Текст книги "Магнолии были свежи (СИ)"
Автор книги: Ann Michaels
сообщить о нарушении
Текущая страница: 57 (всего у книги 68 страниц)
– Comunque, volevo chiederti, qual è il nostro ruolo come coppia felice? («Кстати, я хотел спросить, а в чем заключается наша роль как счастливой пары?») – отвлек он Аделину от расплавления оборок на платье дочери. – Cosa c’è da fare laggiù? («Что нам нужно делать?»)
– Oh, è molto semplice! Dovrete mettervi così davanti allo sposo e alla sposa. («О, все очень просто! Вам надо будет встать вот так перед женихом и невестой.») – она вывела их вперед и сцепила их руки. – Tu, Aideen, starai davanti allo sposo e tu, Madalenna, davanti alla sposa. E quando uscirà il prete, passerà in avanti i coniugi, come se fosse un buon viaggio. («Вы, Эйдин, будете стоять перед женихом, а вы, Мадаленна, перед невестой. И когда выйдет священник, то вы пропустите супругов вперед, как бы проложив счастливый путь.»)
– Вот оно как, – задумчиво произнес Гилберт. – Come tutti gli altri… È interessante. («Как все… Интересно.»)
Мадаленна тихо рассмеялась и посмотрела на Апполонию, старавшуюся запомнить наставления матери. Аньеза говорила дочери, что итальянские свадьбы были самыми красивыми и самыми сложными в процессе подготовки, однако каждый раз, когда мама вспоминала свой праздничный день, она закрывала глаза и счастливо улыбалась. Сама Мадаленна до десяти лет мечтала, что тоже обязательно будет выходить замуж в Италии и обязательно за итальянца.
– È una tradizione della nostra famiglia. È la decima generazione che si sposa, e tutto il nostro genere regge su questo. («Это традиция нашей семьи. Так женится уже десятое поколение, и на этом держится весь наш род.») – сказала Аделина.
– E l’amore? («А что насчет любви?») – спросил Эйдин.
– È una cosa che va bene. («Это само собой разумеющееся.») – серьезно ответила Аделина, как Апполония вдруг хлопнула в ладоши и что-то шепнула матери на ухо. Та закивала и, открыв шкаф, вытащила оттуда небольшой сверток.
– Madalenna, è… Gliel’ha chiesto tua nonna. Ti serve un bel vestito, ed è la cosa migliore. («Мадаленна, это… Это вам просила передать ваша бабушка. Вам нужно красивое платье, и это подходит лучше всего.») – Аделина вручила ей пакет и взяла Эйдина за руку. – Venite con me, avrete bisogno di un’altra tuta. («Пойдемте со мной, вам тоже нужен другой костюм.»)
Эйдин успел едва взглянуть на Мадаленну, как дверь за ними захлопнулась, и голоса замерли вдалеке. Мадаленна осталась одна. В прошлый ее визит сюда она не смогла прислушаться к дому, все было слишком громким, слишком неожиданным, слишком болезненным, а сейчас она слышала дом, слышала его дыхание и прислушивалась к голосам, которые тихо отпечатались в стенах. Она была тут ребенком, и каждый раз, возвращаясь сюда, возвращалась на несколько лет назад и невольно ждала, когда бабушка позовет ее за стол в саду пить крепкий сладкий чай с орехо-медовым печеньем каваллучи – им Мадаленна объедалась целыми днями. Теперь она была в этом доме одна, чуть ли не жена. Мадаленна открыла потайную дверь шкафа своим ключем и села на низкую полку.
– Видишь, бабушка, – негромко сказала Мадаленна. – Я все-таки приехала к тебе. Я знаю, что ты меня слышишь. Не знаю только здесь ты или нет, но то, что ты меня слышишь – это я знаю. Наверное, это нехорошо вот так вот обманывать жениха и невесту, но… – она покрутила в руках сверток и оторвала небольшой кусочек бумаги. – Я и правда счастлива с Эйдином. Тебе бы он понравился. – помолчав, добавила она. – Ты бы сказала, что он очень добрый, хороший; я и сама это знаю. Может, я и поступаю неправильно, но кто мне в этом мире судья, кроме… – она посмотрела наверх. – А за свои грехи я, наверное, смогу ответить. Ты наверняка начала бы меня переубеждать, сказала бы, что твоя история с Лукой должна была быть мне примером, но ведь ты была счастлива. Хоть какое-то время, но была. И я хочу так же. Пусть я несколько дней буду счастлива, и потом всю жизнь буду отвечать за это, чем всю жизнь мучиться без него.
