Текст книги "Магнолии были свежи (СИ)"

Автор книги: Ann Michaels

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 68 страниц)

Заметив, что продавец в киоске как-то странно на нее посмотрел, она отвернулась – не хватало, чтобы еще на следующий день вышла статья: «Мадаленна Стоунбрук читает про себя новости.» Светофор замигал, и, подтянув сумку, она быстро перешла на другую сторону. Достаточно слез, ей нужно было думать, что делать дальше. Вопрос о переезде встал еще более остро. Им с мамой нужно было уезжать из этого дома как можно быстрее, бежать и не оглядываться. Но куда? Мадаленна прошла в парк и принялась ходить по дорожкам. Аньеза одним вечером обмолвилась, что ее звали работать в цветочный магазин – на одной из выставок увидели ее икебаны, и предложили стать их флористом. Магазин «Флоурдерс» был очень приличным, цветы оттуда поставлялись прямо ко Двору Ее Величества, но мама только улыбалась и качала головой – пока Хильда была главной в доме об этом не могло и идти речи, но ведь сейчас все поменялось. Воздух неприятно коснулся пораненной щеки, и Мадаленна поморщилась – зря она не заклеила ранку пластырем. В любом случае, они могли позволить себе небольшую квартиру на севере Лондона, к тому же, если разделить плату, то цена не была уж и такой кусачей. Но куда денется отец? Вопрос был резонным, и она остановилась около большой ивы. Рядом с Хильдой отцу было ничуть не лучше, чем им, и если они решили переехать, то тогда придется всем втроем. И тогда их общих денег уже хватит на целую квартиру, вполне подходящую для проживания. Придется, конечно, снова забыть на какое-то время о желании жить одно, однако того требовали обстоятельства. Но что тогда делать с Бабушкой? Этот вопрос был не менее резонным, ведь как бы отец не говорил, как он не выносит свою мать, он не мог просто оставить ее одну и без дома. Хотя, почему одну и без дома, недовольно встрепенулась Мадаленна, если они переедут, все два дома отойдут Бабушке вместе с прислугой, не считая, конечно, Фарбера и Полли, их они заберут вместе с собой, и пусть она там хозяйничает по-своему. Мадаленна удовлетворенно кивнула и сказала себе, что вопрос можно считать решенным.

Она уже хотела пойти к университету, чтобы спокойно приготовиться к лекции, как вдруг ее учебник упал со скамьи, и повернувшись, на другой стороне улицы она увидела мистера Гилберта, а рядом с ним шла Эффи Доусен. Дул ветер, с неба начало моросить, но Мадаленна внезапно почувствовала, как уголки ее губ начали по-дурацки растягиваться, и вместо сурового выражения, на лице появилась улыбка. Внезапное счастье обрушилось на нее, когда она увидела знакомую фигуру в черном пальто, с растрепанным шарфом и привычной ласковой насмешкой.

Дни, пока мистера Гилберта не было, не шли, а ползли. Его отсутствие выражалось во всем, и это не нравилось Мадаленне. Не зависимость, не привычка, просто каким-то странным образом она приучила себя к тому, что каждый день на пересечении улицы Дэрфорд и бульвара Торрингтон она могла его встретить. Мистер Гилберт уехал не на три дня; он обещал приехать в понедельник, а была уже среда, и она злилась. На него, что он не сдержал обещание, которого не давал, на себя, что она отчаянно ревновала человека, к которому не испытывала ничего, кроме дружеской привязанности. Однако, как повторяла Мадаленна, ревность эта была профессиональной и вызвана была только тем, что он уехал, ничего не сообщив, хотя профессор Беччи так никогда не поступал. И все же она была ждала его приезд, она все равно шла в университет с тайной надеждой, что в одном из коридоров встретит знакомую фигуру, а возвращаясь – сворачивала на другую улицу ради прогулки и ради того, чтобы посмотреть – не горит ли свет в кабинете. Но сейчас радость резко ушла, и на ее место встало непонятное раздражение. Снова Эффи Доусен, снова эта пустышка; и на этот раз она зачем-то тащила за собой тяжелую книгу и постоянно что-то рассказывала профессору, а тот снова слушал ее! Мадаленна спряталась за ивой так, чтобы ее никто не видел, и руководи сейчас ей разум, а не чувства, она бы спокойно вышла бы из своего укрытия, вежливо поздоровалась с профессором и спросила бы, когда начинается лекция. Но Мадаленна была вне себя, и все внутри ее буквально подстегивало, а потому она дождалась, пока они поравняются с воротами парка и вышла из-под дерева, изображая на лице усердные раздумья. Поведение ее было дурацким, если не сказать лучше, но она не могла и минуты провести рядом с мистером Гилбертом, пока около него стояла эта выскочка. А потому, надвинув пониже шляпу, она семимильными шагами направилась на другую улицу, не обращая внимания на недоуменный взгляд. До лекции оставалось еще ровно пятнадцать минут, и она могла пойти куда угодно, хоть до Ковент-стрит. Подставив руку под дождь, она удовлетворенно кивнула и припустила под горку, что-то напевая себе под нос.

