Текст книги "Магнолии были свежи (СИ)"

Автор книги: Ann Michaels

сообщить о нарушении

Текущая страница: 49 (всего у книги 68 страниц)

– Non ha bisogno di arance, ma di pane più grande, perché è magra. («Да не апельсинов ей нужно, а хлеба побольше, а то она совсем худая.») – вставила меланхолически ее соседка, и Мадаленна громко рассмеялась – так она была похожа на Хильду.

– Oh, non dire stupidaggini! («О, не говори глупостей!») – отмахнулась защитница Мадаленны, а потом присмотрилась к ней. – Lei viene dall’Italia, vero? Dev’essere dall’Italia! («Вы же из Италии моя милая? Точно должны быть из Италии!»)

– Sì, vengo dalla Toscana. («Да, я из Тосканы.») – легко согласилась Мадаленна.

– È troppo pallida per la Toscana. («Для Тосканы она больно бледная.») – проворчала вторая женщина.

– Oh, sta’zitto, Francesca! Continui a dire stronzate! («О, помолчи, Франческа! Постоянно говоришь какую-то чепуху!») – воскликнула женщина в цветном платке и ласково улыбнулась Мадаленне. – Non prestare attenzione a lei, tesoro. Non fa altro che urlare! Il mio nome è Christina e la sua Francesca, e tu come ti chiami, mia cara? («Не обращай на нее внимания, дорогая. Она все время только ворчит! Меня зовут Кристина, а ее Франческа, а тебя как зовут, моя милая?»)

Mia carra. От этого ласкового обращения воспоминания хлынули потоком, и Мадаленна улыбнулась, стараясь не вспоминать, положила ли она носовой платок в сумку. Вот, она с мамой и бабушкой Марией в старой комнате без мебели сидят над каменным камином и что-то рассматривают в золе; вот, она с прадедушкой отправляется на прогулку в горы и обязательно натягивает шарф на голову, чтобы от холодного воздуха не простыли уши; вот, она с отцом сидит на старой яблони и смотрит на далекие виноградники. Только два слова, а за ними сразу начиналась другая история. Раньше Мадаленне казалось, что жизнь в Италии была не с ней, а с кем-то другим – такой далекой она виделась, а теперь она представить себе не могла, что как-то существовала в Англии.

– Il mio nome e’Madalenna Stonebrook e la mia madre è Madalenna Medici. («Меня зовут Мадаленна Стоунбрук, а по матери – Мадаленна Медичи.») – ответила она.

– I Medici della Toscana. («Медичи из Тосканы») – нахмурилась Кристина, старательно что-то вспоминая. – La nipote di mio cugino vive in Toscana, e c’era un Flavio Medici, non lo conosce, tesoro? Dicono che è molto temibile, arrabbiato, che ha un’altra nipote che è scappata in Francia con un pilota. («Племянница моего двоюродного брата живет в Тоскане, и там был один Флавио Медичи, вы его не знаете, дорогая? Говорят, очень грозный, сердитый, у него еще одна внучка сбежала во Францию с летчиком.»)

– È mio nonno. E la sorella di mia madre è scappata con il pilota. Mia madre, Agnesa Medici, ha sposato un inglese. («Это мой дедушка. А с летчиком сбежала сестра моей матери. Моя мама – Аньеза Медичи – вышла замуж за англичанина.»)

– Cosa c’è da fare? L’amore è un potere terribile. («Ну что поделать? Любовь – страшная сила.») – покачала головой Кристина и протянула Мадаленне пакет с цукатами. – Ecco, tesoro, questo è per la tua felicità. E non osare neanche pensare ai soldi, è un regalo! («Вот, дорогая, возьми, это тебе на счастье. И даже думать не смей о деньгах, это подарок!»)