Мадаленна открыла пакет и на пол выпал светло-голубой шелк. Мария обожала этот цвет и искала его везде – даже посуда была такого же цвета. Платье было такого же старомодного фасона, что и у невесты, но юбка была не такой пышной. Мадаленна приложила платье к себе и посмотрелась в зеркало. В мутном свете она казалась себе очень похожей на Марию. Оставалось еще немного времени, чтобы бросить платье, завести машину и сбежать, но Мадаленна расстегнула блузку и накинула легкую ткань на сорочку. Она всю жизнь поступала правильно, и много счастья получила? Теперь она была абсолютно счастлива и была готова поделиться этой радостью с кем-то еще.
***
Церемония проходила в саду. Вся торжественная процессия даже решила не ехать в городскую церковь, а пригласила священника прямо в усадьбу. Сад был прекрасен, когда Мадаленна вышла из дома. Зеленые кипарисы были украшены белыми бумажными гирляндами, в которые были вплетены гелиотропы. Деревянные столы, покрытые белыми кружевными скатертями, были обрызганы апельсиновым маслом, и когда дул ветер, аромат расходился по всему саду, заглядывая в каменную беседку. Та тоже была украшена перевитыми гирляндами из мелких роз, и даже мраморный фонтан работал, а в прозрачной воде плавало несколько золотых рыбок. Мадаленна прошла мимо толпы родственников, некоторые были из семьи Медичи и приветливо улыбнулись ей, она поклонилась в ответ. Около ворот, ведущих к главному входу в дом, стоял самодельный алтарь в бело-золотом цвете. Жениха и невесту нигде не было видно, и, заметив Гилберта, Мадаленна подошла к нему. Он был в привычном черном костюме, но галстук, вероятно, сменить отказался.
– Как-то я волнуюсь, – сказала Мадаленна, становясь рядом с ним. – Как-то непривычно все это.
– Да не о чем беспокоиться, – беспечно улыбнулся Эйдин. – Ничего такого страшного не происходит, обычная свадьба, нас с вами просто попросили в ней поучаствовать.
– Вы не знаете итальянцев, – пробормотала она, пытаясь стащить перчатку. – Для нас свадьба – это самое важное событие. Знаете, сколько нужно ждать подтверждения в мэрии? – Эйдин отрицательно покачал головой. – Сто восемьдесят дней.
– Боги! – присвистнул он, и Мадаленна легко толкнула его. – Это же можно несколько раз передумать.
– Вы можете хоть немного побыть серьезным?
– Обещаю, с этой минуты буду хранить торжественное молчание. – он выпрямился и состроил такую важную гримасу, что Мадаленна сдавленно фыркнула; надолго его не хватило. – А тут случайно никого нет из преступной семьи?
– Эйдин! – воскликнула она, но тот только торжествующе улыбнулся.
– Вот вы и меня назвали по имени, а то как-то недостоверно получалось: муж и жена, а зовем друг друга по фамилии.
– Лучше молчите. – пробурчала она.
Раздался звук органа, и Мадаленна услышала шуршание платья. Около нее встала Апполония, взволнованная, и Мадаленна даже под вуалью видела, как у нее горели от страха щеки. Жених, молодой человек, встал рядом с Эйдином, и тот незаметно для всех хлопнул его по плечу. Дарио неуверенно улыбнулся, и, вытянув шею, постарался посмотреть в сторону своей будущей жены. Мать невесты тихо прошла к высокому кипарису и легко кивнула головой. Мадаленна вдруг почувствовала волнение, будто это она шла сейчас к алтарю, и начиналась ее семейная жизнь. Волнение накатывало на нее волной, и она почувствовала, как ноги медленно начали наливаться тяжестью – она не могла сдвинуться с места. А потом долгожданное тепло согрело ее, кто-то взял ее за руку, и все волнения отступили. Рука в руке, Мадаленна была готова прошагать рядом с этим человеком всю жизнь. Они неспеша вышли к алтарю, и разъединили руки, пропуская будущих супругов. Мадаленна ободряюще улыбнулась Апполонии, и у той на щеке появилась ямочка. Звучали священные слова, влюбленные клялись в вечной любви, поддержке и вечном понимании, а ей казалось, что слова кружатся над ее головой, и едва слышно Мадаленна шептала с детства знакомые слова.
