Текст книги "Магнолии были свежи (СИ)"
Автор книги: Ann Michaels
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 68 страниц)
– Теперь черед овсянки, – наставительно произнесла Аньеза и поставила большую тарелку прямо перед дочерью. – Ешь аккуратно, она еще горячая.
– А ты?
– Я потом, – но уловка не сработала, и Мадаленна протянула маме еще одну ложку; в конце концов, каши Полли хватило бы на целую семью.
Когда Мадаленна выпила последний глоток чая, на подъездной алее раздался громкий гудок клаксона, и в пышной зелени деревьев она увидела небольшой серый «Форд» – Джон приехал ровно вовремя, и по ее подсчетам она нисколько не опоздала. Молодец, Мадаленна, погладила она себя мысленно по голове, к новому учебному году готова. Она быстро оправила съехавший пояс, быстро нацепила шляпу и уже хотела поцеловать маму, когда та попридержала ее за руку.
– Милая, еще одно. – Аньеза казалась очень серьёзной, и Мадаленна заметила, что ее глаза стали слишком большими на бледном лице. – Постарайся просто хорошо провести время, ладно? Не думай ни о чем, ни о каких планах, ни о тортах и кольцах. Просто постарайся получить удовольствие, хорошо?
Мадаленна вдруг просияла и, быстро кивнув, ринулась к двери. А потом вдруг резко остановилась, снова подбежала к маме и поцеловала в щеку. Аньеза не собиралась идти ее провожать – на это почетное действие вызвалась Хильда – и когда ее дочка вышла из дома, она махнула ей из окна и что-то прошептала из итальянской молитвы. Хильда выглядела хмурой, однако тщательно маскировала свое недовольство под милой улыбкой, но когда Мадаленна вышла из дома, неясная гримаса все же пробежала по ее лицу, и даже восхищенный взгляд Джона не смог разогнать тучи, сгустившиеся над головой хозяйки Стоунбрукмэнора. Она явно не была довольна выбором наряда, но сказать ничего не могла – ее внучка сделала ход конем и выиграла эту партию, а потому ей только оставалось потрепать ее по щеке и пожелать счастливого пути.
– Ты прекрасно выглядишь, – восторженно прошептал Джон, и на какой-то момент Мадаленна едва не почувствовала себя смущенной, но потом она вспомнила, что перед ней был Джон – ее дорогой товарищ, и вся сконфуженность прошла.
– Ты тоже неплохо. – она улыбнулась ему в ответ и повернула зеркало немного влево – так дорога была видна лучше. – Мы не опаздываем?
– О, – встрепенулся Джон и наконец взглянул на аллею. – Нет, мы как раз успеваем.
Джон снова ей улыбнулся и нажал на педаль газа; машина резко сорвалась с места, и сухие листья зашуршали по гравию. Мадаленна слегка откинулась на спинку кресла и посмотрела на ветки деревьев, мелькающие над ее головой – день обещал быть отличным.
Комментарий к Глава 6
буду рада вашим комментариям).
========== Глава 7 ==========
Скачки проходили в большом открытом манеже около утеса Скарстайн – Мадаленна бывала здесь и раньше, иногда они с мамой ходили сюда загорать, и это место для нее было одним из самых любимых в окрестностях Портсмута. Но если раньше гладкая равнина не использовалась никак и никем, и из обитателей здесь были только редкие лисицы и ежи, то сегодня это место преобразилось, да так, что она не сразу его узнала. Огромный белый шатер раскинулся на земле, и искусственный песок примял зеленую траву; сотни лошадей ржали и били копытами оземь, отчего над всеми всадниками клубились облака пыли, однако светская публика была далека от самих скачек и обитала где-то наверху, где белые скамейки сливались в один ряд и поднимались далеко в небо, образовывая бесконечный амфитеатр. Джон приехал ровно без пятнадцати одиннадцать, и Мадаленна, никогда не бывавшая на светских мероприятих, за исключением бабушкиных приемов, сразу поняла, что они появились слишком рано для скачек и слишком поздно для того, чтобы завести нужное знакомство. Многие разбились по группам и беседовали о чем-то своем, отовсюду раздавался женский смех, мелькали атласные шляпы и бархатные котелки – здесь время остановилось, и Мадаленна словно попала в кино лет на тридцать назад; не хватало только появления элегантного Уильяма Пауэлла и прекрасной Мирны Лой.
