало тут, в этом доме внутри другого дома. Здесь было хорошо, здесь жила семья.
– Готово. – выдохнула Мадаленна и отодвинула карандаш с бумагой. – Вы любите Гете?
– Очень, а вы? – она едва заметно сморщилась, и Эйдин все понял без слов. – Я так понимаю, снова будет спор?
– Нет. – Мадаленна спокойно покачала головой. – Я уважаю его гения, восхваляю его талант, но к его творчеству равнодушна. Впрочем, – завязка фартука задумчиво дернулась. – Может быть, со временем я стану лучше его понимать.
– Некоторых авторов и нужно открывать только со временем.
Они снова замолчали, и в открытое окно вдруг залетел легкий ветер. Он гнался с запада и нес за собой настоящую осень – с поздними рассветами и багряным листопадом, но впервые за долго время он не чувствовал увязающей горечи. Может быть, только легкую тоску по тому, что было, но куда без этого? Да и кто вообще мог жить все время радуясь, не оглядываясь назад и не размышляя, что было бы если в одну субботу, он не уехал из города или не пошел в булочную? Ветер занес в кухню запах тлеющего костра, горящей травы и, наверное, ему чудилось, запах того пастушьего пирога. Он с удовольствием вздохнул и улыбнулся.
– Прекрасные запахи осени заставляют меня мечтать о том, как бы побыстрее добраться до дома. Вам хорошо, мисс Стоунбрук, вам никуда не надо уходить. Ваш дом – здесь.
Он знал, что говорил верные слова, и что Мадаленна не обидится на него. Она не жила в тех огромных комнатах, где потолка не было видно из-за стеклянных люстр, она обитала тут, в этом поэтичном месте, которое будто бы сошло с очередной картины про ирландские домики, увитые плющом. Мадаленна и не обиделась; она улыбнулась и кивнула.
– Нет, действительно, – он даже встал с места, так запах пирога щекотал его воспоминания. – Откуда так прекрасно пахнет выпечкой?
Мадаленна почему-то привстала со своего места и быстро отошла к плите.
– Сэр, я буду плохой хозяйкой вечера, если не спрошу, вы голодны?
Он замешкался, это было все-таки неприлично – говорить хозяйке вечера о том, что тот не совсем удался, но Мадаленна смотрела так открыто и дружелюбно, что он решился.
– Я буду плохим гостем, если скажу – да?
– Вы будете честным гостем, а в нашей семье это ценят. – она снова исчезла под столом, и он услышал скрежетание крышки от духовки. – Скажу по секрету, я и сама не люблю есть на таких праздниках. Все смотрят на тебя и на твою тарелку, да и подают откровенную гадость…
Эйдина развеселила подобная откровенность, и он не стал сдерживаться. Действительно, для подобного света мисс Стоунбрук был слишком хорошей. Слишком живой, слишком честной, слишком неравнодушной, а эти качества никто не ценил. Вот будь она кокеткой, без перебоя смеющейся, размахивающей из стороны в сторону руками, да, тогда бы ее приняли и наградили бы гордым званием «Королевы Ковент-Гарден». Но такой Мадаленна быть не могла. Он не мог представить на месте сдержанной, искренней улыбки что-то фальшивое и неестественное.
– Возможно, я слишком несправедлива к трудам поваров, – из духовки повеяло жаром. – Ведь все остальные остались вполне довольны…
– Они все залили шампанским и красным вином. – отмахнулся он. – Поверьте, они даже не поняли, что у них было на тарелках.
– Как обидно. – Мадаленна наконец вытащила что-то наружу, и по весу это казалось чем-то тяжелым.
– Вам помочь?
– Нет, – на раскрасневшийся лоб упали непослушные локоны, и она недовольно фыркнула. – Терпеть не могу эту прическу.
– Да что вы, вам идет.
Мададенна критично посмотрела на свое отражение и нахмурилась.
– Благодарю за комплимент.