– Tu, Appolonia Vicare, prendi il giovane Dario Benatolucci come marito e giuri di essere con lui nel dolore e nella gioia, nella vita e nella morte? («Берешь ли ты, Апполония Викаре, молодого человека Дарио Бенатолуччи в мужья и клянешься быть с ним в горе и в радости, в жизни и смерти?»)
– Lo giuro. («Клянусь.»)
«Клянусь.»
– Tu, Dario Benatolucci, prendi l’Appolonia Vickare come moglie e giuri di essere con lei nel dolore e nella gioia, nella vita e nella morte? («Берешь ли ты, Дарио Бенатолуччи, девицу Апполонию Виккаре в жены и клянешься быть с ней в горе и в радости, в жизни и смерти?»)
– Lo giuro. («Клянусь.»)
Мадаленна искоса посмотрела в сторону; Гилберт смотрел прямо, но, почувствовав ее взгляд, повернулся, и она смогла прочитать по губам ту же фразу, что говорила и она.
«Клянусь.»
– Allora mettetevi in ginocchio e scambiatevi i voti di famiglia. («Тогда встаньте на колени и обменяйтесь семейными клятвами.»)
Апполония и Дарио опустились на колени на бледно-голубой коврик и негромко зашептали слова на латинском языке. Мадаленна придвинулась поближе к Гилберту и почувствовала, как он сжал ее руку. Имела бы она право на подобное счастье – вряд ли кто-то мог дать определенный ответ, но была бы она сама счастлива – ее ответ не поменялся.
– Vi dichiarerò marito e moglie davanti a Dio e agli uomini, figli miei. Può indossare gli anelli. («Объявляю вас мужем и женой перед Богом и людьми, дети мои. Можете надеть кольца.»)
Витталио бросился к молодой паре с кольцами, и напряжение, сковывавшее всех гостей, упало. Апполония и Дарио, путаясь и смеясь, надели друг на друга кольца, и встали с колен, обменявшись поцелуем. Зазвучала народная неаполитанская тарантелла, и над всем садом разнесся смех молодой невесты. Толпа подхватила Мадаленну и понесла к столам, однако она не села на стул, а подождав, пока все разговорятся, выскользнула из сада и прошла в дом. Дверь на большой балкон всегда была заперта, но она знала, что Флавио перед своей смертью попросил Марию сменить все замки на один единственный, и бабушка так и сделала – повесила на все двери замок, такой же, какой был и на ее сундуке. Первый ключ всегда был у нее, второй – у Мадаленны. Она медленно шла по прохладным коридорам, пока не вышла к узкой винтовой лестнице. Поднявшись по ступеням, она оказалась в небольшой полутемной комнате, портьеры были опущены очень низко. Мадаленна взбила их руками, и из них на лоскут света вылетела пыль. За ними были двери балкона, старое дерево немного рассохлось, но она без труда открыла шпингалет, впуская свежий воздух в комнату.
С балкона открывался прекрасный вид на всю долину, ей даже показалось, что она увидела край голубой воды. Весна в Италии всегда было временем пробуждения, и она дышала полной грудью, стараясь запомнить все запахи, чтобы осенью сидеть в холодном доме и вспоминать о теплых днях. Сзади нее раздались шаги; Мадаленна не обернулась. Она и так знала, что Эйдин найдет ее в этом доме, как нашел в прошлый раз. Теперь ее эта связь не пугала, она взяла на себя ответственность, и даже совесть как будто бы поутихла.
– Когда я была маленькой, дедушка Флавио говорил, что он меня из этого дома даже в Англии. – сказала она. Шаги раздались совсем рядом, и Гилберт облокотился на перилла.
– Сегодня вам здесь лучше?
– Да, – улыбнулась она. – Я рада, что вы увидели этот дом таким. Таким веселым, гостеприимным. Он всегда был таким, а в прошлый раз, – она замолчала, пытаясь подобрать правильные слова. – Мы оказались в неправильное время.