Ее окружали знакомые лица – половину она видела на бабушкиных приемах, и, к своему удивлению, не могла вспомнить ни одного имени; все мужчины были на одно лицо – степенные, с налетом аристократического лоска, а женщины были похожи друг на друга в роскошных платьях от «Диор» и черных мундштуках. Джон медленно подвел машину ровно в середину толп и галантно помог Мадаленне выйти. Ее синее платье было слишком скромным и закрытым по сравнению с остальными, однако в нем она чувствовала куда уверенней, чем в наряде с открытыми плечами. Джон почти сразу куда-то исчез, оставив ее в гуще духов и газовых шарфов, и она ему кивнула на прощание – среди толпы ей страшно не было. Ее почти никто не узнавал, и она этому радовалась – так она могла спокойно рассматривать всех и каждого и незаметно описывать причудливые образы в своем кожаном блокноте. Однако когда мужчина с громкоговорителем, объявляющий фамилии новоприбывших, вдруг натолкнулся на нее, спокойному положению Мадаленны пришел конец, и ее фамилия прогремела на весь стадион.
– Мисс Мадаленна Стоунбрук, внучка Хильды Стоунбрук, в сопровождении мистера Джона Гэлбрейта!
Она выпрямилась под цепкими взглядами, пытавшимися оценить ее наряд и шляпу и постаралась присмотреться – нет ли где рядом Джона; она и сама бы выдержала всю эту атаку тяжелых взглядов и слишком радушных приветствий, однако находиться одной, без спутника было достаточно забавно, и то, что могло бы стать анекдотом для не и мамы, непременно превратилось бы в удар судьбы для Бабушки. Она неспеша оглядывалась по сторонам и пожимала кому-то руки, отвечая на расспросы о здоровье Бабушки, однако Джона нигде не было, и неприятное предчувствие снова поселилось в ней. Она не боялась толпы, но знала, что спокойно может потерять сознание, если ей перестанет хватать воздуха.
– Как же так можно! – раздался около нее мужской голос; она медленно повернулась и едва не натолкнулась на какого-то брюнета в синем костюме. – Позор вашему спутнику, мисс Стоунбрук! Как можно было бросить такую красивую девушку одну?
Брюнет явно полагал, что они были знакомы, а Мадаленна была готова поспорить на десять фунтов, что видела его впервые. Однако незнакомцу все казалось удивительной игрой, и в какой-то момент ее рука оказалась в опасной близости от его губ. Мадаленна шагнула назад и натолкнулась на клумбу. Где носило Джона, один леший знал, и она пообещала себе, что как только его встретит, предельно вежливо объяснит, что нельзя бросать даму одну.
– Прошу прощения, сэр, однако я не помню, что бы с вами когда-то встречались.
– О, горе мне! Неужели вы не помните бедного Джеймса Бофорта, с которым вы танцевали на Зимнем балу?
Юноша явно был настроен решительно, однако патетика его голоса и излишнее размахивание руками только смешили Мадаленну, и она состроила самую сердитую гримасу и отвернулась к ипподрому.
– Вы меня с кем-то путаете, мистер Бофорт. Я не была на прошлом Зимнем балу.
Она хотела добавить, что не была вообще ни на одном мероприятии, однако замешательство молодого человека было так сильно, и его покрасневшие щеки так шли к его галстуку, что Мадаленна сжалилась над ним, и хмуро поинтересовалась, не знает ли он, как ей найти мистера Гэлбрейта. Тот с готовностью сорвался с места, и через какое-то время она снова осталась одна среди незнакомых людей. Она уже хотела опять вытащить свой блокнот, когда вдруг ее кто-то окликнул, и голос показался ей слишком знакомым. Джон утверждал, что здесь будет кто-то из Гринвичского университета, но Мадаленна и представить не могла, что встретит мистера Лойтона – преподавателя Древней истории – прямо тут. Грозный профессор, державший в страхе все группы университета, выглядел совсем по-другому в черном костюме и плюшевом галстуке, и она заметила, что он даже ей улыбался. Она поспешила ему на встречу.
