Текст книги "Магнолии были свежи (СИ)"
Автор книги: Ann Michaels
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 68 страниц)
– Спасибо, Фарбер. – она пожала ему руку и подбежала к двери своей комнаты; дворецкий деликатно остановился на пороге. – Что-то еще?
– Мисс, я хотел сказать, что ваша Бабушка получила сегодня телеграмму. – Фарбер огляделся и перешел на шепот. – Она узнала, что ваш отец приезжает, но не могу сказать, что это обрадовало Старую Мадам.
– Вот как? Она рвет и мечет?
– Нет, мисс, в том то и дело. Она молчит и только редко кивает. Мы даже думали, не начался ли припадок.
– Она что-то говорила о нас? – судя по звукам Мадаленна старательно боролась с одеждой. – Спрашивала о телеграмме?
– Только спросила, не получала ли Хозяйка писем, но мы сказали, что нет.
Что и говорить, если бы не Фарбер, житье в этом доме было бы совсем невыносимым.
– Хорошо, Фарбер, – выглянула Мадаленна из комнаты; она была почти одета, только штанины путались под каблуками ботинок. – Спасибо большое.
Она заглянула в комнату мамы, но та мирно спала, подложив голову под подушку, и Мадаленна осторожно закрыла дверь. Кивнув Фарберу, она спустилась по лестнице и пустилась бегом к покоям Бабушки. Когда за дверью раздался голос Хильды, она остановилась, перевела дыхание и медленно вошла в гостиную. Бабушка сидела на своем обычном месте, но чашка чая была нетронутой, а в руках она брезгливо сжимала телеграмму. Она бы и не заметила прихода внучки, но Мадаленна скрипнула стулом, и Хильда выпала из сомнамбулического состояния. Острый взгляд заставил Мадаленну остановиться с пальто в руках.
– Доброе утро, Бабушка.
– Ты опаздываешь. – отрезала Хильда. – И вид у тебя какой-то непричесанный. Это что, мода сейчас такая?
– Да, называется «легкая небрежность».
Мадаленна ожидала взрыва, но Бабушка только мотнула головой и отпила чаю. Телеграмма из ее рук выпала на скатерть, и Хильда нехотя пододвинула ее в сторону внучки.
– Твой отец скоро приезжает.
Это было испытание. Нужно было не сильно обрадоваться, чтобы не получить упрек за «излишнюю эмоциональность», и при этом не быть слишком равнодушной, чтобы не возбудить подозрений. Мадаленна приподняла брови и помяла в руках пальто. Эффект был произведен, и подозрительности во взгляде поуменьшилось.
– Вот как? Это хорошо.
– Ничего хорошего. – мрачно отозвалась Бабушка. – О таких вещах предупреждают заранее, а не пишут за два дня.
– Телеграммы всегда приходят неожиданно.
– По-моему, тебе пора. – махнула рукой Хильда. – Ты с матерью будете мне нужны позже. Нужно будет готовить дом.
– Я постараюсь.
– Мне не нужны твои старания. Мне нужно, чтобы ты была вовремя на месте. И я не собираюсь тебе это повторять.
– Зачем повторять? – Мадаленна накинула на себя пальто и открыла дверь. – Просто пошлите телеграмму.
***
Когда Мадаленна соскочила с автобуса, в кампусе еще бурлила толпа. Кто-то смеялся, кто-то показывал другим свои заметки, и Мадаленне сразу стало хорошо. Здесь она всегда чувствовала себя как дома, и страстное желание пожить в Лондоне снова появилось в ней. Она обожала Портсмут, и понимала, что не сможет прожить без своего мистера Смитона, но даже садовник говорил ей уезжать из родного дома. И сейчас, с вестью о приезде отца, эта возможность засияла еще сильнее. Мадаленна вдохнула приятный воздух, отдающий бензином и дымом – близился октябрь, – и посильнее укуталась в пальто. По ее расчетам до начала занятий оставалось совсем немного, но если она еще чуть-чуть поднапряжется, то сможет вбежать под каменные арки и добраться до аудитории ровно за минуту. Мадаленна улыбнулась, и в этот момент фигура в черном пальто обогнула ее и нырнула под своды.
