Текст книги "Магнолии были свежи (СИ)"
Автор книги: Ann Michaels
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 68 страниц)
– Надеюсь, что девиз старосты: «Один за всех, и все за одного»? – рассмеялся мистер Гилберт.
Мадаленна едва могла сдержать непонятно откуда взявшуюся дрожь в коленях, и в который раз она прошептала себе: «Отставить сантименты!». Строгое одергивание подействовало на время, и его хватило, чтобы встать и дойти до лестницы. Там, скрытая от глаз фикусом, она смотрела на потолок и считала до десяти. На восемь она выпрямится и спокойно спустится. Сколько в жизни случайностей, вот и первое в ее жизни случилось.
– Должен сказать, что вам повезло, профессор, – продолжал мистер Келлер. – Студентка, ставшая старостой в этом году, очень ответственна и подает хорошие надежды в литературе, искусствоведении и языках. Она на очень хорошем счету.
– Очень рад. – душевно сказал мистер Гилберт; Мадаленна знала, как он улыбнулся – мягко и тепло. – Как я могу обращаться к данной студентке?
– Мисс Стоунбрук.
Ее имя прозвучало и громко, и негромко одновременно. Произнесли его, как Мадаленне показалось, очень тихо, но вот потом все потонуло в гуле, который все нарастал и нарастал. Схватившись за фикус, она глубоко вдохнула и спустилась на несколько ступенек, так, чтобы оказаться немного выше мистера Гилберта, чтобы его глаза смотрели не на нее, а на мистера Келнера. Заместитель декана все что-то говорил о ее заслугах, а она не могла перестать чувствовать знакомый взгляд. Может быть, он был яростным, а может быть, насмешливым – она не знала, и не хотела знать. Постепенно дыхание пришло в норму, и на лице снова появилось застывшее выражение, как у того полудохлого карпа.
– Так что, в любых вопросах вы можете полагаться на мисс Стоунбрук. – Келлер наконец закончил свою речь и посмотрел на нее. Она кивнула в ответ, теперь была ее очередь говорить.
– Мы очень рады вас приветствовать в нашем университете, мистер Гилберт. – ее голос звучал слишком громко. – Спасибо за оказанную нам честь.
– Очень рад, мисс Стоунбрук. Надеюсь, наше с вами сотрудничество будет благотворным.
Он обращался не к ней, теперь Мадаленна это понимала. Когда она отважилась посмотреть на него, оказалось, что он смотрел на всю аудиторию. Мистер Гилберт был преподавателем, и смотрел на тех, с кем ему придется работать весь год, а может и больше, если он не забыл прошлый разговор. Его взгляд был спокойным и серьезным; он смотрел на каждого, запоминая лица, чтобы в будущем не пропустить никого. Мадаленне не хотелось топтаться на месте, и с позволительного кивка она прошла на место; только тогда она заметила, как в аудитории стало холодно. Мистер Келлер ушел, и новый профессор неторопливо оглядел аудиторию и улыбнулся.
– Коллеги. – все приосанились; теперь они были не просто студентами. – Предлагаю познакомиться еще раз. Меня вы знаете как мистера Эйдина Гилберта, однако официальные знакомства редко бывают приятными. Давайте сделаем так, каждый из вас расскажет что-то о себе, и так я смогу понимать вас намного лучше. Хорошо? Начну я. Свое имя я уже сказал, родился я в Ирландии, в небольшом городе. Всю свою жизнь я наблюдал за красотой природы, и потому искусство стало для меня способом познакомиться с ним изнутри, грубо говоря, залезть во внутрь этого великого механизма. И я был очень рад, когда узнал, что мои идеи разделяют некоторые люди. – Мадаленна чувствовала, что он смотрел на нее, но она только сильнее помрачнела. – Теперь, когда наше знакомство стало не таким формальным, перейдем к профессиональной деятельности. Я работаю уже около двадцати лет, и каждый раз удивляюсь тому, как по-раному люди воспринимают искусство. Сказать по правде, современное искусство мне нравится гораздо больше, в нем есть жизнь, но я буду рад услышать все ваши точки зрения. Для меня важно видеть ваше стремление к тому, чтобы грамотно формулировать и аргументировать свои мысли, понимаете? – все заулыбались, а Мадаленне показалось, что над ней зависло черное облако. – Теперь ваша очередь.