– Здесь очень хорошо, – тихо проговорил Гилберт. – Именно радостно, а не весело. Такого полного дома я не видел уже очень давно.
– Когда мы поедем в Ирландию, – начала Мадаленна, и он резко обернулся к ней. – Вы тоже покажете мне свой дом.
– А если он разрушен?
– Дом остается домом, даже когда разрушен.
– А если там пепелище? – его взгляд стал прохладным.
– Значит, мы соберем пепел и почтим его.
Эйдин долго молчал; потом вдруг потянулся и крепко обнял ее. В объятиях было спокойно, ничто не волновало ее. Выбор был сделан, и Мадаленна была готова принять любое наказание за это счастье.
– Клянусь. – ответил он.
***
– Все-таки в вашем доме прекрасная люстра! – громко сказал Эйдин, и голуби на улице испуганно курлыкнули. – Нет, правда замечательная. Не то что та безвкусица, что висит в некоторых лондонских домах.
Они вернулись со свадьбы на автомобиле. Мадаленна сначала полагала, что сможет остаться на ночь в родном доме, но когда неровная тень от свечи упала на пол, она почувствовала страшное одиночество, и так быстро выбежала за дверь, что чуть не сбила Гилберта с ног. Он ничего не стал спрашивать, распахнул дверь голубого форда, и они уехали в ночь в Сиену. Свадьба была замечательной, долгой, но ей показалось, что прошло всего несколько часов, и только закатное солнце напомнило, что им еще надо было пробираться сквозь долину. Скрипки и гобои играли светлую и грустную музыку, следом за лиричными песнями о любви последовали веселые танцы, и все вокруг смеялись, о чем-то громко говорили и желали счастья. Мадаленна весь праздник держала в руках маленькие марципановые конфетки, на которых фигурным шоколадом было выложено: «Счастье», «Любовь», «Верность» – все что желали жениху и невесте, желали и гостям.
– Люстру выбирала бабушка, а у нее всегда был прекрасный вкус.
– Именно! Это как раз то, чего так не хватает нашему обществу – прекрасный вкус!
Если бы Мадаленна не знала, что Гилберт не притронулся к домашнему вину, то могла бы заподозрить его в излишней веселости. Но машина ехала ровно, не кидаясь вбок и вкривь, однако в самом настроении Эйдина, в том, как по-особому горели его глаза, было что-то новое, странное, и непонятное. Они пристроились около знакомого угла и вышли на свежий воздух. Было около десяти вечера, и гостиница оставалась пустой – все туристы ушли гулять. Мадаленна бы не отказалась прогуляться еще раз по городу, но усталость брала свое, и единственное о чем она мечтала, была удобная постель.
– Ни разу не видела вас таким веселым, – проворчала Мадаленна, когда они вошли в холл и подошли к стойке, чтобы расписаться о своем прибытии.
– Вы удивлены?
– Удивлена.
– Приятно удивлены? – посмотрел на нее Гилберт, и она усмехнулась.
– Просто удивлена.
– Еще одна иллюзия разбита вдребезги.
Эйдин взял шариковую ручку, и когда та блеснула при свете лампы, Мадаленна увидела небольшой порез на правой руке. Рана была пустяковой, но промыть и забинтовать ее стоило, иначе она могла мешать работать дальше.
– Вы поранились? Пойдемте, я ее перевяжу.
– Не надо, – поморщился Эйдин. – Это пустяк, само пройдет.
– Мистер Гатри, не надо спорить со своей женой. – отрезала Мадаленна и не обращая внимания на удивленный взгляд, принялась подниматься наверх.
Она остановилась у его комнаты и невозмутимо подождала, пока Гилберт найдет ключи. Дверь отворилась, и они вошли в номер, похожий на ее точь в точь – такая же кровать, такой же туалетный стол, только в его комнате окно было открыто, и все пропиталось запахом апельсина и лимона. Мадаленна оглянулась и хотела включить свет, однако ее прервал оклик:
– Не надо, не включайте эту лампу. Тут на столе есть светильник.
– Хорошо. У вас есть аптечка?
– Разумеется, нет. – она слышала, как он усмехнулся.