Женщина хотела что-то еще сказать, но к ее прилавку подошли другие покупатели, и Мадаленна отошла, чтобы не мешать. На душе у нее было так легко, как не было уже давно, что-то тяжело, опутывающее и стягивающее ее все изнутри за то время, пока она жила в Англии, постепенно начинало спадать, и она могла дышать вволю, не боясь противной боли в груди. Хоть милая женщина и сказала, что цукаты – это подарок, Мадаленна осторожно вытащила из расшитого кошелька две тысячи лир и положила их под деревянную коробку с апельсинами. Она читала новости и знала, что несмотря на процветающий туризм, Италия жила не так хорошо, как вся остальная Европа, и деньги были всегда и всем нужны. Поправив покрывало, она отогнула бумажный пакет и быстро вытащила оттуда один оранжевый цукат. Медовый вкус сразу напомнил ей о ее детстве, и она закрыла глаза от подступавшего счастья. Мадаленна не была в Англии, и все печали позабылись. Она вышла обратно к Соборной площади и подпрыгнула на одной ноге, напугав стаю голубей. Она начинала понимать, что такое счастье.

До начала лекций оставалось еще достаточно времени, и Мадаленна, выйдя на другую сторону площади, без робости нырнула в узкую улицу, где на тротуаре едва помещался мотоцикл. Она была уверена в том, что страну нельзя было изучить и понять по одной-единственной столице. Столичные города всегда вбирали в себя все самое чужое и высокомерное от всех своих гостей и становились просто сверкающей витриной без наполнения внутри. Чтобы понять страну, надо было залезть во все ее углы, надо было прошагать по всем ее переулкам, бульварам, потеряться во всех ее дворах, и, может быть, только тогда, можно было и приблизиться к пониманию. Мадаленна шла по узкому переулку, разглядывая высокие, прижатые друг к другу дома, присматривалась к герани в горшочке, стоявшей на каждом окне, принюхивалась к запаху рыбы и порошка. Незаметно для себя она вышла к каналу и закрутилась на месте – все так было намешано друг с другом. Рядом с ней стояли сверкающие автомобили с серебряными ручками, из них постоянно выходили красивые дамы в расшитых накидках, похожих на накидку Мадаленны, но она с удовлетворением заметила, что ни одна из них не была красивее ее. Дамы входили в мраморные виллы, стоявшие на берегу канала, и на белых колоннах играли лучи солнца, а на другой стороне женщины в черных передниках стирали белье в воде канала, и это несоответствие бросалось в глаза, видимо, только одной Мадаленне.

Она приметила себе скамейку на кованом мосту и, забравшись туда, осторожно спустила ноги в промежутки между железными прутьями и положила голову на руки. Пригревало солнце, Мадаленна все никак не могла понять, что настоящая весна была такой – быстрой, распукающейся в тугих почках деревьев, в оглушительном запахе меда и теплом ветре, который бежал из-за гор. Настроение было таким хорошим, что она даже не чувствовала волнения из-за завтрашнего выступления со своим трактатом по Джорджоне. Она столько раз его перечитала, что выучила наизусть, а правки рукой мистера Гилберта приятно чернели на белых листках. Мадаленна даже спала с папкой под подушкой. Внизу она видела спешащих людей, проезжающие автомобили, чувствовала запах реки, смешанной с дорогими духами, и во всем этом была Италия. Мадаленна болтала ногами, и если бы она была сейчас в Англии, обязательно сказала себе, что ведет себя очень неприлично, но в этот раз она решила промолчать. Туфля едва не слетела с гладкого чулка, и, исхитрившись, Мадаленна ухватила ту за каблук и рассмеялась. Она уже хотела идти, как сзади нее послышалось чьи-то шаги, и знакомый голос воскликнул:

– Наконец-то я вас нашел!

Кассандра обернулась – это был Рикардо. Запыхавшийся, со съеденным в сторону галстуком, он стоял посередине моста, уперев руки в боки, и выглядел так забавно, что Мадаленна тихо усмехнулась в рукав платья. Странно, что ее необходимо было искать, странно, что ее вообще смогли найти в этом городе, в котором людей было столько де, сколько селедок в банке. Ведь она совсем не опаздывала. Мадаленна потянула на себя манжету платья и с удивлением заметила, что привычных часов на запястье не было. Первый раз в жизни она отправилась куда-то без своих часов.

– Разве я опоздала? – она спрыгнула со скамейки и поправила шаль. – Мне казалось, есть еще время.

– Уже начало одиннадцатого, – наморщился Рикардо: лучи солнца скользнули по его лицу. – Вы зачем-то срочно понадобились мистеру Гилберту, вот он и ринулся вас искать. Но я оказался быстрее. – довольно заключил он.