Все закивали в радостном предвкушении чего-то особенного, а у Мадаленны заныло под сердцем. Она ожидала чего-то подобного – официального тона, серьезности, однако те дни испортили ее представление об этом человеке, и она все вглядывалась в знакомую фигуру, стремясь угадать в привычной интонации, движении руки, улыбке то, что она уже видела. Она знала, что так будет, но, и поняла Мадаленна это только сейчас, надеялась на обратное. На что именно она и сама не знала, но какая-то горячая волна начинала медленно подниматься в ней и опутывала постепенно шею. Она заметила, что ее руки дрожали.
Первой поднялась Эмили Дайн – милая девушка, они с Мадаленной ходили вместе на факультатив итальянского. Она что-то робко рассказывала о себе, но Мадаленна не смогла уловить и доли услышанного. Потом за ней поднялся кто-то еще; один говорили о своих любимых художниках, другие рассказывали забавные факты о себе, и аудитория иногда оглашалась смехом, но ей казалось, что вокруг нее соткали плотный туман. Поднялась Дафни и прощебетала о своей привязанности к искусству и архитектуре ампира, а за ней кто-то еще. И всем он улыбался, каждому дарил немного тепла так, что стеклянная стена едва поблескивала на солнце.
– Кто продолжит? – бодро спросил мистер Гилберт, когда парень в серой кофте сел на место.
– Можно я, сэр? – тут же отозвалась Эффи, и Мадаленне захотелось, чтобы открыли окно – духи бывшей подруги оказались слишком душными.
– Конечно! Прошу вас.
Мистер Гилберт вышел из-за кафедры и пристроился около своего стола. Он все еще пристально смотрел на каждого студента, но как только Эффи заговорила, все его внимание перешло исключительно к ней.
– Меня зовут Эффи Доусен, и я очень рада учиться на этом факультете. Особенно рада теперь, когда к нам пришли вы, человек, мыслящий по-новому. – Эффи улыбнулась, и Мадаленна почувствовала, как ее лицо дернула судорога. – Не поймите меня неправильно, у нас был до вас замечательный преподаватель – мистер Флинн – но он был слишком консервативным, хотя, – она покосилась в сторону Мадаленны слишком заметно. – Хотя, должна сказать, некоторые личности со своими устаревшими взглядами находили с ним общий язык. Так вот, я очень рада, что вы будете у нас преподавать, мистер Гилберт.
– Благодарю, мисс Доусен. – он рассмеялся, и Эффи заулыбалась еще шире. – Надеюсь ваш настрой сохранится до сессии.
– О, я отличница, сэр!
– Что же, тогда я рад. Может быть вы что-то еще хотели добавить, мисс Доусен?
– Да, сэр. Должна сказать, что я обожаю Ирландию. – от подобной лести Мадаленне захотелось засмеяться в голос. Сейчас мистер Гилберт должен был саркастично усмехнуться и остановить подобный поток сладости, ведь не мог же он слушать подобное и принимать вес за чистую монету. Не мог! Но он улыбался и кивал. – Я действительно обожаю эту страну с зелеными долинами и высокими горами.
– Я польщен, мисс Доусен. Я рад каждому, кто любит мою малую родину. И много раз вы там были?
– Каждое лето, сэр!
«Ложь, это все ложь!» – хотелось воскликнуть Мадаленне. Она знала, что Эффи ничего не знала об Ирландии, ненавидела Шотландию, и каждый месяц смотрела на торжественный парад около Букингемского дворца. И она лгала, безбожно врала, а мистер Гилберт ей верил. Он не мог ей верить, не должен был! Такой мелочной, ужасно льстивой; как он – чистый, мудрый – не мог видеть этой лживости, которая лезла из каждого угла? Как он мог так ошибаться и улыбаться той, которая не была достойна этого? Вероятно, у нее все было написано на лице, потому что Дафни несколько раз толкнула ее в бок. Но Мадаленне это не помогло. Как он мог улыбаться Эффи той улыбкой, которая обдавала волной тепла каждого, кто я стоял рядом?