Эту фигуру она заметила еще на остановке. Они поравняли на Катбору-стрит, через несколько секунд фигура ее обогнала, но потом Мадаленна сделала рывок и оказалась впереди, а черное пальто так и осталось стоять, ожидая когда красный свет сменится зеленым. И вот сейчас эта личность проскользнула мимо нее и исчезла в темноте. Подобного Мадаленна стерпеть не могла, и, подпоясавшись, она вбежала в тусклый коридор и обнаружила, что тот был абсолютно пуст. Возможно, ей просто показалось. На больших часах значилось тридцать минут восьмого, и она с облегчением присела на подоконник, как вдруг прямо за ней раздался знакомый голос:
– Честно говоря, по началу я хотел дать вам фору, но вы так быстро пробежали мимо меня, что я понял – это и ненужно.
Мистер Гилберт; это был он – в черном пальто, с пачкой бумаг, он улыбался ей, и в этой улыбке не было ничего от строгого и требовательного преподавателя. Это был ее хороший знакомый, и Мадаленна невольно улыбнулась в ответ. День был отличным, и даже если бы она сочла за нужное сурово свести брови, ничего не получилось. Отец приезжал, она почти слышала его голос, чувствовала его одеколон, и за одно это она была готова обнять весь мир.
– Здравствуйте, сэр.
Она подошла к нему и неуверенно протянула руку, но когда поняла неуместность своего жеста, было уже поздно, и Эйдин держал ее руку в своей. Он слегка изменился за ту неделю, которую она его не видела. Улыбка была все той же – немного ироничной и теплой, но вот в глазах появилось что-то похожее на беспокойство, и Мадаленне вдруг захотелось узнать, что случилось. Разумеется, они были не так хорошо знакомы, но в этот день ей по-детски хотелось, чтобы все остальные были счастливы вместе с ней, в особенности, с удивлением заметила она, мистер Гилберт.
– Вы отлично бегаете, надо бы записать вас в группу на соревнования.
– Бегаю я отлично только тогда, когда надо мной висит какая-нибудь опасность. – улыбнулась Мадаленна. – Вроде выговора от преподавателя искусствоведения за опоздание.
– Неужели он настолько жесток, что сбавит балл бедному студенту? Может быть мне с ним поговорить?
– Попробуйте, сэр, но, думаю, что разговоры с отражением – первый шаг к сумасшествию.
Эйдин рассмеялся, и Мадаленна с облегчением заметила, что тень волнения пропала. Зато на нее набежало смущение, и она попятилась к двери в кабинет.
– Не хочу испытывать вашу доброту, сэр.
– Конечно, идите в аудиторию, я сейчас подойду.
Мадаленна проследила, как черное пальто скрылось за дверью деканата, распахнула дверь в аудиторию и чуть не сбила Эффи Доусен, которая стояла около косяка, старательно прислушиваясь к разговорам снаружи. Дверь распахнулась в опасной близости от ее лба, и Эффи взвизгнула.
– Что ты делаешь?!
– Вхожу в аудиторию.
Мадаленна невозмутимо прошла на свое место рядом с Дафни и разложила тетради. Она думала, что Доусен успокоится и усядется, но ее однокурсница не собиралась отставать.
– Разве тебя не учили стучать?
– А тебе не говорили, что подслушивать плохо?
Эффи скривилась от Мадаленны, как от горькой полыни, хотела бросить в ответ что-то едкое, но в этот момент дверь снова распахнулась, и вошел мистер Гилберт. Комната сразу наполнилась прохладным воздухом и еловым запахом. Он оглядел аудиторию, приветливо улыбнулся всем и вытащил толстую папку. Все зашебуршились, принялись спрашивать, кто сколько страниц написал в последнем докладе, и Мадаленна почувствовала привычное успокоение.
– Мистер Гилберт, здравствуйте. – улыбнулась Эффи, и Мадаленна услышала, как Дафни фыркнула.
– Здравствуйте, мисс Доусен. – улыбнулся Эйдин.
– Мистер Гилберт, – Эффи подошла поближе к кафедре. – Должна сказать, что мисс Стоунбрук плохо выполняет обязанности старосты.
– Вот как? И в чем же дело?
– Сэр, она опоздала сегодня и не предупредила об этом вас.
