Текст книги "Магнолии были свежи (СИ)"
Автор книги: Ann Michaels
сообщить о нарушении
Текущая страница: 68 (всего у книги 68 страниц)
– А сейчас?
– Сама не знаю, – пожала плечами Джейн. – Вы мне все еще не нравитесь, но я не ожидала, что вы меня впустите.
– Я и сама не ожидала. У вас замечательный отец, Джейн, – она встала и отнесла чашки в мойку. – Он всегда будет о вас заботиться, и у него нет недостатков.
– Кроме одного: он любит мою сверстницу.
– Он не любит меня, Джейн. – твердо заявила Мадаленна, но та махнула рукой.
– Ну да, – усмехнулась Гилберт и вытащила что-то из сумки. – А это не ваш портрет, как же.
Мадаленна присмотрелась к рамке, которую положила Джейн и не смогла сдержать улыбки. Это была она, это был ее портрет, тот самый, который Гилберт спрятал от нее во время котильона. Теперь он был куда более узнаваемым – она была в белом костюме, с распущенными косами; Мадаленна улыбалась. Так, что сразу становилось понятно: и художник, и модель были влюблены, и счастье это их переполняло.
– Откуда он у вас?
– Стащила, – простодушно ответила Джейн. – Со стола отца. Он вас любит, если я с этим смирилась, то и вам придется.
– Джейн, я…
– Только не думайте, что я стану называть вас мачехой. – рассмеялась она и остановилась около двери. – Вам придется повоевать со мной, Мадаленна, но в конце концов, я сложу оружие.
– Вы уже уходите? – Мадаленна предпочитала не развивать тему ее отношений с Эйдином. – Так быстро?
– У меня еще несколько встреч, вы не одна, с кем мне нужно увидеться. Вас подвезти? – она натянула перчатки, и они пошли обратно по коридорам. – Обещаю, я не стану провоцировать дорожную аварию.
– Нет, – Мадаленна распахнула двери старого дома и улыбнулась. – Я останусь здесь.
– В этом театре ужаса? – скептически подняла бровь – Бросьте, вы тут сойдете с ума.
– Может. Может это и к лучшему.
Улыбка вышла жуткой, и Мадаленна постаралась ее прогнать, предложив руку Джейн. Та помедлила, но приняла.
– Постарайтесь не сойти с ума до моего следующего приезда. Я собираюсь вам здорово попортить нервы.
Дверь за Джейн закрылась, и Мадаленна прислушалась к тому, как шаги медленно удалялись по дороге. Вот, швыркнул гравий, вот скрипнула калитка, еще чуть-чуть, и Джейн пересечет дорогу, а там было совсем недалеко до сторожки мистера Смитона. Она была одна. Первый раз в своей жизни Мадаленна осталась наедине с этим домом. Когда она страдала по садовнику, то ее поддерживали ее же переживания и Эйдин. Было приятно знать, что он где-то там, недалеко, в Портсмуте, и можно было набрать всего один номер, и он оказался бы здесь. Сейчас Мадаленна была одна. Она подошла к телефону и сняла изогнутую трубку. Кому можно было позвонить из этой старой телефонной книги? Все собеседники Хильды либо болели, либо умерли, а сама хозяйка дома, сошедшая с ума еще в молодые годы, теперь протягивала пальму первенства своей внучке.
Мадаленна прошлась по гулкому холлу, перепрыгивая через квадратики черной плитки – раньше в детстве она так играла, старалась устоять на одной ноге, не переваливаясь на белый квадрат. Иногда получалось, иногда она падала. А потом приходила Бабушка и отводила ее в карцер. Сколько лет Мадаленна здесь жила, и сколько дней из этих долги лет она была счастлива? Триста, шестьсот, а после этого тысячи, тысячи и еще тысячи вечного мучения, вечной борьбы с призраками. Дедушка отстроил эту часть дома, как подарок и совсем не подозревал, что выстроил крепость, бастион, где его сноха и внучка буду вынуждены скрываться еще десять лет. Все несчастья были от этого дома, все плохое было от него. Казалось, весь яд прошлой хозяйки впитался в него, и теперь он сам стал серым от той желчи, которая текла по его трубам. Сколько лет Мадаленна мечтала спалить его? И сколько раз Аньеза говорила, что они уедут, обязательно уедут?