Эйдин рассмеялся и помог стянуть с большой кастрюли толстый слой фольги. Наивный, он думал, что его страдания закончатся тогда, когда он ушел от надоевшей толпы, но они только начались, стоило ему увидеть прекрасно томленое рагу. Там даже лежал в середине лавровый лист.
– Мисс Стоунбрук, – он умоляюще посмотрел на нее. – Я буду совсем наглым гостем, если попрошу меня накормить.
– Нисколько. – решительно отвергла все сомнения Мадаленна. – Это я была бы плохой хозяйкой, если бы отпустила гостя голодным. Угощайтесь. Только дам вам тарелку и вилку.
– А вы?
– Я не голодна.
– Мисс Стоунбрук, – он подошел к шкафу с посудой. – Считайте своего гостя совсем наглым, но есть эту прелесть один я не собираюсь.
– Сэр…
– И я не приму никаких отговорок.
Он все еще видел ее, бледную, ни на что не обращавшую внимания, за общим столом, и если пробиться в ее душу он не мог, то устранить голод вполне и с удовольствием собирался это сделать.
– Где тарелки?
– Хорошо. – с напускной мрачностью сдалась Мадаленна. – Только садитесь, я сама все достану.
Синие тарелки с глазированными узорами ловко расположились на белой в красную клетку скатерти, и ровно, будто бы она все время занималась подобным, она разложила дымящуюся еду на тарелки. Эйдин засмотрелся на то, как ножи, вилки и куски хлеба быстро замелькали в маленьких руках, и ровно легли рядом с большой кастрюлей. Возвращение в прошлое никогда не было таким приятным, для этого просто оказались нужны верные спутники.
– Не поверите, – улыбнулся он, принимая тарелку. – Но в родительском доме была точно такая же скатерть. – Боги, как же вкусно! – воскликнул он, принимаясь за еду. – Как вы так умеете готовить?
– Я и Полли – это великая сила. – усмехнулась Мадаленна.
– Мисс Стоунбрук, считайте вы спасли голодающего странника.
– Вы так и не прижились в Лондоне? – внезапно спросила Мадаленна, и он от удивления отставил стакан с ежевичным соком.
Нет, он так и не прижился, и она была единственной, кроме Линды, кто это смог заметить. Лондон был неплохим городом, быстрым, современным, но в нем давно пропала душа, впрочем, как и из любой столицы. Он ходил по безликим улицам, видел безликих людей, да и сам он наверняка для других тоже стал безликим. Оживал он на природе, далеко от города, там, где чувствовался запах свежей земли и листьев.
– Нет. Мой дом в другом месте. А вы?
Мадаленна задумалась и принялась снова тыкать вилкой в картофелину. У них завязалась слишком личная беседа для теплого ужина.
– Впрочем…
– Нет, вы неправильно поняли мое молчание. – она сурово улыбнулась и отпила из стакана. – Я просто думаю над ответом, а не ем потому что еще слишком горячо. Видите ли, в чем дело, мистер Гилберт, у меня нет настоящего дома. Я родилась в Тоскане, потом мы спешно уехали сюда, но этот дом с трудом можно назвать моим любимым местом. Когда мне исполнилось шесть, мы снова переехали в Тоскану, к маме моей мамы – бабушке Марии, но через четыре года снова пришлось вернуться сюда. Я не знаю, где мой дом, я как репейник – меня переносит ветер с места на место. Но, наверное, – она замолчала и пристально посмотрела на темный сад. – Дом там, где мама. И отец.
– У вас была другая бабушка? – осторожно заметил Эйдин.
– Была. – коротко ответила Мадаленна; взгляд ее стал угрюмым, но в глазах слез не было – это тоска уже была немного отболевшей. – Ее не стало пять лет назад.
– Мне жаль.
Мадаленна быстро кивнула и подцепила вилкой кабачок. Ей хотелось что-то добавить, но она никак не решалась, и Эйдин рискнул.
– Она была похожа на вашу маму?