– Это неправда! – воскликнула Дафни, и Мадаленна похлопала по плечу подруги. – Это неправда, Мадаленна, что же ты молчишь! – сердито зашептала ее приятельница.
– Спокойно, Дафни.
Приятельница недоуменно посмотрела на нее, но Мадаленна невозмутимо рассматривала заголовок новой темы.
– Благодарю вас за бдительность, мисс Доусен, но уверяю вас, мисс Стоунбрук не опоздала. Мы столкнулись с ней в коридоре, и часы показывали ровно пять минут до начала занятий.
Эффи непонимающе смотрела то на преподавателя, то на свою бывшую подругу, но Эйдин уже вытащил большую стопку бумаг и принялся их разбирать.
– Я проверил ваши доклады. – тихий гул начал нарастать. – В общем, неплохо. Но меня расстраивает то, что вы не стараетесь прыгнуть выше головы. Вы пишите ровно на «хорошо», а мне хотелось бы, чтобы вы писали на «отлично», или даже выше. Я понимаю, что наш предмет всего раз в неделю, но в новом семестре он будет идти каждый день, и для вас он станет чуть ли не главным. Так вот, – он подошел поближе к скамейкам. – Я очень хочу, чтобы к этому времени вы поразили не только меня, но и самих себя. Хорошо?
Все виновато закивали и принялись судорожно обсуждать, кто какие ошибки совершил. Мадаленне вдруг снова стало страшно, и она посильнее сжала руки в кулаки, но все равно страх отступил перед ближайшей радостью, и она почувствовала, как улыбка расползлась на губах.
– Отлично. Тогда я попрошу старосту помочь мне раздать ваши доклады. Мисс Стоунбрук…
– Да, конечно.
Мадаленна быстро подошла к кафедре и принялась ждать, когда огласят первую знакомую фамилию.
– Так, сначала первый ряд. Мистер Найджел, мистер Грэтем, мисс Кале, – громко проговорил Эйдин, а потом вдруг тихо спросил. – Вы сегодня особенно улыбающаяся, случилось что-то хорошее?
Мадаленна машинально подошла к первому ряду, а когда возвращалась обратно коснулась своих губ – уголки действительно были непозволительно высоко подняты вверх. Кто мог подумать, что это заметят?
– Простите, сэр. – пробормотала она. – Я не хотела, чтобы, – но ее тут же прервали.
– Что вы, я ни в коем случае не ругаю вас. Мистер Кипер, мисс Штольфманн, мисс Доусен! – он снова открыл папку и перемешал бумаги; когда Мадаленна посмотрела на него, она заметила, что он снова улыбался. – Я очень рад, если угадал, и у вас действительно произошло что-то хорошее.
– Вы правы, сэр. – прошептала Мадаленна, когда снова вернулась к кафедре. – Мой отец приезжает. Его не было два года, и вот, он снова будет здесь, со мной.
– Я рад. Очень, очень рад за вас. – он пожал ей руку, и в этом уверенном пожатии ей передалась поддерживающая сила. Вот бы он никогда не убирал своей руки. – Отличный доклад, мисс Стоунбрук. Несколько орфографических ошибок, но mais qui na pas tort dans ce monde (Но кто не ошибается в этом мире)?
Лукавые огоньки показались в его глазах, и Мадаленна едва удержалась от смеха. Она нахмуренно кивнула и села обратно на свое место. Если бы Джон обладал хоть сотой долей такой чуткости и такого обаяния, разве она не смогла бы полюбить его? Непрошенная мысль мелькнула, и Мадаленна не успела ее прогнать. Она знала ответ заранее. Джон не мог быть таким, потому что подобная теплота и обаяние приходили с годами, и вряд ли он когда-нибудь смог бы стать похожим на мистера Гилберта. На сияющего рыцаря. Но ведь ей этого и не надо, встревоженно выпрямилась Мадаленна. Это были только расшалившиеся нервы, только и всего. Она всегда строила сумасшедшие прожекты, когда уставала. Никто, ей не был нужен никто.
«Кого ты любишь, Мадаленна?» – в воображении всплыло рассерженное лицо Джона, и она громко захлопнула папку.
Никого.
Комментарий к Глава 13
буду очень рада вашим комментариям).
