Текст книги "Магнолии были свежи (СИ)"

Автор книги: Ann Michaels

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 68 страниц)

– Семья барона Стоунбрук. – слова отца громко прозвучали над ее ухом, и она встрепенулась. – Эдвард Стоунбрук, Аньеза Стоунбрук и их дочь – Мадаленна Стоунбрук.

– Очень хорошо, сэр. – кивнул знакомый дворецкий Бассет и незаметно улыбнулся Мадаленне.

– Прошу вас, сэр.

Они вошли в зал, и электрический свет ударил в глаза. Мадаленна была тут не так давно, но весь дом, казалось, преобразился. Стал таким большим, богатым… Немного напыщенным и неуютным. По мраморному полу скользили красивые дамы в шелке и газе, черные фраки то и дело выдували дым из длинных сигар, а белые статуи древнегреческих богов балансировали так опасно, что Мадаленна напомнила себе не приближаться к ним. Нельзя было ступить на бело-черный пол, чтобы не оказаться на чьем-то подоле. Парадная лестница сверкала зелеными еловыми гирляндами, перевитыми золотыми огнями, а все колонным были увешены красными бантами. Но самым главным украшением была зеленая ель, с хрустальным ангелом на макушке. Она пахла лесом, снегом и праздником. Однако Мадаленна недолго осталась стоять в недоумении. Она слишком часто проводила эти праздники в Стоунбрукмэноре, чтобы бояться всех этих надушенных дам и господ, и, сняв пальто, она повернулась к успевшей оторопеть Аньезе. Мама чаще всего пряталась в комнатах, когда к ним приходили гости, или сидела на кухне, поэтому сейчас она глядела на все удивленно и немного отстраненно. Однако, как бы это не было странно, ее застенчивость приняли за великосветскую холодность и смотрели на нее с нескрываемым интересом.

Все знали, как жилось под крылом старухи Стоунбрук, и все с упоением читали истории из желтой прессы, как вся семья мечтала перетравить друг друга, и, как назло, никто не мог понять, что из этого правда, а что ложь – Эдвард был неизменно мрачен и необщителен, Аньеза не общалась с журналистами, а Мадаленна вечно никого не видела и проходила сквозь газетчиков. И теперь, когда вся семья была в сборе, все взгляды устремились на них. Но ей было не до этого. Она боялась и желала одновременно найти знакомую фигуру, услышать родной голос, и все внутри нее начинало шуметь и кипеть. Она сбросила пальто.

– Мама, – поймала она Аньезу за руку. – Как я выгляжу?

Миссис Стоунбрук помолчала, внимательно оглядев ее, а потом просияла.

– Замечательно, моя дорогая. Превосходно.

Мадаленна улыбнулась и уже хотела пойти вглубь зала, как отец вдруг осторожно взял ее под руку и отвел к небольшой пальме в кадке. Она непонимающе смотрела на него, пока по залу грохотал Штраус, а Эдвард все смотрел по сторонам и мял в руках какой-то сверток. Для рождественских подарков было еще рано, обычно в их семье дарили ровно в само Рождество, и от этого любопытство Мадаленны стало еще сильнее.

– Что случилось?

– Милая, я хотел подарить тебе это позже, но… – он повертел в руках коробку и взял ее клатч. – Но решил прямо сейчас. Вот, держи.

Блестящая упаковка исчезла в кармане его пиджака, и в руках Мадаленны оказался небольшой хрустальный флакон духов. Прозрачное стекло «Лалик» венчали два матовых белых голубя, и сквозь восковую печать, она смогла почувствовать знакомый запах персика и гвоздики. «Дух времени», Нины Риччи. Отец знал, что ей дарить. Этот флакон был вечным напоминаием о его любви к ней. Эдвард подарил их в первый раз семь лет назад. В четырнадцать лет, («почти что барышня»), он дал ей эти духи, поцеловал в лоб и сказал, что вернется тогда, когда духи закончатся. Мадаленна разрывалась между желанием сберечь их как воспоминание об отце и желанием поскорее вылить их, чтобы он вернулся. Последняя капля исчезла на ее руке в сентябре, и сейчас она бережно открывала тугой сургуч и проливала несколько капель только для того, чтобы напомнить себе о своих мечтах. Мадаленна больше не жила в мире иллюзий, она понимала, что ее мать попрощалась с отцом, и хотела бы она почувствовать хоть что-нибудь, но снова белая стена встала перед ней, и она с трудом улыбнулась.