– Да. – улыбка вышла грустной. – Но мама говорит, что Мария была в тысячу раз краше ее. Дедушка выкрал ее из-под чужого венца, это был чудовищный скандал.
– Прямо как в романах.
– Да, очень романтично.
– А ваш другой дедушка, что с ним?
– Пропал на золотых приисках. – она взяла горбушку хлеба и медленно отломила кусочек. – Может быть он и жив, не знаю.
– Такое часто случалось, что те, кто пропадали на приисках, просто начинали другую жизнь. Это жестоко, но, – Эйдин развел руками, он не знал, что еще можно сказать.
– Все лучше, чем быть погибшим. Согласна. – спокойно ответила Мадаленна, и, немного помолчав, спросила. – А ваш дом, сэр, он в Ирландии?
Теперь настала его очередь для откровений, и он был даже рад.
– Да, – он с удовольствием откинулся на спинку стула. – В Гэлвее, вы ведь там никогда не были?
– Нет, но мистер Смитон показывал мне диафильм. Там очень красиво. Очень.
Мадаленна вдруг встала с места и направилась к раковине с горкой посуды в руках. Он какое-то время еще пребывал в блаженном состоянии, но потом его осенило, и он подскочил на месте. Гость, который сбегает с приема, врывается в личные покои, который просит его покормить, и за которым еще и моют посуду – это не гость, а самый настоящий эгоист, и вряд ли такого гостя еще раз позовут в милый дом. А ему, в глубине души, хотелось, чтобы его позвали. И не раз.
– Нет, нет, – он взял из рук Мадаленны несколько тарелок. – Нет, мисс Стоунбрук, это переходит все границы. Может я и наглый гость, но не бессовестный. Я вымою посуду.
– Нет! – она запротестовала и решительно забрала тарелки обратно. – Единственное, на что джентльмены неспособны, так это на мытье посуды. И не спорьте. – Мадаленна включила воду и принялась искать мыло. – Джон как-то пытался мне помочь с посудой, после чего пришлось заново покупать чайный сервиз.
– Но я не Джон.
– Логичное замечание.
– И посуду умею мыть не хуже вас.
– Не сомневаюсь. Однако, извините, сэр, за эти тарелки меня отругает Полли, а ее гнев гораздо страшнее Бабушки.
– Дайте я хотя бы буду перетирать ложки! – взмолился Эйдин и выхватил пару вилок.
Мадаленна подозрительно взглянула на него и на его руки, будто сомневаясь, что те сроду ничего, кроме пера и бумаги ничего не держали, но после минутной заминки все же отдала несколько ножей и тарелок.
– Хорошо. Если вам так хочется, пожалуйста. – он торжествующе взял полотенце и принялся ждать. – Вы остановились на Гэлвее.
– Да, я там вырос, там же встретил Линду, но потом переехал. Из-за работы. У родителей был прекрасный коттедж, но я был малолетним идиотом, и не ценил ни семейного очага, ни прекрасных статуэток слоников на каминной полке… Не подумайте, мисс Стоунбрук, – он улыбнулся. – Я не всегда так ужасно сентиментален, временами я вполне сносен.
– Вы слишком строги к себе. – серьезно вдруг сказала Мадаленна и внимательно на него посмотрела. – Мне интересно вас слушать, и вы зря полагаете, что слишком сентиментальны. В чужой компании действительно можно бояться, что секреты выйдут наружу, но здесь ваши тайны не уйдут дальше этой кухни.
– Это обнадеживает. – усмехнулся Эйдин, но ехидства в усмешке не было. – И я рад, что наконец встретил достойного собеседника. На чем я остановился?
– На фарфоровых слониках.
– Точно. Вы и правда меня слушаете, мисс Стоунбрук… Так вот, по глупости я рано сбежал из дома и очень мало успел сказать хороших слов родителям. Боюсь, хотя почему боюсь… Я рад, что вам этого не понять; у вас отличные отношения с мамой, да и вообще, вы куда более чуткая, чем я в ваши годы. – на лицо Мадаленны набежала тень, и он понял, что пересек запретную границу. – Хотя вы тщательно скрываетесь за маской мрачности.