========== Глава 14 ==========
Определенно, сверху что-то уронили. Мадаленна отвлеклась от созерцания старых подсвечников, осторожно подошла к парадной лестнице и задрала голову так, чтобы видеть коридор второго этажа – мама пропала там полчаса назад, а ее оставила разбираться со старым столовым серебром. Мадаленна прислушалась, но все было тихо и спокойно, только иногда раздавалось едва слышимое сипение. Она потопталась на лестнице и собиралась пойти обратно к драгоценным вилкам и ложкам, как сверху снова раздался шум, и на этот раз, видимо, уронили что-то тяжелое.
– Мама? – воскликнула Мадаленна, но ответа не последовало.
Они разбирали этот дом уже неделю, и все никак не могли закончить. Бабушке постоянно что-то не нравилось, она постоянно нервно кричала на всех, и бедная Полли вообще перестала появляться в парадных залах. Эту часть дома Мадаленна знала плохо, и все никак не могла научиться не теряться в длинных коридорах и потайных переходах. Каждое поколение Стоунбруков меняло свой дом под себя, начиная с семнадцатого века, как внезапно в 1853 надстраивать этажи запретили. Особняк оказался под строгим надзором королевы Виктории, и она потребовала абсолютной подлинности свидетеля старой доброй династии Стюартов. Стоунбруки погоревали, а потом решили, что если дом нельзя сделать выше, то шире уж точно можно. С тех пор особняк расширялся, расширялся и к тому моменту, как Эдмунд взял в жены Хильду, стал напоминать огромный кособокий камень. Аньеза и Мадаленна блуждали по пыльным комнатам, открывали двери, проветривали ковры и книги, а потом снова все закрывали и старались не потерять ключи. Половина дома была вечно закрытой, вечно сырой – на полное отопление не хватило бы даже спрятанного капитала Хильды, а потому с одной стороны особняк казался могучим и величественным, а с другой – все отсыревало и гнило. Мадаленна как-то подумала, что дом слишком сильно напоминал свою хозяйку, но мысль была откровенно злая, и она постаралась выбросить ее из головы.
– Мама! – снова крикнула она.
И постоянно в комнатах что-то падало, валилось с поломанных полок, высыпалось из открытых комодов, грозилось свалиться прямо на голову тому, кто неосторожно посмотрел бы наверх. Мадаленна чудом смогла отбежать от огромной мраморной статуи Дианы, которая выпала под своей тяжестью из открытого платяного шкафа.
Тишина. Аньеза не отвечала, и сипение стало только отчетливее.
Недолго думая, она вбежала на второй этаж и остановилась – тут были сотни комнат, и каждая из них была заперта на ключ. Она снова позвала Аньезу, но та не откликнулась, и Мадаленна пробормотала про себя сдавленное ругательство. Плохим слухам мама не отличалась, но временами могла так глубоко уйти в свои мысли, что не видела и не слышала ничего. Хорошо бы если так, Мадаленна принялась взволнованно дергать ручки всех дверей, но ведь если она действительно откуда-нибудь упала и теперь лежит на полу без сил… Ужасная картина в полной мере возникла перед ее глазами, и она с удвоенной силой задергала дверки, да так, что у одной, очень старинной, дверное кольцо в виде головы льва подозрительно скрипнуло и осталось в руке Мадаленны. С минуту она непонимающе смотрела на него, а потом сунула в карман брюк. Ничего страшного, если бабушка не досчитается одной семейно реликвии, у нее и так все комнаты были завалены подобным хламом. Мадаленна еще раз позвала маму, но в ответ ей только просипела тишина, а потом в конце коридора что-то с грохотом сползло на пол, и ее нервы взвились до предела.
– Мама! – гаркнула она во все горло и замолотила в первую попавшуюся дверь. – Мама! Что случилось?!
Внезапно рядом с ней что-то шумно распахнулось, и из-за алькова выглянула растрепанная голова Аньезы. Она вся была покрыта пылью, даже на кремовом свитере были серые отпечатки.
– Что ты так кричишь? – испуганно воскликнула мама и вышла на свет. – Господи, я уже подумала, что с тобой что-то случилось! Кстати, – улыбнулась Аньеза и поманила ее за собой. – Смотри, что я нашла.
– Мама, – Мадаленна едва переводила дыхание. – Что случилось?
– А что случилось? – подняла брови Аньеза. – Ничего не случилось. Что с тобой?