***

Начавшийся дождь не мог прервать ее прогулку, и покружив около красных домов ровно семь минут, вымокшая наполовину, Мадаленна нырнула в галерею и отряхнулась. В коридоре не было ее одногруппников, зато из аудитории раздавались громкие голоса, и она сверилась с часами на стене – ровно без шести минут десять. Она никогда не опаздывала, и даже в этот раз не могла поступить своими принципами, ведь тогда бы это обозначало, что чувства взяли над ней верх, и она совсем перестала следить за собой и своим ровным поведением, а такого она позволить себе не могла. Погулять она пошла только из-за того, что утренний моцион оказался слишком пессимистичным и не придал ей привычной бодрости, зато семиминутная прогулка восполнила ее силы, и она снова чувствовала себя хорошо. Пригладить намокшие на висках волосы не получилось, и те вились вплоть до щек. Минутная стрелка доползла до пятидесяти пяти минут, и Мадаленна, фыркнув, бросила искать расческу и постучав, отворила дверь аудитории.

Мистер Гилберт уже стоял рядом с кафедрой, и она подавила в себе желание сбежать – так радостно ей стало при виде знакомой голубой рубашки и черного пиджака, лежащего на спинке стула. Профессор о чем-то разговаривал с Дафни, и она уже хотела проскочить на свое место, когда оклик преподавателя застиг ее на первом ряду; значит, и в этот раз придется сидеть одной – не станет же она после этого пробираться на третий ряд.

– Мисс Стоунбрук! Рад вас видеть, я уж думал, что вы не придете.

Мадаленна серьезно посмотрела на свои часы, а потом села на место.

– Здравствуйте, сэр. Мы не ожидали, что вы так рано приедете. – с темным удовольствием проговорила она.

– Как жаль! А я-то наивно полагал, что мое отсутствие хоть кем-то будет замечено. – в глазах у него были насмешливые огоньки, и она насупилась.

– Если я не ошибаюсь, сэр, я вовремя.

– Да, но обычно вы приходите раньше всех, разве нет?

– Да, сэр. – от холодного воздуха ее голос немного сипел. – Но в этот раз я решила прогуляться.

– Вот как? И как прошла прогулка? Приятно?

Надо было все-таки сесть не за первый ряд. Там, на третьем ряду, он не смог бы подойти к ней так близко, и она не видела бы этих смеющихся глаз, и немного насмешливой улыбки и все того же теплого участия – оно было неизменным. И вовсе ненужным, фыркнула про себя Мадаленна и сердито посмотрела на доску. Как она могла предположить, что скучает по мистеру Гилберту, как подобная мысль могла прийти в голову? Во всем были виноваты нервы и напряженная ситуация в доме, успокоила она себя, ей просто хотелось выговориться.

– Да, сэр. – она откашлялась и выложила на парту книги. – Недавно провели исследование, в котором доказали полезность прогулок под дождем.

– Интересное исследование. – он стал серьезным. – Интересно, а никто не доказал полезность микстур от кашля и теплых пледов?