– Это не маска.
– Ну тогда я буду вынужден сказать, что когда вы так хмуритесь, вы напоминаете мне ворона из поэмы По «Невермор». Да, да, – улыбнулся он, когда Мадаленна угрюмо посмотрела в его сторону. – Я определенно вижу сходство.
– Кем работал ваш отец, сэр?
– Учителем в школе. А мама – врачом.
– Хорошие профессии, – задумчиво проговорила Мадаленна. – Они помогали людям. То есть, – она осеклась. – Прошу прощения, помогают и…
– Нет, их уже нет. – немного резковато ответил Эйдин. Он ждал, что Мадаленна начнет говорить пустые слова соболезнования, но она промолчала и внезапно крепко пожала ему руку. А он вдруг добавил. – И Джеймса. Это мой старший брат. Он утонул, когда ему было тридцать семь.
Выговорить вслух оказалось труднее, чем он ожидал. Когда пришло известие, он не бился в истерике, не плакал, не твердил все время: «Это неправда, это неправда!». На удивление он спокойно воспринял это, кивнул и уехал в Гэйлвей, чтобы помочь тетке со всем разобраться – родителей на тот момент уже не было. Правда потом, в один из дней, за завтраком, ему показалось, что весь воздух из него вышел, и ему стало нечем дышать. Он помнил, что Линда его все трепала за плечо и спрашивала, что случилось, а вокруг него все плыло в белом свете, и он слышал голос брата. Джеймс. Он единственный, кто его поддержал, и разрешил уехать в Дублин, кто не отругал за дурацкий поступок, кто разрешил жить своей жизнью, а когда сам Джеймс подошел к разгару своей жизни, та для него закончилась. Забавно. Он никому не рассказывал об этом, все разговоры с Линдой гасились в тот же момент, но сейчас он сидел рядом с девушкой, которой он был старше вдвое, а то и больше, и говорил о том, чего и сам боялся. Почему? Он не знал. Может потому, что Мадаленна была гораздо закаленнее тех, с кем он привык общаться; может быть потому, что она знала, какую боль переживает человек при потери близкого и не может ни заплакать, ни броситься ничком. Ответ просился сам – она его понимала, и от этого становилось легче.
– Он поехал поплавать и не справился с течением. Хотя для него, такого крепкого… – захотелось кашлять, и перед ним мгновенно очутился стакан с водой. – Простите за мрачные воспоминания. – он попытался улыбнуться, но улыбка вышла кривой.
– Вы не одиноки, сэр. У каждого из нас есть свои скелеты и своя тоска в колбе. – она мельком выглянула в окно и неожиданно протянула ему руку. – Напомните мне строки вашего соотечественника про розы.
– «Пройдемте в сад, я покажу вас розам.» Вы любите Шеридана? Это сюрприз.
– Приятный, надеюсь, сэр.
– Вне всяких сомнений.
– Ну, роз может у меня и нет, – усмехнулась Мадаленна. – Зато анютины глазки и незабудки точно есть.
***
В саду все так же играл небольшой оркестр, и редкие группы прогуливались мимо стриженых кустов. Темно-синее небо раскинулось над зеленой травой, и он с наслаждением вдыхал свежий воздух, которого так сильно не хватало в загазованном Лондоне. Этот прием стоило посетить хотя бы только ради доброго разговора и приятной прогулки. Сам сад красивым, но слишком вычищенным – ни одного лишнего деревца, ни одного неровного кустарника. Но Мадаленна будто бы этого и не замечала и шла дальше, что-то напевая про себя. Вокруг лился красноватый свет от шелковых китайских фонариков, и они болтались на ветру, то опускаясь до его головы, то поднимаясь вверх, становясь похожими на небольшие леденцы. Он вдруг подпрыгнул и ухватил один из них за кисточку. Фонарь недовольно дернулся и хлопнул его по руке мохнатым хвостом.