– Мистер Гилберт потерял меня? – Рикардо неопределенно кивнул, и Мадаленна быстро всунула ноги в туфли и потянула за собой Бруни. – Пойдемте быстрее, иначе совсем опоздаем!

Она вбежала обратно в переулок и, повернув, оказалась в тупике. Подобное открытие смутило ее, и она вышла наружу озадаченная.

– Я забыла дорогу.

– Вот карта! – многозначительно потряс листком Рикардо. – Пойдемте со мной и тогда точно не потеряетесь.

Он взял ее за руку, и они побежали куда-то влево, мимо богатых палаццо и бедных, едва стоящих на своем фундаменте, старых домов. Мадаленна не стала возражать и не выдернула руки – так бежать оказалось гораздо быстрее, да и Рикардо шагал так быстро, что она могла отстать и потеряться. Рикардо быстро перебежал через дорогу на последние минуты светофора, и Мадаленна чуть не вскрикнула, когда сзади себя почувствовала жар от резины.

– Не беспокойтесь, – отмахнулся Бруни. – По правилам они должны были нам уступить.

– Интересные у вас правила. – пробормотала Мадаленна, оглядываясь по сторонам. – Куда теперь?

– Секунду, – ответил Рикардо, оглядываясь по сторонам, а потом победно воскликнул. – Вот! Нам в этот сад!

О ботаническом саду Брера Мадаленна читала в одном из выпусков «Красивый сад» у мистера Смитона, но и подумать не могла, что когда-нибудь увидит его вживую. Сюда бы старого садовника, защемило где-то в груди у Мадаленны, и она явственно увидела фигуру Филипа, стоящего около изящных ворот и довольно смотрящего на вековые дубы. Ему бы здесь точно понравилось. Не разнимая руки, Рикардо подвел ее к входу, и, распахнув ворота, повел по неширокой дороге. Это был идеальный образец сада восемнадцатого века. Красноватые виллы старинного университета по манере средневекового замка терялись в густых зарослях плюща, обвивавших окна, входные двери и колонны; дубы и редкие деревья гинкго склоняли свои ветки почти до бортиков белоснежных фонтанов, а аромат шалфея и пионов навевал приятный дурман.

– Я ее нашел! – громогласно провозгласил Рикардо на весь сад, и только тогда Мадаленна обнаружила, сколько студентов собралось в одной из аллей. – Я нашел мисс Стоунбрук, господин профессор, можно смело начинать ваше занятие!

Мистера Гилберта Мадаленна увидела не сразу и заметила только тогда, когда он отделился от одной группы и неспешным шагом подошел к ним. Она пыталась разгадать его взгляд, но тот был настолько бесстрастным, что Мадаленна бросила это занятие и присмотрелась к верхушкам деревьев.

– Благодарю вас, мистер Бруни.

– Не за что, – снял шляпу молодой человек. – В следующий раз повезет вам, и отыскать мисс Стоунбрук сможете вы, я просто хорошо знаю этот город.

– Разумеется, – Мадаленна улыбнулась, и ее улыбка не погасла, когда она заметила пристальный взгляд Эйдина, прикованный к их рукам, переплетенным в одну. – Я рад, что вы нашлись мисс Стоунбрук.

– Я и не терялась, мистер Гилберт, если только во времени.

– Ну тогда вам очень повезло с провожатым. – он улыбнулся, но она заметила его отстраненность. – Мы начнем через несколько минут.

– Хорошо.

Эйдин подкинул в воздух шляпу и отошел обратно к группе студентов, и Мадаленна услышала шепот Рикардо.

– Он ревнует.

– Кто? – резко повернулась к нему Мадаленна.

– Ваш профессор, – Бруни кивнул с видом знатока в сторону Гилберта. – Это уж можете быть уверены!

– Мистер Бруни, – было начала она, но он ее перебил, добродушно усмехаясь.

– Точно вам говорю, он ревнует, но ревность – это как яд. – глядя на недоуменную Мадаленну пояснил Рикардо. – Если ее выпить залпом, она убьет все и сразу, а если принимать по чуть-чуть, все расцветет буйным цветом.

