Текст книги "Магнолии были свежи (СИ)"

Автор книги: Ann Michaels

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 68 страниц)

– Не переживай, Джон, – рассмеялась Аньеза и подмигнула Мадаленне. – Думаю, дочка сможет тебе что-то подобрать у мистера Смитона, верно?

– Да, конечно. – и на этот раз Мадаленна улыбнулась так широко, что у нее заболели щеки.

***

– Не забудь, что на платье ты можешь потратить из своих денег не больше двадцати фунтов, Мэдди; и прошу тебя, подбери наконец что-то цветное, а не очередное серое и бесформенное! Это скачки, светское мероприятие, а не собрание садоводов у твоего мистера Смитона. Боги, – миссис Стоунбрук глубоко вздохнула и открыла флакон с иланг-илангом. – Не будь ты дикой, вышла бы в свет гораздо раньше, но твои манеры… Видят Небеса, я не могла позволить тебе появиться в Лондоне…

Бабушка проявила необычайную настойчивость, и если Мадаленна предполагала, что та отпустит ее в город ближе к пятнице, а то и в саму субботу, то миссис Стоунбрук освободила ее от всех обязанностей во вторник, и строго наказала этим же днем ехать в Портсмут за нужным платьем и соломенной шляпой.

Мадаленне пришлось встать в пять утра, чтобы вовремя полить газон, забрать очередные счета и провести наставительную беседу с прислугой, прежде чем миссис Стоунбрук благосклонно сказала, что та свободна до субботы и попросила еще по пути зайти в галантерейный магазин и отказаться от бумазейных салфеток в пользу шелковых, сообщить мистеру Рендольсу из книжного, что в их доме закончились чернила и бумага, а еще сделать большой заказ шампанского на конец августа – Бабушка готовилась к своему ежегодному приему, куда Мадаленна допускалась в качестве внучки и весь вечер стояла в углу комнаты, выслушивая неуклюжие комплименты в свой адрес и наблюдая за стрелками часов. Эти приемы могли бы быть куда интереснее, если все люди, собиравшиеся в большой столовой, тайно бы ненавидели друг друга и мечтали занять чужое место, но вес они были уверены в своей собственной доброте и прятали неприязнь куда поглубже за милыми словами и улыбками.

– Бабушка, я могу потратить на платье побольше, я сама могу его купить.

– Я тебя умоляю, Мадаленна! Твои попытки вести бюджет очень милы, но абсолютно нелепы! Ты потратишь на платье все деньги, которые заработала с одного мальчишки, поэтому не дури и возьми.

Бабушка протянула ей стофунтовую банкноту, однако Мадаленна вежливо положила деньги обратно в тисовую шкатулку и аккуратно захлопнула крышку. Однажды она поклялась, что не возьмет от Бабушки ни одного цента, если сможет себе позволить, и ради этого она бегала целыми днями по занятиям и не обращала внимания на головную боль – независимость всегда приобреталась тяжело, и Мадаленна знала, на что шла.

– Спасибо, Бабушка, но я сама в состоянии купить себе платье.

– Значит, все-таки гордость взыграла, да? – Хильда тяжело села в грубое кресло и прищурилась. – Знаешь, Мадаленна, мне казалось, что ты куда умнее своей бестолковой матери, которая только и делала, что носилась со своим чувством достоинства и понятиями о чести, но… – Бабушка не успела закончить, как фарфоровая ваза вдруг сдвинулась с края скатерти и повалилась на пол; осколки прекрасно блестели на натертом паркете. – Боги, Мадаленна, что это такое?!

– Я попрошу вас больше никогда так не говорить о моей матери, бабушка. – спокойно сказала Мадаленна и быстро собрала остатки вазы в небольшую кучку. – Я ее люблю, и папа ее любит, и вы не можете себе позволить таких слов.

– Знаешь, милая, – после долгой паузы проговорила Бабушка. – Не будь Джона, и не пригласи он тебя на эти дурацкие скачки, ты бы провела еще месяц взаперти. Тебе бы пошло на пользу, твоему характеру так точно. Так что, подумай, – раздался звон колокольчика, и Мадаленна услышала быстрые шаги Фарбера за дверью. – Может не стоит отвергать предложение этого молодого человека. Можешь идти.