– Интересно, а их потом можно будет выпустить вверх? – Мадаленна не обернулась; в сумерках она старалась что-то найти.
– Наверное, только их мало кто замечает, потому они и висят тут до первого дождя.
– Ну, мой и ваш висеть не будут. – уверенно сказал Эйдин, и, подловчившись, снял два фонарика и вручил один из них Мадаленне. – Вот, проводнику от скромного спутника.
– Благодарю. – она улыбнулась и привязала фонарь к рукаву. – Осталось еще немного, сэр.
– Не беспокойтесь, я весь терпение.
Они вышли на какую-то поляну, и Гилберт заметил, что они снова оказались рядом с непарадной частью дома. Эта часть была гораздо оживленнее другой, чопорной и будто бы изысканной. Во всех комнатах двигались какие-то тени, звуки старого патефона смешивались с дружелюбным смехом и неразборчивым разговором. Там была настоящая жизнь, а не парад давно увядших восковых фигур.
– Кстати, мисс Стоунбрук, можно еще один откровенный вопрос?
– Пожалуйста.
Голос Мадаленны звучал глуховато, словно она была под какими-то деревьями, но в полумраке он ничего разглядеть не мог.
– Вот этот домик в доме, как он появился?
– Вы про кухню и все остальное? – на минуту она вынырнула из ночи, и послышался лязг ключей в замочной скважине. – Это дедушкина работа. Он хотел сделать такой подарок новобрачным, моим родителям, чтобы они жили и рядом с семьей, но и как будто в своем собственном доме. Бабушка возражала, но на этот раз дедушка настоял, и получился самый настоящий коттедж. Правда, потом он и сам туда переселился. Из-за… – на время повисла тишина, нарушаемая только поздними сверчками. – Из-за личных обстоятельств. А потом переехали туда и мы.
– Вам не нравится золото и черно-белая плитка?
– Полагаю, что и вам тоже.
– Правильно полагаете.
Наконец что-то в темноте распахнулось, и на рыжие волосы Мадаленны упал пылающий свет. Она молча пропустила его вперед, и он в удивлении остановился. Это был прекрасный сад. Зачарованный, немного растрепанный, и от этого еще более очаровательный, он приглашал к себе каждого, кто находил его. Эйдин прошел дальше и оказался в аллее, с каждой стороны росли раскидистые деревья, сейчас уже багряные. Сквозь тонкие листья уже начинали проглядывать корявые ветки, и, прикрыв один глаз, можно было подумать, что он оказался в разноцветном замке с решетчатыми окнами. Мадаленна ушла немного вперед, а он останавливался около каждого куста. Тут все еще росли последние цветы – доцветали анютины глазки, где-то вытягивались длинные подсолнухи, а иногда под руку попадались мягкие бархатцы. В конце аллеи оказалась маленькая беседка, внутри нее стоял старый чайный стол и стул с тремя ножками. Мисс Стоунбрук сидела на качелях и не могла сдержать мечтательной улыбки; это место только к этому и располагало.
– Значит, тут вы и пишите ваши эссе? – он с позволения уселся на покосившийся стул и с удовольствием огляделся. – Вполне понимаю. Будь у меня такой уголок лет двадцать назад…
– Спасибо за комплимент моему саду, но эссе я пишу только в своей комнате. Тут… Тут все настроено на другой лад. На рассказы… На опусы, одним словом.
– Интересно было бы взглянуть. – интерес в нем возрос еще сильнее, но Мадаленна покачала головой.
– Нет, сэр. Извините, но это видит только мой стол и изредка газета «Портсмутские новости».