– Спасибо, папа.

– Тебе нравится? – он искренне переживал.

– Очень. Я помню, как ты подарил мне их семь лет назад. Помню, как я тогда волновалась, вдруг разобью флакон. Это лучший подарок, папа.

– Ну и отлично. – повеселел он и вдруг поклонился. – Позвольте сопроводить вас на котильон, миледи.

Мадаленна рассмеялась, и они вышли из тени в пеструю толпу. Она не была дебютанткой уже как три года, и ей это нравилось. Первые выходы в свет были просто чудовищными – она постоянно волновалась, оглядывалась в сторону грозной тени Хильды и молилась про себя, чтобы только не упасть с высоких каблуков. Теперь ее рука лежала на локте отца, и пусть детская, наивная мечта, что приедет Эдвард, и все станет по-другому, исчезла, но любовь к отцу никуда не ушла. Их пара выглядела заметной на фоне всех остальных, она была единственной с таким взрослым кавалером; оливковый бархат придавал ее лицу некоторую взрослость, а отец – особый флер девятнадцатого века, словно Мададенна была героиней романа из девятнадцатого века. Они уже поднимались по лестнице, когда она почувствовала тяжелый взгляд, и волна дрожи прошла по ней, заставив остановиться на ступеньках. Мадаленна все еще боялась Хильды, но еще больше она опасалась того момента, когда все эмоции сегодняшнего дня вдруг поднимутся в ней и обрушатся. Главное, чтобы только не в момент вальса.

– Мистер Стонбрук, – раздался сзади нее знакомый женский голос. – Мадаленна! Рада вас видеть.

– Ее зовут мисс Стоунбрук, дорогая.

Мадаленна посильнее ухватилась за фрак Эдварда и постаралась согнать предательскую улыбку с лица. Вот он, тот, кого она так долго ждала, его голос, всегда вытаскивающий из ужаса и кошмаров, она желала слушать только его. Оперевшись на руку отца, она неспеша повернулась к Линде Гилберт в то время, как отец уже взял на себя роль светского человека. Он говорил что-то о прекрасном вечере, Линда ослепительно улыбалась ему, а Мадаленна старалась смотреть на кого угодно, только не видеть ласковой улыбки и лукавого взгляда.

– Как хорошо, что вы наконец вышли в свет, моя милая, – звенел колокольчиками голос миссис Гилберт. – Мы вас не видели так долго, где же вы прятали это скоровище, мой дорогой?

Странным было это светское общество – Линда Гилберт и минуты не была знакома с ее отцом, а уже звала его «дорогим».

– Мадаленна и миссис Стоунбрук не особо жалуют приемы, они больше любят жить за городом.

– Ну это же так скучно!

– Я бы возразил, любовь моя, жизнь за городом куда лучше, чем жизнь в Лондоне.

– Разумеется, для тебя.

«Любовь моя.» Мадаленна почувствовала, как жесткий корсет впился ей в грудь, и она едва не открыла рот, чтобы побольше вдохнуть. «Любовь моя.» Как же это, оказывается, было больно – слышать эти слова, обращенные к другой, не к ней. Эйдин был по-особому, жестоко красив сегодня – в черном костюме, в неизменном галстуке, немного ослабленном заботливой рукой, взъерошенными волосами. Голова у Мадаленна закружилась от ревности, и она пожалела, что надела бальные туфли. Не зря Бабушка выходила замуж не по любви, не зря она закрыла свое сердце на сто замков – ведь кто знал, что придется так страдать?

– Мистер Стоунбрук, – ее взяли под руку. – Позволите украсть вашу спутницу на несколько минут?

– Разумеется. – кивнул Эдвард.

Мадаленна чувствовала тепло его руки через шелк перчатки, и что-то новое пробудилось в ней, она вся загорелась одним желанием – быть рядом с ним, танцевать только с ним, смотреть только на него. Итальянская страстность, так долго сдерживаемая, наконец пробудилась в ней и едва не прорвалась наружу. Но не зря столько лет в ней это вытравливали, и Мадаленна осторожно высбодила руку, не замечая удивленного взгляда и повернулась к отцу.