– И какой из городов вам понравился больше всего?
– О, – немного замялась Эффи. – Дублин, сэр.
Это было выше ее сил, и Мадаленна, ничуть не смущаясь, фыркнула. Она не волновалась, что о ней подумает педагог, ей овладел странный азарт, и теперь вместо вежливого тона и хороших манер, ей хотелось стать самым угрюмым и мрачным человеком, от одного вида которого мог пойти дождь. Ее выпад не остался незамеченным, и Эффи повернулась в тот же момент; ее лицо горело возмущением, но Мадаленну это только позабавило.
– Скажи, пожалуйста, Мадаленна, – голос Эффи звучал сладко-сладко. – Это ты пыталась изобразить фырканье коня, или задыхалась от приступа астмы?
Откровенную грубость мистер Гилберт оставить без внимания не мог, и Мадаленна знала, что на его лицо упала тень, она слышала, как переменился его голос.
– Я понимаю, мисс Доусен, что вам неприятно, однако переходить на колкости не стоит. Что вас так удивило, можете сказать?
Он обращался к Мадаленне, но голос его нисколько не потеплел, и от этого ей стало внезапно тоскливо и больно, словно внутри до этого что-то тепло билось, а потом в один момент исчезло, оставив после себя пустоту, очень холодную и темную. Но азарт разгорелся еще сильнее, и когда она заговорила, Дафни изумленно посмотрела на нее – так холодно ее приятельница никогда не говорила.
– Я прошу прощения, если задела мисс Доусен, – та надулась; вежливость Мадаленна вовсе не входила в ее планы. – Однако меня позабавила ее невежественность.
– Вот как? И в чем же она проявилась?
– Дублин – наименее ирландский город из всех возможных.
– Полагаю, мистер Гилберт лучше об этом знает, – взвилась Эффи, но мистер Гилберт только кивнул, и Мадаленна продолжила.
– Если я неправа, поправьте меня, сэр. Но, насколько я смею утверждать, Дублин наименее ирландский город из всех, что можно называть таковыми.
Эффи ожидала, что мистер Гилберт возразит, скажет Мадаленне о ее неправоте, но он молчал, и у Дафни отлегло от сердца за свою подругу – профессор улыбнулся, но не так как Эффи, искренняя улыбка скользнула в уголках губ, замерла в глазах – там загорелись знакомые Мадаленне огоньки, но она все списала на игру неровного света. Мистер Гилберт молчал, но в его молчании было что-то поощрительное, будто он просил ее продолжить, и она набрала побольше воздуха в легкие. Мадаленна не волновалась, она достаточно знала об Ирландии, чтобы говорить с тем человеком, который дышал воздухом этой страны с малых лет.
– Насколько я знаю, Дублин долгое время был захвачен викингами, а потом права на него оспаривали Тюдоры и Елизавета I. Ирландским он стал только к семнадцатому веку.
– И тем не менее, там родились замечательные писатели, – проговорил мистер Гилберт. – Кто вам из них нравится, мисс… Стоунбрук?
– Бернард Шоу – мой любимый автор, сэр.
– Что вы у него читали?
– Все. – кратко ответила Мадаленна.
– Все? – огоньки стали еще лукавее. – Вероятно, вы рано с ним познакомились?
– Мой дедушка научил меня любить Шоу, сэр. – хмуро ответила Мадаленна, и образ Эдмунда возник так некстати, что весь азарт сошел.
– Прошу прощения, я не хотел, – было начал профессор, но потом быстро взглянул в тетрадь, и когда посмотрел на нее, лукавство сменило спокойствие. – И какие города Ирландии вам нравятся?
– Белфаст, – Мадаленна помнила, как прочитала в одной книге об отвесных скалах из белого известняка и упросила маму их нарисовать. – Гэлвей и Корк.
– Вы там были?
– Нет, сэр, я редко выезжаю за пределы Лондона.
– И вам нравится эта страна?
– Я не могу сказать вам точно, сэр.
– С чем связано подобная неуверенность?