Где-то совсем рядом раздался взрыв хохота, и он увидел, как быстро напряглась мисс Стоунбрук. Она словно заледенела от этого светского внезапного укола. Он и сам почти что забыл, что находится на важном приеме, с танцами и парадным ужином. С тех минут, как он зашел в кухню, его не покидало самое приятное и давно забытое ощущение, что он в гостях у своего хорошего друга. Где никто и никому ничего не должен, где беседа идет не вымученно, а плывет сама по себе, и тишина возникает не внезапно и неловко, а очень гармонично. Да, вот это слово. Гилберт чиркнул спичкой, и в свете огня лицо Мадаленны стало золотистым. Гармония, она была только внутри этого дома, причем на этот раз в самом прямом смысле. И маленькая печка в кухне, и сад, и деревянный, изрезанный карандашом и перочинным ножом, стол – во всем этом была давно ушедшая гармония. И ему на удивление было хорошо.
– Как родился этот сад? – он нарушил тишину первым.
– Бабушка никогда не любила настоящие цветы и повсюду ставила восковые, а меня они пугают, – Мадаленна едва заметно поежилась. – Они какие-то неживые. Но ведь от этого видеть подсолнухи и фиалки хотелось только больше, а теплиц мистера Смитона мне не хватало. Вот мы с мамой и посадили все тут, подальше от Бабушки.
– Целый таинственный сад. Как там у Теннисона… – он припомнил строчки старинной песни. – «И целый рой блестящих мотыльков стремится в сад тот, где…» Где, мисс Стоунбрук?
– «Где дева, что в серебряном обличье на шелковом холсте багровый вечер вьет».
– Вот сад, – он встал с табуретки, и та скрипнула. – Вот дева, и не хватает только злого волшебника.
Сзади них снова раздался смех, и Эйдин встал. Пошлость и вульгарность настоящего приема могли все испортить, и надо было уходить, пока кто-то еще не узнал про это место. Среди общего гомона раздался громкий голос Роберта. Он был уже порядочно пьян.
– Вот и ваш злой волшебник. – пробормотала Мадаленна и быстро взяла ключи со стола. – Сэр, нам лучше закрыть сад.
– Полностью согласен.
Они быстро прошли аллею, и Мадаленна оглянулась – не было ли где неровной тени, что могла увидеть их. Но поляна была чиста и пуста, и смех раздавался где-то слева. Ключ быстро повернулся в замке и спрятался в глубоком кармане передника.
– Кстати, пожалуйста, не принимайте слова Роберта на свой счет. Он мало что понимает и так, а когда напивается, так и вовсе перестает понимать, что несет.
– Вы защищаете его? Не знала, что он ваш друг.
– Они все мне не друзья. – и после паузы продолжил. – А для вас, как я понимаю, они и вовсе случайные люди. Так зачем обращать внимание на тех, кто для вас незначим?
– Вы правы, они для меня никто. – сурово кивнула Мадаленна. – Но у них нет права говорить о моем отце так. Они ничего не знают о его трудной работе. Как долго он стоит под палящим солнцем, обливается потом, чуть не лежит неделями с мигренью, и все только ради того, чтобы достать один черепок, который будет потом стоять в Национальном музее.
– И вы думаете, что им это можно объяснить?
– Нет. Но в этот дом они больше не войдут.
Мадаленна не сказала больше ни слова, и через несколько минут они снова очутились около парадного входа. Тут было пусто, стояли припаркованные машины, и было слышно редко хрипение машинного радио. Эйдин посмотрел на часы – было уже полдесятого, ему нужно было быть дома ровно через час. Разумеется, Линда еще не вернулась с приема, да и для Джейн совсем «детское время» – скорее всего, он снова будет с Бассетом. Или нет, он лучше заглянет в клуб. Сейчас ему меньше всего хотелось ехать в свой дом, который до ужаса напоминал парадные коридоры вдовы Хильды Стоунбрук. Решено, на это лето они отправятся в Италию, и никаких громоздких вилл и особняков, только скромный домик около залива.
– Тогда я вынужден попрощаться. – неровная тень от уличного фонаря изобразила на ее лице сожаление. – Нужно успеть добраться до Лондона, пока мост не закрыли.
– Что ж, тогда до свидания.
Она протянула руку для пожатия, и он крепко пожал ее в ответ.