Мадаленна приоткрыла дверь в Розовую гостиную и посмотрела по сторонам – везде была рука дедушки: в вазах, в зеркалах, в фортепиано, которое так и осталось расстроенным после его ухода; все было неизменным, достойным, словно ожидало своего старого хозяина и не знало, что тот больше не придет. Мадаленна прошла внутрь и подошла к граммофону. Она его уже давно не заводила, а дедушка очень любил слушать Карузо; в отличие от своей жены он любил все, связанное с Италией. Легко пританцовывая, Мадаленна взяла любимую пластинку: «Потаенная слеза» и бережно поставила ее. Сначала все комната покрылась шуршанием, а потом вместе с громом грянула итальянская ария. Ей слышалось освобождение, мощь, сила и счастье. Солнечные дни в Сиене; им следовало там и остаться. Гремела гроза, и итальянский тенор наравне со стихией выводил арию о вечной любви Доницетти.
В доме стало прохладно, и так же пританцовывая Мадаленна вышла снова в холл к большому камину. Она была одна. Этот дом забрал у нее всех, кого она любила. Отец уехал в командировку, да так там и остался, вечно прикрытый картами и новостями о гробницах. Дедушка зачах и оставил свое сокровище на съедение Бабушке. Аньеза ослабла и не смогла выстоять против оскала Хильды. Филип Смитон умер, и она оплакала его тут. Эйдин, любимый, дорогой, единственный, кого Мадаленна позволила себе любить – ему она закатила такую пощечину, что не могла без смеха смотреть на свою руку, и как такая маленькая ладонь смогла так больно ударить? И, главное, за что? За то, что он ее поцеловал, как она сама этого желала? Во всем был виновен этот проклятый дом, и этот заклятый круг начался именно с него.
Она взяла каминные спички и разложила дрова в камине. Шварканье фитиля глухо разнеслось по комнате и исчезло где-то в Розовой гостиной. Огонь в камине вспыхнул так весело, так жарко, что Мадаленна отшатнулась и улыбнулась. Жар от непотухшего фитиля приятно грел руку, и когда она потрясла спичку, та не потухла. Шершавая деревяшка врезалась ей в руку, она чувствовала, как мелкие щепки царапают ей ладонь, и все равно не могла отвести взгляда от пламени. Маленькое, оно могло натворить так много, исправить все. Огонь всегда создавал новое и разрушал старое. Если голос разума и был, то он все равно затих, когда она зачарованно смотрела на то, как пламя разгоралось все больше от ее поворота руки. Итальянская серенада вдруг достигла своего пика, и отчаяние проступило в голосе главного героя, и она встала с колен. Все началось с этого проклятого дома, все здесь умирали и болели, никто не был счастлив, так зачем все это?
Мадаленна не потушила спичку, когда шла по холлу; не потушила ее, когда зашла в Розовую гостиную. Она передвинула патефон к выходу и проверила – в кармане ли ее портрет. Розовая гостиная. Любимое место дедушки. Место воспоминаний и боли, весь дом был болью, так зачем ему существовать, если можно было построить что-то новое. Нет, она не сходила с ума. Она знала, что будет дальше, она знала, какие последствия это будет за собой нести. Но Мадаленна хотела жить, а не существовать в ряде призраков и воспоминаний. Она хотела любить, чувствовать и знать, что еще сможет побороться со всем, что ей даст судьба и больше не сбежит к своим иллюзиям. Тем надо было сгореть. Фитиль на секунду колыхнулся от ветра, а потом загорелся с новой силой. Мадаленна бросила спичку на розовый ковер, и вспыхнуло пламя.
Она выдвинула с трудом патефон к двери и закрыла ту на замок. На улице была гроза, и синее небо было все разрезано молнией, но Мадаленна не боялась грозы. Она отперла входную дверь тогда, когда пламя вырвалось из Розовой гостиной и выбежало в холл. Дождя не было, был только гром, и в окне появились клочки пламени. Дом скрипел, кричал, он не желал просто так сдаваться. Горели года, когда все Стоунбруки работали на этот особняк. Горели года, когда молотки стучали по белому камню. Горели года, когда белые колонны виделись с другой холма. Горел год, когда Эдмунд Стоунбрук привел сюда красивую женщину с жестоким сердцем. Мадаленна не была внучкой своей Бабушки. Никогда не была и не собиралась становиться. Она была Мадаленной Медичи, Мадаленной Гатри, и когда пламя добралось до окон, игла пластинки вдруг сорвалась, и снова грянула итальянская ария. Мадаленна смотрела на то, как дом медленно пожирается самим собой, и вся усталость, вся мрачность и болезненность слетала с нее. Она снова была собой, она снова чувствовала себя неотравленной. Запаха гари и пепла не было, не было запаха сырой земли. Был только аромат Мадаленны Медичи – магнолий, итальянских магнолий, качающихся на заборе дома. И магнолии были свежи.
Мадаленна протерла рукой портрет и всмотрелась в девушку с рыжими косами, смотрящего на художника так светло и радостно.
– Здравствуйте, миссис Гатри.