– Я не хочу, чтобы мои слова сочли лестью.
Это был открытый камень в огород Эффи, и та проскрежетала что-то на французском, но Мадаленна только суровее свела брови и прошептала на итальянском: «Santa Madonna» («Святая Мадонна»). По аудитории пошли несмелые смешки, однако мистер Гилберт быстро махнул рукой, и снова воцарилась тишина. Отличный аттестат перестал маячить впереди, Мадаленна это понимала, но не собиралась ничего менять. С точки зрения вежливости и такта ее поведение было безукоризненным, и все испортить могло только личное отношение преподавателя, а Мадаленна изо всех сил старалась себя убедить, что ей все равно. Здесь больше не было того мистера Гилберта, с которым она была знакома еще в теплицах. Теперь здесь был незнакомый педагог, с которым необходимо было выстраивать отношения, и нельзя было сказать, что она в этом преуспела. Но вот он подошел немного ближе к первому ряду, и ей захотелось провести рукой перед глазами. Он улыбался так, словно, ничего и не происходило, и все, что здесь только что было, напоминало одну из их бесед. Но мистер Гилберт улыбался так всем, и все могли видеть его улыбку, все могли подойти к нему и поговорить, внезапно подумала Мадаленна, и непонятное чувство неприятно ее укололо.
– Если мы разобрались с географическим вопросом, я бы хотел, чтобы вы рассказали о том, что вам нравится.
Мадаленна встала в тупик. Что ей нравилось? Чтение, картины, цветы. Но он это знал и так, и все это звучало очень… очень просто по сравнению с тем, что рассказывали до нее. Отдаленные голоса прозвучали в голове, и она припомнила и восторженные отзывы о Родене и что-то о поклонении Россети. Но если она начнет так же восторгаться, то будет выглядеть глупо – вся ее беда состояла в том, что она не умела притворяться.
– Чтение авторов девятнадцатого века и пейзажи доставляют мне большое удовольствие, сэр. – ее слова показались такими церемонными, что она чуть не скривилась. И добавила. – И цветы. Я обожаю цветы.
– Замечательно. – радушно ответил мистер Гилберт. Мадаленна почему-то думала, что он спросит ее о чем-то еще, но профессор снова посмотрел в тетрадь, и у нее что-то тоскливо дернулось внутри – все было слишком официальным. – Теперь, когда мы с вами всеми познакомились, я бы хотел рассказать, что мы будем делать на моих лекциях. Изначально должен предупредить, что на экзаменах я не потерплю списывания. – он отошел к окну и посмотрел на улицу. – Однако я понимаю, что могут создаться разные ситуации, поэтому если вы не сможете подготовиться к экзамену из-за какой-то чрезвычайной ситуации, можете подойти ко мне, и мы вместе сможем решить эту проблему, договорились? – все согласно кивнули и довольно переглянулись. – Теперь об учебном процессе. Я бы хотел, чтобы не опаздывали на лекции, а если такое случается, предупреждали бы меня заранее, мой служебный номер я напишу вам отдельно и передам вашей старосте. От этого может зависеть наш учебный план, поэтому попрошу отнестись к этому серьезно. Что насчет контрольных, то я, признаться честно, не особо люблю формат заданий. Мне кажется, намного важнее развивать спорить и доказывать свою точку зрения без лишних эмоций. – мистер Гилберт сел за стол и внимательно посмотрел на студентов, на какой-то момент его взгляд задержался на Мадаленне, но ее лицо снова было бесстрастным и равнодушным. – Разумеется, если вы не желаете принимать участия в подобных рода выступлениях, вы можете написать контрольную, я все пойму. Ну и, конечно, эссе, так мне будет легче понять ваши мысли. Кстати, вы написали летние эссе?
Все засуетились, переглянулись и начали ворошить тетради. Мало кто вспоминал об эссе летом, и Мадаленна вполне их понимала. Она вспомнила лицо мамы, ее слова, и ей захотелось выбросить эти листки туда, где их никто не сможет прочесть. Она врала, была не лучше Эффи, и ложь ее была настолько искусной, что она сама поразилась своим словам.