– Должен сказать, что я был несправедлив к вашему сочинению. – она изумленно посмотрела на него. – Может быть я и не имел права так говорить о нем, но…
– Сэр, – осторожно прервала его Мадаленна. – В первую очередь вы наш преподаватель, и ваша критика была обоснована.
– В таком случае, нам пригодится первая часть цитаты «Разделяй и властвуй». Согласны?
Ее улыбка была ответом, и Эйдин почувствовал, как на сердце у него полегчало. Он был рад этому знакомству, этому приятельству. Искренне рад.
– До свидания, мисс Стоунбрук.
– До свидания, сэр.
– Желаю вам долгого терпения и спокойной ночи.
– Боюсь, одно исключает другое.
Гилберт усмехнулся и почти сел в машину, как на дорогу к дому вывалился полупьяный Роберт, отчаянно пытавшийся что-то произнести. Мадаленна отступила назад в темноту, и ему пришлось подойти обратно к дому. Роберт отчаянно пытался кого-то найти, чье-то имя все повисало в воздухе, и они никак не могли, понять, о ком именно он говорит.
– Не волнуйтесь, мисс Стоунбрук. В таком состоянии он почти безобиден. Единственный урон, который вы можете понести – две-три разбитые вазочки.
– Надо позвать горничную.
– Эйдин! – наконец выговорил Роберт и упал в объятия приятеля. – Дорогой мой, наконец-то я тебя нашел!
– Ну вот, а говорили не друг. – пробурчала Мадаленна.
– Помилуйте, мисс Стоунбрук! – воскликнул Гилберт; он едва удерживал Роберта. – В таком состоянии для него друг каждый, кто сможет его удержать. Роберт! Роберт, чтоб тебя! Прошу прощения, мисс Стоунбрук, само вырвалось. Роберт, да очнись ты наконец!
И в этом свете вращалась его дочь! Нет, решено, ни в какой клуб он не поедет, зато будет ждать свое семейство дома для важной беседы. Никаких приемов, никаких раутов, никаких концертов, все равно у всего этого один итог – дорогой костюм валяется в ближней канаве.
– Эйдин, пожалуйста! – жалобно протянул Роберт. – Пожалуйста… Довези меня до дома…
– Этого еще не хватало! – рассердился Эйдин и слегка встряхнул своего приятеля. – Я тебе такси? Мисс Стоунбрук, – Мадаленна все еще стояла на пороге дома и наблюдала за всем из-за дерева. – Идите лучше домой. Вам не стоит такое видеть. Да и слышать.
– Я бы с радостью, но если ему станет плохо, мне нужно будет вызвать врача.
– Поверьте, этому ничего не сделается. Роберт!
– Но… Дело в том… Что я уже отослал шофера… Мисс Стоунбрук! – внезапно встрепенулся Роберт и попытался вывернуться из хватки Эйдина. – Мадаленна! Я вспомнил! Мадаленна!
Если она и была напугана, то вида не показала. Она вышла из своей тени и теперь стояла под фонарем, как серебристый призрак – суровая и строгая.
– Я… – Роберт опасливо покосился в сторону Эйдина и моргнул. – Ваш отец замечательный парень! Отличный! Да… Знаете, мы с ним так много общались… Ну тогда…
– Я очень рада, мистер Сандерс.
– В общем, я… Прошу… Чего же я прошу? – он меланхолически посмотрел на свои брюки и стукнул себя по лбу. – Точно! Я прошу у вас прощения! Я… не должен был… Ну, вы поняли.
– Поняла, мистер Сандерс. До свидания.
– Позволите ручку поцеловать? – пьяно улыбнулся Роберт, и Эйдин подтащил его к двери в машину.
– Довольно. До свидания, мисс Стоунбрук. Попрощайтесь, пожалуйста, за меня с вашей мамой. Как видите, у меня особо драгоценный груз.
– Конечно. До свидания, сэр. Хорошей дороги. И терпения. – донеслось до него, когда он уже закрыл дверь машины.
– Вы украли мою фразу.
Он знал, что Мадаленна улыбнулась.