Громко вздохнув, она вышла из его номера и прошла в свой. Вспыхнул свет, и в сумке, которую она всегда брала с собой, Мадаленна нашла небольшой бинт, но вот спирта там не оказалось. Она посмотрела на полке в ванной, но и там ничего подобного не было. Она вышла в коридор и заглянула в соседний номер.
– У вас есть что-нибудь спиртное? – Гилберт изумленно посмотрел на нее. – Для промывки раны.
– О… – он шагнул к двери и застыл посередине. – Нет, по-моему, нет.
– Хорошо, – снова вздохнула Мадаленна. – Тогда обойдемся водой.
Она наполнила один из стаканов водой и зашла в номер Гилберта. Тот стоял, оперевшись о шкаф, и с явным интересом наблюдал за ней. Пиджака уже не было, он был в одной рубашке и жилетке, и Мадаленна кивнула в сторону стула.
– Садитесь. Приготовьтесь, будет немного щипать.
– Ничего, думаю, я перетерплю.
Она осторожно закатала манжету и приложила вату к ране. Эйдин коротко дернулся, но не зашипел, только прикрыл глаза. Стоять было не совсем удобно, от усталости Мадаленна чувствовала, как у нее затекают руки, но другого стула не было. Гилберт посмотрел на нее и потянулся, чтобы встать.
– Куда вы собрались? – недовольно спросила Мадаленна.
– Вам за стулом.
– Это совсем не обязательно. – она сменила вату и протерла рану свежей.
– Ну вы же не будете все время стоять. – он дернул рукой. – Я, как джентльмен, не могу этого позволить.
– Не беспокойтесь, – Мадаленна покосилась на стул. – Мне совсем несложно.
Однако бинтовать оказалось не так удобно – бинт все время падал из рук, и она только успевала его ловить. Разумеется, гораздо удобнее было бы, если она смогла присесть, но идти за стулом в соседний номер не хотелось – он казался слишком далеким. Когда стакан с водой чуть не выскользнул на пол, Мадаленна не выдержала и аккуратно присела на широкий подлокотник стула. Тяжесть в конце концов спала, и боль из рук ушла. Мадаленна осторожно бинтовала рану, стараясь не замечать ни пристального взгляда, ни тепла, исходившего от Эйдина. Почувствовав привычное прикосновение губ к своей руке, она отложила бинт и посмотрела в окно. Она была готова нести ответственность за свой выбор, но все равно ей было страшно от мысли, что все могло решиться в одну минуту. Она встала, он встал за ней. Как они оказались на темном квадрате комнаты, куда свет от лампы не проникал, Мадаленна и сама не поняла. Она не возражала, когда почувствовала, как его руки нежно легли ей на плечи, когда она оказалась так рядом, что касалась щекой его щеки.
– Что будет дальше? – спросила она.
– Только хорошее. – прошептал он.
Мадаленна чувствовала осторожное, деликатное прикосновение его губ к щеке, к глазам; поцелуи были легкими, призрачными, похожие на ночь. Ничто не могло быть более правильным, никто не мог упрекнуть их в чем-то плохом. Случилось то, что давно должно было случиться, и голос совести затих. Мадаленна потянулась к нему, когда тишину прорезал звук телефона. Она было шагнула назад, но объятия были такими крепкими, что она осталась стоять на месте. Телефон все звонил и звонил, а они не двигались с места.
– Не обращайте внимания. – тихо сказал Гилберт. – Пусть звонит.
– А если это что-то важное? Ответьте.
– Нет ничего важного, быть не может.
– И все-таки стоит ответить.
Неохотно разорвав объятия, Эйдин рывком снял трубку и проговорил в тишину:
– Да, что случилось? – на том конце провода послышался голос Линды, и он недовольно посмотрел в сторону. – Линда, я говорил тебе… Что с Джейн? – внезапно воскликнул он и выпрямился. – Не надо кричать в трубку, просто спокойно объясни. Что значит сбежала из дома к Уилсонам?
Мадаленна задала немой вопрос, но Гилберт только махнул рукой, мол, ничего страшного. Она села на стул и посмотрела в зеркало – к своему удивлению отражение улыбалось такой широкой улыбкой, что сил сердиться не было. Мадаленна старалась переживать за Джейн, за Линду, но все это было так далеко от сегодняшних событий, так далеко от Италии, что она не могла. Возможно она становилась эгоисткой, и стоило переживать и ругать себя за это, но ее счастье было слишком большим, чтобы она расстроилась.