– Мистер Лойтон, не ожидала вас здесь встретить. Очень рада.
– Взаимно, – профессор энергично пожал ей руку и огляделся. – Вы здесь одна или с кем-то?
– Этот мужчина, – она указала на человека с громкоговорителем.
– Утверждает, что я с мистером Гэлбрейтом, однако сам мистер Гэлбрйет куда-то пропал, и я понятию не имею, куда именно.
– Может, стоит прокричать его имя в микрофон? – улыбнулся мистер Лойтон, но Мадаленна качнула головой. – Или думаете, что это не поможет?
– Полагаю, что он занят чем-то очень важным, однако надеюсь, что он все же отыщется. А как вы оказались здесь, мистер Лойтон? Я знаю, что вы не особо любите подобные мероприятия.
– От Гринвичского университета нужно было трое добровольцев, поэтому подрядили меня, мистера Разерфорда и еще одного нового профессора. Кстати, я могу тебя с ним познакомить.
Мистер Лойтон подозвал разносчика лимонада и протянул один стакан Мадаленне. Лимонад был вкусным, немного имбирным и цитрусовым; пузырьки сразу ударили немного в нос, и она удержалась, чтобы не расчихаться. Профессор хотел что-то еще сказать, однако за ее спиной раздался голос Джона, и они повернулись к нему – запыхавшемуся и немного растрепанному.
– Мадаленна, ради Бога, прости меня, нужно было устранить пару проблем… Здравствуйте! – он кивнул мистеру Лойтону, и тот, в ответ, снял котелок.
– Познакомьтесь, мистер Лойтон, это мой товарищ – Джон Гэлбрейт. – Джон мельком взглянул на Мадаленну, однако та не придала никакого значения взгляду. – Джон это профессор Гринвичского университета – мистер Дэниэл Лойтон.
Они снова друг другу кивнули, но вдруг прозвучал гонг, и все устремились к своим местам. Их скамейки распологались в небольшой ложе – она нависала над передними рядами, и оттуда были прекрасно видны все лошади и наездники. Мадаленне понравилась одна милая лошадь; белая с редкими бежевыми пятнами на спине, она ближе всех находилась к воротам, и она в бинокль смогла разглядеть ее глаза. У лошадей всегда был мягкий и добрый взгляд, а эта смотрела так невозмутимо, и выглядела такой здоровой, что Мадаленна окончательно успокоилась – здесь зверей любили и не издевались.
– Джон, ты знаешь Джеймса Бофорта? – она обратилась к своему спутнику, пока тот оправлял галстук.
– Бофорта? – нахмурился Джон. – Такой черноволосый?
– Да.
– А, этот, – протянул он без особого энтузиазма. – Да, он с факультета философии. Педант и сноб, у нас мало кто его любит. А что?
– Он решил, что мы встречались на Зимнем балу.
Джон нахмуренно взглянул на другую ложу – там как раз обитал несчастный Джеймс – и решительно затянул галстук на шее. Действие не осталось незамеченным, и из соседней ложи раздался настороженный смех. Мадаленна положила руку на рукав пиджака Джона, и только тогда он уселся на свое место. Однако ненадолго; только она решила рассмотреть поближе публику и только наметила себе интересный объект для наблюдения, как ее снова окликнули. Она была слегка раздосадована; весь первый ряд был занят интересной компанией – мужчины там были не в смокингах, а в обычных пиджаках, а платья женщин были не такими пышными, и не бросались в глаза; все в них говорило об их естественности и расположенности к остальным. Один из джентльменов, видимо, что-то рассказывал, и даже в их с Джоном ложе был слышен заливистый смех, а когда шум немного поулегся, Мадаленна расслышала нечто знакомое, в том, как этот джентльмен растягивал гласные. Однако Мадаленну все же отвлекли, и сияющий Джон с гордостью представил ее неким Майклу и Саре как «мою драгоценную подругу». Его знакомые были милыми ребятами, и она с удовольствием им улыбнулась, стараясь не обращать внимания, на то, что Джон назвал ее «подругой»,
– На кого вы поставили, Мадаленна? – обратился к ней Майкл.