– Извините, мистер Гилберт, но едва ли это благоразумно. – она снова подошла к Эдварду и механическим движением поправила ему галстук. – Я не хотела бы подвести хозяйку вечера, опоздав и сорвав весь праздник. Прошу прощения.

– Ну что вы, моя дорогая, – синий бархат мерцнул в отблеске свечей. – Вряд ли ваша непосредственность может что-то испортить.

– Моя жена имеет в виду, что естественность вашего поведения, мисс Стоунбрук, удивительна для нашего общества. – Мадаленна чувствовала внимательный взгляд, но лишь откинула голову и посмотрела на толпу внизу. – Но это приятное удивление.

– Мой дорогой муж стремится всем сделать комплимент.

– Разве? Я не замечал за собой подобной привычки.

– Прошу прощения, – галантно поклонился Эдвард. – Полагаю, мы еще сможем поговорить позже.

– Разумеется. – долетел до них ответ.

Раздался марш из оперы «Аиды», и Эдвард усадил Мадаленну около себя на одно из бархатных кресел. Мадаленне не хотелось высматривать мистера Гилберта, не хотелось выглядеть влюбленной дурой, но когда она вдруг увидела его, стоящим на украшенной площадке второго этажа, у нее защемило в груди – он внимательно слушал Линду, что-то говорящую ему; она играла его волосами, и когда он вдруг перехватил ее руку, Мадаленна почувствовала, как сердце у нее забилось часто-часто, как у кролика.

– Прошу прощения, сэр. – около них оказался молодой человек в синем бархатном костюме. – Могу ли я пригласить вашу даму на первый танец? Я мистер Дэвид Кронин, сын министра Рональда Кронина и леди Кронин.

Эдварл с гордостью посмотрел на Мадаленну, а та кинула быстрый взгляд на площадку второго этажа. Ей тоже хотелось быть если не счастливой, то хотя бы радостной, ей тоже хотелось, чтобы ей восхищались. И она улыбнулась с неожиданной для себя мягкостью.

– Боюсь, мистер Кронин, мой первый танец отдан моему отцу, но второй я с радостью отдам вам.

– Благодарю, мисс Стоунбрук. – мистер Кронин склонился над ее рукой и пропал в толпе зала.

– Ну и как тебе это нравится? – с напускным недовольством посмотрел на нее Эдвард. – Стоило мне только выйти в свет с дочерью, как ее уже крадут у меня из-под носа.

Мадаленна фыркнула.

– Мисс Стоунбрук, – рядом с ними появилась другая фигура, и она едва не отшатнулась – это был Джонни Лорд. – Мистер Стоунбрук. Прошу прощения, что беспокою вас, но я хотел бы извиниться перед вами, миледи, за мою недавнюю выходку. Это было откровенно глупо.

– Что за выходка? – нахмурился Эдвард.

– Мистер Лорд безуспешно пытался предложить свою кандидатуру в качестве спутника на котильон.

– Я тогда слишком много выпил, – усмехнулся Лорд. – И наговорил много глупостей, каюсь. Извините меня.

– Вы прощены, мистер Лорд, я отпускаю вам все ваши мелкие прегрешения.

– Благодарю. Могу ли я вас просить об одном танце? Всего один невинный фокстрот. – Мадаленна нахмурилась, но он сложил руки в умоляющем жесте, и ровно в эту минуту зазвучал приветственный марш. Мадаленна кивнула. – Viva, mia madonna!

– Он что, итальянец? – недовольно посмотрел в его сторону, когда они поднимались по лестнице.

– Я не знаю. Может француз.

Они встали на самой верхней ступени, и она с удивлением смотрела на ряд пышных белых платьев – одно было украшено сотней бантов, другое было весьма смело декольтированным, третье отдавало бледно-зеленым. Все девушки были красивыми, с раскрасневшимися щеками и блестящими глазами, и настроение праздника

– Мисс Адриан Митчи в сопровождении мистера Питера Экройда-младшего!

Синее шелковое прошелестело по ступенькам в сопровождении черного бархатного пиджака.

– Мисс Дебора Ланстер в сопровождении мистера Рекса Флинна.