Щеки Мадаленны пылали, когда она вышла в пустынный холл, и она пожалела, что столкнула со стола одну вазу – надо было бить весь сервиз. Бабушка выводила ее из себя, заставляла думать об ужасных вещах, делала ее такой ядовитой, а когда замечала выражение ярости на лице своей внучки, вздыхала с каким-то облегчением. Когда Мадаленна была маленькой, мама часто говорила, что Бабушка говорила об их схожести и внешной, и внутренней, но если раньше Мадаленна надеялась, что это когда-нибудь их примирит, то сейчас она в ужасе бросилась к зеркалу, ожидая увидеть в отражении отвратительную усмешку.

Говорили, что дочери всегда наследуют характеры отцов, а те, в свою очередь, характер матерей, и если папа не стал копией Хильды, значит, пришла очередь Мадаленны. Она испуганно отпрянула от тяжелого зеркала, на секунду ей почудилось знакомый взгляд серых глаз; теперь она знала, что постоянно преследовало ее в кошмарах. Нет, Мадаленна отерла мокрый лоб, она не станет такой, как Хильда, она не может быть такой – злой, гадкой, уничтожающей все на своем пути; она выберется отсюда, сбежит куда-нибудь, откажется от свадьбы с милым Джоном, но она не станет такой же ведьмой во плоти.

Входная дверь хлопнула, и легкий аромат шиповника повис в гулком холле. Из гостиной вышел Фарбер и вытащил письмо из-под вазы с камелиями, Старая миссис будет очень сердита, если узнает, что ее внучка снова сбежала к мистеру Смитону, а ему вовсе не хотелось, чтобы мисс Мадаленна снова бледнела и напоминала вышитую скатерть, а потому дворецкий аккуратно сложил письмо и спрятал в нагрудный карман. Он его отдаст самой Мадаленне.

***

Портсмут Мадаленна любила; любила его ленивую неторопливость и при этом удивительную, кипучую жизнь. Город дышал, город жил своими собственными мыслями, и Мадаленна могла слышать его мысли. Август был золотой жилой для Портсмута, и когда она вышла из автобуса, она сразу попала в бурлящую толпу. Разные языки, смешки и восклики мешались друг с другом, и на минуту она шагнула обратно к остановке. Мадаленна уже думала о том, чтобы сначала навестить мистера Смитона, однако ей совсем не хотелось печалить своими историями из дома, и Мадаленна решилась сначала поехать в магазины. Туристы сновали из стороны в сторону, и она отошла под узкий козырек, ожидая, когда сигнал светофора наконец погаснет, и толпа слегка поутихнет – от этого гвалта у нее начала закладывать в ушах, и появилось неприятное чувство, словно она сейчас задохнется. Мадаленна глубоко вдохнула и закрыла глаза, а когда открыла, то на улице осталось всего несколько человек. Удивительный город; люди здесь могли появиться из ниоткуда и исчезнуть в никуда. Мадаленна вдруг улыбнулась, и приятное ощущение спокойствия и счастья поселилось у нее внутри; что-то ей говорило – сегодня все будет хорошо, и, поверив своему внутреннему голосу, она слегка подпрыгнула на месте и решительным шагом перешла на другую сторону улицы.

Ходить по магазинам Мадаленна любила. Ей нравилась красивая одежда, тонкие ткани, от которых всегда пахло немного гвоздикой; ей нравилось прикладывать к себе перед зеркалом платья и представлять, как она сидит, например, в черном бархатном в Лондонской опере. Обязательно должен звучать Григ, а свечи колыхаться от легкого дыхания. В темно-розовом в пол она представляла себя героиней романа Диккенса – вон она объясняется с поклонником, который любит ее с детства и хладнокровно отказывает ему; пасмурный вечер тихо клонится к концу, и газовые фонари напускают туман. А вот в темно-зеленом… Для темно-зеленого Мадаленна пока ничего придумать не могла. Мама говорила, что этот цвет шел к ее рыжим волосам, и что в нем она становилась еще более красивой, а от того Мадаленне хотелось придумать что-нибудь этакое, такой воздушный замок, от которого у нее даже бы закружилась голова. Но то ли воображение у нее было уже не такое богатое, то ли обычные дни не способствовали изощренным мечтам, но пока что эта мечта оставалась нетронутой.