– Ни на кого, я не азартна, и ничего не понимаю в ставках. – она улыбнулась и посмотрела на Джона. – Однако мистер Гэлбрейт разбирается в этом куда лучше меня.
– О, да, – с жаром подтвердил Джон и указал как раз на белую лошадь. – Вот мои сто фунтов! «Малышка Салли» должна принести мне победу.
– Думаешь? – Майкл озабоченно поправил шляпу и посмотрел на надежду Джона. – На нее слишком многие ставят, я бы не стал рисковать.
– Вот увидишь, – затараторил Джон. – Она выиграет, а ты останешься ни с чем!
– На твоем бы месте…
Внизу снова раздался смех, и Мадаленна, стараясь не перевешиваться через поручни, посмотрела на длинную белую скамейку. Те люди были гораздо старше ее, но ей почему-то хотелось оказаться там; все они были такими простыми, хотя нечто в их манерах подсказывало, что эти люди далеко не так просты по своему происхождению и положению, просто их это не волновало. Мадаленна так выкрутила бинокль, что тот чуть не упал вниз, и только тогда она уловила внимательные взгляды, которыми ее одаривали с разных трибун. Здесь она была еще большей Стоунбрук, чем дома, и ей пришлось выпрямиться так, словно в спину ей вогнали жердь и посмотреть в ответ так холодно, что некоторые дамы расплылись в виноватых улыбках. Теперь она была почти благодарна Хильде, что она не выгуливала ее на светских мероприятиях.
– Сара, – Мадаленна улыбнулась спутнице Майкла, чьи золотые волосы сверкали на солнце. – Можете сказать, чья это скамейка вон там внизу?
Сара, ничуть не смущаясь, наклонилась вниз, и ее кулон в виде капли начал беспокойно раскачиваться вдоль перил. Она не переживала насчет того, что о ней подумают остальные, и Мадаленна не знала, что ей делать – завидовать или осуждать.
– Это скамейка профессоров, – весело рассмеялась девушка. – Весь состав, которому я завалила экзамены.
– Правда? А кто этот мужчина, слева, в черном костюме?
Мадаленна указала на мистера Лойтона; ей почему-то хотелось подольше понаблюдать за безымянным человеком, который отчаянно не поворачивался к ней лицом, только курил, и серый дым от сигареты плавно оседал на рукава серого шерстяного костюма. Мадаленна навела бинокль на мистера Лойтона, и, заметив, что он увидел ее, спрятала его в сумку. Он махнул ей рукой, и она ему кивнула. Подобное не укрылось от внимания Сары, и та заинтересованно посмотрела на Мадаленну.
– Вы знакомы с великим и ужасным мистером Лойтоном?
– Он мой преподаватель Древней истории.
– Вот это да! И у меня тоже!
Девушки рассмеялись, и Мадаленна слегка облокотилась на перилла. Она знала многих из круга мистера Лойтона, в том числе и профессора Разерфорда; он медленно повернулся в ее сторону и улыбнулся. Теперь, Мадаленна это знала, в ее сторону должны были повернуться все из этого состава – своим вниманием мистер Лойтон удостаивал лишь немногих, и она незаметно оправила воротник на платье – не дай Бог, чтобы тот помялся, и Бабушка бы потом сказала, что на фотографии она выглядела чучелом.
– С какой попытки вы ему сдали экзамен? – поинтересовалась Сара.
– С первой.
– Правда? А я с третьей. – она снова рассмеялась, и Мадаленна подумала, что учеба, вероятно, нисколько не волновала ее. – Тогда мистера Лойтона вы знаете, мистера Разерфорда, я полагаю, тоже… О, а вот эту женщину, миссис Керр, я терпеть не могу! Испортила мне общий балл только потому, что я не смогла проспрягать один глагол на французком. Отправила сразу на пересдачу.
Мадаленна присмотрелась к женщине в молочном костюме; та действительно выглядела достаточно язвительной и нетерпимой, и подобное выражение лица портило ее вполне симпатичный облик.