А это был уже бежевый шелк с таким длинным шлейфом, что Мадаленна едва представляла, как можно было в нем не запутаться.

– Мисс Серена Нобли в сопровождении мистера Филипа Роудса.

– Ты не волнуешься, дорогая? – шепнул ей на ухо отец, и Мадаленна покачала головой.

– Мисс Мадаленна Стоунбрук, внучка бароннесы Стоунбрук, в сопровождении своего отца, барона Эдварда Стоунбрука.

Внучка бароннесы Стоунбрук. Видимо, сколько бы лет она не прожила в этом мире, сколько бы открытий она не сотворила, ее все равно считали бы только приложением к своей Бабушке. Мадаленна не успела поморщиться, как отец взял ее под руку, и они принялись спускаться по ступеням вниз. Повсюду щелкали вспышки фотокамер, где-то она смогла увидеть улыбку матери и сверлящий взгляд ненавистной Хильды, но Мадаленна слишком долго жила со старухой под одной крышей, чтобы позволить сейчас чувствам взять над собой верх. Поднять голову, смотреть на украшенную ель и на предпоследней ступени улыбнуться отцу – все это был негласный этикет, и заученные действия успокоили ее нервы. Зазвучали знакомые звуки «Сказок Венского леса», и Мадаленна сама не заметила, как отец положил ей руку на спину, и, покачавшись несколько секунд на черном квадрате пола, они закружились по залу. Мимо нее пролетали белые огни, голову кружил маслянистый запах ели, и все внутри качалось из стороны в сторону вместе с ней.

– Если устанешь, скажешь мне, хорошо? – улыбнулся Эдвард, и Мадаленна кивнула.

Это была та сказка, о которой она мечтала, когда была еще совсем маленькой девочкой. Когда верила, что титул баронессы несет за собой настоящую сказку, с прекрасными рыцарями и побежденными драконами. В ее истории рыцарь не появился, зато вот у дракона с каждым разом прибавлялось все больше голов. Мадаленна тряхнула головой и постаралась подумать о прекрасном вечере. Эдвард вел неплохо, не сбиваясь с ритма, но она никак не могла отделаться от мысли, что не в его руках ей сейчас хотелось находиться.

Едва она успела отдышаться, как около нее появился мистер Кронин. Молодой человек степенно поклонился, и Эдвард принял вид грозного отца. Это было даже забавно. Вторым танцем было что-то наподобие старого танго – все двигались томно, медленно, и Мадаленна успела рассмотреть своего партнера. Довольно симпатичный, с немного торчащими ушами, он ей чем-то напомнил Джона, но куда более приятного. Они мало разговаривали во время танца, Дэвид задумчиво смотрел на толпу и время от времени отпускал комплименты по поводу ее платья. Мадаленна слушала, кивала и улыбалась – с ее кавалером оказалось на редкость приятно танцевать. Потом около Дэвида появился молодой человек в роговых очках, и Мадаленна улыбнулась и ему. Он вел не так уверенно, но оказался более болтливым, и они успели обсудить всего Диккенса. Потом был кто-то еще, но она даже не успела запомнить имени своего партнера.

– Прошу прощения, Арчи, – около нее возник Джонни с вечной улыбкой. – Этот танец леди Стоунбрук обещала мне.

– Разумеется. – поклонился молодой человек и поцеловал руку Мадаленны. – Полагаю, я смогу с вами еще потанцевать, мисс Стоунбрук?

– Конечно.

Дэвид отошел, и когда зазвучали неторопливые звуки фокстрота, Джонни осторожно вложил свою руку в ее и повел в такт музыки. Мадаленна, признаться, сама не понимала, почему согласилась на танец с таким человеком. Двигался он, конечно, неплохо, однако небольшой осадок от прошлого поведения все равно оставался. Разгадка пришла в ту минуту, когда Мадаленна поймала на себе взгляд мистера Гилберта. Он не был озадаченным, недоуменным, но в нем было нечто такое, от чего что-то темное и долгожданное наконец взлетело внутри ее, и она не удержалась от улыбки. Мадаленна старалась любить без просьб и обязательств, но, Небеса, как же было приятно видеть выражение досады на его красивом лице. Когда она снова повернулась к кованым перилам, его уже не было.