– Спасибо, что вы пришли, мистер Гилберт.
– Спасибо вам за замечательный вечер.
Эйдин улыбнулся и махнул рукой в темноту. Серебряная фигура виделась где-то вдали, когда он завел мотор, и машина тихо заскользила по гравию. Пьяный товарищ, которого он в сущности и не знал, уже тихо сопел, и огни Портсмута становились все ближе. Боги, он же даже не знает, где живет этот Роберт, пронеслось в голове. Но вместо досады захотелось рассмеяться. Давно он уже не бывал на приемах. Но этот; этот должен был стать первым, откуда ему не хотелось уходить. Эйдин оглянулся еще раз; иррациональное желание увидеть мягкие огни потайного сада и серебристую фигуру в жемчужном платье затаилось в нем где-то глубоко, но он резко отвернулся, надавил на газ и ехал уже до самого Лондона не оборачиваясь.
Комментарий к Глава 12
буду очень благодарна вашим комментариям).
========== Глава 13 ==========
– Мисс Мадаленна, пожалуйста, спуститесь вниз. Вас там ждут. – в приоткрытой двери показалась голова Полли, и Мадаленна неохотно разогнула спину.
Дело было уже вечером. Последние гости после приема, умудрившиеся задержаться в доме на целую неделю, наконец были выпровожены вежливыми стараниями Фарбера, и весь особняк был погружен в тихое и безмолвное спокойствие. Даже Бабушка, вечно стонавшая, что они живут слишком одиноко, отменила приглашения на все ближайшие воскресенья месяца, и даже попросила, чтобы в октябре из посторонних к ней заезжал исключительно доктор. И теперь гость. Поздно вечером. Мадаленна недовольно разгладила подол платья и выглянула в коридор. Полли все еще была там, и нервно теребила передник. Значит, гость был особенным, и бедная старая горничная волновалась, как бы он не нарушил личный покой Старой Хозяйки.
– Полли, кто пришел? Какой гость? Бабушка же не хотела никого видеть.
– Да, мисс. – прошептала Полли; после бурной недели Аньеза лежала с мигренью в своей спальне. – Но он пришел в ваше крыло, мисс.
– А кто он? – так же шепотом спросила Мадаленна. – Мы же никого не приглашали, Полли.
– Это, мисс… – начала и замялась горничная. – Мисс, он попросил не называть своего имени, мистер… Он боится, что потерял вашу дружбу, мисс.
Потерял дружбу, мистер… Это должен был быть Джон. Конечно, кто кроме него мог еще прийти так поздно сюда. К тому же больше друзей у нее здесь и не было. Ей показалось, что она даже слышит знакомое сопение и неловкое перетаптывание с ноги на ногу. Но спускаться к Джону совсем не хотелось. Они не виделись с того дня, как она ушла со скачек, и Джон не звонил, не заходил, а она не настаивала. Что-то сломалось с того дня в ее отношении к нему, и каждый раз, когда она пыталась оправдать его поведение, перед ее глазами вставало его холодное, безжалостное лицо, а потом она слышала предсмертный хрип коня. Пятнышко поправлялась, мистер Гилберт сказала, что ее перевели даже в особую конюшню, но каждое известие только усугубляло ужас от поступка ее бывшего друга. Мадаленна замерла на лестнице и поглядела вниз. Там стоял Джон, в коричневом пиджаке и огромном букетом цветов. Обычно они встречались в парадных комнатах, под строгим надзором бабушки и ее сладкими речами в адрес «милого мальчика», но сегодня он смог как-то пробраться в семейные покои, и от этого стены секретного домика будто бы съежились. Сюда редко проникал посторонний, даже Хильда предпочитала не пересекать линию и всегда оставалась в холле – там, в тех теплых комнатах ей все еще чудилось дыхание ненавистного мужа и его заливистый смех. Мадаленна и Аньеза всегда обитали тут, подальше от холодного шелка и грозного голоса Бабушки. Они жили там и никого не пускали внутрь.