– Тогда я жду до этого четверга, приносите их в деканат, я как раз успею их проверить к следующему занятию.
– Но у тебя же готово эссе, Мадаленна, – шепнула Дафни. – Целых два!
– Я не хочу их сдавать, мне ни одно не нравится.
– Пустяки, – возмутилась ее приятельница. – У тебя все эссе хорошие, а так ты не будешь должником. Мистер Гилберт!
– Нет, Дафни, нет!
«Вот так и теряют подруг.» – уныло подумала Мадаленна, но говорить что-то было уже поздно; Дафни встала на месте и во всеуслышание заявила, что у ее приятельницы есть отличная работа.
– Действительно? – удивился мистер Гилберт. – Тогда почему мисс Стоунбрук мне ее не сдала?
– Она считает их недостаточно хорошими.
Гнев в Мадаленне накипал все сильнее и сильнее. Хуже подобного привлечения внимания она терпеть не могла только то, что следовало за этим. Если она отдаст эссе, то будет выглядеть полной дурой, если не отдаст – ломающейся особой, и она не знала, что из этого хуже. Однако добродушная Дафни желала ей только добра, и действительно хотела, чтобы ее приятельница оставалась на хорошем счету, и Мадаленна это знала, но понимала и то, что сможет это осознать только спустя время, когда гнев выкипит из нее.
– Полагаю, опасения мисс Стоунбрук во многом беспочвенны. – отозвался мистер Гилберт. – Мистер Флинн мне говорил, что вы пишете хорошие эссе.
– Благодарю. Однако это эссе было написано достаточно быстро, и я не уверена в его правильности и… орфографических ошибках.
– Позвольте мне самому оценить, – мистер Гилберт поднялся к их парте, и Мадаленна нахмурилась так, что лоб покрылся морщинами. – Уверен, я смогу вынести правильный вердикт.
Мистер Гилберт стоял около нее и ждал, пока она отдаст это несчастное эссе. А ей больше всего хотелось выкинуть оба из сумки и крикнуть, что она ничего не написала, что в первый раз она не успела и чуть не настрочила такую галиматью, что на это смотреть было стыдно тому, кто знал ее мысли. Но мистер Гилберт стоял тут, и наверняка улыбался, видя ее нерешительность, и спрятанный эгоизм снова взыграл в ней. Мадаленна холодно посмотрела на парты, стол и доску; теперь это был университет, и ей нужны были только хорошие оценки. Она подала листки с парты, и увидела, как сошлись его брови на переносице, едва он увидел заголовок. Он было что-то хотел сказать, но на часах сошлись на цифре «десять», и Мадаленна быстро встала с места.
– Занятие окончено, жду вас всех через неделю.
Фишки были брошены, и она почти не жалела.
========== Глава 10 ==========
Человек в черном костюме неспеша шел по Карбороу-стрит. День клонился к вечеру, и редкие огни зажигались неторопливо. Его жена не хотела покупать дом здесь, ее тянуло в Белгравию или на худой конец в Мейфэр, однако он был непреклонен – только Блумзбери, только милый дом с красной черепичной крышей. Это милое строение с палисадником он заприметил еще в сорок седьмом, когда после долгой войны они решили подыскать что-то для их семьи. Джейн никак не могла подружиться с ребятами из Белфаста, и Линда уговорила его на то, чтобы переехать в Лондон, чтобы девочка переменила обстановку. То ли и правда перемена места помогла, то ли Джейн стала более разумной, однако у нее вдруг стали появляться первые друзья. Жена немного повздыхала, однако на следующей же неделе перевезла в новый дом гарнитуры из красного дерева и рояль с черной лакированной крышкой, которая блестела так, что он привык в отражении поправлять галстук.