– Какая прекрасная пара! – послышался рядом с ними звонкий голос; Мадаленна повернулась – это была миссис Гилберт. – Просто прелесть.

– Согласен, – ухмыльнулся Джонни. – У меня прекрасная партнерша. – он отвесил ее один поклон, и Мадаленна едва не махнула на него рукой.

– Еще бы, учитывая, что про ваши прошлые кандидатуры вы предпочли позабыть.

Линда была, казалось, еще красивее, чем в начале вечера. Крупные сапфиры лежали на ее шее, дрожали на руках, а темные глаза блестели, и Мадаленна никак не могла понять от чего – от шампанского, от праздника или негодования. Она почти не смотрела на свою гостью, ее взгляд был устремлен на Джонни, и от этого Мадаленну начала разбирать ярость. Она не знала правды их отношений, но эти взгляды – это было некрасиво.

«Если у вас есть ваш Джонни, то тогда зачем вам муж?» – хотелось закричать Мадаленне, и она закусила перчатку; волнение было слишком откровенным. От их разговора, от их улыбок веяло чем-то неприличным, и ей захотелось оказаться в какой-нибудь пустой и темной комнате, где не будет слышно ни звука скрипок, ни звона разбивающихся семей. Позволив поцеловать себе руку, она повернулась на каблуках и огляделась – все вокруг смеялись и танцевали; ее отец разговаривал с каким-то человеком в длинном пиджаке, а Аньеза улыбалась пожилой женщине в голубом платье. И всюду были люди, люди, люди, и нигде того лица, которого она желала видеть больше всех. Ее бальная книжка оказалась лежащей на рояле, и к двум прошлым именам прибавилось еще несколько новых, и Мадаленна могла поклясться, что ни одного она не знала в лицо. Танцевать ей больше не хотелось, голова все еще слегка кружилась от вальса, и, потому, подобрав юбки, она неспеша прошла вдоль пальм и встала около лестницы в тени. Однако, завидев, что к ней направляется какой-то рыжеволосый молодой человек с откровенной улыбкой, Мадаленна лихорадочно попятилась назад и толкнула дверь, оказавшуюся сзади нее.

Мадаленна вступила в блаженный полумрак, где все стены были заполнены книгами, мелкими потретами, нарисованным талантливой рукой и бюстами писателей. Кажется, мистер Гилберт что-то упоминал о своей библиотеке в ее первый визит сюда, но она так и не смогла добраться до нее. Здесь было хорошо, тепло и пахло все той же елью и немного знакомым одеколоном. Отдышавшись, она поправила на себе юбку и уже собиралась взяться за ручку двери, как веселый голос остановил ее, и она застыла.

– Это интересно! Только хочешь укрыться от гостей, как тебя находят и здесь.

На месте ее удерживал только гипсовая голова Цицерона. Мадаленна не сводила с нее глаз тогда, когда с шумом отодвинулся стол, не отвела она взгляда и тогда, когда рядом с ней раздались шаги, и совсем близко повеяло табаком.

– Извините, сэр. – она откашлялась и постаралась придать голосу суровость. – Я не хотела вам помешать.

– О, нет! Вам я рад. Очень рад. Если хотите, можете остаться.

Она почти открыла дверь, как ее осторожно взяли за руку, и мистер Гилберт оказался рядом с ней. Странное смущение поднялось в ней, когда она снова почувствовала тепло его руки на ее запястье; в этом жесте было что-то пронзительное, от чего хотелось плакать и улыбаться. Призвав на помощь английскую вымуштровку, Мадалленна строго свела брови и хотела посмотреть на Эйдина, однако сил хватило остановиться только на золотых запонках у воротника. Он был без пиджака, тот небрежно валялся на бархатной софе, галстук болтался вокруг жесткого воротничка рубашки, и от вечернего гардероба осталась только жилетка. По правилам Мадаленна должна была покраснеть, смутиться и побыстрее выбежать из комнаты. Но хоть покраснеть и хотелось, а вот покидать библиотеку желания не было. Теплая темнота, нарушаемая только светом желтоватой лампы, располагала к разговорам, впрочем, как и красноватые стеллажи, и миниатюрная лестница, и мягкий ковер, на котором были приятно лежать ночью с книгой под треск камина. Мадаленна кивнула и прошла внутрь.