– Рикардо, – не вытерпела Мадаленна. – Не обижайтесь, но вы говорите какую-то чепуху. – ее собеседник громко рассмеялся. – Лучше займитесь чем-нибудь полезным.

Она высбодила свою руку и прошла мимо студентов вглубь парка. Тут, в тени, было достаточно прохладно, и она получше укуталась в шаль. Мадаленна шла мимо дико растущего винограда, мимо аккуратных грядок с фиалками, мимо пальм, от которых отчего-то пахло кокосом; вероятно, вместе с запахом настоящих растений, использовали еще и ароматические масла. Она нагнулась, когда проходила мимо веток глицинии, нависающих над головой и присела на каменную скамейку около большого бассейна с мраморным Давидом посередине. Напротив нее был зимний сад, но подходить ближе она не стала: там Мадаленна могла потеряться во времени и позабыть обо всех лекциях. Теплый ветер задул за ворота, и она поежилась; слова Рикардо все вертелись у нее в голове, и как бы она не старалась, Мадаленна не могла выкинуть их из головы. Это не могло быть правдой, потому что… Потому что она боялась последствий. Она понимала, что могло произойти невозможное, и она могла понравиться мистеру Гилберту, но что тогда произошло бы в конце? Подобные истории редко когда заканчивались хорошо. Была бы связь, и от этой перспективы Мадаленна не падала в обморок, однако ей это не нравилось. Страдали бы не только оба, но и все их семьи. Газеты начали бы писать небылицы, ей приписали бы проблемы с отцом, его бы обвинили в некорректном поведении. И кому нужно было объяснять, что Мадаленна полюбила его из-за того, что впервые встретила человека, достойного любви, что ей с Эйдином было интересно, что она желала видеть его каждый день не потому, что нуждалась в защите, а от того, что ей просто хотелось видеть его лицо. И все равно Мадаленна не могла сдержать радости от осознания того, что она может быть ему небезразлична. Плохо было радоваться этому, она толкала его на измену, однако ничего с собой она поделать не могла. Ее размышления прервал шорох сзади, и она улыбнулась – Мадаленна узнавала его одеколон из тысячи.

Эйдин вышел на дорожку, но на скамью не сел, а облокотился на ее спинку. Они молчали, и Мадаленна не стремилась начинать беседу. Эта тишина оставалась всегда исключительно их, и она дорожила ей. Она чувствовала, как терпкость ели от одеколона соединялась с лавандовым мылом, и от этого аромата дурман только усиливался. Хотелось откинуть голову назад, почувствовать гладкость хлопковой рубашки, но одергивать себя Мадаленна не стала, это были мысли обычного влюбленного человека. Она почувствовала движение сзади, и в следующую секунду на ее плечах оказался его пиджак. Снова. Она повернулась; Эйдин старательно рассматривал витраж на окнах зимнего сада.

– Здесь достаточно прохладно, я не хочу, чтобы вы простудились. У них там какая-то небольшая заминка, поэтому начнем чуть позже.

– Спасибо, – сказала Мадаленна и показала кусок своей шали. – Но мне совсем не холодно.

– Красивая шаль, – проговорил Гилберт и присел на край скамейки.

– Очень. Это мое наследство, она передается по женской линии. Теперь настала моя очередь, а потом… Кто знает, – она сложила руки на коленях и мрачно посмотрела вдаль. – Может, она останется со мной навсегда.

Эйдин ничего не ответил, и она осторожно посмотрела на него. Он глядел прямо перед собой и был таким напряженным, словно старался сдержать какой-то порыв. Руки его не были сжаты, но крепко держались за карманы брюк, и в глазах у него не было привычных огоньков, там была борьба, но с чем – Мадаленна не знала. Если он и заметил ее взгляда, то вида не подал, а небрежно откинул камешек от скамьи.

– Я боялся, что вы заблудились. – произнес он.

– В Италии? – улыбнулась Мадаленна. – Нет, тут я никогда не потеряюсь, хоть в горы забреду.

– А сами говорили, что боитесь потеряться в родном городе.