Мадаленна сама не заметила, как подошла к магазину готовых платьев миссис Бэсфорд, и она неторопливо позвонила в колокольчик. С этой милой женщиной Аньеза была в лучших отношениях, именно она шила ей «шапочку Джульетты» на свадьбу, а потому и Мадаленна была здесь самым частым и желанным гостем. Она немного отошла в сторону, и за дверью показалась фигура миссис Бэсфорд – она сразу же улыбнулась и помахала ей рукой.

– Здравствуй, дорогая! Давно тебя не видела!

– Было много дел.

– Понимаю, – нахмурилась Джоанна и пропустила ее вперед. – Как мама?

– Спасибо, неплохо, передавала вам привет. – Мадаленна улыбнулась; в магазине миссис Бэсфорд всегда пахло лимонной вербеной, как от Аньезы. – А у вас все хорошо?

– Да, к счастью, да, – просияла Джоанна и поманила за собой вглубь магазина. – Ты ко мне просто так или нужно новое платье? Хотя даже если просто так, то я все равно не дам тебе уйти без одной новой ткани! – она рассмеялась, но смех потих в толстых мотках бархата и шелка. – Ты бы видела ее! На ощупь просто облако, говорят, итальянский шифон…

– Спасибо, миссис Бэсфорд, но не думаю, что это удобно.

– Пустяки! – отмахнулась хозяйка и вышла к Мадаленне с огромным отрезом восхитительного шифона. – Кому же еще мне дарить новые ткани, как не моим клиентам? Вот, держи, это на юбку или на жакет.

– Жакет из шифона?

– А что? Разве ты не видела Клодетт Кольбер в «Клеопатре»? Конечно, это было почти тридцать лет назад, но, поверь, мода куда более циклична, чем все думают. Да и потом, – усмехнулась Джоанна. – Разве тридцать лет это так много?

– Мало. – улыбнулась в ответ Мадаленна. – Даже слишком мало. Для Розы Бертен так точно.

– Ну вот! – ликующе воскликнула Джоанна. – Так что, бери и не думай. Так что, что нового?

– Миссис Бэсфорд, – Мадаленна осторожно отложила шифон и присела на диван. – Мне нужно новое платье.

– О, это замечательно! Какое?

– А какое нужно для скачек?

– Для скачек? – призадумалась Джоанна и оценивающе взглянула на Мадаленну, но этот взгляд был отличен от Бабушкиного – та оценивала ее недостатки, а миссис Бэсфорд – достинства. – Это зависит от того, кто тебя пригласил.

– Молодой человек.

– Вот как? – лукаво рассмеялась Джоанна. – Ну тогда, это… Встань-ка, дорогая. – она призадумалась на несколько секунд, а потом просияла. – Да, определенно, да – тебе нужна пышная юбка и закрытый лиф.

– Мне пойдет?

– Тебе все пойдет, дорогая.

– Бабушка сказала по-другому. – хмуро усмехнулась Мадаленна. – Она сказала, что у меня почти нет ключиц, и что шея у меня как у гуся.

– Нашла кого слушать. – фыркнула Джоанна и развернула ее к зеркалу. – Шея у тебя лебединая, а ключицы и не должны выпирать. И вообще, ты очень красивая, Мадаленна. – миссис Бэсфорд неожиданно ее обняла, и Мадаленна почувствовала что-то отдаленно напоминающее мамины объятия, от миссис Бэсфорд всегда пахло домом. – Когда-нибудь ты обязательно это поймешь.

– Я нравлюсь себе. – спокойно произнесла Мадаленна. – Но Бабушка… – она не договорила, как Джоанна яростно махнула рукой, и красивый подсвечник упал со стола. – Я подберу.

– Перестань, пусть так валяется, мне сейчас не до него. Кто тебя пригласил, Мадаленна? – вдруг спросила миссис Бэфсфод. – Я его знаю?

– Знаете. Это Джон Гэлбрейт.

– О, тот парень, я его видела пару раз у мистера Смитона. Вроде бы милый, но немного сноб.

– Разве? Я не замечала.