– Вы скрываетесь от гостей? – с позволения она присела на стул и попыталась стянуть перчатки.

– А вы скрываетесь от своего триумфа?

– Какого еще триумфа? – она недоуменно посмотрела на него, но его лицо было скрыто от нее – Эйдин ворошил дрова в камине.

– Ну как же, – он небрежно пожал плечами и прислонился к косяку двери. – Столько записей в бальной книге не помнила даже Барбара Стэнвик.

Мадаленна отвернулась к книжным полкам и не сдержала невольной улыбки. Страшный азарт внезапно разгорелся в ней, и даже нравоучительная мысль, что нельзя радоваться ревности чужого человека, не остановила ее. Мистер Гилберт не мог ревновать, у мистера Гилберта была Линда. А у Мадаленны не было никого.

– Мне хватило нескольких танцев. Мой вестибулярный аппарат не выдерживает таких долгих кружений по залу.

Эйдин коротко рассмеялся, и недалеко от двери вдруг вспыхнул огонек – он зажег сигарету, и Мадаленна с удовольствием вдохнула запах табака и гвоздики.

– И как вам мистер Кронин? – вдруг спросил он.

– Интересный молодой человек, и, надо заметить, не очень разговорчивый. – она присмотрелась к пейзажу Портсмута в рамке. – Это вы рисовали?

– Да. – его голос прозвучал неожиданно глухо, и Мадаленна почувствовала приятную дрожь. – А что же насчет мистера Дэйла?

– Это второй? – Мадаленна дернула перчатку, но та осталась на руке. – Тоже очень занятный молодой человек. Очень хорошо разбирается в Диккенсе.

– Правда? Даже удивительно.

– Что удивительно?

– Не видел ни разу ни одного молодого человека, который бы разбирался в Диккенсе.

– Ну, вот как раз мистер Дэйл – пример, доказывающий, что такие люди существуют.

Она медленно ходила мимо стеллажей, прищуренно смотря на книги; некоторые были очень старыми, и на их корках был виден легкий слой клея – чья-то рука бережно подклеивала корешки, другие были обернуты в бумагу, и через крафт были видны дорогие обложки, третьи были поставлены друг на друга так, чтобы все стопки не упали. Человек, так заботящийся о книгах, не мог не волновать ее.

– А мистер Хармон? – она вдруг поняла, что подобралась к последнему стеллажу и отвернулась к небольшому портрету в рамке.

– Вы что же, знаете их всех по фамилиям?

– А вы нет?

Мадаленна пожала плечами и прищурилась: на потрете была изображена не Линда, а другая девушка. В неровном свете Мадаленна не могла понять, какого цвета у нее были волосы, но когда она подошла еще поближе, мистер Гилберт вдруг оказался перед ней, и картина исчезла у него за спиной.

– Красивый портрет. – она посмотрела вверх и снова дернула перчатку. – Извините, если я увидела то, что не должна была видеть.

– Это просто портрет. – она чувствовала на себе пристальный взгляд. – Не самый удачный.

– Может вам это просто сейчас так кажется, пройдет время, и он вам понравится.

– Возможно. И все же мне непонятно, – он скрестил руки на груди, и Мадаленна попыталась понять, в каком углу комнаты она еще не была. – Как ваше внимание мог завоевать мистер Лорд. Особенно после того инцидента?

– Мистер Лорд, оказывается, неплохо танцует.

– Вот как?

– Да. – она подошла к столу и стряхнула пыль с лампы. – И он принес извинения.

– Да, действительно, – сарказм в его голосе был нескрываемым. – Танцует он весьма неплохо. Жаль, что других талантов у него нет.

– Это лишь вопрос времени. – желание продолжать эту пикировку заставляло ее быть спокойной. – Иногда способности человека открываются в самом неожиданном возрасте.

– Не замечал за вами такого оптимизма.

– Это лишь подтверждает, что жизнь бывает очень непредсказуемой.

Эйдин вдруг подошел к столу и внимательно посмотрел на нее. Мадаленна видела, как сверкают его запонки на закатанных манжетах, как лучи света перебегают по белой рубашке, она даже заметила пылинку, осевшую ему на волосы, но поглядеть ему в глаза она не могла. Мадаленна боялась, если она посмотрит на него, то, что таилось в ней, вдруг скажется само. Она отошла к двери.