Он смеялся над ней и даже этого не скрывал! Возмущение Мадаленны достигло своего предела, и она уже хотела забиться в дальний угол, когда мистер Гилберт чуть тише добавил:

– Вы не замерзли?

– Нет, сэр. – она засунула руки в карманы. – Мне тепло, дождь обычно разгоняет энергию.

– Правда? – Мадаленна кивнула, и в его глазах промелькнуло лукавство. – Знаете, мне даже стало интересно, откуда вы берете подобные сведения? – она хотела что-то добавить, но профессор уже повернулся к кафедре и громко произнес. – Попрошу приготовиться к нашему занятию. Но перед этим хотел кое-что объявить. Так как искусствоведам необходимо наблюдать за искусством вживую, я решил, что нам стоит с вами съездить на залив. Природа в осенние дни – и есть настоящее искусство, и я буду рад, если вы почерпнете что-то для себя новое, когда мы с вами станем проходить пейзажи. Желающие есть?

Все подняли руки и закрутились на своих местах, бурно обсуждая предстоящую поездку, а Мадаленна вытащила тетрадь, приготовившись записывать. Последние дни она смогла пройти вперед только две темы, и это не могло не огорчать – ее работоспособность падала с каждым днем.

– Но прежде чем начинать новую тему, я бы попросил мне помочь раздать ваши доклады. Мисс Стоунбрук?

Мадаленна непонимающе смотрела по сторонам и никак не могла понять, о каких рефератах шла речь. Неужели со всеми этими скандалами и семейными заботами она забыла сдать свою работу? Но этого не могло быть, не могло! Она никогда не срывала сроки, никогда не сдавала работы позже всех, всегда была первой. Мадаленна посмотрела на Дафни, но та виновато пожала плечами, и она смогла разобрать только: «Я звонила.» Только этого не хватало. Но у нее ведь же была готовая работа! Написанная, отредактированная, все было готово! Она повернулась к мистеру Гилберту и растерянно посмотрела на него; он все понял без слов.

– Мисс Стоунбрук, возможно, мой секретарь не смог до вас дозвониться. Такое бывает, ничего страшного. Работа сейчас у вас?

– Да, я принесла, чтобы сдать. – руки у нее дрожали так, что она едва смогла открыть замок.

– Прекрасно. – он взял у нее папку, и Мадаленна заметила, что он нахмурился, а потом едва заметно улыбнулся. – Я так полагаю, это и есть ваш доклад?

Мадаленна непонимающе посмотрела сначала на преподавателя, а потом повнимательнее пригляделась к папке: «Научная работа профессора искусствоведения Эйдина Гилберта» и смущенно принялась искать свою папку. Она действительно носила его работу везде с собой; сначала она боялась, что та исчезнет из дома, вдруг Полли что-нибудь на нее прольет, потом опасалась, как бы ту не нашла мама – лишние разговоры были ей не нужны, а потом ей вдруг стало приятно от того, что эта папка была всегда рядом с ней.

– Вот, сэр, вот это мой доклад. – она наконец нашла верную работу и протянула Эйдину.

– Отлично. Это, – он указал на свою папку. – Я могу забрать?

– Нет, сэр, – рискнула отказать Мадаленна и заметила, как он усмехнулся. – Я еще не дочитала.

– Что ж, – он отошел от ее стола на середину аудитории. – Давайте сделаем так. Прошлые лекции, посвященные Караваджо смогли уяснить все?

Студенты пошептались, а потом отрицательно помотали головой.

– Хорошо, тогда вот как поступим. Сейчас я быстро проверю работу мисс Стоунбрук, а вы пока повторите записи. Через двадцать минут устроим небольшой опрос без оценки для уяснения материала. Всех устраивает? – все улыбнулись. – Вот и замечательно. Тогда, мисс Стоунбрук, помогите мне раздать проверенные работы, и немного подождите.