– У меня наметанный глаз. Так, значит, это он пригласил тебя? – Мадаленна кивнула, и в руках Джоанны в момент оказалось что-то глубокое синее и тяжелое. – Тогда вот это. Бархат, конечно, ткань сложная, но по твоей фигуре сядет. Примерь, и я посмотрю.

Мадаленна еще не видела платье полностью, но уже зарделась от удовольствия – платья у миссис Бэсфорд всегда были прекрасными, и она бы покупала их гораздо чаще, просто не всегда на это были свободные пятьдесят фунтов. Сама Джоанна не раз пыталась просто их подарить Мадаленне, и, зная, что у девушки слишком уязвленная гордость, прикрывала подарки всяческими уловками и поводами, однако Мадаленна каждый раз вежливо, но твердо возвращала подарок обратно.

В примерочной был немного тусклый свет, и бархат мягко переливался под желтой лампочкой. Платье было длинным – почти до щиколоток, но юбка была такой пышной, что подол поднимался немного выше. Бабушка наверняка хотела бы, чтобы она надела что-нибудь бирюзовое или цвета морской волны, но это были деньги Мадаленны, и на свои деньги она могла купить, что сама считала нужным. Воротник закрывался на пуговицы, и, следуя моде, последнюю нужно было расстегнуть, однако Мадаленна наглухо закрыла лиф и еще раз посмотрелась в зеркало – к счастью, это платье не требовало сложной прически, она просто уберет волосы в узел. Она возьмет это платье, даже если оно будет стоить сто фунтов.

– Ну как? – прокричала миссис Бэсфорд. – Нравится или нет?

– Вы же уже знаете мой ответ, миссис Бэсфорд, – рассмеялась Мадаленна. – Тысячу раз «да»!

– Тогда выходи, я посмотрю.

Мадаленна вышла на свет и медленно повернулась в сторону так, чтобы юбка слегка зашуршала. Джоанна одобрительно крякнула и оправила подол, чтобы тот не топорщился.

– Очень хорошо! Очень! Тебе идет, и к твоим волосам так подходит, словом, замечательно! Я так полагаю, это идея Хильды со скачками?

Миссис Бэсфорд повернулась к сверткам тканей, и Мадаленна, как не старалась, не могла разглядеть ее выражение лица, а голос был на удивление спокоен. Мама всегда говорила, что не будь у Джоанны прирожденного таланта к шитью, та спокойно могла бы выступать на сцене театра – ее лицо всегда было в меру непроницаемым.

– Да.

– А после скачек, полагаю, последует фамильный обед?

– Да.

– Дорогая, она хочет тебя выдать замуж? – резко спросила Джоанна, но Мадаленна невозмутимо кивнула и улыбнулась.

– Я и сама хочу выйти замуж, миссис Бэсфорд. Я хочу семью и детей.

– И ты любишь его? Этого Джона?

– Я не против нашего союза.

– О, дорогая, – шумно вдохнула Джоанна. – Замуж надо выходить по любви и только.

– Нет. – отрывисто проговорила Мадаленна, и Джоанна увидела, как у той потемнело лицо. – Нет, ни за что. Замуж надо выходить из-за уважения. Любовь – это привязанность, а я не хочу привязаться, а потом страдать из-за потери.

– Мы все что-то теряем, да?

– Да. Но мне это уже надоело. Я потеряла бабушку и дедушку, теперь мне хочется только спокойствие, и никакие страсти и буйство чувств мне даром не нужны.

– Я понимаю, Мадаленна. – Джоанна примирительно обняла девушку и почувствовала, как та все сжалась. – Это твой выбор, и я уверена, что он сделает тебя счастливой.

– Спасибо, миссис Бэфсфорд. Сколько с меня?

– Минуту, – Джоанна повернулась к небольшому столу и достала кожаную тетрадь. – Значит, оно стоит семьдесят пять, – и прежде чем Джоанна что-то еще сказала, Мадаленна вытащила из бумажника ровно семьдесят пять фунтов и положила в кассу.

– Мадаленна! – возмутилась миссис Бэсфорд. – Я не посчитала сезонную скидку! Немедленно возьми деньги обратно.

– Сезонные скидки для туристов, а местным так вообще нужно с наценкой в десять фунтов продавать!

– Мадаленна, как я посмотрю в лицо Аньезе?! Нет, подожди…

– Спокойно и с улыбкой, – Мадаленна быстро поцеловала миссис Бэсфорд в щеку и сложила платье. – Можно оно полежит у вас до пятницы, а я его потом захвачу?