– Боюсь вас расстроить, но вряд ли у мистера Лорда откроется какая-нибудь способность. Он непроходимо глуп.

– И что же? – она прислонилась к двери. – А я говорю, что глупость – это не грех, куда хуже, когда умный человек начинает пользоваться своим умом не в правильных целях. Сколько войн подтверждение этому!

– Святая доброта! Вы готовы найти оправдание каждой человеческой черте. Вы становитесь гуманной, Мадаленна, а это просто опасно. И почему же вы скрылись от мистера Лорда?

– Смена партнера.

– О, так вы изволили вызвать ревность Линды? – его голос раздался около ее плеча, но она не вздрогнула. – Какой кошмар!

– Я не вызывала ничью ревность, сэр.

– Мне кажется, я просил вас меня так не называть.

И Мадаленна внезапно рассердилась. Мистер Гилберт, всегда умный, рассудительный и немного лукавый, сегодня был просто невыносимым. Его лукавство переходило в настоящую язвительность, но ее это не смущало и не пугало – так мог позволить вести себя только глупый студент, не понимающий ни приличий, ни законов света. Мадаленна больше не боялась; она посмотрела прямо на него и едва не отвела взгляд – что-то неизвестное до этого момента было там. Странная веселость, тот же азарт, что и у нее и что-то еще, заставившее голубые глаза потемнеть, полыхало там, и Мадаленна вдруг подумала, что он мог поцеловать ее; и хуже всего было то, что эта мальчишеская веселость нисколько не портила его обаяния, наоборот, оно становилось еще сильнее. Мысль оказалась неправильной, и она едва не покраснела, однако сила воли взяла над ней верх, и, презрительно хмыкнув, она нахмурилась.

– Мистер Гилберт, – начала она.

– Да?

– Не могли бы вы объяснить мне, что означает ваше поведение?

– Не понимаю, о чем вы говорите? – от его улыбки сердце стало биться чаще, но она сильнее нахмурилась.

– Я поясню. – она мрачно посмотрела на него. – Сначала вы решаете обсудить моих кавалеров, потом вы убеждаете меня, что живой человек не способен ни на что, кроме танцев, а после вы и вовсе говорите про свою жену в подобном тоне. Вы ведете себя, – она осеклась, огоньки в его глазах были слишком завлекающими. – Как… – все же он еще был ее профессором и приходилось выбирать выражения.

– Ну же, мисс Стоунбрук, – поддразнил он ее. – Что такого ужасного вы мне хотите сказать?

– Как легкомысленная, неоформившаяся личность с очень беспечным характером.

Эйдин усмехнулся, и Мадаленна рассердилась еще больше. Проклятая перчатка так и не стаскивалась с руки, и она взялась за ручку двери. Этот вечер определенно был странным. Но стоило ей чуть распахнуть дверцу, как мистер Гилберт снова встал перед ней.

– Извините меня. – его улыбка снова стала прежней. – Я не хотел вас задеть и обидеть. Просто сглупил.

– В последнее время это становится вашим вечным оправданием.

– Признаю свою беспечность, – развел он руками и умоляюще взглянул на нее. – Может быть, вы все-таки останетесь? Клянусь, я не буду больше вас подставлять, и вы сможете весь вечер мучить меня назидательными замечаниями.

Мадаленна хмуро посмотрела в лоскут зала, который был виден из щели, потом на уютную комнату. Как бы себя не вел мистер Гилберт, остаться ей хотелось только тут. Но ему об этом знать было вовсе необязательно.

– Я останусь, – мрачно ответила она, и Эйдин ликующе закрыл дверь. – Но останусь только потому, что там еще хуже, чем здесь.

– Клянусь, я не буду вам мешать, вы меня даже не услышите. Мне как раз надо было написать письмо. Вы не против, если я поставлю пластинку?

– Пожалуйста.