– Ошиблась. – пожала плечами она. – Просто я не знала, что зов моих предков настолько силен. Да и потом, – она посмотрела за ветки деревьев. – С сеньором Бруни не заблудишься, он из-под земли достанет.

– Удивительно энергичный молодой человек. – усмехнулся Гилберт.

– Правда? – нахмурилась Мадаленна. – Возможно. Но он очень мил.

– Я искал вас в Миланском соборе.

Эйдин повернулся к ней, и она присмотрелась к миниатюрным анютиным глазкам. Обычно они цвели первыми у мистера Смитона, и сейчас они напомнили ей о доме, однако привычной тоски Мадаленна не почувствовала.

– Вы были близки.

– Правда?

Мадаленна кивнула.

– Я действительно была в соборе. Сразу, как только вышла из гостиницы, пошла туда. Я думала, что меня подавит эта грандиозность, эта вечность, но нет, – она подобрала с травы цветок апельсина и положила его на рукав Эйдина. – Удивительно, но я почувствовала только силу. Громадную, движущую силу.

– Титанизм?

– Именно.

Гилберт осторожно положил лепесток между страницами записной книги, и та исчезла в потайном кармане рубашки.

– Когда видишь подобное, – продолжила Мадаленна. – И понимаешь, что все это сделано руками человека, то появляется надежда, что мы еще на что-нибудь сгодимся.

– Его строили семь столетий, – заметил Гилберт. – В какой-то степени он построен на костях.

– Искусство стоит этого.

– И мы снова возвращаемся к нашему первому спору. – с улыбкой проконстировал Эйдин.

– Вы все еще его помните?

– Я никогда его не забуду. Я не врал, когда говорил, что вы будете мне нужны здесь, в Италии.

Они снова сидели слишком близко для обычных знакомых; для друзей их взгляды слишком редко сталкивались, но Мадаленна не чувствовала стыда. Это было лишь то, что она всячески старалась отсрочить. Необратимый процесс нашел свое начало, и она не собиралась его останавливать.

– Знаете, одно время, когда я жила с Хильдой, я мечтала уйти в монастырь. – проговорила она. – И если бы я не изменила решения, то ушла бы Миланский собор.

– Монастырь? – повторил за ней Гилберт. – Это слишком серьезно.

– Лучше чем лезть в петлю. – просто сказала Мадаленна. – Но мне повезло, я встретила хорошего человека, и желание пропало само по себе.

– Вы говорите про мистера Смитона?

В любом другом месте она попридержала бы эти слова, но не в Италии.

– Не только.

– Так кто же стал вашим спасителем?

– Вы.

Тень на его лице пропала, и чувство, вспыхнувшее внезапно в его глазах, должно было заставить ее отшатнуться, но Мадаленна не отворачивалась и смотрела на Гилберта. Теперь борьбу в его глазах она могла наблюдать беспрепятственно – вынужденный холод сменялся привычным теплом, и ничто не задерживалось ни на минуту. Ее рука привычно оказалась в его, и Мадаленна осознала, что успела соскучиться по этому теплу и спокойствию.

– Я очень благодарна вам, мистер Гилберт. – разум в ней взял верх. – Если бы не вы, я бы никогда не смогла жить так, как живу сейчас. Не смогла бы отстаивать свою точку зрения, не смогла бы сражаться за искусство. До вас у нас был мистер Флинн, – он кивнул. – И с ним наши суждения всегда сходились, а с вами мне пришлось учиться доказывать свое мнение.

– Значит, – в голубых глазах было нечто знакомое, о чем Мадаленна боялась догадаться. – Я стал спасителем будущего в искусстве?

– Вы мне льстите. Как тогда, когда назвали меня красивой.

– Я никогда вам не льстил, вам я всегда говорил правду.

За затянувшимся молчанием должно было последовать неизвестное, прекрасное, но сзади них раздались веселые голоса, и мистер Гилберт поднялся со скамейки, подав ей руку. Мадаленна было скинула пиджак, однако Эйдин покачал головой и поправил его на ее плечах. Они медленно пошли по дороге.

– Сюда бы мистера Смитона, – тихо сказала она. – Он бы здесь ночевал.

– Уверен, Филип отлично проводит время в Портсмуте на собрании садоводов. Вам не о чем беспокоиться.