– Не переживай, я пришлю тебе его прямо в субботу рано утром.

– Спасибо, миссис Бэсфорд!

– Не за что, и передавай привет Аньезе; скажи, чтобы она зашла ко мне на днях.

Мадаленна кивнула, и, еще раз поцеловав Джоанну, вышла на улицу. День клонился к концу, и на пирсе послышались заводные аккорды очередной песни Ванды Джексон; ей было так хорошо, что она сама не заметила, как начала тихо напевать что-то про забавного Купидона. Определенно, пока в ее жизни были такие люди, как миссис Бэсфорд и мистер Смитон, нельзя было сказать, что ее жизнь была так уж и плоха.

Она доехала до теплиц на автобусе – было уже около пяти часов, и ровно в восемь у Бабушки собирались очередные гости, и как бы Хильда не заверяла ее, что ее внучка будет сегодня ей не нужна, Мадаленна знала, что именно Бабушка станет говорить за ее спиной, не окажись она ровно в восемь двадцать в большом зале с большой вазой в руках и половником для пунша.

Дорога была новой, и автобус мягко катился по залитому асфальту; солнце медленно садилось за горы, и зеленая трава становилась такой прозрачной, оранжевой, как лимонад, который готовил папа каждое лето до своего отъезда; на небе плыло только одно облако в виде не то жирафа, не то бегемота, и Мадаленна решила, что сегодня звезды будут ярче обычного. Когда ей не спалось, и ночи были теплыми, она выходила на балкон и смотрела на эти мерцающие огоньки до самого утра, и потом весь день она не чувствовала усталости. Хорошо было жить в шестнадцатом веке, подумала Мадаленна, хорошо было вставать каждый день и знать, что на небе еще столько всего неиследованного, строить телескопы и изучать карты. Автобус нечаянно тряхнуло, и Мадаленна дернула головой – она слишком сильно задумалась.

Автобус высадил ее около теплиц, и Мадаленна сразу увидела красивый плакат, возвещающий о том, что Фестиваль рад всех приветствовать. Она невольно улыбнулась и поглубже натянула кепку на уши – поднимался ветер. Первый раз на Фестиваль Конца Лета ее привела именно Аньеза. Она видела, что ее дочка скучает по отцу, но сама мало что могла сделать, а потому решила развлечь ее как могла. Мистер Смитон тогда сразу обнял Мадаленну и решил, что быть частью этого праздника, а не только праздным участником для девочки будет гораздо интереснее и позвал ее оборачивать гофрированной бумагой деревянный помост.

На этот праздник съезжались гости со всей Великобритании – не обходились даже без шотландцев и ирландцев – праздновали конец лета, ее последнее торжество над осенью в этом году, и ни в коем случае не смешивали праздник окончания лета с началом осени – на то был отдельный день. Повсюду были цветы, арки, беседки; всюду стояли карусели и ларьки с мороженым; на сцене играла музыка и выступали гимнасты, а на красочных прилавках лежали фрукты и овощи – таких огромных арбузов Мадаленна не видела нигде. И нигде и никогда она не была так счастлива, как в эти дни. Всю ее охватывало страшное и приятное предвкушение чего-то особенного, так же интересно ей было только в ее День Рождения, и хоть оно и приходилось на тусклый ноябрь, ей всегда было очень весело.

Сегодня оранжерея выглядела еще чудеснее, чем обычно. Купол совсем недавно отдекорировали витражными стеклами, и от того он блестел и переливался всеми красками. Арки были обвитыми цветочными гирляндами, и ни одна магнолия не была поломана – кто-то очень аккуратно обвил ее стебли вокруг железных палок, и цветы выглядели так, словно всю жизнь цвели именно здесь. Все дышало радостью и вместе с этим умиротворенностью – всеобщее веселье должно было начаться только завтра, и во всей подготовке к празднику было что-то такое тайное, от чего внутри все немного подпрыгивало; даже цветы, казалось, смотрели на людей более торжественно. Мадаленна остановилась около небольшой беседки и поправила куст шиповника – тот наклонился вперед и мог закрыть собой прелестные букетики фиалок, которыми был украшен весь проволочный фасад. Несмотря на то, что она приехала только в последний день, работы еще оставалось прилично – вся волокита с редкими цветами чаще всего оставалась только ей, к тому же за отделку и декор отвечала тоже она и руководила целой группой студентов-агрономов, которые боязненно смотрели на мистера Смитона и мечтали только о том, чтобы побыстрее отправиться домой, ибо их практика проходила как раз в теплицах у мистера Смитона, а сломай они хоть один цветок, и милый садовник превратился бы в страшного монстра, которого боялись абсолютно все. К цветам мистер Смтон относился как к своим детям – бережно и строго – и за это его любили и уважали одновременно.