Сквозь царапание иглы зазвучал голос Эдит Пиаф, «Жизнь в розовом цвете». Она прошла к креслу и позволила себе утонуть в нем. Мягкий бархат обивки соединялся с бархатом ее платья, и ей было очень приятно сидеть в большой комнате, с книгой в руках и смотреть на то, как Эйдин сосредоточенно писал что-то на бумаге. Ручка бегала по листку, иногда замирая, иногда возобновляя свой бег, но он был все таким же серьезным и невозмутимым. Мадаленна уже вчиталась в очередную главу «Саги о Форсайтах», как дверь вдруг отворилась, и вся комната огласилась женским смехом. Она чуть не испугалась, что это Линда. Однако это была не она. В шифоновом платье и немного визгливых интонациях Мадаленна узнала Адрианн – ту же, что была на приеме у них дома.

– Душечка Мэдди, вот я вас и нашла! – Мадаленна поймала взгляд мистера Гилберта и усмехнулась в обивку. – Что вы здесь прячетесь?

– У меня болит голова.

Вечная отговорка в светском обществе.

– Ох, милая, тогда вам обязательно надо выпить шампанского!

– Полагаю, мисс Стоунбрук поможет чай. – холодно перебил ее Эйдин. – И отсутствие всякого шума.

– Я согласна, – протянула Адриан. – Сама терпеть не могу, когда шумят. Ой, а что это вы пишете? – она перегнулась через стол, и Мадаленна увидела, как Эйдин закатил глаза. – Боже, какой у вас прекрасный почерк!

– Благодарю.

– А кому вы пишите?

– Одному другу. И я очень не люблю, когда меня отвлекают.

– Но здесь же мисс Стоунбрук! – со смехом заключила Адрианн.

– Присутствие мисс Стоунбрук мне никогда не мешает.

– О, я вас понимаю! Мадаленна, – Адрианн снова переключила внимание на нее. – Может быть, вы присоединитесь к нам? Думаю, общество вашего профессора может наскучить.

– Спасибо за предложение, но у меня еще болит голова. И общество мистера Гилберта мне никогда не сможет наскучить, уверяю вас.

Мадаленна успела заметить, как вспыхнули глаза мистера Гилберта, но закрыла лицо книгой. Все ее чувства должны были остаться только ее, так ситуация не выглядела настолько неправильной. Дверь за несколько разочарованной Адрианн наконец закрылась, и они снова остались в тишине. Ручка Эйдина скрипела по бумаге, иногда шелестели страницы книги, и все начало дышать спокойствием и уютом. Мадаленна начала забывать, как ей было хорошо в их общем молчании.

– Вы когда-нибудь писали письма, Мадаленна? – послышался его голос из-за спинки кресла.

– Нет, никогда. – отозвалась она и отложила книгу – перчатки стали мешать слишком сильно. – Мне не с кем переписываться.

– Хотите я напишу вам письмо?

– Одно? – она посмотрела на него из-за спинки.

– Хоть три. Только вам придется мне ответить.

– Хорошо. Я отправлю вам для начала телеграмму. – пуговица едва открылась, но петелька сорвалась, и Мадаленна треснула рукой по подлокотнику. – Чтоб эти перчатки!

– Перестаньте мучить и себя, и перчатки. – рассмеялся Эйдин. – Подойдите, я вам помогу.

Мадаленна подошла к столу и протянула правую руку; в левой почему-то она зажала флакон с духами. Отложив ручку, Эйдин осторожно взял ее руку и притянул поближе; перчатки были длинными, почти до плеча, и Мадаленна внезапно задрожала, когда он коснулся ее руки выше сгиба локтя. Она чувствовала его тепло, когда его пальцы касались зеленого шелка, где была видна ее запястье. Пуговица была костяной, вся изрезанная узорами, а петелька такая маленькая; ей стало так горячо внутри, словно кто-то затопил камин всеми дровами. Неторопливо, он освобождал ее руку из этого шелка, и она потеряла счет времени. А потом она почувствовала взгляд, она посмотрела на него, и радость родилась с ней вместе с испугом. Столько нежности, столько ласки и мягкости было в нем, что Мадаленна вздрогнула. Одно неровное движение, и флакон выпал из левой руки, проливая духи на прекрасный шелковый шарф, лежавший на краю стола. Мадаленна застыла в ужасе. Это было так некрасиво с ее стороны, и нужно было дернуть рукой так неловко, так невовремя.