– Со мной? Это у тебя свалилось что-то огромное! Причем, я тебя позвала, два раза позвала, а ты мне не ответила. И что мне нужно было думать? – начала медленно закипать Мадаленна. – Хотя сама три дня назад отругала меня за то, что я, видите ли, что-то уронила и не отзывалась. Это честно?
– Перестань, – отмахнулась мама. – Просто сначала с полки упали книги, а потом за ними какой-то бюст. – мама отошла в сторону, и на полу показалось что-то белое. Раньше это было статуей кого-то очень важного, теперь это были осколки. Главное, чтобы Бабушка не узнала, как они убирались. – Думаю, Хильде об этом говорить не стоит.
– И об этом тоже.
Мадаленна разжала кулак и показала маме дверное кольцо. Аньеза сдавленно рассмеялась – акустика в этих комнатах была ужасающе слышной, и положила в карман передника. Там что-то звякнуло; видимо во время уборки пострадала не одна дверь.
– Ладно, хватит бубнить! – весело воскликнула мама и открыла дверь; в комнате было темно. – Лучше заходи сюда, я тут кое-что нашла.
Мадаленна разрывалась между желанием рассказать все, что она думала о безрассудном поступке мамы и любопытством, но в конце концов последнее победило, и она с интересом зашла в темную комнату. Здесь она никогда раньше не была, впрочем, как и в остальных комнатах, и она невольно остановилась на пороге. Света не было и пахло старыми книгами. Этот запах всегда наводил на нее тоску, она принималась думать о чем-то потерянном, ушедшем, и настроение портилось за одну секунду. Мадаленна уже хотела уйти, но вдруг лампочка с шипением вспыхнула, и она с удивлением огляделась вокруг. Комната была красивой, совсем не такой, какими были все осталтные в этом особняке. Огромная, с длинными окнами, в ней было светло даже в пасмурную погоду. Здесь кто-то точно жил; несмотря на затхлый запах, было ощущение, что этот человек только на секунду вышел из комнаты, и вот-вот должны были раздаться его шаги в коридоре. На письменном столе лежала раскрытая тетрадь с пером и чернилами, на кровати лежал чей-то костюм, немного помятый, как бывает после долгой носки, около зеркала лежала открытая помада, и откупоренные духи едва были ощутимы. Мадаленне внезапно стало страшно. Ей захотелось оказаться где угодно, но только не в этом подобии жизни, захотелось убежать со всех ног и от этой полуоткрытой постели, и чайного сервиза с коричневой кромкой от кофе, но Аньеза стояла тут же, улыбающаяся, с горящими глазами, и Мадаленна силой воли остановила себя. Это просто расшалившиеся нервы.
– Тут ровно так, как было десять лет назад. – прошептала она. – Помнишь, дорогая?
Мадаленна с трудом подавила в себе поднявшуюся мутноту и мотнула головой. Что конкретно она должна была помнить? То, что отец попросил ее заботиться о маме, так как у нее были слишком слабые нервы? То, что он попросил дать ей слово, что она не бросит Бабушку и дождется его приезда? То, что ее связали по рукам и ногам этой клятвой, от которой она страдала всю жизнь?
– Нет, не помню.
– Как же? – Аньеза словно очнулась ото сна и посмотрела на свою дочь. – Мы же тут жили три месяца после того как приехали из Италии. Господи, как же мы были тогда счастливы! – она закружилась по комнате, и Мадаленна подвинула тонкую вазу подальше от подола платья мамы. – Не трогай!
Громкий оклик заставил Мадаленну вздрогнуть и застыть на месте. Аньеза никогда на нее не повышала голос, и новый страх снова в ней взвился еще сильнее.
– Извини.
– Милая, – ринулась к ней мама. – Прости, я не хотела тебя пугать! Понимаешь…
– Ты меня и не напугала, – пожала плечами Мадаленна. – Просто неожиданно, вот и все.
– Понимаешь, в чем дело, – забормотала мама. – Я хочу, чтобы к приезду Эдварда здесь все было ровно так же, как и десять лет назад. Чтобы он попал…
– В колумбарий. – ляпнула Мадаленна и отвернулась.