Мадаленна быстро подошла к кафедре и взяла вторую стопку листов. На этот раз фамилии путались у нее перед глазами, и только со второго раза она понимала, что и кому нужно отдать. Голова все-таки наливалась тяжестью, и в горле как-то саднило. Может быть, она и правда простудилась, или так сказывались события за завтраком, ведь с утра она была совершенно здорова. Когда она села за свое место, глаза закрывались сами по себе, и она впервые поняла, что смогла бы заснуть прямо тут, на жестком сиденье. Однако когда мистер Гилберт открыл первую страницу ее работы и нахмурился, сон прошел по сам по себе. Мадаленна не любила наблюдать за тем, как проверяли ее работы, ей становилось неуютно от того, как черный карандаш скользил по страницам вперемешку с красным, и работа сразу как-то съеживалась, казалась глупой. Но на этот раз карандаш только изредка зависал над серыми страницами, а потом устраивался обратно на столе. Изредка мистер Гилберт улыбался, иногда открывал большой учебник и там сверялся с написанным, и даже один раз он поднял глаза на Мадаленну, но она быстро отвернулась к окну. В конце концов ее страданиям пришел конец, и профессор положил ее доклад на ее тетрадь. Зажмурившись, она осторожно посмотрела и не увидела ни одной помарки, только несколько потерянных запятых и одна ошибка в слове «дожидались» – хронические ошибки невнимания. «Отлично».

– Спасибо, сэр.

– Не за что. – она не могла на него посмотреть, но слышала по тону голосу, что он был доволен. – Хорошая работа, а вы не хотели за нее браться. Переписывать не будете?

И хоть лицо оставалось невозмутимым, глаза его смеялись.

– Нет, сэр.

– Тогда переходим к опросу. И первый вопрос вам, мисс Стоунбрук, – он отошел к окну, и она почувствовала, как голова стала немного проясняться. – В чем заключается техника Караваджо «кьяроскуро»?

– «Кьяроскуро», – Мадаленна задумалась ровно на секунду и ответила. – Это резкое противопоставление тени и света.

Эйдин кивнул, и она почувствовала, как все медленно начало вставать на свои места.

***

– И не забудьте, что поездка состоится послезавтра, просьба – не опаздывать, а то будете добираться до Портсмута пешком. Да, мисс Доусен?

Мадаленна сидела всю лекцию в своих раздумьях. Она не могла поехать ни на залив, ни на конференцию в Италию. Нужно было взглянуть правде в лицо и признаться, что подобное путешествие для нее сейчас было невозможным. Мистер Смитон сказал, что семья привязывала ее к себе, но он был неправ. Дело было не в ее родителях, или в каком-то ее неправильном поведении, вся проблема заключалась в том, что она жила в семье – в самой подвижной системе, которая вообще когда-либо существовала. И как семья жила ради нее, так и она должна была жить ради своих близких, пока у нее самой не появилась своя собственная система. Но такого в ближайшем будущем произойти не могло. Мадаленна была нужна своим родителям, и только сейчас она стала понимать, как тяжело им приходилось все это время. Поэтому о поездках стоило забыть. Да и, положа руку на сердце, Мадаленна с самого начала не могла поверить в то, что эта конференция вообще случится – такой прекрасной казалась эта возможность. Она не заслужила ее. Не заслужила потому, что была ничем не лучше Бабушки, она подстроила конфликт, спровоцировала Хильду и разбредила старые раны отца. Все было бы хорошо, если бы она смогла удержать себя в узде и не пуститься в подобные разговоры, но она все сломала.

Мадаленна собрала свои вещи в сумку и спустилась по ступеням; мистер Гилберт о чем-то разговаривал с Эффи, но на этот раз внутри кольнуло очень слабо – все мысли были о том, как ей возвращаться домой после этого скандала.

– Мисс Доусен, я ценю ваши старания, но не думаю, что вам стоит переписывать эту работу, она и так неплохо написана. Лучше сконцентрируйтесь на новом задании.

– Но, мистер Гилберт…

– Сэр, – перебила Эффи Мадаленна. – Я прошу прощения, что нарушаю вашу беседу, но я хотела сказать, что не смогу поехать на залив. И на февральскую конференцию тоже.

Эйдин недоумевающе посмотрел на нее, но Мадаленна, кивнув, направилась к двери. Не хватало, чтобы она снова распереживалась из-за того, какую возможность она упустила. Все бывает в жизни не один раз, и она обязательно ее съездит на какой-нибудь другой семинар, в Кентерберри или в Вустершир.