– Мистер Смитон, я тут! – крикнула Мадаленна и тут же присела около куста с гиацинтами – пластиковая ограда едва держалась, и Мадаленна подперла ее красивой палочкой, обернутой в гофрированную бумагу. – Мистер Смитон, вы где?!

– Мадаленна! – послышался голос садовника; судя по всему он был где-то в теплицах. – Мадаленна, иди сюда, во вторую теплицу!

– Хорошо!

Она пробиралась мимо уже стоящих ларьков и постаментов; все выглядело так, словно было уже готово к приему гостей, и на мгновение что-то настороженное толкнулось внутри нее – кто-то еще смог помочь мистеру Смитону; кто-то еще смог встать на ее место. Мысль была удивительно глупой, и Мадаленна сразу же ее отогнала – какая разница, кто взял ее часть работы, и, слава Небесам, что так случилось, ведь они так и до ночи могли бы не закончить. А ведь мистеру Смитону и правда должен был кто-то помочь, и знакомое имя шевельнулось в ней. Да, что-то было в том письме; Мадаленна остановилась и прищурилась – солнце лезло прямо в глаза. «У меня, конечно, есть Эйдин…» – пронеслось у нее в голове, и Мадаленна выпрямилась – конечно, ему должен был помочь мистер Гилберт. Ей даже показалось, что она слышит его голос. Захотелось почему-то развернуться и пойти обратно, однако там ее ждала Бабушка, и, подумав, Мадаленна решила, что она лучше вытерпит мистера Гилберта. Решение было здравым, и она невозмутимо зашагала по дороге.

– А вот и Мадаленна! – мистер Смитон вышел встречать ее, и она не удержалась от улыбки. – Моя верная помощница все-таки пришла и не бросила своего старого мистера Смитона?

– Полагаю, вам уже помогли. – Мадаленна старалась, чтобы в ее голосе не было обиды, но по тому, как рассмеялся садовник, она поняла, что попытка провалилась.

– Не волнуйся, на твои цветы и палки никто не претендует. Эйдин, ты же не трогал цветы в шестой теплице? – он крикнул куда-то вглубь померанцовых деревьев, и Мадаленна потерла виски; удивительно, но ее утренняя мигрень прошла.

– Ни в коем случае! – раздался ответ откуда-то сверху, и в следующую секунду мистер Гилберт спрыгнул с ветки. – Ты же сказал, что к ним никто кроме мисс Стоунбрук не прикасается… О, мисс Стоунбрук!

Мадаленна неуклюже поклонилась в ответ и поправила упавшие фонарики обратно на крючковатые ветки. Это было глупо и очень по-детски – ревновать мистера Смитона к его старому другу, и Мадаленна строго прикрикнула на разбушевавшуюся внутри ревность – как бы трудно это не было признавать, но мистер Смитон – не ее дедушка, и она не имела никакого права на подобного рода капризы.

– Филип, я повесил фонарики, что еще?

– Полагаю, теперь нужно разобраться с этими дурацкими гирляндами.

– И что с ними делать?

– Понятия не имею.

Мадаленна чувствовала себя третьей лишней, и желание сбежать обратно домой снова усилилось. Сейчас там как раз стояла благословенная тишина, и ее никто бы не спрашивал, а если вообще сообщить Хильде, что она ушла на прогулку с Джоном, а на деле забраться на чердак, то ее бы никто не хватился до следующего утра! О, это было бы замечательно – всю ночь читать старые журналы, рыться в книгах и вырезать репродукции – она потом их вклеивала в свой блокнот – так может, просто сослаться на головную боль и убежать? Она как раз успеет к автобусу.