Мама изумленно посмотрела на нее, но ее дочь упорно смотрела на какую-то статуэтку и старательно отводила взгляд. Мадаленна брякнула это не подумав, но брякнула правду. Говорят, дочери наследовали характер отцов. Она точно не могла этого знать, но была уверена в том, что их чувства и мысли во многом едины, и знала то, что отец почувствует ровно то же отвращение, какое почувствовала она. Ей были понятны чувства мамы – вот, казалось, те предметы, которые были рядом с тобой тогда, кода ты был счастлив; возьми их, положи рядом с собой, уткнись в них носом, пытаясь учуять старый запах, и тогда все встанет на свои места, близкие снова будут рядом, и поломанный дом восстановится. Только Аньеза не учла, что воспоминания всегда оставались воспоминаниями, а при столкновении с настоящей жизнью они бледнели, тускнели, а потом и вовсе рассыпались в прах. Оставалось только ужасное ощущение потери, которое сильно тянуло, от которого так хотелось расплакаться. Мадаленна это знала на себе, и не хотела, чтобы Аньеза мучилась.
Мама озадаченно смотрела на комнату, которая будто сразу потускнела, и Мадаленне стало стыдно. В конце концов, она могла бы отнестись более уважительно к ее сокровищам, могла бы не разрушать все иллюзии сразу.
– Мам, – она приобняла ее. – Я не хотела тебя обидеть, извини.
Аньеза молчала и только все смотрела по сторонам. Она не выглядела обиженной, но озадаченной точно. Словно пыталась найти последний, недостающий кусок пазла. Внезапно она подошла к кровати, взбила подушку, и оттуда поднялось огромное облако пыли. Мадаленна наморщилась, пытаясь не расчихаться, но в носу так защекотало, и попытка увенчалась поражением. Она неуклюже шагнула в сторону, и со стола упала тетрадь, поднимая новый столп пыли. А потом Мадаленна вдруг услышала смех мамы, спокойный и заливистый.
– Ты сейчас похожа на серого песца! – смеялась Аньеза. – Такая же сероватая, такая же сморщенная…
Мадаленна только недовольно кашляла и старалась не перемазаться в пыли. Но чем больше она предпринимала попыток, тем грязнее она становилась, и даже в туманном зеркале были видны огромные пятна на щеках и рубашке.
– Очень смешно. – проворчала она и попыталась оттереть грязь с щек платком, но стало только хуже. – Мама! Вместо того, чтобы смеяться, лучше бы помогла!
– Прости, дорогая, – наконец отсмеялась мама. – Ну-ка, повернись, у тебя все брюки в грязи.
После этой живой вспышки комната стала другой. Здесь больше не было призрака прошлого, и все вещи перестали быть таинственными. Кровать стала просто неубранной, чашки – грязными, а ковер – изъеденный молью. Мадаленна знала, что Аньеза чувствовала то же самое.
– Ты права, – вздохнула мама, переворачивая страницы тетради. – Тут жить просто невозможно. Но это моя вина. – она присела в продавленное кресло и подперла щеку рукой. – Я думала, что если тут все будет так, как десять лет назад…
– То и мы станем такими же счастливыми? – Мадаленна прижалась к ее щеке.
Аньеза грустно улыбнулась и кивнула.
– Так, как уже раньше не будет.
– Зато будет лучше. – уверенно сказала Мадаленна и крепко обняла маму. – Обязательно будет лучше.
– Ты стала у меня слишком мудрой. – грустно улыбнулась Аньеза. – Значит, я сделала что-то не так?
– С чего бы вдруг? Мудрость приходит с…
– С опытом, – перебила ее мама. – А счастье с глупостью.
– И ты бы предпочла, чтобы у тебя была глупая дочь? – насмешливо улыбнулась Мадаленна.
– Я бы предпочла, чтобы ты была счастливой.
Аньеза задумчиво провела по рыжим волосам, и когда Мадаленна хотела что-то возразить, неожиданно вскочила, улыбнулась и дурашливо затормошила дочь.
– Хотя нет, я в принципе довольна своей дочерью! Своей вечно угрюмой дочерью, которая так редко улыбается. Мой рыцарь печальный! Или, – мама хитро прищурилась. – Рычальный пецарь? – Мадаленна не выдержала и рассмеялась, а Аньеза ликующе воскликнула. – Ну вот, совсем другое дело! Мадаленна, за кого же мне тебя выдать замуж?