– Так, мисс Стоунбрук, подождите, – он нахмурился, и она остановилась около входа. – Мисс Доусен, извините, но давайте с вами позже договорим. Мисс Стоунбрук, подойдите, пожалуйста.

Она не обратила внимание на раздраженное ворчание Эффи и подошла к кафедре, мысленно повторяя причины, почему она не может поехать. Слишком много дел по дому, слишком много учебы и работы. Все это было ужасной банальностью, и все это было ее жизнью – она не собиралась врать. Когда Эффи наконец вышла за дверь, мистер Гилберт пристально посмотрел на Мадаленну, а потом прикрыл дверь так, чтобы посторонние звуки не проникали в аудиторию.

– Что случилось? – он облокотился на стол и внимательно посмотрел на нее. – Мисс Стоунбрук, объясните, в чем дело.

– Сэр, я не могу поехать. У меня оказалось много дел.

– Каких дел?

– Очень важных, сэр.

– И вы думаете, я вам поверю? – наконец после паузы сказал он, и Мадаленна быстро повернулась к нему. – Послушайте, это ведь не развлекательная поездка, вы туда едете для того, чтобы повысить свое мастерство, чтобы стать в будущем хорошим научным работником. Разве не этого вы хотите?

– У меня поменялись планы, сэр. – твердо ответила она. – Появилось нечто более важное этой поездки.

– Я вам не верю. Мисс Стоунбрук, – он поднял руку, будто желая коснуться ее руки, но опустил ее и поправил галстук. – Объясните мне ваше нежелание. Пожалуйста, не закрывайтесь от меня.

И снова был этот взгляд; добрый, теплый, полный участия, располагающий к беседе, от которого вся суровая броня начинала с грохотом ломаться, и ей хотелось рассказать все как на духу о том, что происходило. Но где же он был, когда она горела синим пламенем? Где он был, когда тысячу раз повторяла его имя, и чуть с ума не сошла, постоянно выжидая того момента, когда знакомая фигура появится в одной из аудиторий? В сущности, какое дело было ему до того, поедет она или нет? В груди у нее снова пробудился злой зверек и начал тихо точить свои острые зубы. Что ему было до того, какие возможности она упустит, каким ученым она не станет? Но все это были чувства, на которые Мадаленна не имела права, и она промолчала.

– Мисс Стоунбрук, если я буду только задавать вопросы, а вы не будете отвечать, разговора не получится. – она полагала, что он улыбается, но на этот раз мистер Гилберт не шутил.

– Сэр, я уже сказала вам, что не могу поехать по семейным обстоятельствам. – она упорно смотрела не на него, а в стену.

– То есть, – он встал и открыл окно. – Из-за семейных обстоятельств вы отказываетесь поехать в солнечную Италию, побывать в прекрасных городах, написать несколько работ, увидеть, как солнце золотит крыши белых домов…

Мадаленна резко обернулась. Неужели он не понимал, как сильно ранили ее его слова? Неужели он не понимал, как ей хотелось поехать в свою родную страну и ощутить спокойствие, которого так давно не чувствовала. А если он действительно не понимал, было ли в нем еще сострадание, милосердие, которое подсказало бы ему, что так говорить нельзя? Она не заслужила этой поездки, не могла позволить даже мечтать о ней, а он…

– …увидеть отвесные скалы и послушать крики чаек…

– Перестаньте, мистер Гилберт! – она вдруг сама услышала свой голос, какой-то сломанный, неестественно звонкий. – Не мучьте меня.

Мистер Гилберт оказался рядом быстрее, чем она могла предположить, и в руках у него был свежий платок. Мадаленна спрятала в нем лицо и постаралась не думать, что только что накричала своему преподавателю. Но мистер Гилберт стоял рядом, сжимал ее руку, и от этого лихорадка постепенно проходила, голова больше не болела, и все стало проясняться. Держаться бы за эту руку всю жизнь, чувствовать поддерживающее тепло и заботу, и тогда, она знала, ничего бы не было страшно.