С другого конца города пахло дымом, за городом жгли желтую траву, и от этого над крышами повисли тонкие прожилки смога. Бой старого Биг Бена часов долетел и до сюда, и из поворота вынырнули люди; было уже шесть часов, и все стали выпрыгивать из своих рабочих мест, как селедки из консервов. Он вполне понимал прохожих, ему самому не терпелось покинуть душные кабинеты и каменные проходы, от которых веяло холодом и очутиться поскорее дома, но как можно было не смотреть себе под ноги и не замечать той красоты, которая была буквально перед глазами – это оставалось для него непонятным. Желтые листья уже начали опадать на красноватый асфальт, отчего ему, с его плохим зрением, земля казалась причудливым паркетом. Среди дыма, поднимавшегося с западных районов города, пробивалось чудное розоватое небо; законы лета еще были в силе, и можно было надеяться, что завтрашний день будет теплым. Он любил сентябрь, любил осень; в эти месяцы на него накатывала какая-то радость, все для него начиналось заново с сентябрем, ему казалось, что жизнь дает ему еще один шанс на что-то, чего он не успел сделать. Хотя, казалось бы, чего он не успел проделать за сорок семь лет, а совсем скоро будет и сорок восемь. Холодный ветер напомнил о том, что по улицам гулял сентябрь, а не душный и теплый август, и он посильнее запахнул на себе пальто; меланхолично поразмышлять о своем возрасте можно будет и дома, около камина с бокалом виски или портвейна. Дом оказался ровно за углом кирпичной стены, на соседнем крыльце кто-то стоял в знакомом цветном пальто, и он посильнее надвинул шляпу на глаза, чтобы его никто не смог узнать. Сегодня он сможет выдержать только общество Линды или Джейн. Серая дверь распахнулась перед его носом, словно Бассет стоял за окном и выжидал – придет ли к ним кто-нибудь или нет. Эйдин так и не смог понять, какими полномочиями обладал дворецкий, и что он вообще был обязан делать, но Линда говорила, что Бассет был незаменим в хозяйстве, а Джейн утверждала, что не сможет привести без стыда своих друзей в дом, если на пороге их не встретит учтивая фигура в черном сюртуке. Он сам против дворецкого ничего не имел против, они с Бассетом часто беседовали о погоде, обсуждали итоги матча по регби, да и вообще с Бассетом было удобно перекинуться парой слов, когда Линда забирала Джейн на побережье, а он оставался в этом гулком доме сторожить светское общество и начало сезона.
– Мы ждали вас сегодня гораздо раньше, сэр. – Бассет помог ему снять пальто и встряхнул его, чтобы сигаретный дым не так бил в нос. – Что-то случилось, сэр?
– Преподавательский совет случился. – Эйдин поежился, холодный ветер никак не хотел выходить из его пиджака и остался там мокрыми каплями. – Напомните в следующий раз выдумать какую-нибудь причину, чтобы не оставаться на обсуждение увлекательнейших тем.
– Всенепременно, сэр. Было что-то интересное на собрании, сэр?
– Они всерьез решили обсудить вырубку деревьев в саду колледжа. Подобная человеческая глупость действительно может быть интересной.
– Это… Не совсем здравое решение, сэр?
– И еще мягко сказано. Эти дубы росли там бог знает сколько лет, и теперь из-за кучки каких-то пижонов, они хотят там высадить японский садик. Ни тенька, ни прохлады летом, а зимой этот садик превратится в обычный мусор, потому что его, конечно, все переломают.
– Я полагаю, вы правы, сэр. – сдержанно оправился дворецкий и взял почту. – Вы бы хотели проверить вечерний «Таймс», сэр?
– Позже. – отмахнулся Эйдин и заглянул в столовую.
Он искал Линду. После такого дня, единственное, что могло его утешить – это улыбка его любимой Линды, и каждый раз, когда он глядел на ее сверкающие черные волосы или белую шею, он удивлялся, что из всех претендентов на руку и сердце она выбрала именно его. Господи, сколько лет они уже были женаты? Гилберт вытащил из кармана пиджака старую трубку и задумчиво выбил старый табак. Двадцать один год; и он помнил каждый из них. Многие его товарищи шутили, что так долго в их кругах вместе не живут, либо не помнят того, что было в прошлом месяце, но Эйдин помнил все, что было связано с Линдой. Их прошлое представлялось ему большой картиной, и ни один угол не зиял пустотой. Они были счастливы, в счастье родилась малышка Джейн, и он не мог представить свою жизнь без нее. Но сегодня Линды не было. Не было в столовой, не было в гостиной, не было в небольшой чайной комнате, не было даже записки, почему она ушла. Такое повторялось из раза в раз, особенно когда начинался сезон, но сейчас ему особенно стало одиноко.