– Потом, этот мужчина в лиловом сюртуке – это мистер Дайвер, преподаватель немецкого у нас в Дарлингтоне, милый мужчина, но со странностями. – продолжала Сара, нисколько не теряясь от того, что остальной состав скамьи по инерции начинали смотреть на их ложу, и Мадаленна становилась неудобно; она не привыкла к подобному вниманию, и ей уже совсем не хотелось, чтобы незнакомец в сером смотрела в ее сторону. – Это мисс Дауфер, она слишком молода для латыни, и слишком молода для преподавания. Это мистер Дигори, строгий, но надо сказать, вполне справедливый. – Сара отвлеклась на растрепанный локон, и снова продолжила. – А это мисс Барбан, не обращайте внимания на ее взгляд, она всегда хотела быть рыжей, но природа распорядилась иначе и сделала ее шатенкой, а от того она терпеть не может всех рыжих; представляете, как трудно нам сдавать ей фонетику?
Это была уже такая чепуха, что Мадаленна не удержалась и рассмеялась; теперь ее голос прозвучал над скамейками, и в ее сторону невольно оглянулись некоторые костюмы-тройки и широкополые шляпы. Однако Мадаленна вздохнула с облегчением; смех будто сорвал с нее тяжелые оковы, и все окрасилось из черного в спокойный бежевый.
– О, а этот последний, – она и не заметила, как Сара дошла до незнакомца в сером. – Он просто замечательный, скажу я вам! Да, пожалуй, самый лучший преподаватель, которого когда я либо встречала; мистер Гилберт, профессор искусствоведения. Добрый, умный и не носит эти отвратительные бабочки! Только вот его переводят от нас, а куда забыла… Впрочем, сейчас многих куда-то переводят…
Смысл сказанного не сразу дошел до Мадаленны, и сколько-то минут она все еще улыбалась, смотря вниз, на песок, однако знакомая фамилия так сильно забила ей в уши, что она едва успела выпрямиться и посмотреть на небо. Это не могло быть, твердила она себе, но в чем был смысл твердить чепуху, если ужасное совпадение произошло, и ее недавний знакомый мистер Гилберт сидел в самом конце скамье, в сером костюме. Она возблагодарила Небеса за то, что не спросила о нем с самого начала.
– Мадаленна, по-моему, он вас знает. – Сара тронула ее за рукав, и Мадаленна почувствовала, как все внутри почему-то заледенело; она снова стала деревянной куклой.
– Почему вы так решили? – она все так же смотрела на лошадей и старалась не оборачиваться.
– Он улыбается, а мистер Гилберт редко улыбается тем, с кем незнаком. Вы его знаете?
Мадаленна ничего не сказала, забилась подальше в ложу и спрятала бинокль, однако когда гонг снова прозвенел, она машинально посмотрела на арену. Да, это был мистер Гилберт; да, он улыбался ей, и снова в его улыбке не было ни капли раздражения или досады, что она так старательно игнорировала его приветствие. Это была улыбка спокойного и мудрого человека, который принимал природу поведения и характера, не обращающий внимание на мелочи; человек, который не стеснялся вести себя так, как подсказывал себе он сам, и Мадаленна почти физически ощутила боль от того, что она не может быть настоящей и простой. Она растерянно поклонилась ему в ответ и вместо перилл, вцепилась в свою сумку так, словно это было последнее, что удерживало ее на этом месте.
– Мадаленна, Сара! – ее замешательство прервал Джон, и она обернулась к нему. – Извини, пожалуйста, но нам с Майклом нужно вас оставить, внизу необходимо наше участие. – молодые люди были очень горды собой, и разве чуть не лопались от важности. – Вы не обидитесь?
– Тем более, вы так подружились. – добавил Майкл, и девушки кивнули в ответ.