Мадаленна уже было рванула с места, как слово «трусиха» прозвучало у нее в голове. Она всегда так делала – сбегала от проблем в надежде, что те растают. Они и правда таяли, но вместе с проблемами таяли и надежды, и возможности. И Мадаленна снова прикрикнула на себя – она не поддастся.

– Может их вообще выкинуть, эти гирлянды?

– Нет! – воскликнула Мадаленна, и оба джентльмена удивленно посмотрели на нее; она даже не знала, кому она это крикнула. – Не надо их выкидывать, просто для них нужно подобрать подходящее место. Где гирлянды, мистер Смитон?

– Около тебя.

Мадаленна взяла длинные цветочные гирлянды из подснежников и гелиотропов и с минуту постояла в раздумьях; да, она точно знала, куда их повесить, и, развернувшись, она пошла к сторожке. Мистер Смитон довольно подтолкнул Эйдина локтем, вот, мол, какой профессионал, и она оба последовали за ней. Сторожка мистера Смитона была украшена, однако около нее всегда стояли два столба; кто и для чего их поставил было неизвестно, но переставить их в другое место было невозможно.

– Вот сюда нужно повесить эти гирлянды, а если не хватит этих цветов, можно сплести из репейника.

– Замечательно, Мадаленна, – приобнял ее мистер Смитон, и та довольно улыбнулась в ответ. – Видишь, все равно бы я без тебя не справился.

– Не стану спорить. А где же наши испуганные студенты? – она огляделась, но привычной группы из Лондонского университета нигде не было.

– А их до конца напугал мистер Гилберт. Да, да, верь не верь, но как только они узнали, что их помощник – профессор, их как ветром сдуло.

– Хотя я ничего не успел спросить, – усмехнулся Эйдин. – Просто представился по полной форме, и все. Филип, дай мне эти доски, я их отнесу обратно.

Когда мистер Гилберт отошел так, что Мадаленна с трудом видела его силуэт, она пригляделась к мистеру Смитону. Тот выглядел уставшим и постоянно потирал свою спину; а когда он пошатнулся, Мадаленна сразу вскочила и усадила его в кресло.

– Просто потянул спину, дорогая, ничего страшного. – Он успокаивающе погладил ее по руке. – Не волнуйся, завтра все будет хорошо.

– Будет, если вы не станете скакать с места на место, – строго сказала Мадаленна. – Сядьте, я принесу вам шарф и мазь.

– О, и ты туда же, – проворчал мистер Смитон. – Эйдин тоже все говорит, мол, посиди, да посиди. А как же праздник? – крикнул садовник в открытую дверь сторожки. – Мы не управимся вовремя.

– Управимся, не волнуйтесь. – Мадаленна бережно обвязала вязаный шарф вокруг его спины и усадила обратно. – В конце концов, все почти что сделано, с цветами я управлюсь быстро, и потом, у вас же есть ваш друг – мистер Гилберт.

– Он рассказал мне, как ты помогла ему. Он тебе очень благодарен, – после паузы проговорил мистер Смитон. – Ты не должна бояться его, Мадаленна, он хороший человек.

– Я ничего и никого не боюсь, мистер Смитон. – непоколебимо ответила Мадаленна и положила мазь ему на колени.

– Да, я знаю. Но он хороший человек, Мадаленна, и я повторю это еще сто раз.

– Я вам верю. – она поглядела ему в глаза и сжала его руку.

– Вот и хорошо. Тогда я немного посижу, хорошо?

– Конечно, не волнуйтесь.

– Спасибо, дорогая.

Мадаленна пристально посмотрела на то, как мистер Гилберт удобно устроился в кресле и прошла в шестую теплицу. Теперь ей было стыдно за те идиотские мысли, будто кто-то посягнул на ее часть работы. Мистеру Смитону была нужна помощь, и, к счастью, его друг смог ему помочь, а ведь сколько профессоров-искусствоведов могут помогать с проведением летнего праздника – Мадаленна знала, что вряд ли сможет назвать хоть одного ей такого знакомого. Открыть дверь, натянуть перчатки и быстрым взглядом оценить ее богатство – на это у нее ушло меньше двух минут, и она сразу заметила, что сетка с жасмина слетела, а сирень давно никто не поливал. К тому же мистер Смитон совсем недавно посадил здесь маленькие саженцы глицинии, и те теперь тянулись быстро-быстро к свету и воздуху, и Мадаленне очень бы не хотелось, чтобы их кто-то сломал.