– Бассет, – в двери показалась фигура дворецкого. – Где миссис Гилберт?
– Мадам просила передать, что она задержится на собрании в клубе миссис Винтер.
– Вот как? И до скольки?
– Мадам просила передать, чтобы вы ее не ждали и ложились спать, так как после собрания ожидается небольшой бал.
– Понятно. – Эйдин пересел на неудобный стул и постарался сдержать зевоту, он страшно хотел спать. – А что же Джейн? Где она?
– Мисс Гилберт, насколько я осведомлен, сэр, задержалась в загородном доме семьи Уиллис.
– Уиллис? – нахмурился Эйдин. – Тот хлыщ, который ухаживал за ней прошлую зиму тоже вроде бы был из Уиллисов, нет?
– Это их сын, сэр.
– Боги, – пробормотал мистер Гилберт и снова накинул на себя пальто. – Выкатите из гаража машину, Бассет, я поеду к Уиллисам.
Он прекрасно помнил того смазливого идиота, который все время подхихикивал около бадьи с пуншем все рождественские вечера в их доме. Линда сказала, что они обязаны проводить их для того, чтобы его карьера не закончилась слишком быстро, но толпа незнакомцев так сильно его раздражала, что он был готов закрыться в своем кабинете с сочинениями Дидро. Но у него была дочь, дочери в скором времени нужно было выходить замуж, и этот факт заставлял его вылезать из своего любимого домашнего костюма и надевать ужасную бабочку, разговаривать с очередным подражателем Джойса и краем глаза следить, чтобы Джейн не ускользнула с кем-нибудь на балкон. Она вышла в свет достаточно рано, в пятнадцать она уже дебютировала на своем первом балу, который почти не сорвался. Эйдин был против такого раннего знакомства со светом, ему не хотелось, чтобы его дочка так рано окуналась в мир пошлости, загримированной под учтивость, не хотелось, чтобы она натягивала на свое красивое лицо ужасную маску излишнего кокетства и фиглярства, но Линда так умоляла, и Джейн так упрашивала, что ему пришлось согласиться, и с тех пор Джейн выходила каждый год в свет под чутким присмотром матери или отца. Но этот Билл Уилсон; с ним Эйдин смириться не мог. Постоянно улыбающийся, вертлявый, он не мог и слова связать, а беседа дольше десяти минут казалась для него пыткой. О карьере он не думал, и всю жизнь мечтал путешествовать «по неопознанным островам, сэр, ведь это просто… просто кайф, сэр». На том их содержательный разговор и завершился. Джейн не то чтобы была от него в восторге, но против его общества не имела ничего против, и одно это отца уже пугало. А еще и этот отъезд, да еще и с ночевкой… Нет, он не мог этого допустить. Гилберт оправил на себе пальто и принялся вспоминать, давал ли он машину Линде.
– Сэр, – Бассет едва остановил хозяина у двери. – Мисс оставила вам письмо.
Небольшой клочок бумаги ловко был выужен из бесконечных карманов сюртука Бассета и вручен Эйдину. Мелкий почерк Джейн почти сливался со строчками его бумаги, которую он держал у себя в кабинете.
«Папчик, я знаю, что тебе не нравится Билл, но уезжаю сегодня к Уилсонам. У них будет отличная музыка и что-то вроде передвижного фонтана, круто, правда? Не беспокойся, кроме меня там будет кое-кто из девочек, может и его (слово «предки» было зачеркнуто, но Эйдин смог рассмотреть его сквозь смазанные чернила) родители тоже будут. Мама все знает, и потом это все равно лучше, если я бы поехала поездом или дергала бедного Бассета, правда? Целую тебя тысячу раз, твоя Джейни.»