Конечно, они не обидятся. Конечно, джентльмены могут идти, а они посмотрят на скачки здесь и встретятся потом, около белых зонтиков и кувшинов с лимонадом. Молодые люди просияли, и когда гонг ударил в третий раз, Мадаленна и Сара посмотрели на арену, где первые лошади – серая, в коричневых яблоках и черная, уже нетерпеливо били копытом. Раздался свисток, и все вокруг окуталось пылью и песком. Мадаленна видела, что наездники ловко сидели на лошадях, однако каждый раз, когда животное подпрыгивало, ее сердце подпрыгивало вместе с ними. Она читала «Анну Каренину», и ее воображение сразу подсказало, что будет, если лошадь вдруг скинет наездника. Внезапно на первой скамейке пронеслось какое-то движение, и знакомый голос со всей силы прокричал: «Давай, Долли!» Профессора так вести себя были не должны, профессора были обязаны невозмутимо наблюдать за скачками и степенно записывать результаты в большой блокнот, но мистеру Гилберту было все равно, и что-то мальчишеское почудилось Мадаленне в этом восклике. На секунду его товарищи оторопели, но вслед за ним поднялся мистер Разерфорд и крикнул что-то в поддержку другой лошади. И когда мистер Гилберт сел на место, она вдруг ощутила, как на ее лице появилось что-то, смутно напоминающее подобие улыбки. Бывшая неприязнь к этому человеку, возникшая из-за смущения, начинала медленно растворяться в воздухе, и она, нехотя, все еще цепляясь за старое впечатление, почувствовала, как в ней зародилось нечто сродни теплому уважению к мистеру Гилберту, так спокойно принимавшему правила жизни и создававшему свои собственные.
Все три грациозные лошади неслись с одинаковой скоростью, пока одна, черная с наездником в красном жилете, не вырвалась вперед, и в последнюю, решающую минуту, не оказалась победителем. Первый этап скачек прошел; победители ликовали, проигравшие с хмурым видом говорили, что все это ерунда, и не стоит такой шумихи. Мадаленна видела, что мистер Гилберт с сияющим видом пожал руку профессору Разерфорду и сел на место; значит, его Долли победила, и невольно она почувствовала радость. После небольшого перерыва на песок вывели новых лошадей, теперь тут стояли две – снова черная, но на этот раз с белыми пятнами и белая с большим серым пятном на спине. Мадаленна сердцем потянулась к белой, и когда те притаились, ожидая контрольного свистка, вместе с ними притаилась и она сама. Больше всего ей хотелось, чтобы с «Пятнышком» все было хорошо, чтобы она не сломала ногу; она ожидала, что будет спокойно наблюдать, пряча все эмоции в себе, как и пристало леди, однако когда ее фаворит вырвался вперед, Мадаленна вдруг позабыла о манерах, и первая вскочила с места, хлопая в ладоши и крича «Ура!» Сара была тут же, счастливая и взволнованная; они болели за одного игрока.
Когда на арену вывели последних лошадей перед большим перерывом, Мадаленна заметила Джона, он о чем-то разговаривал с Майклом, и они выглядели явно чем-то взволнованными. Ее кавалер поймал ее взгляд, и гримасу недовольства едва успела прикрыть натянутая улыбка. Там явно что-то происходило, но они с Сарой не могли понять, что именно, и Мадаленна почувствовала, как внутри клубком свернулось тяжелое предчувствие.
– Гэлбрейт точно проиграет. – раздался чей-то низкий голос сзади нее.
– Да и не только он, – первому басу вторил чей-то голос повыше. – Слышал, сколько народу на нее поставили?
– Он точно проиграет, а, значит, жди концерта.
Мадаленна резко повернулась, и двое молодых людей, немного тщедушных на вид, смущенно переглянулись и хотели что-то сказать и ей, однако гневный взгляд Мадаленны заставил их отправиться восвояси. Ей нужно было быть внизу, и она уже собралась спускаться, когда Сара ее попридержала и упросила остаться. На сердце у нее было тяжело, и она принялась теребить пояс, не заботясь, что он может размохриться.