– Не надо за ней ехать, я попрошу Бассета.
Внезапно в дверь постучали. Мадаленна подошла к порогу, в коридоре стоял портье. Отчего-то Мадаленну замутило, словно должно было случиться что-то страшное. Но ведь с ней и с родителями все было хорошо. Отец был в Лондоне, и непременно позвонил бы, если с ним что-то произошло. Мама была в Париже, но и она позвонила бы отцу, если что-то с ней произошло. Они не стали бы скрывать от своей дочери ничего, каким бы страшным не было событие. Наверное, их просто хватились в Милане, вот и все. Просто студенты пытаются понять, в чем дело. Но ведь звонили из Лондона, а не из Милана. Значит, и волноваться нечему, заключила Мадаленна. Ее могли хватиться в Гринвичском университете, мог о чем-то спросить декан. Ничего страшного. Она несколько раз повторила про себя эту мантру и посмотрела на портье.
– Сеньорину просят к телефону. – объяснился молодой человек. – Просят из Портсмута.
Тревога кричала в ней, пока она спускалась по лестнице, и все короткие гудки так забили в голову, что хотелось закрыть глаза руками и закричать, чтобы оглохнуть навсегда. Короткие гудки всегда обозначали, что линия была занята, или что трубка была сброшена с телефона и болталась под столом, потому что положить обратно было некому. Это не могло быть правдой. Мистер Смитон обещал прислать ей чемодан и не прислал только потому, что у него не было времени. Мистер Смитон не мог ее покинуть, потому что он всегда был с ней. Садовник звонил просто для того, чтобы пожелать спокойной ночи. Мистер Смитон, ее дорогой, милый, он не мог уйти. Он не мог! Мадаленна заметила, что начала шептать вслух. Страшная картина встала перед ее глазами, и она зажмурилась, отгоняя ее от себя руками. Ее мистер Смитон, всегда спасавший, всегда утешавший, всегда говоривший, что ее не оставит. Он не мог.
– Алло. – голос ее хрипел.
– Мисс Стоунбрук? – хорошо поставленный голос врача. – Вас беспокоят из больницы Портсмута. Номер вашего телефона оказался пришитым у пациента Филипа Смитона, а ваш отец сказал перезвонить по этому номеру.
– Мистер Смитон? – слова не путались в голове, а ложились ровным рядом. – С ним что-то случилось? Сердечный приступ?
– Ваш знакомый, мистер Смитон, мертв.
Пустота спустилась на нее оглушающей тишиной, и в черноте коридора Мадаленна прочитала слова: «Только хорошее». А потом все звуки исчезли. Пустота. И неаполитанская тарантелла.
Комментарий к Глава 29
спасибо за прочтение! буду очень рада вашим комментариям и мнениям!
p.s. да, это случилось; да, я чуть не разрыдалась, пока показывала эту главу маме; да, это начало конца.
p.p.s. да, я переслушала лану дель рей.
========== обращение к читателям ==========
Дорогие мои читатели, я искренне прошу прощения за то, что приходится пользоваться снова «главой» для того, чтобы обратиться к вам, но опять же – другого способа пока что нет.
Как вы видите, повествование медленно сменяется на другой путь; некоторые спрашивали, будут ли напряженные моменты в работе, так вот, без спойлеров – это время пришло. И так как все мы (и я в том числе) привыкли к более позитивному повествованию, меня очень волнует ваше восприятие сюжета. Не буду скрывать, все главы уже написаны, и конец мне уже известен, и, тем не менее, будет еще одно продолжение.
Мне очень важно ваше мнение, так как вы – мои первые читатели, и если бы была такая возможность, я бы поместила ваши комментарии в печатную версию книги. Буду благодарна каждому, кто сможет написать пару строк. Спасибо вам огромное и извините, если я как-то вас задела. Спасибо каждому, кто читает и оставляет свои мнения; для меня это лучший подарок.
========== Глава 30 ==========
Комментарий к Глава 30
я буду очень рада и благодарна, если вы напишите несколько слов о главе. для меня это очень важно, спасибо.