– Я сглупил. – тихо проговорил он. – И мне кажется, это становится моим оправданием, на которое я, в сущности, не имею права. Простите меня.

– Вы тут ни при чем. – ответила Мадаленна, утирая щеки. – Я не должна была на вас кричать.

– Должны. – махнул он рукой. – Я перешёл границу как преподаватель. Но как ваш хороший знакомый, – он замолчал и продолжил. – Вас не отпускают родители? Хотите я поговорю с ними, как ваш профессор, к тому же с вашим отцом я уже знаком.

Мадаленна помотала головой.

– Нет, мистер Гилберт, родители тут тоже ни при чем. Я сама себя не отпускаю.

– В чем же дело?

– Это долгая история. Она не уместится в один перерыв.

– Согласен, – он посмотрел на часы. – В один перерыв – нет. Но послезавтра, полагаю, найдется время, чтобы вы мне все рассказали.

Мадаленна посмотрела на него, она уже хотела отказаться, но Эйдин снова улыбнулся – так располагающе и обаятельно, что она улыбнулась в ответ и кивнула, как вдруг радость в глазах мистера Гилберта сменилась тревогой, и Мадаленна поняла, что он увидел порез. Она машинально коснулась его рукой, и он осторожно спросил:

– Вы поранились?

– Ничего страшного, просто порезалась нечаянно камнем в кольце. – и ведь сложно было поверить в то, что наполовину это была правда. Мистер Гилберт и не поверил.

– Давайте, я вас провожу в медицинский кабинет? Там помогут, – но Мадаленна его прервала.

– Не стоит, это пустячный порез. Лучше скажите, – она перевела тему. – Вы решили, будете выступать на конференции?

– Боги! – он скорчил страдальческое выражение. – Мне кажется, что моя диссертация для вас же куда важнее, чем для меня!

– Мистер Гилберт, – Мадаленна с готовностью подхватила сердитый тон – все лучше, чем вспоминать о завтраке. – Человек с вашими способностями и знаниями не имеет права так отлынивать от работы!

– Да что вы?

– Да, и не надо делать вид, будто вы ничего не понимаете. Выбирайте, либо я оставляю вам вашу работу, вы берёте ее и начинаете усердно готовиться, либо я забираю ее, и тогда вам придется просить новую тему.

Мистер Гилберт усмехнулся, и Мадаленна, пожав плечами, забрала диссертацию, и только когда она распахнула дверь, почувствовала, как ее руки коснулись и услышала голос Эйдина.

– Хорошо, хорошо, отдайте мою работу. – она протянула папку и постаралась не улыбнуться, наблюдая за тем, как он хмуро перелистывал страницы. – Вам кто-нибудь говорил, что вы ужасно упрямы?

– Мой отец называет это целеустремленностью.

Мистер Гилберт рассмеялся, и Мадаленна поняла, что не хочет уходить из этого места. Обычная аудитория, но вот человек, который стоял рядом с ней был необычным, и его присутствие оживляло все вокруг. Но злой зверек проснулся в ней внезапно, и так вгрызся в ее грудь, что она тихо охнула.

– Сэр, нам стоит ожидать еще одного вашего отъезда? – брякнула она, ничуть не жалея о своих словах.

– В ближайшем времени, полагаю, нет. Я больше не рискну оставить вас вместе с практикантом.

Линда. Черноволосая, красивая, с такими сияющими глазами, что, наверное, все фонари можно было выключать, когда она проходила мимо, язвительно подумала Мадаленна. Такая милая, добрая и слишком красивая, слишком. Она не сделала ей ничего плохого, кроме только того, что сказала о Джоне, как о ее женихе и, наверное, не предупредила о сдаче доклада. Мадаленне захотелось засмеяться, они с Эффи ревновали друг к другу, хотя им, глупеньким, никто не сказал, что в этом случае конкуренция бесполезна – они обе проиграли уже заранее, двадцать лет назад.

– Кстати, должен еще раз извиниться. – виновато развел руками Эйдин. – Мне жаль, что моя жена не смогла до вас дозвониться.