Она уселась прямо на землю подложив под платье небольшую стопку газет – на траве сидеть было уже прохладно и принялась украшать сетку небольшими цветками гипсофила – в белой ткани они смотрелись почти незаметно, и все же добавляли особый шарм. Из другого конца оранжереи доносились голоса нескольких помощников мистера Смитона и голос мистера Гилберта. У него был интересный голос – не высокий и не низкий, как будто бы немного севший, но при этом достаточно глубокий; таким голосом в детских сказках обязательно бы говорил какой-нибудь волшебник.

Голос все постепенно приближался и приближался, и когда мистер Гилберт зашел в теплицу, Мадаленна уже огораживала ростки, чтобы их никто не помял. Она не взглянула на него, только кивнула головой и продолжила ставить небольшие палочки вокруг.

– Простите, мисс Стоунбрук, я не хотел вам мешать.

– Вы не помешали. – сурово ответила Мадаленна, и создалось ощущение, что мистер Гилберт как раз и помешал, и от этого она сильнее наклонилась к цветам. Однако Эйдин, казалось, совсем не обиделся и прошел в теплицу.

– Я видел, что вы все-таки заставили мистера Смитона отдохнуть, спасибо.

– Не за что. Я волнуюсь за мистера Смитона, – вдруг искренне вырвалось у нее. – Ему нужен покой и отдых.

– Нужен-то нужен, однако он на удивление бодр. Не поймите меня неправильно, я только рад этому, но временами мне хочется, чтобы он… – мистер Гилберт остановился у двери и устало потер переносицу.

– Меньше заботился о цветах и больше о себе?

– Да!

– Пустые надежды, – усмехнулась Мадаленна. – Мистер Смитон никого не любит так, как свои цветы.

– Вас он любит, – внезапно сказал мистер Гилберт, и на лицо Мадаленны упала тень. – К вам он относится как к своей внучке.

– Мой дедушка был его хорошим другом. Когда мистер Эдмунд Стоунбрук умер, то мистер Смитон пообещал, что не оставит меня.

– Мне очень жаль.

– Мне тоже.

Больше всего Мадаленне не хотелось слышать пустых слов сожалений: «Уверен, ваш дедушка был отличным человеком» – от них ей всегда становилось тошно и душно и хотелось сбежать куда подальше. Ни один из тех, кто ей это говорил, не знал, каким милым, добрым и заботливым был ее дедушка, и Мадаленне было плевать на то, что таких слов требовали светские приличия – ей хотелось вдохнуть воздуха, а ей подсовывали кислородную подушку. Она с такой горячностью воткнула палочку в землю, что та сломалась, и росток накренился.

Но мистер Гилберт ничего такого не говорил, он молча подал ей новую палочку и даже хотел отдать свой чистый носовой платок, чтобы она подвязала бедный цветок, но Мадаленна мотнула головой. Странно, это было очень странно, но того ужасного раздражения, которое находило на нее, стоило кому-то упомянуть ее дедушку на нее не находило. Ее это возмутило – чем же мистер Гилберт отличался от остальных – но ничего не вышло.

Весь его облик навевал спокойствие – и темная жилетка, и неброские запонки в рукавах рубашки, даже то, как он спокойно читал старую газету – все успокаивало ее, и Мадаленна снова почувствовала этот страх чужого влияния. Но минуты шли, и страх превращался только в беспокойство, и вскоре Мадаленна и вовсе забыла о том, что рядом с ней был кто-то еще.

Она смотрела на эти пробивающиеся ростки, которые отчаянно начинали свою новую жизнь, и ей вдруг тоже захотелось стать таким же ростком, у которого еще ничего не было за спиной – ни обид, ни горестей, ни тревог. Все бы начать с чистого листа, все забыть и ничего не помнить.

– Как хорошо быть ростком, – пробормотала вслух Мадаленна, и мистер Гилберт искоса на нее взглянул; она явно не помнила, что в теплице был еще и он, и разговаривала сама с собой. – Господи, вот бы начать все заново.