“Ты научил меня отваге звёзд перед тем, как уйти
Тому, как они несут свой свет бесконечно, даже после смерти
Задыхаясь, ты объяснил бесконечность
Как даже просто то, что мы существуем —
удивительно и прекрасно.Я не могла не попросить
Тебя сказать это снова.
Я пыталась записать твои слова,
Но не нашла ручку.
Я бы всё отдала, чтобы только услышать,
Как ты повторяешь то,
Что вселенная была создана просто для того,
Чтобы быть увиденной моими глазами.”
Sleeping At Last – Saturn
Ей было шесть, когда она никак не могла научиться кататься на двухколесном велосипеде. Руль выворачивался в сторону, и она падала с сиденья. Велосипед был красивым, с блестящей рамой, громким звонком, но он был зеленым, а ей очень хотелось, чтобы он был голубым. Дедушка тогда пообещал его в подарок, если она сможет объехать три круга сама, не падая. Она скорчила рожицу, топнула ногой – не было ни одной прогулки, чтобы она не умудрилась свалиться в траву, – но дедушка был неумолим. Она так и не смогла проехать эти три круга, постоянно сваливалась с тяжелой рамы, а потом дедушка подбегал к ней, целовал, дарил большую шоколадную конфету, но велосипед так и оставался зеленым. Она плакала и по ночам мечтала, что обязательно появится добрый волшебник и подарит ей красивый синий велосипед, а звонок будет таким громким, что его услышит даже итальянская бабушка. В один день они с дедушкой отправились на долгую прогулку через лес, и когда она посмотрела вокруг, вдруг увидела небольшой покосившийся домик с красной крышей, а на скамейке у этого домика сидел настоящий Волшебник. Она не сомневалась, что это был Волшебник, точно такой же был нарисован на коробке конфет – с белой бородой, в прозрачных очках и красной жилетке. Он внимательно смотрел на нее, а потом подошел к велосипеду.
– Ты хочешь, чтобы он стал синим или просто новый велосипед?
Она призадумалась. Вообще, хотелось, конечно же, новый. Зеленый ей нравился, но у нового и колеса были бы пружинистыми, и звонок был блестящим, да и рама не такая тяжелая. Но признаваться Волшебнику, что на самом деле она обманула дедушку, совсем не хотелось, и она только легко кивнула. Волшебник улыбнулся, зашел обратно в небольшой дом, а потом вытащил из рукава маленькую банку с краской.
– Исправить то, что у тебя и так есть, очень просто. А вот если тебе хочется чего-то нового, то придется постараться и приложить усилия. Понимаешь?
Она снова кивнула с интересом поглядывая на то, как ее велосипед неторопливо превращался из зеленого в синий. Волшебник аккуратно обмакивал большую кисть в банку с краской, а потом так же аккуратно рисовал длинные полосы на блестящей раме.
– Тебя ведь зовут Мадаленна?
– Так зовут только мама с папой. – она покрутила в руках звонок. – Дедушка зовет «звездочкой», а бабушка – Мэдди.
– Ну тогда и я буду звать тебя Мадаленной, хорошо?
Волшебник протянул ей руку, и обе ее ладони исчезли в его одной. У Волшебника была очень хорошая улыбка, такая же, как у дедушки – теплая, спокойная; когда ей так улыбались, она точно знала, что ее любят. Также улыбался папа, когда три дня назад уехал в далекую страну под названием «Египет». Она была уже взрослая и понимала, что папа уезжает сражаться со страшными мумиями, и у него на это может уйти много времени. Она скучала по нему, но отпускала, зная, что папа еще обязательно вернется. Когда она снова посмотрела на велосипед, то подпрыгнула на месте – он был совершенно синим и таким красивым, как банка из-под французского печенья, в которой у мамы хранились какие-то длинные письма на непонятном языке. Даже звонок стал синим! Она еще несколько раз подпрыгнула на месте, а когда посмотрела на Волшебника, то его уже не было, и шторы на окнах домика были занавешены. Она хотела постучать в дверь, но мама говорила, что это некрасиво – волновать людей, когда они того не хотели. А волновать Волшебника и вовсе было опасно, вдруг он решит забрать у нее велосипед? Около нее послышался скрежет ворот, и она увидела дедушку, идущего к дому с охапкой цветов.