Бассет ожидал, что его хозяин спокойно сядет в кресло и попросит его смешать что-нибудь успокоительное после долгого дня, но мистер Гилберт, как и был в пальто, так и рванул к телефону и попросил его соединить с домом леди Винтер. Эйдин так нетерпеливо постукивал рукой по лакированному корпусу и постоянно дергал правой ногой, что дворецкий отправился за успокоительным без предупреждения. Хозяин пил редко, только в особенных случаях радости или тревоги, и на этот раз ему точно понадобилась бы хорошая порция портера или хереса.
Эйдин лихорадочно ждал, когда телефонистка соединит его с особняком на Кейбери-стрит. Он был недоволен, он был почти в бешенстве и жалел, что отказался от затеи провести телефонную линию еще и во двор – там на свежем воздухе он смог бы перестать так сильно нервничать, но сейчас даже привычный запах духов Пату действовал ему на нервы. Это была ужасная безответственность – позволить Джейн уехать на целую ночь к непонятным людям, которых они даже почти не знали. Линда была благоразумной женщиной, но временами на нее нападала великосветская легкомысленность и она откалывала такие номера, что он хватался за голову. Долгие гудки так монотонно звучали, что он уже начал потряхивать телефонный аппарат. Наконец на другом конце провода послышалось какое-то шипение, и сквозь помехи раздался голос миссис Винтер.
– Эйдин! Как я давно тебя не слышала, что случилось?
– Миссис Винтер, могу я услышать свою жену?
– О, ты позвонил так невовремя, – миссис Винтер наверняка потянулась за очередным стаканом бренди, и на мгновение в трубке повисла тишина. – Это что так важно?
– Да, очень.
– Ну хорошо, сейчас я ее позову. Линда!
Эйдин отскочил от трубки – у миссис Винтер всегда был слишком громкий голос. Потом снова раздались какие-то помехи, и Эйдин понял, что это были звуки не то саксофона, не то скрипки – кому-то явно было очень весело. В конце концов, на том конце раздался скрип, и он узнал знакомый голос – Линда всегда курила в его отсутствие, но старательно пыталась скрывать это; получалось плохо. Эйдин любил ее голос, немного низкий, волнующий, таким он был всегда, даже когда Линда не была миссис Гилберт, а носила скромную фамилию Кларк и всегда зачесывала волосы на уши. Помнится, старый мистер Кларк опасался, как бы его дочь из роскошного дома не перешла в нищий двор, и Эйдину пришлось за два месяца сколотить состояние для того, чтобы купить небольшой участок около Стоуни-вилладж. А через год началась война.
– Эйдин! – рассмеялась в трубке Линда. – Эйдин, ты там заснул? Или решил вспомнить молодость и романтично помолчать в трубку?
Смех у Линды тоже был прекрасным, словно каждая смешинка принадлежала ему и была о нем. Это окрыляло, вдохновляло и заставляло его чувствовать себя настоящим рыцарем.
– Линда, – он старался быть суровым, но безуспешно. – Линда, почему Джейн у Уилсонов?
– О, дорогой, я хотела тебе рассказать, – трубка явно была полна отчаянием и желанием реабилитироваться в глазах слушателя. – Понимаешь, Джейн так упрашивала, а Билл стал почти что джентльменом…
– Вот именно, что почти что. Ты сама знаешь, что он не джентльмен и никогда им не будет. Я еду за ней.
– Нет! Только не это, ты же все испортишь!
– Что именно? – начал сердиться Эйдин. – Веселую вечеринку? Так ты же знаешь, у меня хобби – портить веселые вечеринки. Джейн не останется там на ночь, и все.
– Милый, – примиряюще начала миссис Гилберт. – Ты же знаешь, как важна для девочки светская жизнь, к тому же ты развел такую панику, будто она там одна с этим Биллом. Дом полон молодежи.
– И пустых комнат. Линда, я поеду за Джейн, и это не обсуждается.
– Хорошо, – в тоне жены начало появляться раздражение, и Гилберт тихо вздохнул – он терпеть не мог с ней ссориться. – Если ты так решил, то поступай как хочешь, но учти, ты срываешь очень важный для нее праздник.
– Полагаю, что в этом и заключается моя основная миссия отца. Кстати, Линда, – он постарался не обращать внимания на ее недовольный вздох. – Я ведь тебе не давал ключи от «Форда»?