– Он второй день не отвечает на мои звонки. – отвела от себя ветку Мадаленна. – Я не паникую, но он всегда брал трубку, а если и не успевал, то перезванивал.

– Мадаленна, – Эйдин остановился и серьезно посмотрел на нее. – Вам не о чем волноваться. Филип всегда звонил вам, когда ему нездоровилось, сейчас же для паники нет причин.

– Откуда вы знаете? – спросила она. – Про звонки?

– Он сам мне рассказывал. – ответил Эйдин. – О прекрасной девушке, благодаря которой, как я цитирую, «я все еще держусь на плаву». Так что, о вашей личности я знал еще задолго за нашего знакомства.

– Я тоже. – усмехнулась Мадаленна. – Я часто слышала истории о загадочном меценате из Лондона, который всегда появлялся неожиданно.

Гилберт рассмеялся и пропустил ее вперед. Мадаленна обернулась, чтобы поправить цветок рододендрона, а когда повернулась, увидела, что все студенты собрались вокруг нее, и у каждого в руках было по пышному цветку светло-розовой гортензии. Рикардо, сияя, собрал все цветы в один большой букет и протянул его онемевшей Мадаленне. Это было слишком красиво, чтобы оказаться правдой; гортензии в самом начале марта? Она обернулась, но Эйдин только одобрительно смотрел на студентов и легко кивнул.

– Мадаленна! – начал громко Рикардо. – Мы очень рады, что ваше День Рождения пришлось как раз на поездку в Италию, где еще встречать свой новый год, как не здесь! Поэтому – он подошел к ней поближе. – Мы поздравляем вас и желаем, чтобы даже в самый дождливый день у вас было собственное солнце!

Послышались громкие хлопки в ладоши, и, закончив свою речь, Бруни обнял Мадаленну и звонко поцеловал три раза в щеку. Она даже не старалась отстраниться и только смотрела на прекрасные цветы у себя в руках. Она знала, что поездка в Италию будет особенной, но чтобы настолько – такое даже ее воспаленное воображение представить не могло. Следом за Бруни ее обнимали и целовали другие, и каждый желал чего-то хорошего и приятного, а ей только оставалось смотреть на них сияющими глазами, обнимать в ответ и стараться не захлопать в ладоши. Когда поздравления закончились, она хотела положить цветы на каменный стол и поблагодарить всех за подобный сюрприз, но около нее снова возник Рикардо. Он взял ее за руку и подвел под крону большого дуба, потом потоптался на месте, взял за руку мистера Гилберта и указал на то же место. Эйдин озадаченно посмотрел на него, но ничего не возразил.

– У нас в университете есть одна примета. – заговорщическим тоном сказал Бруни. – Если какой-нибудь профессор не поздравляет студента с днем Рождения, значит, этот студент ему экзамен не сдаст. Professor Gilbert, è il vostro turno! («Профессор Гилберт, ваш черед!»)

– Я не думаю, что это… – но Гилберта перебили.

– Вы же не хотите, чтобы мисс Стоунбрук не сдала экзамен? Вы в Италии, следовательно, должны принимать и уважать наши традиции, – не отставал Рикардо. – Давайте, не бойтесь! Если мисс Мадаленна стесняется, мы можем отвернуться. – она кивнула, и он махнул всем своим коллегам. – Просьба всех посмотреть на кусты рододендрона!

Мадаленна сосредоточенно наблюдала за тем, как Эйдин смерил молодого человека серьезным взглядом, а потом вдруг усмехнулся и подошел ближе к ней. Ей показалось, что на время она оглохла, она не слышала даже стука собственного сердца, лишь глядела на то, как он медленно приближался к ней. Ничего необычного не происходило, обыденный именинная традиция, но этой минуты она ждала больше всего, эта минута снилась ей уже долгие ночи, и эта минута страшила ее больше всего, потому что за ней не оставалось ничего, за что Мадаленна еще могла держаться.

– Мне кажется, – шепнул Эйдин, подойдя к ней. – Наш друг, мистер Бруни, все это выдумал.

– Мне тоже так кажется, но вряд ли он станет нас слушать.