– О, так ты все-таки объехали три круга! – рассмеялся дедушка и обнял ее.
– Нет, – замотала она головой; врать дедушке она не любила. – Это все Волшебник, он покрасил велосипед.
– Волшебник… – протянул дедушка и напустил на себя такой таинственный вид, что она замерла на месте. – Да, этот Волшебник действительно может многое. Ну, не беспокойся дорогая, ты все-таки сможешь проехать эти три несчастных круга, а потом станешь кататься по всему Портсмуту на новом велосипеде!
Она улыбнулась дедушке, и, взявшись за руки, они пошли домой. Дорога была неблизкой, но ей нравилось ходить через это поле, откуда было видно и церковь, и маленькие, словно нарисованные дома. Строгая бабушка не разрешала ей знакомиться с теми, кто жил там, но мама всегда говорила, что в голубых домах под розовой крышей живут только волшебники и феи. Ей больше не хотелось нового велосипеда, ей хотелось еще раз увидеть Волшебника.
***
Мадаленна не очень хорошо помнила, как она смогла добраться до Англии. Она и раньше слышала, как люди говорили: «все как в тумане», но теперь поняла, что это выражение было не фигуральным. Все и правда стало каким-то белесым, будто на окружающий мир накинули прозрачную вуаль, и предметы, люди, города были нечеткими, как кисель. А еще ей казалось, что все это происходит не с ней. Не Мадаленна садилась в такси, не Мадаленна ехала в аэропорт, не Мадаленна оказалась в Лондоне и первым поездом приехала в Портсмут. Она наблюдала за тем, как ее бледное отражение входило в сторожку и сразу же выходило обратно. Наконец ее отражение смогло выбраться из зеркала и занять ее место.
Сначала Мадаленна полагала, что сразу же поедет в теплицы. Родственников у мистера Смитона было не так много, а единственная сестра и племянница были далеко от Англии, чтобы сорваться и приехать в далекий портовый город. Вызвали ее. Причина оказалась очень банальной, садовник всегда жаловался на сердце и плохой сон – она знала об этом, и сама очень часто срывалась из Стоунбрукмэнора, чтобы помочь ему, однако в этот раз мистер Смитон решил никого не беспокоить. Его Мадаленна была в Италии, а его Грейс так далеко, что даже обычная доза снотворного не смогла помочь вызвать ее образ. Филип никогда не был трусом, чтобы уйти из жизни просто потому, что боялся предстоящей смерти, но он был весельчаком и не терпел тоски, а в последние месяцы та от него не отставала, обвивая шею своими лапами. Филип Смитон решил уйти спокойно и без лишних истерик, он ушел точно так же, как всегда уходил с надоевших собраний – составил план отступления, надел на лицо веселую маску и в нужную минуту исчез.
Когда Мадаленна думала о его возможной смерти, ей казалось, что сердце должно будет разорваться от боли. Садовник был единственным, кто так долго поддерживал в ней тягу к жизни; единственным, кто открыл ей страшную истину – и без любимых можно и нужно жить на свете. Садовник учил ее бороться, не плакать и не просто существовать столько, сколько отмерено судьбой, а чувствовать все в настоящей жизни – цвета, вкусы, запахи. Он научил ее радости и свету, открыл, что прощание не всегда обозначало скорбь. А теперь он ушел сам, оставив ее не на перепутье, а в белой комнате, где не было ничего. Не было его. Ей казалось, что сердце разорвется от боли, когда она приедет в Портсмут. Ей думалось, что она и шагу не сможет ступить, чтобы не заплакать. Она надеялась, что сможет чувствовать хоть что-нибудь, прежде чем окажется в синеватой пустоте, где не было ни выхода, ни входа. Но Мадаленна была спокойна. Она не плакала, когда ей отдали завещание, по которому все теплицы становились ее. Она не плакала, когда пришла вместе со всеми в его небольшой дом. Она не плакала, когда кто-то из клуба садоводов трогал ее за плечо и говорил соболезнования. Ей только хотелось удивленно посмотреть на них и спросить, почему они все такие грустные, ведь ничего страшного не случилось. Филип Смитон просто уехал на несколько дней в другой город, и эти несколько дней могут быть долгими, очень долгими. Вот и все. Мадаленна всегда теряла всех, кого любила.