Значит, догадки Мадаленна оказались правдивыми, и она улыбнулась. Она знала, что за следующие слова ей будет стыдно, но первый раз в жизни она собиралась совершить что-то этакое, хоть сколько-то выходившее за ее представления о приличиях.

– Я все понимаю, в тех местах сложно найти телефон.

– Вы были в «Соуз-Блейк»? Вероятно, с семьей?

Она действительно там и действительно с почти что семьей – с Аньезой и Джоном, который как-то набился к ним в попутчики.

– Не совсем, с другом.

– С мистером Гэлбрейтом? Вашим женихом?

Мистер Гилберт усмехнулся, и что-то непривычное почудилось Мадаленне в этой усмешке; он разбирал бумаги, искоса поглядывал на нее, и странный восторг проснулся в ней.

– Нет, сэр. Пока что нет. Но видите ли, – она мрачно улыбнулась. – Мои симпатии весьма переменчивы. Кто знает? До свидания, сэр.

И пожав на прощание руку, Мадаленна вышла из аудитории, когда услышала негромкий смех. Возможно, она допустила ошибку, изменив привычке всегда и везде говорить только одну истину, но еще правда была в том, что сейчас ей было весело, как никогда, и, завязав пояс на пальто, она звонко рассмеялась и вышла на воздух. Лихорадка прошла совсем.

Комментарий к Глава 17

буду очень благодарна вашим отзывам и впечатлениям от главы).

p.s. надеюсь, плейлист придется вам по душе).

========== Глава 18 ==========

– Линда, ты уже проснулась?

Сначала он хотел завязать галстук, но потом выглянул в окно и увидел, как на город медленно опускалась грозовая туча. Странной была эта осенняя погода; все улицы будто укутывались в кокон, пока все жители спали, а на небе появлялись сине-зеленые разводы, которые летом пугали всех предстоящей бурей с молниями и вспышками. Но был ноябрь, и единственное, что предвещали такие тучи – это дождь со снегом. В Ирландии снег не шел никогда, и трава оставалась зеленой даже в декабре. Он вдруг вспомнил, как бегал мальчишкой за большой холм в канун Рождества и смотрел на то, как синие волны медленно разбивались о большие волнорезы. В Лондоне предзимья и зимы тоже не было, было непонятное сочетание осени с февралем – все таяло, текло, и белый снег не успевал остаться белым, сразу превращался в нечто грязное, оставлявшее после себя коричневые разводы. Такая погода не располагала к галстукам, пиджакам и рубашкам с твердыми воротничками, от такой погоды хотелось закутаться в большой свитер и намотать на себя толстый шарф. Разумеется, как преподаватель он был обязан придерживаться особого стиля одежды, но ведь сегодня была открытая лекция, и вряд ли с него стали бы спрашивать запонки на манжетах и лакированные ботинки. Решено; Эйдин открыл другую дверь платяного шкафа и увидел большой серый свитер. Это был последний, который ему связала Кэйлин. Он до сих пор помнил тот огромный крафтовый пакет, перевязанный грубой бечевкой; мама его прислала ровно к его Дню Рождению, а когда он о нем вспомнил, ее уже не было в живых. В груди защемило, и он поморщился. Мамы не хватало; во всем – в ласковом жесте, во внимательном взгляде, который так и спрашивал: «Что случилось, сынок?» Раньше он бы от брыкнулся и от взгляда, и от теплой руки, а сейчас он был готов отдать все, что у него было только услышать мамин голос и почувствовать аккуратное прикосновение теплой руки к волосам. Ему не хватало дома. Когда-то он думал, что сможет создать свой собственный, и одно время ему казалось, что у него все получалось – ученая степень, красавица-жена и милая дочь, но потом он как-то оглянулся назад и понял, что все это только жалкое подобие того, как должно было быть на самом деле. Ведь он упустил нечто самое важное, еще тогда, когда они только-только вошли в свет, а что именно – он никак понять не мог.