Раздался первый свисток, и на арену вышли три лошади; в одной из них Мадаленна узнала ту, на которую ставил Джон, – белая с бежевыми пятнами – и что-то резко кольнуло ее в сердце. Она навела бинокль на него и невольно отшатнулась – таким злым и раздраженным она своего друга не видела никогда. Он стоял так близко у ворот, что мог коснуться шеи лошади рукой, но он лишь что-то прошептал, махнул рукой и закурил. Прозвучал второй свисток, и лошади ринулись с места. Они неслись вровень, когда белая неожиданно обогнала всех и, встав на дыбы, сбросила с себя наездника. Весь амфитеатр ахнул, первые скамьи поднялись, и в воздухе раздалось: «Умер?» однако молодой человек, к счастью, быстро встал и, слегка прихрамывая, пошел к судье. Мадаленна вздохнула с облегчением, но внезапно вся арена огласилась жалостным лошадиным ржанием, и Джон, ее друг Джон, вдруг перемахнул через ограждение и что-то крикнул врачу; в тихом гуле голосов она смогла явно расслышать: «Пристрелите ее.» Ей показалось, что она сейчас потеряет сознание – все смешалось перед ее глазами и в ее ушах; кто-то кричал, где-то вдалеке слышались звуки выстрелов, и все покрывалось истошным лошадиным ржанием, которое било прямо по сердцу; ржанием обреченного животного, которое могло еще жить, но которое не могло больше приносить денег. Мадаленна взяла себя в руки только тогда, когда поняла, что пробирается сквозь толпу к арене. Ее хотели остановить, однако фамилия Стоунбрук прозвучала достаточно громко, чтобы ее смогли пропустить прямо к животному. Бедная лошадь била ногой, но все только смотрели на Джона и врача, а последний морщился и старался не глядеть на бедное животное.
– Пристрелите ее. – голос Джона звучал так спокойно, что Мадаленне показалось, что это вовсе не ее Джон. – Пристрелите ее, она мне больше не нужна. Ну же! – его голос сорвался на фальцет, и она, едва понимая, что делает, прорвалась в круг около животного
– Не смейте! Не смейте этого делать!
Все в удивление посмотрели на нее, и врач наконец взглянул на лошадь и аккуратно взял ее за ляжку. Джон было дернулся, однако яростный взгляд Мадаленны отрезвил его, и он отшатнулся к калитке.
– Она все равно помрет, Мадаленна. – это был новый Джон, хладнокровный, жестокий, проигравший. – Она сломала ногу, а лошади со сломанными ногами не живут.
– Ну вообще-то, – вмешался Майкл. – Чисто теоретически… – но Джон сверкнул на него зелеными глазами, и тот замолчал.
– Сделайте что-нибудь, прошу вас. – Мадаленна обратилась к врачу, но тот растерянно разводил руками и посматривал в сторону Майкла и Джона – хозяев скачек. – Я готова заплатить, только спасите ее, пожалуйста!
Но все только озирались кругом, и Мадаленна никогда не чувствовала себя такой беспомощной, как сейчас. Она чуть не плакала, но как можно было помочь слезами бедному животному, которое едва не умирало от боли. Она сама бы забинтовала ей ногу, но не знала как, и от этого ярость и слезы душили ее. Не было никого, кто мог бы помочь, и она беспомощно умоляла каждого на арене, и все только разводили руками.
– Прошу вас, помогите ей! Джон! – но Джон тоже не слышал ее; он был в своих мыслях и раздумывал над тем, что бедное животное не принесло ему победы.
– Мисс Стоунбрук, по регламенту мы обязаны убить…
– Да что это за регламент! – раздался вдруг спасительный голос, и Мадаленна бросилась ему навстречу. Мистер Гилберт, встревоженный, со съехавшим вбок галстуком, спешил на помощь. – Немедленно позовите врача!
– Мистер Гилберт, врач здесь, но он не помогает! – она подбежала к нему, совсем не заботясь, что прическа растрепалась окончательно, а шляпа вообще пропала неизвестно куда. – Прошу вас, помогите, не убивайте ее.
– Мистер Гилберт, поймите, – начал врач, но Эйдин решительно его прервал и протянул свежую хрустящую бумажку.
– Перестаньте нести околесицу и сделайте наконец свое дело.
В его глазах больше не были и тени улыбки, только презрение и негодование, однако когда он повернулся к Мадаленне, взгляд его смягчился, и он протянул ей потерянную шляпу.
– Кажется, это ваше.
В силах Мадаленны оставалось только кивнуть и, не видя, принять находку. Она внимательно следила за тем, как над лошадью собрались еще несколько врачей, и все они бережно подняли ее ногу и подложили лед. Мадаленна откинула волосы со лба и, минуту постояв, решительно открыла сумку и вытащила оттуда небольшую книжечку. Это была чековая книга, которой Хильда снабдила ее с десяти лет. На ее имя выписывались каждый месяц чеки, на крупные суммы, по словам Хильды, для поддержания должного уровня жизни, однако Мадаленна никогда ими не пользовалась и носила с собой ради того, чтобы показывать Бабушке. Но сегодня был другой день.