Гилберт кивнул и мельком взглянул на нее. Раз, его щека коснулась ее: «Поздравляю»; два, его щека коснулась ее: «Поздравляю»; три, Мадаленна нечаянно дернулась и почувствовала мягкое прикосновение его губ к щеке. Эйдин замер, и она замерла вместе с ним, но не отстранилась. Его руки аккуратно легли на ее плечи, и Мадаленна немного подалась вперед, коснувшись запястьем воротника его рубашки. Она ожидала, что он отклонится, однако секунды шли друг за другом, а с ее щек не сходил поцелуй. Знакомое тепло снова наполнило ее изнутри, и она едва не положила голову ему на плечо. Они опомнились одновременно, но когда она подняла голову, его руки все ее лежали на ее плечах. Его взгляд; он был другим, столько радости, восхищения и ласки она не видела никогда. Только на мгновение объятие стало крепче, как сзади них хрустнула ветка, и волшебная минута растворилась навсегда. На его лицо набежала тень, он помотал головой, будто отгоняя от себя морок, и голубые глаза снова подернулись отстраненностью, словно тепла там никогда и не было.

– Теперь, если все готовы, обратимся к теме нашей лекции.

***

Мадаленна не могла уснуть. Она лежала, поджав под себя колени, и уже битый час призывала к себе хоть какой-нибудь сон, даже прошлый кошмар, но все напрасно – она не могла заснуть. Внутренняя дрожь начиналась в ней каждый раз, когда она закрывала глаза и старалась не думать ни о чем, кроме пустоты и черноты, и все равно каждый раз что-то толкало ее, и она вздрагивала. Мадаленна перевернула подушку и прислушалась к ходу стрелок будильника. Она закрыла все окна и задернула шторы, но все равно с улицы был слышен шум, постоянно играла чья-то шарманка, и туристы заливались смехом. Уже было около одиннадцати ночи, но она все возилась на кровати, сбивая простынь в складки. Сон отчаянно не шел, и с девяти часов Мадаленна смогла забыться только легкой дремой, но после того, как почувствовала легкий поцелуй, проснулась и с тех пор лежала с крепко закрытыми глазами.

Она старалась не думать о сегодняшнем происшествии, но воображение само рисовало светлую рубашку, и вот она уже чувствовала слабую смесь гортензий, персика и ели – все это кружило ее на месте и дурманило совесть. Мадаленна полагала, что будет жалеть о содеянном, но нет. Ее щеки полыхали, однако исключительно от счастья и радости, и единственное, о чем она думала – непозволительно мало ей дали такого счастья. Она могла бы век простоять в этих целомудренных объятиях и смотреть на любимого человека. Но мистер Гилберт провел рукой по лицу, и краткое обожание исчезло перед отрепетированным равнодушием. Он что-то старался скрыть от нее самой, и несмотря на довольно простой ответ, Мадаленна не могла его произнести. Тепло, нежность, все смешалось воедино в этом поцелуе, и когда эта минуту снова возникла в ее памяти, она резко села в постели, подперев щеку рукой.

После этого Эйдин ничем не выдал себя и принялся читать лекцию о красоте Возрождения. Хорошо поставленным голосом он перечислял стандарты гармонии пятнадцатых и шестнадцатых веков, а Мадаленна спокойно записывала за ним все термины и принципы. Ничто не говорило о том, какое пламя медленно разгоралось в ней, от которого становилось дышать трудно и хотелось каждую секунду прикладывать руку к щеке, чтобы убедиться – все было правдой. Но мистер Гилберт в сторону Мадаленны и не смотрел, старательно обходя ее стороной, когда ходил между студентами, объясняя материал. Единственный раз он сбился, и было это под конец лекции, когда его спросили, можно ли узнать женский стандарт красоты во времена Возрождения. На секунду Эйдин замер, а потом кивнул, и она разглядела вспыхнувшие огоньки в его глазах.