Полка настораживающе скрипнула, свитера и рубашки волной посыпались на пол, и Эйдин вздрогнул: еще немного, и та совсем бы обвалилась. Он осторожно выглянув в спальню, он присмотрелся к жене – та беззаботно спала, откинувшись на подушки, и черные локоны были красиво растрепаны по простыне. Обычно всем ремонтом занимался плотник Берти, но разве не он хозяин в доме? Гилберт посмотрел на себя в зеркале и с досадой дернул за отглаженный воротник – себя в зеркале он узнал с трудом. Какое-то выхоленное лицо с глупыми глазами смотрело на него оттуда, и он с трудом признал в этом незнакомце себя. Что и говорить – распустил он себя; домом он не занимался, потому что все время отдавал работе, а работа его уже не интересовала так, как раньше. Все, больше никаких слуг, все полки он будет чинить сам. Он и так дал себе много поблажек в жизни, думал Гилберт, энергично засовывая вещи в шкаф. Машину чинил не он, а очередной автомеханик, лампочки менял не он, а старый Бассет, да даже шкафы собирал не он сам, а Линда посылала все в какую-то мастерскую, и Эйдин стал забывать то, как выглядит отвертка. А научные работы? Сколько раз он отказывался от проекта просто потому, что ему это было неинтересно? А почему неинтересно? Как так вышло, что сам он стал каким-то приложением к этому дому, в половину комнат которого он даже не заходил?

Неудивительно, что Джейн так редко прислушивалась к его мнению – ей была нужна здравая направляющая рука, авторитет, а не отец, который исчезал из дома ровно в семь тридцать и появлялся в шесть пятьдесят. Какое поведение можно было ожидать от нее? Эйдин энергично встряхнул брюки и принялся искать в карманах носовой платок. Разумеется, видя перед собой такой пример ни о какой науке и активной жизни и речи быть не могло. Другое дело – десять лет назад. Тогда он еще не до конца разочаровался в своем деле, был увлечен им, и его дочка смотрела на него восхищенными глазами и постоянно говорила, что тоже станет великим научным работником. А что сделал он? Он просто посмеялся и решил, что тех десяти лет для нее и хватит. Он любил свою дочь, она была для него дорога больше всего на свете, но Гилберт не мог не замечать того губительного влияния, который на нее оказывал свет. Пока что она была все еще очаровательна и мило кокетлива, но должно было пройти еще несколько лет, и что должно произойти? Линда говорила, что Джейн нужно выйти замуж, но Эйдин отказывался верить в то, что жизнь его дочери ограничится только карьерой. Это в его юность девушкам можно было посещать только курсы, а потом, оттанцевав несколько лет, они вальсировали в дом, на кухню и там постепенно увядали. Нет, он мотнул головой, у Джейн были все шансы стать неплохим ученым, ей только надо было немного перебороть свою лень, а в этом ей поможет он сам.

Гилберт нагнулся и принялся подбирать упавшую одежду, когда сзади него вдруг раздался шорох, и в следующую минуту он почувствовал легкий аромат мускуса. Линда всегда любила духи с едва заметным флером этого цветка, но в последнее время Эйдину стало казаться, что он слегка задыхался от этого аромата. Линда обнимала его, и он искренне пытался почувствовать дом. Тот самый, о котором он мечтал с двадцати лет, тот самый, о котором он знал, как только встретил ее, черноволосую и с сияющими глазами. Дом. Его прошлый пах пастушьими пирогами, мокрой травой и сырым камнем от печи, когда из трубы вылетали белые колечки и опускались на серые лужи. А этот? Этот был пуст, словно загородное шале для гостей – вечный цветок апельсинового дерева и мятные леденцы. Как в доме у вдовы Стоунбрук. Но вот у мисс Стоунбрук, у Мадаленны, ее дом был другим – там все благоухало слоеным тестом, немного дорожной пылью и странным табаком – немного еловым.

– Линда, – прошептал он. – Давай переедем?

– Куда? – рассмеялась она. – В Австралию?

Когда они были еще молодоженами, они думали, что обязательно уедут в Австралию. Линда с очаровательной невежественностью заявляла, что там все ходят вверх ногами, а он, зачарованный, не смел ее переубеждать и сам верил в эту милую чепуху.