– Ну, хорошо, ну, вылечим мы ее, а что дальше делать, мистер Гилберт? – послышался голос Майкла. – Для скачек она непригодна.
– Представляете, мистер Кемп, лошади нужны не только для денег. Она не заслуживает смерти, только из-за того, что проиграла ваши соревнования.
– Да я-то понимаю, но как вы объясните это нашим коллегам? Лошадь-то удовольствие дорогое…
– Не беспокойтесь, думаю, я смогу найти нужные слова и средства. А вы лучше займитесь вашим товарищем, больно нервный он у вас.
– Он проиграл, понимаете? А как вы себя вели, когда проиграли огромную сумму на скачках?
– Пошел работать.
– Вот, – вклинилась в разговор Мадаленна, и оба джентльмена изумленно посмотрели на нее. – Возьмите, Майкл. Тут ровно пятьсот фунтов.
Майкл посмотрел на бумажку как на змею и вдруг залился румянцем. А мистер Гилберт тоже достал такую же книжечку, быстро в чем-то расписался и протянул в конец оторопевшему Майклу Кемпу. Тот внезапно замотал головой и протянул бумажки обратно.
– Я не могу. Не могу. Сара бросит меня, если узнает, что я так с Дикси…
– За все нужно платить, мистер Кемп. – сурово произнесла Мадаленна. – Попрощайтесь от меня с Сарой, и сообщите мне, если с Дикси будет что-то не так.
– И мне. – подхватил мистер Гилберт. – Полагаю, мы оба будем ее опекать теперь.
Эйдин внимательно посмотрел на Мадаленну, и она решительно отерла лицо от неожиданно выступивших слез. Она никогда не плакала из-за пустяков, не будет и сейчас; просто все случилось слишком неожиданно, и она не смогла уговорить себя не рыдать. Мадаленна посмотрела на небо, но оно было сухим, значит, и ей плакать не нужно. Все перестало иметь для нее значение, ей даже не беспокоило, расскажут ли об ее поведении Бабушке; ей нужно было домой, к Аньезе, чтобы полежать у нее на коленях и услышать, что все пойдет своим чередом. Да, ей нужно домой, и ей не нужно никакого Джона в довесок. Мадаленна захлопнула сумку и, оправив платье, вышла через запасную калитку. Дорогу она знала хорошо и могла не волноваться; ноги сами доведут ее до Аньезы. Она уже подходила к выходу, когда сзади нее послышался топот ног, и через секунду прямо перед ней вырос Джон. Мадаленна знала все, что он собирался ей сказать; что он испугался, что он был не в себе, что ему очень жаль. И она бы могла все это выслушать, если бы не хотелось так плакать, и ворот платья не сжимал ее шею так сильно, что ей казалось, она упадет тут же.
– Мадаленна! Прости меня! – воскликнул Джон. – Прости меня, прошу тебя! Я не хотел, чтобы все так вышло.
– Я знаю.
– Понимаешь, – Джон сбивался и никак не мог собрать буквы в слова, а слова в предложения. – Я вдруг очень испугался…
– Я понимаю.
– Мадаленна, прошу тебя, – но она его прервала; его голос звучал слишком громко, и ей хотелось спрятаться под ближайшим кустом, только чтобы не слышать его.
– Джон, я бы хотела побыть одна.
– Да, конечно, – он виновато посмотрел на нее, но у нее из головы все никак не шел другой взгляд – жестокий, холодный. – Тебя подвезти?
– Нет.
Мадаленна прошла мимо него, не ожидая ответа. Она знала, что через несколько дней она поймет Джона, найдет ему оправдание, обнаружится, что он проиграл достаточно крупную сумму, но сейчас перед ее глазами стоял совершенно другой Джон, которого она боялась, и от которого ей хотелось сбежать и больше не видеть никогда. Мадаленна вышла с арены, и с каждым шагом зажимала крепче уши, только чтобы не слышать лошадиное ржание.