– Разумеется, – ответил он. – Это светлые волосы, в особенности, ценился рыжий цвет, так называемый «венецианский», прямой нос, высокий лоб, большие глаза и аккуратный, ровно очерченный рот. Это был особый тип красоты, строгий, чистый, в какой-то степени монастырский. Дама того времени должна была выглядеть прекрасно и в парадном платье и в мрачном английском фронтоне. То есть, – он повернул доску на себя. – Красота должна была быть совершенной в любом виде. Для примера… – он посмотрел на литографии, лежащие на столе, а потом кинул быстрый взгляд на Мадаленну. – Для примера можно взять мисс Стоунбрук. Она – доказательство того, что стандарты Возрождения до сих пор существуют. К счастью.

Она не успела ничего сказать в ответ, Гилберт быстро попрощался со всеми и вышел из сада, а когда она вошла в отель, его не было нигде. Мадаленна не старалась его искать, ушла на другие экскурсии, и все равно в каждом прохожем видела его, и это становилось самой настоящей пыткой. В восемь она вернулась в гостиную, закрыла дверь, и четыре часа безуспешно пыталась уснуть. Разбуженные воспоминания только сильнее взбудоражили ее, и она встала с кровати и потянулась за халатом. Ей очень сильно хотелось пить, а в комнате кувшин стоял совсем пустой. Мадаленна осторожно приоткрыла дверь и спустилась в холл. Своего халата она не стеснялась, он был бархатным и спускался почти до пола – хоть на бал в нем можно выходить.

Холл не был пустым, там сидело несколько человек, но Мадаленна даже не стала смотреть, кто это был. Ей хотелось только попить. Она протянула кувшин знакомому метрдотелю, и тот, улыбнувшись, пошел его заполнять. Облокотившись о стойку, Мадаленна равнодушно смотрела на буклеты экскурсий по Милану и Риму и от нечего делать листала какую-то брошюру о пользе минеральных вод, пока ее не окликнул знакомый голос:

– Мадаленна, вы еще не спите?

Это был Рикардо. Она прислушалась к себе, ожидая привычного приступа раздражения, но, напротив, ей захотелось улыбнуться и пожать ему руку. Рикардо был хорошим молодым человеком, и Мадаленна вдруг обнаружила, что совсем бы была не против пообщаться с ним.

– Не могу заснуть, так иногда бывает.

– О, а ночные прогулки пробовали? – с видом знающего человека осведомился Бруни.

– Пробовала, но я лучше пойду попробую заснуть. – она уже хотела пойти к лестнице, как Рикардо добродушно взял ее за руку и подвел к дивану.

– Да подождите хотя бы до двенадцати! Потом пойдете и заснете, а если нет, то я прочитаю вам курс по Древней истории.

– Спасибо. – улыбнулась Мадаленна. – Вы – очень хороший, сеньор Бруни.

– Да, – грустно покачал головой Рикардо. – Сначала все так говорят.

– Что же происходит потом?

Рикардо не договорил, как рядом с Мадаленной появился метрдотель с кувшином воды и взволнованно сообщил:

– Синьорину беспокоят из Лондона, ее просит мистер Стоунбрук.

Отец. Наконец он вспомнил, что у него есть дочь. Очень мило с его стороны понять это после трех дней ее отсутствия. Следовало взять трубку и ответить на звонок, но Мадаленна топнула ногой и твердо сказала «нет». Она знала, что поступает некрасиво, не как порядочная дочь, но все ее звонки, ее долгое ожидание должно было иметь свою цену, и теперь она отказывалась говорить с тем, кто не желал говорить с ней. У нее тоже есть дела, очень много дел.

– Пожалуйста, – уголки ее губ дернулись. – Передайте мистеру Стоунбруку, что его дочь очень занята. Что у нее много дел. И если он захочет, то сможет перезвонить завтра.

– Очень хорошо, сеньорина. – поклонился метрдотель и подошел к телефону.

– Это ваш отец? – кивнул Рикардо.

– Да. – мрачно ответила Мадаленна. – Но он был слишком занят, чтобы поговорить со мной, а теперь слишком занята я! Да, очень занята. Это у нас семейное, – она недовольно дернула ногой. – Быть постоянно занятыми в нужные моменты.

– Конечно, – подтвердил Рикардо. – Конечно, вы заняты. Вы же сейчас разговариваете со мной? – она мотнула головой. – Значит, вы заняты со мной разговором. А теперь расскажите-ка мне, как вам гортензии? Между прочим, меня ваш профессор надоумил.