– Если вдруг встретишь Пола Ньюмана, можешь смело вести его к нам.
Они рассмеялись, и на какое-то время все тревоги были позабыты. Мадаленна перестала думать о нервах Аньезы, а Аньеза перестала думать о сердце Мадаленны. Они расставили все по местам, и только на пороге мама вдруг хлопнула себя по лбу.
– Боги, я же совсем забыла! Милая, ты сможешь завтра не пойти в университет?
Мадаленна от такой просьбы чуть не закашлялась, а может это просто в воздухе все еще было много пыли.
– То есть? Как это?
– Дело в том, что нам с тобой придется съездить в Лондон. Бабушка попросила открыть дом.
– Так пусть открывает. – пожала плечами Мадаленна. – Ключ у нее, пусть возьмет Фарбера и вперед.
– Все не так просто. – ключ звонко скрипнул в скважине, и мама повела ее в другой коридор. – Видишь ли, дом совсем пустой, туда надо сгрести мебель и создать… – Аньеза замолчала, пытаясь подобрать правильные слова. – Создать…
– Иллюзию того, что мы там жили. – мрачно подытожила Мадаленна.
Мама кивнула. Отличный план построила Хильда, просто отличный.
– Мадаленна, она это сделала для того, – но Аньезу перебили.
– Для чего она это сделала, я отлично знаю. Чтобы отец ни в коем случае не понял, как мы жили до него. Отлично. Замечательно! – воскликнула она, и мама испуганно приложила палец к губам. – Прекрасное представление под названием «Семейная идиллия». Спешите все, иначе скоро актеры перестанут играть, а сцена и вовсе сломается!
Мама пыталась удержать ее за плечо, но Мадаленна чувствовала, как внутри нее назревает буря, и теперь ей вовсе не хотелось удерживать ее в себе. Хильда как всегда пыталась остаться в выигрыше, сделать вид, что все хорошо, при этом не спрашивая никого. Она всегда решала все и за всех и считала, что таким образом оказывает миру огромное одолжение. Но на этот раз терпение ее внучки лопнуло. Если Бабушка хотела создать переливающийся мыльный пузырь и заставить всех поверить в то, что это правда, она не собиралась в этом участвовать.
– Мадаленна, подумай об отце. – увещевала ее Аньеза. – Подумай, как ему будет сложно принять то, что у нас в доме, – мама замялась, пытаясь понять, какими словами охарактеризовать тот ад, в котором они жили. – Все не так просто.
– Мама! – Мадаленна круто развернулась на ступеньках. – Все эти десять лет мы только и делали, что скрывали от отца правду! Я устала от этой постоянной лжи, ты от нее устала, все устали, даже слуги не могут больше врать! Я думала, что на этот раз все будет по-другому, я думала… – но Аньеза ее перебила.
– Ты думала, что отец тебе поверит? Поверит в то, что Бабушка все это время издевалась над нами, не давала жить?
– Он прекрасно знал, как она третировала его отца!
Слова повисли в гулком пространстве, и Мадаленна хмуро огляделась – не было ли в комнате лишнего свидетеля ее обвинения. Впервые она озвучила то, что и так все знали, просто боялись сказать. Хильда постаралась извести Эдмунда, так он ей был ненавистен. Каждый день она пилила его, делала жизнь невозможной, а дедушка любил ее, несмотря ни на что. Слепая любовь, глупая страсть – Мадаленна не знала, но факт оставался фактом – Хильда старалась изо всех сил, и в один день все-таки одержала победу. Отец ничего не сказал, но с тех пор холодная стена повисла между ним и его матерью, а он и не старался ее разрушить.
– Не кричи. – одернула ее Аньеза и приоткрыла дверь в их часть дома. – Ты выбрала не лучшее место для своих баррикад.
– Мама!
– Мадаленна! – миссис Стоунбрук резко повернулась, и та заметила, сколько горечи было в ее глазах. – Мы все знаем эту правду. И ты, и я, и даже отец. Только вот вопрос: сколько счастья принесет нам, если мы это скажем вслух? Пойми, какой бы она не была, она все еще мать для него, и в глубине души, я это знаю, он все еще привязан к ней. И как бы мы не старались, это не изменится. Посмотри на меня, дорогая, – она мягко приподняла ее за подбородок. – Отец провел эти года далеко от дома, от своего настоящего дома, от семьи, от тепла. Разве мы можем с тобой взять и просто все разрушить?
Мадаленна почувствовала как на ней повисло еще одно обещание. Что бы она сейчас не сказала, как бы не ругалась и не кричала, итог все равно был бы одним – она взяла бы еще одно обещание и присоединила его к тем, которые лежали мертвмы грузом на спине.
– Нет, не можем. – она потерла лоб и посмотрела на комнаты Хильды; сейчас ей как никогда хотелось разрушить этот дом, который отнимал у нее отца. – Я позвоню мистеру Гилберту и предупрежу, что не приду на лекцию.
– Спасибо, дорогая. – мама крепко обняла ее и откинула волосы со лба. – У вас должно быть что-то важное?
– Да. Он будет раздавать темы для новых эссе.
– Милая, всего одно занятие. Только одно.
Аньеза умоляюще сложила руки, и Мадаленна почувствовала, как совесть неприятно заныла. Разве она не может отказаться от такого пустяка ради семьи? Ради любви к отцу? Тогда как она может постоянно говорить о том, как сильно она его любит?
– Конечно, это же только одно занятие. Извини, что сразу не согласилась.
– Я все понимаю. – улыбнулась Аньеза. – Тогда иди звони, и я буду ждать тебя на кухне, хорошо? Попьем чаю!
Мама еще раз обняла ее, и, что-то напевая, скрылась за дверями. Мадаленна осталась стоять на месте.
«Они привязывают тебя к себе.»
Голос мистера Смитона возник из ниоткуда, и она поморщилась. Это была неправда. Она сама решила помочь отцу, ее никто не заставлял.
«Вот как?»
Теперь голос был почти издевательским, и Мадаленна резко повернулась, словно за ее плечом стоял незримый собеседник. Разумеется, мама была права. Отцу нужно было вернуться в семью, туда, где бы его окутало тепло, где ему были бы рады. Правда могла бы подождать, не все были готовы для нее. Самым главным для нее, для заботливой дочери, чтобы отец чувствовал здесь себя хорошо, и больше никуда бы не уехал. Денег им хватит, рассеянно думала она, медленно бредя по залу. Они тратят не так много, она сама работает, да и потом, наверное, с приездом Эдварда, Бабушка перестанет прятать его деньги от семьи. Да, все будет хорошо, один пропущенный день ничего не значит. А потом, когда отец наберется сил, отдохнет, вот тогда Мадаленна и заговорит об ее отъезде, и отец наверняка примет здравое решение. Все будет хорошо.
Мадаленна потопталась около двери, оправилась и быстрым шагом подошла к телефону. Ей предстоит потом сделать столько звонков, надо будет обзвонить каждого папиного друга в Портсмуте, в Лондоне, сообщить о его прибытии, но первым делом надо будет позвонить мистеру Смитону, старый садовник радовался Эдварду как своему собственному сыну. Только вот куда запропастился номер мистера Гилберта? Мадаленна никак не могла вспомнить, куда она делала мягкую визитку с номером его дома и телефоном, но через несколько секунд та обнаружилась приклеенной к самому телефону.
4-123-0А, Бэдфорд стрит, 23
В трубке раздались гудки, и Мадаленна внезапно почувствовала волнение при мысли о том, что сейчас услышит знакомый голос по ту сторону провода. У мистера Гилберта голос был всегда низким, немного хриплым, словно он перепил холодной воды, и Мадаленна отчего-то улыбнулась – звучание его голоса не испортило бы никакое плохое соединение или помехи на коммутаторе, она была в этом уверена. Но улыбка была неуместной, и она сурово себя одернула. Нечему было удивляться, сколько студентов звонили ему из разных городов и спокойно сообщали о том, что не придут на его лекцию или семинар, и она не станет исключением. Мадаленна откашлялась и принялась думать, что она скажет. Но гудки все продолжались, а трубку никто не брал. Она посмотрела на часы, но там значилось только шесть вечера – еще не поздно для официальных звонков. Но кто знал, вдруг что-то случилось? Она уже хотела попросить оператора разъединить, как на том конце раздались помехи и послышался женский голос.
